В деревне на масленице

Всю Сплошную и Пеструю строгали морозы. По ясным дням негреющее солнышко сердито прядало ушами и по светлым звездным ночам морозище поухывал - только держись.

Потом сразу теплом дыхнуло. Путь рынул. Все поплыло. Стариков ранняя весна не радовала и они каркали: к засухе.

Масленица выдалась мокрохвостая.

Всю неделю пригревало солнышко. По широким разметам полей зобурели грязные половики дорог. Обтаявший за лугом лес встал черной стеной. Кое-где лед полопался на речке. У берегов образовались зажоры. В степи зачернелись обтаявшие черные головы курганов и хребетки огорков.

Всю неделю деревня гуляла. Друг у дружки гостевали. Пили ведрами самогонку. Катались по нижней улице. В обнимку по двое, по трое и кучками ходили по деревне и нескладными пьяными голосами пели с горькими перехватами, пели свои горькие,

20

мужицкие песни, в которых слышался и глухой стон темных, забитых деревень и неизбывная, неразмыканная, мертвая русская тоска. И далеко за полночь пугливую тишину деревни будили пьяные крики и брех глупых деревенских собак.

Подкатило прощеное воскресенье - последний день, когда все, в ком душа жива, пьют до зеленых сопель, "чтобы на весь пост не выдохлось".

На необсохшие заваленки выползли столетние деды. С подогами. Укутанные по зимнему. Охают. Шамкают. Нахохлились. Греются. Глядят не видя. Слухают не слыша.

На пригреве собаки валяются ровно дохлые. Куры роются в назьме, на обталинах.

Вышли встречать масленицу и ребятишки, засидевшиеся за долгую зиму в темных, вонючих избах. Рунястые, зевластые, с чумазыми, иссиня-землистыми рожицами они вливают в уличную суету много галчиного гвалту и звонкого азартного смеху. Хором:

- Ребятенки, ребятенки, давайте тянуть голосенки, кто не дотянет того е-э-э-э-э-э-э-э-э-э... А-а. Дух занялся, сердце захолонуло...

Крики:

- Есть. Есть.

На белоголового парнишку шобонястого, лохмотястого, как-будто птицами расклеванного, всей оравой набрасываются и кусают.

Зудкие, шершавые лошаденки в погремках и праздничной, наборной сбруе шеметом стелются по улице.

- Аг-га. Э-э...

- Ого-го-го.

- Ай, задавили!

Хлесть по Буланому.

- Тсью. Н-но...

Шапка где-то слетела, только башка треплется кудрявая, как корзинка плетеная.

- Рви-вари!

- Х-хе-х.

- Вашу мать...

Девки, бабы, парни, мужики, ребятня. Скрип пьяных голосов. Визг. Ор. Песня. Хрип. Крик. Смех. Гогот. Гульбище.

- Аг-ка-а...

- Пр-р-р. Держи.

- Ха-хо-хо.

Шапка сшиблена, трут снегу в волосы: молодого солят.

- Т-так...

- Погодь...

- Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-о-о-о...

- Жигулевский, темный лес...

- Ромк... Ромка!..

- Мать перемать...

- Э-е-е... Рванул жеребец.

- Ай, налетный...

Только Ромку и видали. За ним всем челеном в Киватский конец ударились. Погамузились у церкви да кишкой назад.

Разгоревшиеся на ветру молодые лица. Румяные, задорные, смешливые,

21

бесшабашные, хохочущие, гульные, пьяные. Залепленные комьями снега и навоза бороды, усы. Сдвинутые на затылки шапки, спутанные ветром чупрыны, кудластые головы.

- Г-гю-ю-у-у...

- Нахлобучивай...

- Н-ну. Косороться...

Шапки, картузы, платки, полушалки, косынки, пиджаки, жакетки, пальто, шубы, поддевки, поддергайчики, дипломаты, полушубки. Кой на каких девках каракулевые пальто, выменянные на картошку у городских франтих. Мужики на распашку в нарядных цветных рубашках.

Тройки, пары, запряжки, возки, розвальни.

Напоенные до-пьяна девки раскалываются:

- Хорошо, милый, играешь,

Только ты ломаешься;

Хорошо, милый, целуешь...

Да крепко обнимаешься...

А гармонь, захлебываясь, торопливо сыпит:

- Ты-на-на, ты-на-на, ты-на-на...

За день солнышко сосульки обсосало. К вечеру захрулило. Остеклянились окна луж. День уполз, волоча пылающий хвост заката. Вызвездило.

22