5. Как бороться с эгократией

Перестройка пошла путем одномоментной замены социализма на капитализм. Хотели как лучше, а вышло, как всегда. Иначе, вероятно, и быть не могло. Это очень четко следует из положения, которое сформулировал В. Терещенко*. Смысл его высказывания примерно таков: не важно как называется строй – капитализм или социализм, не важно какова структура власти; в конечном счете, все определяется степенью ее ответственности за результаты деятельности.

* Терещенко В.И., вырос и прожил жизнь в США, стал известным теоретиком организации производства, был приглашен Н.С. Хрущевым в СССР, написал здесь несколько книг по организации управления, бывших очень модными в конце «оттепели». Затем почти в безвестности доживал и дожил до глубокой старости в Киеве.

Это высказывание интересно в двух смыслах: во-первых, оно по-новому, с афористической краткостью и четкостью представляет суть отношений государственной власти и граждан. А во-вторых, оно мелькнуло только один раз в коротеньком интервью «Инженерной газете» и никогда больше никем не упоминалось. Если же вспомнить о том, что недобросовестные оппоненты стараются не говорить о том, в чем прав говорящий, то это замалчивание, при актуальности темы, – красноречивое подтверждение справедливости сказанного. Значит, не уничтожив эгократии никаким капитализмом ничего не изменить?

Может быть, все дело только в том, что слишком много принуждения, слишком много власть на себя берет? «И надобно народу, которому Вы мать, скорее дать свободу, скорей свободу дать!»? Меньше власти – меньше зла? Такова точка зрения современного либерализма. Ее целесообразность обосновывает идеолог сразу двух эпох: и застоя, и перестройки – Александр Яковлев*.

* Др. нар., 1992, №3, с. 169.

Что для этого, по его мнению, необходимо? Оказывается, все просто. Пусть государство станет либеральным, пусть оно не эксплуатирует, читай, не берет себе чужого. Тогда освобожденная частная инициатива совершит чудо.

А кто совершит чудо, которое либерализует государство? Этот-то вопрос грациозно обходится. Но ведь вряд ли возможно уговорить эгократических волков переродиться в вегетарианцев. Разве что заставят? Кто? Госконтроль, прокуратура, комиссия по борьбе с организованной преступностью, руководимая председателем с символической фамилией? Но ведь все они плоть от плоти, кость от кости той же эгократии.

Призвать новых людей? Перевыборы: демократия? Известно выражение, приписываемое У. Черчилю: «Нет ничего отвратительнее демократии, дело только в том, что ничего лучшего не придумано». Понятно, что от такой демократии спасения ждать не приходится.

Но пусть даже произойдет чудо. Пусть вновь призванные к управлению люди изначально будут святыми. Если оставить их бесконтрольными, то святости хватит ненадолго! Учредить над ними контроль? А кто будет контролировать контролеров? Еще одна инстанция контролеров? Не знаю точно, что такое дурная бесконечность, но вот уж тут-то наверняка возникнет самая дурная из них. Это тот самый путь, которым пользуются любители ловить рыбку в мутной воде. В том числе, эгократы. Уж тогда-то их число прибудет! И не даром Черчилль мирился с имеющейся «отвратительной» демократией. Во избежание еще более отвратительной!

Предположим еще одно чудо. Пусть в систему пришли святые. Но вспомните с чего начинается роман «Крестный отец». С покушения на «отца» одной из мафиозных семей, который на «своей» территории не хочет допустить торговлю наркотиками. И совет «крестных» признает покушение правомерным: система не любит и не допускает отклонений от своих неписаных законов. Хочешь жить в системе, живи и давай жить другим. Не хочешь – будет другой. Все закономерно. Если в какой либо технической системе на данном месте предусмотрен делитель, то дели. И системе нет дела нравится ли это тебе, соответствует ли это твоим принципам и что ты при этом думаешь. Не работает какой то блок – в опасности может оказаться вся система. Данный блок необходимо выбросить и заменить другим.

Отсюда следует вывод: если только вы не собираетесь разрушать систему до основания, то изменять ее можно лишь согласуясь с интересами самой этой системы. Тогда реальной остается только ограничивать бесконтрольность и безответственность аппарата управления. Это традиционный путь.

Петр I вешал за взятки таможенников и бил палкой своих приближенных. Ленин призывал судить и расстреливать за бюрократизм и волокиту. Сталин вообще не останавливался ни перед чем. Несмотря на определенные успехи, метод в целом оказался неэффективным. И одна из основных причин – ревизоры сами не были чужды своекорыстия. Вспомните Гоголя.

Начальство в особых случаях лично выступало в роли контролера, как это делал Петр I, и часто («свой глаз – алмаз») видело больше всех. Недаром Салтыков-Щедрин писал о всевидящем оке. Его недостаток: пока начальство смотрит в одну сторону, с другой злодеи-чиновники могут воровать без страха. И успевали украсть даже больше, чем при обычной фискальной системе. Получается, что все системы контроля эгократии сверху по большому счету оказываются несостоятельными.

Система контроля снизу – система доносов и анонимных писем – становилась для эгократов зачастую только удобным средством расправы со своими противниками или – в примитивном варианте – способом занять комнату арестованного соседа в коммунальной квартире. Полное отсутствие в печати каких-либо данных о том, какой процент неоправданных репрессий периода культа личности приходится на долю своекорыстных доносов, дает основание думать, что – значительный.

Приходится признать, что контроль за текущей деятельностью эгократов – бесперспективен. Но положение не безнадежно. В технических системах в подобных случаях используют системы терминального управления, о котором уже упоминалось выше.

Это означает, что необходимо перейти от контроля текущей деятельности аппарата власти к контролю по конечным результатам. Более того, в коррумпированном обществе такая система контроля является единственно приемлемой.

При контроле по конечным результатам не важно, горел ли ты на работе, важно много ли молока надоено. Не важно, видел ли кто-нибудь как ты «брал», важно может ли у тебя столько быть (и не нужна специальная система ловли взяточников).

Однако совершенство предложенного метода контроля – кажущееся. Все ведь будет зависеть от того, каков заданный конечный результат (например, план по молоку). И кто его задает. И еще от того, каково наказание за невыполнение и кто будет наказывать.

Если цель по своему усмотрению указывает начальник, если он же оценивает результат и определяет наказание, то мы получим как раз то, что уже имеем и от чего хотим уйти. Техническая аналогия такой структуры – примитивная разомкнутая система управления без обратной связи, с задатчиком типа полунеисправных часов, которые когда захотят – пойдут, когда захотят – постоят.

Обычно способ устранения произвола видят в замене власти людей властью закона. Значит, государство должно быть правовым? Значит функции руководства, исполнения, контроля и суда должны быть разделены? Да. И нам предлагают раздельно избрать главу исполнительной власти – президента и законодательный парламент, который должен быть профессиональным, и который выберет нам «независимый» Верховный суд.

Но ведь все они могут быть эгократами. А если эгократ погоняет эгократа или эгократ предстает перед судом эгократов, то стране многого ждать не следует.

Где же выход, да и есть ли он вообще? Ведь проблеме третья тысяча лет, если даже отсчитывать от той поры, как в древнем Китае возникло учение легизма и было провозглашено верховенство права в государстве.

Легизм декларирует равенство всех перед законом, кроме лишь верховного правителя – творца закона. Сейчас нам это преподносится как принцип правового государства. Но все не так просто.

Данное положение было провозглашено еще в 6 веке до н.э. Тогда закон ставился над моралью и считался независимым от нее. По-видимому, ни к чему хорошему это не привело, так как уже к 3 веку до н.э. от исходного варианта пришлось отказаться и признать подчиненность закона этике, а правителя – действующему закону. И дальнейшее развитие легизма продолжается так же: путем повышения ответственности аппарата власти: введение личной ответственности чиновников, системы надзора за ними, квалификационных экзаменов для занятия должностей. В отношении верховного правителя реформы ограничились пожеланиями, чтобы правители следовали нормам морали.

Неэффективность такого ограничения очень ярко демонстрирует нам Рим того же времени. Там тоже провозглашается «правовое» государство. Известна максима «Пусть погибнет Рим, но восторжествует закон». Как и в Китае, крайность приходится устранять и уже в I веке до н.э. Цицерон пишет: «Высший закон – благо народа». Однако почти современником Цицерона был император Нерон, который сейчас представляется наиболее циничным деспотом. По его требованию, например, в сенат был избран императорский конь. Лучшего примера, чтобы показать бессилие закона самого по себе при отсутствии действенной обратной связи от народа к властителю не придумать. И такое положение сохраняется, в принципе, до настоящего времени.

Насильственная замена властителей это не обратная связь. Если это заговор, то его аналогия – простая замена дефектного элемента в системе. Если это революция, то это изменение структуры системы. И то и другое – ситуации не выводящие нас за пределы класса систем управления без обратной связи.

Общеизвестно: выход – это демократия – народовластие. И во всех цивилизованных странах сейчас представительная демократия – парламенты, управляющие именем народа. «Прямое народовластие сейчас преждевременно и невозможно, – говорят нам, – государством должны управлять профессионалы, а не «кухарки». Вот непрофессиональный Верховный Совет уже был в СССР и доуправлялся!».

Да, привлекать в аппарат управления неподготовленных людей не следует. И, тем не менее, непосредственное участие народа в управлении необходимо. Только это позволит избежать засилья эгократии, размежевания общества, противостояния внутри него. Иначе потери от утраты мотивации к труду и затраты на поддержание порядка в государстве могут не оставить ничего для его нормального существования.

Учет мнения каждого гражданина – это лучший и потенциально наиболее эффективный способ подавления нежелательных явлений в обществе. Технический аналог для нее – система стабилизации с максимумом обратных связей. Именно по этой схеме создаются «инвариантные» системы, наиболее устойчивые к возмущениям. Но как реализовывать этот способ при общественно-политической неподготовленности людей?

«Кухарка» несведуща в управлении государством. Значит ли это, что она вообще дура и управленцам обращаться к ней бесполезно? Ведь, как правило, и мы с вами не имеем достаточной подготовки ни в чем, кроме своей основной специальности. И что, разве с нами не говорят на иные темы? Очень даже. Более того, в обществе считается дурным тоном говорить с человеком о его работе. Правда говорить на отвлеченные темы с незнакомым так, чтобы ему это было интересно, а вам полезно, требует умения. Это умение, которым владеем все мы, в разной, правда, степени, – одно из качеств нормального человека.

Таким образом, основное и естественное требование, которое должно соблюдаться при общении, в частности, и управителей с управляемыми – говорить на понятном собеседнику языке. А соблюдаются это требование общения по отношению к кухарке, избранной депутатом Верховного Совета СССР и участвующей, скажем, в обсуждении субвенций республикам? Конечно, нет. Здесь требуется, как минимум, знания узкоспециальной терминологии и экономики.

В первый период после создания Советов при обсуждении и решении на низовом уровне своих текущих дел депутаты прекрасно понимали, чего все они хотят, могли со знанием дела оценивать различные варианты решений. Однако позже, по мере усложнения решаемых вопросов, особенно на высоких уровнях управления, решения начали приниматься по безальтернативным проектам, которые готовили специалисты аппарата.

Вырождение процедуры выбора решения, сведшее функции Советов к декоративным, было в интересах эгократии. Вопросы, связанные с реальностью власти Советов, при господстве эгократии не ставились. Об этом не принято было даже упоминать.

Но в литературе удалось найти все-таки один случай (его единственность красноречива сама по себе). Он был описан в мало читаемом журнале «Проблемы мира и социализма». Существо его в следующем.

После подавления переворота 1956 года в Венгрии депутаты одного из венгерских районных советов попытались поставить под реальный контроль работу своего исполкома. Но оказалось, что вмешаться в работу специалистов сколько-нибудь эффективно невозможно. Депутаты были вынуждены просто одобрять все вносимые предложения чиновников: те, пользуясь своим превосходством в специальных знаниях и доступе к информации, легко парировали все существенные замечания.

Депутаты потребовали представлять на их рассмотрение несколько вариантов проектов решений, оставив за собой выбор лучшего из них.

Поступив так, они сделали принципиальный шаг – перешли от оценок работы как процесса к оценкам по ожидаемым результатам. К сожалению, попытка не была доведена до конца. Чиновники часто предлагали варианты, отличающиеся друг от друга просто формально (это можно отчасти понять: попробуйте играть сами с собой в шахматы). Их объяснения по представленному набору вариантов носили специальный характер и, по существу, возвращали депутатов к рассмотрению процесса исполнения этих вариантов (возможно, что без саботажа разработчиков тоже не обошлось). Поддержки сверху депутаты не получили и в целом попытка успеха не имела.

Но выяснилось, что аппарат вовсе не заинтересован в разработке нескольких вариантов решений; он просто не видит в этом смысла, поскольку выполнять любое решение, применяясь к существующим условиям и возможностям, все равно придется ему.

Кто же должен эти варианты разрабатывать и как выбирать самих разработчиков? Ответ на вопрос «кто должен разрабатывать?», по-видимому, уже содержится в сказанном. Раз при разработке должны учитываться возможность исполнения, то разрабатывать планы и мероприятия должен тот, кто впоследствии будет их исполнять. Таким образом, выбор решения оказывается неотделимым от выбора исполнителя.

Естественно выбрать исполнителя с вариантом, обещающим лучшие результаты. Значит, выбирать тех, кто пообещает больше? Но все они «до» могут обещать, что угодно. Однако никто не будет врать, если за невыполнением обещания в срок обязательно последует достаточно суровое воздаяние, и, будьте спокойны, планы будут реальными, а, реализуя их, авторы будут делать все возможное. Нужно только, чтобы срок исполнения не был слишком большим и исполнитель успевал получить заслуженное: грандиозных задач с необозримыми или неконкретными сроками не должно ставиться*.

* Известен ведь анекдот о Ходже Насрэтдине, который пообещал шаху за 10 лет и 10 тысяч таньга научить говорить своего осла, согласившись при невыполнении поплатиться головой. Страх расплаты не остановил его: за 10 лет или шах умрет, или ишак умрет, или он сам умрет.

Значит, ключ к победе над эгократией – ответственность и неизбежность наказания по результатам деятельности за невыполнение взятых обязательств.

Вопрос определения степени строгости наказания встречает у многих читавших почти непреодолимые трудности. Голову на рельсы (по Ельцину) – это слишком – плохо; до конца жизни не есть сливочного масла (по Эрхарду) – «разве это наказание?» – тоже плохо. Пытаются определить «правильную» меру. Никогда не получается. Наверное, дело в том, что мы привыкли к господству «данных свыше» законов всеведущего начальства, придуманных заранее. А тут мы встречаемся с новой, «рыночной» ситуацией.

Нам предлагают набор программ. Их много. Мы должны выбрать («купить») лучшую из них, поверив, в частности, и рекламе «продавца». Но ведь при обычной продаже предлагается гарантия. Какая? А это уж исходя из товара. Вот почему меру наказания должен определять сам будущий руководитель программы.