Гуссерль.Э.2001.Логические.исследования.Т.2(1)

сказать, склонность к интерпретации «<нет фактов, есть только интерпре­ тацию> и т.д.), впервые, пожалуй, провел это исключительно важное раз­ личие между опытом и интерпретацией, или истолкованием, усматривая

все же возможность, или, вернее, почти невозможность непосредственно­

го доступа к внутреннему опыту: «читать текст 'Ка'К текст, не перемешивая

его толкованиями, есть наиболее поздняя форма внутреннего опыта, - быть может, форма почти невозможная-".

Любая интерпретация, какой бы адекватной и плодотворной она ни

была, не затрагивает опыта мышления, доступ к которому призвана дать феноменология опыта и мышления. Гуссерль ставит вопрос о мышлении

как переживании, противопоставляя акт мышления и содержание мышле­

ния как идеальное единство, т.е. как значение, или смысл. Постановка во­ проса об акте мышления, или, лучше сказать, о мышлении как опыте, - исходный пункт второго тома ЛИ - исследований по феноменологии и теории познания. Этот вопрос здесь непосредственно связан с основой основ любого мышления - с логикой. Намечая задачи чистой логики в первом томе ЛИ, во введении во II том Гуссерль впервые ставит вопрос о переживании логического, или о логическом как переживании. Можно ли,

однако, просто отождествить опыт и переживание в гусссрлевском смысле,

или ОПЫТ и внутреннее восприятие в смысле Брентано?

На вопрос, что такое опыт, можно искать ответ только следуя опыту и феноменологии опыта, т.е, тем дескрипциям, которые, опять-таки, следу­ ют опыту. Феноменологическая философия дает наиболее широкую осно­ ву для поисков ответа на этот вопрос, ибо стремится установить непосред­ ственную связь между дескрипцией и опытом. Это не означает, однако, что мы должны заимствовать у Брентано или у Гуссерля какое-либо определе­ ние или понимание опыта. Экспликация опыта в текстах может не совпа­ дать с опытом, воплощенным в этих текстах. Иными словами, эксплицит­ ная методология может не совпадать с имплицитной, Например, разъяс­ нения Гуссерля, что такое рефлексия и дескрипция могут не совпадать с тем, как реально осуществляется рефлексия и дескрипция в работах Гус­

серля.

Предполагает ли ответ на вопрос, что такое опыт, выход за его преде­ лы, идет ли здесь речь об определении «условий возможности опыта»? Лишь в той мере, в какой при описании опыта используется объектный язык и опыт идентифицируется как опыт, мы можем говорить о выходе за

пределы опыта, причем различие опыта и того, что вне опыта, принадле­

жит опыту. Однако речь не идет здесь об определении условий возможно­ сти опыта в кантовском смысле. Решающее отличие феноменологии, ко­ торой мы в этом следуем, от всех видов кантианства состоит как раз в том,

"Ницше Ф. Воля к власти §479. М., 1994. С. 223.

ХХII

что любое «условие возможности опыта» имеет своим истоком опыт, в то время как у Канта «условия возможности опыта» В принципе не могут быть сформированы в опыте. С феноменологической точки зрения, действи­

тельность опыта выше, чем его возможность; возможность опыта состоит в

его действительности.

Разумеется, что понимание гуссерлевской аналитики опыта предпола­ гает чтение текстов Гуссерля. Вопрос в том, поглощается ли это чтение интерпретацией, которая, в свою очередь, связана с пониманием и интер­ претацией других текстов. В какой степени необходима интерпретация смысла текста (интерпретация - это всегда интерпретация смысла, но не

всегда - текста; различие интерпретации текста и истолкования ситуации

мы здесь не рассматриваем), в котором речь идет о первичном формиро­ вании смысла, о придании смысла и т.п.? Очевидно, что интерпретация неизбежна, ибо гуссерлевский текст есть не некая первичная данность, но феномен культуры, к изучению которого приступают отнюдь не в младен­ ческом возрасте. Однако неизбежность интерпретации вовсе не означает ее тотальности. Интерпретация - это «неизбежное зло», уменьшение ко­ торого является задачей аналитики опыта, а в данном случае - задачей воспроизведения гуссерленской аналитики. Перефразируя Ньютона, мож­ но сказать: «Дескрипция, избегай интерпретации». Аналогичным образом обстоит дело и с переводами с иностранных языков; когда говорят, что любой перевод - это интерпретация, то это верно лишь в той мере, в ка­ кой осознают, что интерпретация неизбежно вкрадывается в перевод и

что переводчик должен осознавать, какова же его исходная и конечная

интерпретация. Если бы перевод текста был всецело его интерпретацией, то тогда читатель имел бы дело только с переводчиком, но не с автором. Абсурдность этой ситуации заставляет поставить вопрос о том, что же со­ держится в переводе кроме интерпретации. При этом речь идет не столько о передаче намерений автора, сколько о передаче артикулированости смысла. Особая ситуация с переводами философских текстов (и особенно фундаментальных) состоит в том, что здесь речь идет не столько о переда­

че артикулированного смысла, сколько о передаче описания того, каким

образом вообще артикулируется смысл. Различие между философским и любым нефилософским текстом состоит как pa..~ в этом - в любом тексте, будь это религиозный, художественный, политический и т.д., имеет место артикулированный смысл, который необходимо расшифровать, понять и интерпретировать. Однако и в этих текстах есть нечто такое, что не подда­ ется какой-либо интерпретации, ибо представляет собой не что-то артику­ лированное, но сам способ артикуляции. Философский текст отличается

тем, что в нем как раз в первую очередь речь идет не о некотором «содер­

жании», но о способе артикулировать, выделять, отделять, различать ве­ щи, обстоятельства дел, свойства предметов, «психические акты» и т.д.

ХХПI

r

Если сказанное передать так: философия занята прежде всего субъек­ тивным, то эта формулировка не избавляет от разъяснения, каким образом и для чего философия занята им. Ведь это можно понимать и так, что субъ­ ективное - это содержание философии, а различные философские учения по-разному интерпретируют субъективное. Впрочем, речь идет не об опре­ делении философии, но о специфике философского текста. Философское учение может объявить своим предметом бытие, однако в самом тексте раскрывается не «само бытие», но «смысл бытия» и при этом опять-таки возможен вопрос, каким образом артикулирован этот смысл. Необходи­ мым фоном любого переданного содержания (в самом широком смысле)

является выделяющая это содержание «инстанция», различающая и иден­

тифицирующая субъективность.

Попытки получить доступ к субъективному предпринимались и пред­ принимаются в основном посредством реконструкции субъективного по той предметности, или по тому содержанию, которое устанавливается (конституируется) и идентифицируется субъективностью. Однако именно такого рода реконструкции превращают субъективное в некоторую квази­ предметность, которой предписывается лишь функциональная роль. Такая

реконструкция имеет скорее практическое значение для регуляции дея­

тельности и поведения. При этом сама реконструкция и ее процедуры должны быть, конечно, прояснены. Это означает, что должен быть сделан следующий шаг реконструкции, но уже не по объективациям субъективно­

сти, но в соответствии с тем опытом, в рамках которого могут возникать

указанные квазипредметности «<образы» вещей). Формально мы имеем здесь дело с бесконечным регрессом (или, если угодно, прогрессом), но реально речь идет лишь о нескольких возможных уровнях рефлексии.

В контексте проблемы определенности мира Гуссерль говорит по крайней мере о двух видах субъективности: «Конечно, если [таковы] при­ рода, социальность, культура, если объективный мир таков, что делает

возможным непрерывно прогрессирующее знание, тогда должна, конечно,

и субъективность быть рациональной в той мере, в какой она должна быть реконструируемой из этой объективности и [должна быть] созерцаемой из субъективности в непрерывной согласованности. Но эта реконструируе­ мость была бы только некоторой структурой рациональности и не означа­ ла бы еще с..» рациональности субъективности, определенной во всех своих моментах»6.

В этом пассаже ощущается все же некоторая несогласованность. Разу­ меется, общий смысл этого отрывка предельно ясен: текучая жизнь субъек-

б Husscrl Е. Analyscn zur passivcn Synthcsis. Нussегliапа XI, Dcn Haag: Martinus Nijhoff, 1966, S. 436.

XXIV

тивности не может быть полностью рациональной и определенной в отли­ чие от определенности природного бытия. Однако все не так просто, тем более что ничего специфически феноменологического (гуссерлевского) в такой интерпретации этого текста не содержится. Проблематичность та­ кого противопоставления выявляет себя в том месте этого текста, когда Гуссерль говорит о реконструируемости субъективности из объективно­ сти, а затем добавляет, что эта субъективность должна быть созерцаемой из субъективности. Даже если допустить, что это невольная ошибка - Гус­ серля или того, кто расшифровывал его стенографическое письмо, - и вместо субъективности во втором случае должно стоять слово «объектив­ ность», то это мало что меняет. Здесь мы имеем дело с тем редким случаем, когда замена термина на противоположный по значению «<субъектив­ ностъна «объективность») не изменяет смысла проблемы и не отменяет проблематичности описания. Дело в том, что если «субъективность долж­ на быть реконструируема и созерцательно дана в непрерывной согласо­ ванности из объективности», то всегда остается вопрос об исходной точке этого созерцания. Так или иначе, речь идет о двух субъективностях, из ко­

торых одна «согласованно созерцает» другую - реконструированную из

объективности. Если же эта субъективность, как это следует из гуссерлев­ ского контекста, представляет собой текучую, иррациональную, неопреде­ ленную жизнь, то о каком «согласованном созерцании» может идти речь? Иначе говоря, иррациональная текучая жизнь вряд ли может быть охарак­ теризована как согласованно наблюдающая или рефлектирующая субъек­ тивность. Можно было бы, конечно, ввести еще один уровень субъектив­ ности, так сказать, промежуточный - между текучей жизнью и реконст­ руируемой субъективностью, однако это не отменяет проблемы соответст­ вия этой субъективности и иррациональной жизни сознания. В Лекциях по фен.омепологuu внутреннего сознания времени эта же проблема выступает как проблема соответствия «абсолютного, самоконституирующегося потока сознания» и уровня «ретенциально-теперь-протенциальных фаз».

Вопрос в том, насколько необходимо допущение иррациональной субъ­ ективной жизни в феноменологии сознания? Конечно, метафизика потока иррационального бытия может быть необходимой для романтически ок­ рашенного мировоззрения, но является ли она необходимой для феноме­ нологической дескрипции? Разрешима ли альтернатива рационально про­ считываемой и иррационально текучей субъективности? Речь идет о раз­ решении этой альтернативы в контексте проблемы дескрипции опыта и противопоставления аналитики опыта и интерпретации. В целом же лю­ бая теория сознания, уже хотя бы потому, что создается не без участия че­

ловеческого сознания, соответствует определенному аспекту человеческо­

го бытия. Теория отражения, активизм, интенциональность как «имма­ нентная предметность», интенциональность как функционирующее смыс-

ХХУ

лопридание, сознание как ментальная деятельность мозга, сознание как

усмотрение сущностей и ценностей и Т.д. - каждая из этих теорий так или

иначе затрагивает определенное отношение человека и мира, однако дале­

ко не каждая заботится о своем самообосновании, что как раз подразумева­ ет аналитику осуществляемого сознанием опыта. Например. теория отра­ жения как теория функциональных квазипредметностей (образов) может быть применима в сфере реryляции поведения и предметной деятельно­ сти. Однако в этой теории отсутствует анализ опыта сознания, и по про­ стой причине: сам этот опыт даже не предполагается. Сознание предстает только как «субъективный образ объективного мира». Гуссерль, анализи­ руя в ЛИ теорию отражения, указывает на то, что образ. чтобы стать о б­ раз о м, нуждается еще в чем-то ином, а именно в том, чтобы ему был придан смысл образа.

В то же время вопрос о том, каким образом осуществляется анализ опыта у самого Гуссерля, не решается простым указанием на теорию ин­ тенциональности. Последняя может выступать и как интерпретация (если речь идет об истолковании термина «интенциональность», О сравнении брентановекого и ryссерлевского понимания интенциональности и т.д.), и как аналитика опыта. когда речь идет о введении основных различий, без которых теория интенциональности невозможна. Изложение того, какова структура интенциональности, относится к сфере интерпретации, разли­ чение различений - к аналитике опыта. Опыт различения снимает альтер­ нативу между иррациональной текучей жизнью и рационализированными структурами субъективности. Различения не являются ни иррациональным потоком сознания. ни функциональными квазипредметностями. Различе­

ния, постоянно перестраивая свою иерархию, коррелятивны границам,

отделяющим друг от друга предметности. сферы действия, различного ви­ да опыты, Т.е. границам, образующим мир человека. Благодаря опыту раз­ личений может быть написан и прочитан «текст мира», однако одно из немаловажных различий между текстом и не-текстом указывает на метафо­ ричность этого выражения. Опыт как многообразие различений корреля­ тивен миру как иерархии различенностей - значений, опытов, регионов

сущего.

Опыт различений можно назвать метасознанием, дающим доступ к

аналитике опыта и. соответственно, к аналитике мира. и отделяющим от

аналитики опыта интерпретацию. которая связана всегда. явно или не яв­

но, с определенной концепцией сознания и, соответственно. с определен­ ной концепцией мира как целостности.

Проследить на протяжении всего текста ЛИ различие между аналити­ кой опыта и интерпретацией. т.е. указать на то, где Гуссерлем осуществля­

ется аналитика опыта, а где излагается теория сознания, которая может

быть так или иначе интерпретирована, такая задача здесь не стоит. Речь

XXVI

идет лишь о проведении этого различил в решающих пунктах и о выявле­

нии предпосылок, с одной стороны, аналитики опыта, с другой - интер­ претации. Уже эта задача является достаточно сложной, ибо между анали­ тикой опыта и интерпретацией не непроходимая граница, но подвижная грань. Таким образом, задача состоит вовсе не в том, чтобы установить некоторое окончательное содержание ЛИ. Как раз эта задача, к неудоволь­ ствию читателей, желающих составить окончательное мнение о том, како­ во же все-таки это содержание, невыполнима. Любое философское произ­ ведение не имеет какого-либо окончательного содержания просто потому,

что оно «содержит» не только содержание, но и опыт мышления.

Гуссерль начинает II том «Логических исследований» с обширного введения, где он разъясняет метод, каким должна пользоваться феномено­ логия, чтобы в качестве нейтральной науки быть основой, с одной сторо­ ны, логики, а с другой - психологии. Уже указание на нейтральность фе­ номенологии подразумевает, что феноменология не должна заимствовать какие-либо предпосылки из других наук. Рефлексия как метод исследова­ ния и беспредпосылочность как непременное условие исследования - эти два необходимых элемента феноменологии непосредственно связаны с задачами, которые ставит перед собой Гуссерль. Если в 1 томе Гуссерль разрабатывает программу чистой логики как основы наукоучения (под нау­ кой здесь понимается теоретическое знание), то уже во Введении во II том речь идет о феноменологии логических переживаний.

Разъясняя идею чистой логики, Гуссерль различает номологические (абстрактные, теоретические) и конкретные (описательные) науки. Пер­

вые являются основными науками, из которых конкретные науки черпают

свое теоретическое содержание. В отношении теоретического знания он различает три вида связей, которые имеют место в любом познании: «а) Связь переживаний в познании (Erkenntniserlebnis), в которыхсубъектив­ но реализуетсянаука, т.е. п с и х о л о г и ч е с к а я с в язь представлений, суждений, усмотрений, предположений,вопросови т.д., В которыхосуще­ ствляется исследование<...> в) Связь исследованных в науке и теоретиче­ ски поз н а н н ы х в е щей, которые, как таковые, составляют область этой науки <...> с) Логическая связь, т.е. специфическая связь теоретиче­ ских идей, которая конституирует единство и с т и н ы определенной на­ учной дисциплины»7. Гуссерль указывает на неразделыюсть и в то же вре­ мя нетождественность связей вещей и связей истин. Вместе они образуют объективную идеальную связь, пронизывающую все научное мышление, Т.е. составляют объективное основание науки, объективно-идеальные ,ус­

ловия ее возможности.

7 Гуссерль Э. Логические исследования. Ч.I СПб., 19()9. C.154-155 (перевод изменен).

ХХУII

Как бы ни относиться к гуссерлевскому различию между вещами и ис­ тинами, во всяком случае оно не содержит в себе внутренних противоре­ чий или эквивокаций. Другое дело субъективные условия возможности теории. С одной стороны, к субъективным условиям причисляются акты мышления и познания (переживания в познании), которые трактуются как психологические. С другой стороны, идеальные условия возможности тео­ рии также разделяются Гуссерлем на субъективные и объективные. Полу­ чается так, что к субъективным условиям относятся как реально-психологи­ ческие, так и идеально-ноэтические. К ноэтическим условиям Гуссерль от­ носит способность отличать истину от лжи, отдавать предпочтение оче­ видному перед слепым предубеждением. Ноэтические - это условия, выте­ кающие из формы субъективности, но не связанные с какими-либо особен­ ностями конкретных единичных субъективностей, Если принять в расчет,

Гуссерль не уделил должного внимания этой эквивокации в первом то­ ме: субъективным здесь называется и психологическое, и ноэтическое. Очевидно, что мы имеем здесь дело с эквивокацией - если употребить из­ любленный термин Гуссерля. В то же время эта эквивокация оказывается весьма продуктивной: она фиксирует исходную проблему феноменологии сознания: получить доступ к непсихологической субъективности, к таким формообразованиям субъективности, которые уже не являются фактами или событиями психологической жизни индивида.

В 1 томе Гуссерль терминологически не соотносит «реальную» И «иде­ альную» субъективность; эта эквивокация сохраняется в определенном ви­ де и во II томе. И когда Гуссерль говорит о логических переживаниях, эта эквивокация способствует тому, чтобы понимать переживание в психоло­ гическом смысле", Между тем речь идет об актах мышления, которые на­

правлены на логическое, и сама эта направленность, пусть даже она ситуа­

тивно обусловлена, выходит за пределы каузальных связей, ибо в ней мыс­

лится нечто, что трансцендентно каузальности.

8 Такого рода упреки в адрес Гуссерля не замедлили появится после выхода в свет второго тома. Отвечая на критику Гуссерля, Зигварт писал: «И все же он сам учит, что достоверность логических законов есть "переживание", и апел­ лирует к очевидности, в которой раскрывается истина. "Персживание'' есть все же эмпирический психический факт, а очевидность - состояние духа, ко­ торое мы испытываем в определенное время. Как раз на этой испытываемой нами очевидности основываются предыдущие параграфы. Если это эмпиризм и "психологизм", то Гуссерль сам повинен в этой ереси. К чему тогда спор?»

(Ch. Sigwart Logik. Bd.I. Tiibil1gcn, 1921. S. 25.)

ххvш

г

Для того чтобы перейти от реконструкции гуссерлевского хода мысли к аналитике опыта, отметим, что, как бы Гуссерль ни понимал субъектив­ ное - психологически или непсихологически, - ключевым словом, обо­ значающим субъективное, у Гуссерля остается пер е ж и в а н и е. Рекон­

струкция аналитики опыта отличается от реконструкции содержания. По­ следняя непосредственно связана с интерпретацией. Первая предполагает не только реконструкцию содержания (необходимость которой мы еще раз отметим), но и аналитику опыта, которая осуществляется вместе с рекон­ струкцией аналитики опыта.

Итак, прежде всего следует указать на исходный пункт рассуждений Гуссерля, в котором обнаруживается этот опыт, - это различия связей ве­ щей, связей переживаний, связей логических истин. Выделение этих ре­ гионов связей не следует логически из каких-либо предпосылок или акси­ ом, это различие, как и любое различие, не воспринимается органами чувств. Это одно из онтологических различий (вернее, два различия). На языке Гуссерля это означало бы выделение регионов бытия, однако лучше было бы оставить за этими регионами обозначение «регионы связей», ибо

как раз то, что не воспринимается, но мыслится, причем не измышляется,

но принуждает мыслить именно так, есть различенность, граница между

вещами, переживаниями и истинами. Скорее саму эту различенность сле­ довало бы назвать бытием, бытием иерархического мира человека. Мыш­ ление различеннастей, а это не что иное, как опыт различений, указывает

на онтологическую укорененность мышления и одновременно на его не­

предметность. Различение и различенность не подвластны интерпрета­ ции. Можно различным образом понимать логическое, вещественное и психическое, но проведение границы между ними нельзя каким-либо обра­

зом интерпретировать.

Граница между логическим и психологическим - это исходный пункт и одновременно цель гуссерлевских рассуждений в I томе ЛИ, это реальная предпосылка анализа и его конечная цель. Гуссерлевская аргументация, обнаруживающая различного рода следствия психологизма как бы укреп­ ляет эту границу: «Никакая мыслимая градация не может составить пере­ ход между идеальным и реальным-", Кроме того, вычленение различного

понимания предмета и задач логики, выведение упомянутых раз л и ч­ н ы х следствий психологизма - это также аналитика опыта или, лучше

сказать, аналитический опыт. Доступ к этому опыту, или хотя бы к рекон­

струкции аналитического опыта других, достигается переключением вни­

мания от того, что выделяется, к самому «процессу» выделения. В ДРУГ0М, предметном аспекте, это можно было бы предварительно назвать «пере­ ключением внимания» (говоря на интерпретативном языке) с предмета на

9 Гуссерль э. Указ. соч. с. 58.

XXIX

границу между этим предметом и другим предметом и т.п. Небезынтересно зафиксировать такое переключение у самого Гуссерля. Проведя указанное выше различие между вещами, переживаниями и истинами, Гуссерль пи­ шет: «Ничто не может быть, не будучи так или иначе определено (ohne so oder so bestimmt zu sein); и то, ЧТО оно есть и так или иначе определено,

серлевского обобщения предыдущего рассуждения относительно того, что связь вещей и связь истин даны всегда вместе и их нельзя оторвать друг от друга. Существование вещи и связь вещей приобретают объективную зна­ чимость, по Гуссерлю, только благодаря связям истин. Поскольку истина - это определенность бытия, то эта определенность служит одновременно условием бытия.

Как это ни странно, иногда недостаточно точно передать смысл, а именно, когда «речь идет» о «формировании» смысла, об аналитическом опыте. Кавычки в предыдущем предложении указывают, что эти языковые средства взяты из сферы интерпретации и применимы к аналитическому опыту лишь метафорически. Строго говоря, не «речь идет» о различии, но благодаря различию (различению) возможна речь, возможно письмо, воз­ можен счет. Смысл отнюдь не формируется, Т.е. «речь идет» не о процессе обработки чего-то бесформенного, но смысл выделяется благодаря приос­ тановке различений. Как же можно говорить о различениях, если о них «не идет речь»? Дело как раз в том, что следует различать само различение и речь о нем, его обозначение, его классификацию и Т.д. Различение - это внеязыковой опыт, который в случае необходимости передачи его другим маркируется, фиксируется в языке. В отличие от смысла, различение ниче­

го не выражает, но лишь констатирует свое место в иерархии других раз­

личий. Выражение (выдавливание) - это всегда деформация опыта, это столкновение ассоциаций, настроений, чувств, осознания, размышления и Т.Д. Именно этот комплекс «выражается» В суждении, вопросе, просьбе и Т.Д. Как раз поэтому «выражение» можно по-разному интерпретировать. Можно совершать «археологические» открытия, склеивать фрагменты чувств, настроений и Т.Д., а из них создавать тексты преимущественно эс­

тетического назначения, но это все имеет только косвенное отношение к

аналитике аналитического опыта. Опыт различений является простым, и даже простейшим, само собой разумеющимся опытом, и именно поэтому на него так трудно «обратить внимание», ибо «переключение внимания», о котором шла речь выше - это также один из видов различения. Если мы переключаем внимание, скажем, от куба данного в одной перспективе, к

10 Там же, с. 201.

ххх

кубу в другой перспективе, то это предполагает прежде всего различение перспектив. «Работа» различения первичней, чем видение того или иного куба. Различие перспектив, между которыми нет какой-либо средней, про­ межуточной. как раз и создает возможность видеть тот или иной куб.

Возвращаясь к приведенным выше словам Гуссерля, следует отметить, что буквальный перевод слов в скобках был бы все же полезней - не ДЛЯ угочнения смысла, но для того, чтобы сделать доступным аналитику анали­ тического: «Ничто не может быть без того, чтобы не быть так или иначе определенным», или не так буквально: «Ничто не может существовать, ес­ ли оно не существует как нечто так-то и так-то определенное». Такой пере­ вод делает более явным «переключение внимания» от вещей к их преде­ лам, границам, к их определенности, которая и составляет их бытие. Гус­ серль, правда, говорит о «бытии в себе» как о простом существовании ве­ щей. Однако понимание истины как определенности вещей, само <<nере­ ключение внимания» с вещей на их границы, само различие между вещами и их определенностью указывает на то, что Гуссерль невольно выходит за пределы своего понимания мира как совокупности предметов. Если строго

следовать гуссерлевскому угверждению, то мир предстает отнюдь не как

совокупность вещей, но как «совокупность» их определенностей, их гра­ ниц. Различие истины в себе как определенности вещи (бытие) и бытия в себе как самой вещи (сущее) можно истолковать как «предтечу» хайдегте­ ровского онтологического различия. Несомненно, что хайдегтеровское различие бытия и сущего принадлежит как интерпретативному, так и ана­ литическому измерениям; в последнем случае оно оказывается достаточно

продуктивным: бытие - это границы регионов «бытия», в том числе - ре­

гиона «вещь»; сущее - совокупность регионов, среди которых регионы

вещей, лучей света, звуков, запахов, идеальных предметносгей и т.д. «Бы­ тие сущего» не только «вне» любого сущего как его граница, но и «внугри» каждого региона как иерархия его внугренних различий.

Разумеется, это интерпретация, но в ее основе - серия различений: во­ первых, воспроизведение самого хайдегеровского различия, во-вторых, различие границ регионов и иерархии различий внугри регионов, в­ третьих, различие совокупности вещей и совокупности регионов (часть и целое) и другие, менее явные различия.

Характерно, что Гуссерль завершает 1 том ЛИ именно рассматривае­ мым различием, а не каким-либо угверждением или тезисом. Различие ло­

гического, психологического и вещного составляет одну из предпосылок

Вопрос о предпосылках феноменологии (или феноменологических предпосылках) эксплицитно вводится Гуссерлем в §7 Введения II тома ЛИ. Речь идет о «принципе беспредпосылочности теоретико-познавательных исследований», согласно которому необходимо исключить все допущения,

ХХХI