463 Обращение к читателю

«Обращение к читателю» — единственная глава в «Истории одного города», которая написана прямо от лица архивариуса-летописца и стилизована под язык XVIII века.

Вымышленный автор обращения — четвертый архивариус, «смиренный Павлушка, Маслобойников сын». Из остальных трех двое носят одну и ту же фамилию Тряпичкиных, взятую Щедриным из «Ревизора» Гоголя: Тряпичкин — приятель Хлестакова, пописывающий статейки.

Стилизация под старинный слог дала возможность Щедрину сделать в этом «Обращении» такие намеки, которые при других условиях не могли бы пройти через цензуру.

В самом начале архивариус пишет: «Ужели во всякой стране найдутся и Нероны преславные и Калигулы, доблестью сияющие, и только у себя мы таковых не обрящем? Смешно и нелепо даже помыслить таковую нескладицу».

Нерон и Калигула — римские тираны, прославившиеся совсем не доблестью, а самодурством и жестокостью. Не говоря этого прямо, Щедрин в специальном примечании указывает только на невежественность архивариуса, не знающего даже того, что написано об этих исторических лицах в «руководствах, изданных для средних учебных заведений». Приводя цитату из оды Державина «Вельможа», Щедрин намекает тем самым на то, что фраза вымышленного им архивариуса должна быть понята как уподобление российских властителей римским деспотам.

О Калигуле (I век новой эры) сохранилось предание, что он, издеваясь над сенаторами, ввел в помещение сената свою лошадь и назначил ее консулом (высшая государственная должность).

Затем следует рассуждение о том, что всюду есть какое-нибудь начальство, какие-нибудь «от начальства поставленные Ахиллы». Ахилл (или Ахиллес) — имя одного из главных героев «Илиады», олицетворяющего собой храбрость, силу и предприимчивость. Воспроизводя характерную для языка XVIII века грубоватость стиля, Щедрин пишет дальше: «Взгляни на первую лужу — и в ней найдешь гада, который иройством своим всех прочих

464

гадов превосходит и затемняет». На деле выходит, что русские самодержцы названы гадами.

Такого рода иносказательный язык принято называть «эзоповским» по имени древнегреческого баснописца Эзопа. При помощи подобных иносказаний Щедрин обходил цензуру¹.

В конце «Обращения» Щедрин опять дает понять читателю, что его «летопись» относится вовсе не к прошлому: архивариус заявляет, что он и его товарищи «единую имели опаску, дабы не попали наши тетрадки к г. Бартеневу и дабы не напечатал он их в своем „Архиве”».

П. И. Бартенев (1829 — 1912) был издателем журнала «Русский архив», в котором печатались всевозможные исторические материалы и документы. Работая над «Историей одного города», Щедрин использовал многие статьи и материалы этого журнала.

О корени происхождения глуповцев

Этой главой Щедрин начинает изложение истории города Глупова. Глава написана как пересказ летописи, иногда перебиваемый цитатами. Открывается глава «О корени» именно такой выдуманной цитатой, написанной в подражание началу «Слова о полку Игореве» (см. примечание Щедрина), «Слово о полку Игореве» — древнерусская эпическая поэма XII века, воспевающая поход новгород-северского князя Игоря Святославовича против половцев в 1185 году.

В тексте этой цитаты упоминаются имена современных Щедрину историков — Костомарова, Соловьева и Пыпина. Каждого из них Щедрин иронически характеризует словами, взятыми из «Слова о полку Игореве».

Н. И. Костомаров (1817 — 1885) и С. М. Соловьев (1820 — 1879) были представителями противоположных и враждебных воззрений на историю России и на исторический процесс вообще. Соловьев в своей «Истории России» доказывал пользу великодержавной захватнической политики русских царей, благодаря которой раздробленная

¹ В издании 1939 года (стр. 242) Б. М. Эйхенбаум вслед за этими словами прибавил: «и придавал своей сатире еще большую остроту». — Ред.

465

на «уделы» Русь собралась в единое мощное государство. Костомаров, наоборот, считал политику великорусских царей вредной; главное значение он придавал стихийным движениям и изучал те моменты русской истории, когда на сцену выступали народные массы. Таковы его работы об украинском национальном движении («Богдан Хмельницкий»), о «смутном времени», о «севернорусских народоправствах» (Новгород, Псков).

Щедрин имеет в виду именно эту противоположность их направлений и взглядов, когда говорит о Костомарове, что он «серым волком рыскал по земле», а о Соловьеве — что он «шизым (то есть сизым) орлом» ширял под облаками.

Что касается А. Н. Пыпина (1833 — 1904), то он в своих исторических и историко-литературных работах 60-х годов изучал главным образом влияние западных идей на русскую культуру. В конце 60-х годов он особенно интересовался религиозным движением в русском обществе XVIII века (работа о русском масонстве). Именно эту склонность Пыпина к широким историко-культурным темам и имеет в виду Щедрин, применяя к нему слова из «Слова о полку Игореве»: «растекается мыслью по древу».

Далее начинается рассказ о баснословных, доисторических временах Глупова.

В русской «начальной летописи» под 862 годом рассказывается, как новгородские племена перессорились между собой и решили обратиться к варягам с просьбой — прийти и владеть ими. Послы отправились к варягам и заявили им: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Придите княжить и владеть нами». Явились три брата — Рюрик, Синеус и Трувор, которые и стали князьями.

Вопрос об основах русской государственности и ее развитии получил в это время злободневный и полемический смысл в связи с крестьянскими волнениями, грозившими развернуться в революционное движение. Историки и публицисты «великодержавного» направления (Соловьев, Кавелин, Чичерин) старались доказать, что русское государство создалось и окрепло трудами и заботами первых князей — собирателей Руси, что Россия не погибла в «смутную» эпоху только благодаря мудрой и твердой политике самодержавной власти. Историки-демократы (Костомаров, Щапов), наоборот, приписывали главное

466

значение народным массам. «Народный историк должен следить за политическими движениями и проявлениями низших масс народных, этого огромного большинства», — писал Щапов. На фоне этой полемики глава «О корени происхождения глуповцев» выглядела не только как пародия на историческую легенду, но и как сатира, направленная по адресу обеих исторических школ: и «великодержавной» и народнической. Вера в стихийную, неорганизованную народную массу противоречила взглядам Щедрина не менее, чем теория, по которой русская государственность выросла и окрепла заботами самодержавной власти.

Надо еще отметить, что в этой главе Щедрин высмеивает пресловутое «смирение и долготерпение русского народа», с которым носились реакционные и славянофильствующие публицисты 60-х годов.

Итак, в главе «О корени» Щедрин дает картину отношений между властью и народом.

Пародируя историческую легенду о призвании князей, Щедрин заменяет названия летописных племен (словене, кривичи и меря) другими: головотяпы, моржееды, луко-еды, гущееды и т. д.

Что значат эти названия, и откуда они взяты? Некоторые критики увидели в этих странных и насмешливых названиях «глумление» над русским народом. В ответ на возмущение критиков Щедрин заявил: «ни одно из этих названий не вымышлено мною», и сослался на Даля и Сахарова (18, 239).

Действительно, не только названия племен, но и все пословицы и поговорки, введенные в главу «О корени», взяты Щедриным из книги И. П. Сахарова — «Сказания русского народа».

В этой книге есть особый отдел — «Русские народные присловия»¹. Здесь в алфавитном порядке городов и уездов собраны прозвища, которыми жители одних мест называют других, а также и соответствующие поговорки. Отсюда и взял Щедрин весь материал для главы «О корени». Сопоставляя книгу Сахарова с этой главой «Истории одного города», можно точно установить, что значат названия щедринских «племен».

¹«Сказания русского народа, собранные И. Сахаровым», т. 1, кн. 2, 3-е изд., СПб. 1841, стр. 107-117.

467

Головотяпы — прозвище ефремовцев (жители Ефремовского уезда Тульской губернии). О них была поговорка, тоже использованная Щедриным: «в кошеле кашу варили». Сахаров приводит народный анекдот, объясняющий происхождение этой поговорки: «Ефремовны зимою ходят с обозами в Москву и всю съестную провизию кладут в лычные, плетеные кошели. Когда-то у них вышел весь запас каши, а без каши, известное дело, мужику жить нельзя. В чем же варить? Где горшок взять? — думали мужики, собравшись в кружок. Вот и придумала одна умная голова: «будем же, ребята, варить кашу в кошеле». Сдуманное дело тут же затеялось. Нальют воды в кошель, засыпят круп, посмотрят: крупы целы, воды нет. Снова нальют воды, а вода опять пропадет. Выбились ефремовцы из сил. Вот и придумала одна умная голова: «а що, ребята, неволить себя? будем варить кашу без воды». Сдуманное дело тут же затеялось. Разложили огонь, повесили над ним кошель, а сами пошли спать на воз. Соснули по-русски, вспомнили про кашу, да и все пошли к огню. Приходят — нет ни каши, ни кошеля — все сгорело».

Моржееды — жители города Архангельска.

Лукоеды — жители города Арзамаса.

Гущееды — новгородцы, прозванные так потому, что употребляли в пищу жидкую мучную кашу (саламату): их же прозвали долбежниками. Сахаров поясняет: «Долбежниками москвичи называли новгородцев по их дубинкам, с которыми они в старину ходили в бой. Гущеедами прозвали новгородцев за постное кушанье, во время поста приготовляемое из ободранного ячменя, сваренного в одной воде. В старину хлебосольные москвичи, выговаривая спесивому гостю, что он не приезжал к обеду, говорили: ты ведь не новгородский дворянин».

Клюковники — владимирцы. «Многие из владимирских поселян, — пишет Сахаров, — хаживали зимою по городам с клюквою и причитывали разные присказки о своей клюкве. Горожане подметили их слова и обрекли в попрек».

Куралесы — брянцы, прозванные так за сумасбродство и легкомыслие. Куралес — шалун, сумасброд, повеса; куралесить — дурить, вести себя странно. Слово это старинное: оно произошло от греческого «кюрие элейсон», что значит «господи помилуй». Эти слова произносились

468

дьячками в церкви по многу раз и так быстро, что слипались в одно слово: вместо «кюрие элевсои» получалось «куралес». Прихожане и прозвали этих дьячков «куралесами». Сахаров поясняет: «В старину брянские поселяне считались странными людьми у наших стариков. Бывало, поедут ли на торг, а приедут или к кружалу, или на гумно. В этом виноваты были их лошадки, а поселянин, как выезжал из двора, так уже спокойно засыпал. Проезжие, видя их беспечность, прозвали их куралесами».

Вертячие бобы — муромцы; они же — калашники.

Лягушечники — дмитровцы. «Болота, окружающие Дмитров, — - рассказывает Сахаров, — всегда бывают наполнены лягушками. Прохожие и проезжие, проезжая чрез сей город, бывали оглушены кваканьем лягушек и в негодовании прозвали и самых жителей лягушечниками».

Лапотники — клиновцы.

Чернонебые — коломенцы.

Проломленные головы — орловцы.

Слепороды — жители города Вятки и пошехонцы. О вятичанах Сахаров рассказывает: «Слепородами вятичан прозвали после несчастной их битвы с устюжанами. Это было в 1480 году, когда к ним они пришли, как соседи, на помощь против татар. Вятичане открыли сражение против устюжан ночью, под предводительством Михаила Рассохина, а устюжанами управлял новгородский выходец Анфал. С рассветом дня увидели они, что били своих соседей, а не татар». О пошехонцах (жителях города Пошехонья Ярославской губернии) сложены поговорки: «Слепороды: в трех соснах заблудились. — За семь верст комара искали, а комар у пошехонца сидел на носу, — На сосну лазили Москву смотреть». Все эти поговорки использованы Щедриным. Кроме того, Сахаров прибавляет: «О старинных проказах пошехонцев у нас, на Руси, была издана особенная книга: «Анекдоты древних пошехонцев. Соч. Василия Березайского. СПб. 1798». Второе издание было напечатано в 1821 году, с прибавлением словаря. Но это собрание пошехонских анекдотов состоит большею частию из произвольных вымыслов, а часть даже переведена с польского». Вероятно, Щедрин знал и «ту книгу.

Вислоухие — ростовцы. «Вислоухими» старики прозвали ростовцев за зимнюю шапку с длинными ушами.

Кособрюхие — рязанцы. О них были поговорки: «мешком солнышко ловили» и «блинами остров конопатили».

469

Обе эти поговорки использованы Щедриным. Первая превратилась в целый анекдот о том, как головотяпы сражались с кособрюхими. Этот анекдот заимствован из той же книги Сахарова, где рассказывается: «Когда-то рязанцы воевали с москвичами. Сошлись стена с стеной, а драться никому не хочется. Вот москвичи и догадались: пустить солнышко на рязанцев: «Ослепнут-де они. Тогда и без бою одолеем их». Засветило солнышко с утра, а москвичи и стали махать шапками на рязанскую сторону. Ровно в полдень солнце поворотило свой лик на рязанцев. Догадались и рязанцы: высыпали из мешков толокно и стали ловить солнышко. Поднимут мешки вверх, наведут на солнышко, да и тотчас завяжут. Поглядят вверх, а солнышко все на небе стоит как вкопанное. «Несдобровать нам, — говорили рязанцы, — Попросим миру у москвичей; пускай солнце возьмут назад. Сдумали и сделали».

По поводу второй поговорки: «блинами острог конопатили» — Сахаров приводит следующее сказание: «Когда-то прогневался воевода на рязанцев и грозил им большой бедой. Проходит год, проходит два, а воевода все не выдумает большой беды. Наступила масленица. Запировали рязанцы. Бьет воевода в набат; сбираются православные на базар. Идет воевода, не кланяется, а подошел к людям, молвил: «Вы-де и забыли, что острог не замшен. Конопатить скорей». До того ли рязанцам было; у всех одно на уме: блины. Вот и придумали мужики: всех блинов не поедим; пост на носу. Законопатим острог блинами. Сдумали и сделали. Идет воевода смотреть острог. Смотрит: везде крепко. „Давно бы так-то, — говорил воевода рязанцам, — слушались меня”».

Ряпушники — тверитяне,

Заугольники — холмогорцы. Сахаров рассказывает: «Как-то раз Петр Великий проезжал в Архангельск, то холмогорские староверы, из страха, боясь приблизиться к государю, смотрели на него из-за угла. С тех пор будто соседи стали их называть заугольниками».

Крошевники — копорцы. Это, вероятно, жители Копорья, в северной части Петербургской губернии.

Рукосуи — чухломцы (г. Чухлома Костромской губернии), Сахаров приводит поговорку: «Чухломской рукосуй. Рукавицы за пазухой, а других ищет». Эта поговорка использована Щедриным в той же главе: «Видят, стоит

470

на краю болота чухломец-рукосуй, рукавицы торчат за поясом, а он других ищет».

Появляющийся затем вор-новотор взят тоже из книги Сахарова: новоторы воры — прозвище жителей города Новоторжска: «Так с незапамятных времен новоторов величают осташи, а новоторы отвечают им тогда на этот попрек: „И осташи хороши!”».

Сычужники — жители города Ельца («сычуг» или «сычуга» — начиненный фаршем свиной желудок).

Рассказав, как головотяпы решили помириться с другими племенами и добиться какого-нибудь порядка, Щедрин описывает их поступки целой серией поговорок. Все они тоже взяты у Сахарова и относятся, как указано уже выше, к жителям разных местностей.

Волгу толокном замесили — это поговорка о вологодцах. Для пояснения Сахаров приводит следующую «старинную сказку» о вологодцах: «Говорят, что когда-то они собрались в дорогу и взяли с собой вместо хлеба — толокна. Подходят к Волге; время было обеденное, Вот и расположились на берегу обедать. Кашевар вынул мешок с толокном и стал разводить дежень (творог с толокном) в Волге. Мешал, мешал ложкой, и стал потчевать земляков. Взяли ложки дружно вологодцы, принагнулись и полезли в Волгу за деженем. Попробуют: вода водой. Где дежень? Никто не знает, не ведает. Пристали к кашевару. Бедный, сколько ни уверял, а должен был, опустяся в Волгу, отыскивать толокно. Опустится на дно Волги и вынырнет ни с чем. Земляки не пускают его на берег. Догадался кашевар, что делать, а догадавшись, сказал: водяной съел. На водяном не будешь отыскивать, сказали вологодцы и воротились обедать в свою деревню. Ведь не голодным же было идти в путь».

Теленка на баню тащили — галичане.

Козла в соложеном тесте утопили — калужане.

Свинью за бобра купили — калязивцы.

Собаку за волка купили — кашинцы. О происхождении этой поговорки Сахаров рассказывает: «Когда-то кашинцы собрались поохотиться. Сборы были долги; да зато собрались всем городом. Вот и спрашивают друг у друга: что бить? что ловить? Мир придумал, пригадал: бить волков. Далеко ходить было некуда; лес рос под ногами. Стали по облавам и ждут зверя. Бежит зверь немудрый, Кашинцы вскрикнули разом, подняла дубины,

471

да и давай мочалить зверя. Лежит зверь убитый, а какой? Тут только мир опознал, что убита воеводина собака. С воеводой даром не сладишь; собрали со всех дворов откуп, да и помирились с ним».

Лапти растеряли да по дворам искали — костромичи.

Рака с колокольным звоном встречали — москвичи.

Щуку с яиц согнали — ладожане.

Батьку на кобеля променяли — ржевцы.

Блоху на цепь приковали — туляки. Тула славилась своим оружейным заводом и металлическими изделиями. Известна легенда о том, как тульские мастера, соперничая с англичанами, подковали стальную блоху (ср. рассказ Н. Лескова «Левша, Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе»).

Беса в солдаты отдавали — шуяне,

Небо кольями подпирали — псковичи. Сахаров рассказывает: «Когда-то во Пскове было долго ненастное время, тучи ходили низко, так низко, что православные думали — небо валится на землю. Собрались на мирскую сходку подумать — как бы отбыть беду. Три дня псковичи думали, а на четвертый приладили дело: «разобрать городьбы да кольями подпереть небо». Разобрали городьбы и стали с кольями по всем концам города. Наступило ведрушко, прошли тучи. Идет посадский по городу, сам бороду покручивает, на народ поглядывает, посередь площади становится, а сам говорит: ,,3дорово-те, православные! Отбыла беда; идите по домам”».

Петуха на канате кормили, чтоб не убежал — кимряки (Кимры — большое село Тверской губернии),

Божку съели — петрозаводцы.

Под дождем онучи сушили — онежане.

К концу главы Щедрин, вставляя новые поговорки из Сахарова, уже сам указывает, к жителям каких местностей они относятся.

Итак, основной материал главы «О корени» взят из книги Сахарова. В ответ на упреки критики в «глумлении» Щедрин писал А. Н. Пыпину в 1871 году: «Как подлинный историк, вы, Александр Николаевич, должны быть знакомы с Далем и Сахаровым. Обратитесь к ним и увидите, что это племена мною не выдуманные, но суть названия, присвоенные жителям городов Российской империи... Если уж сам народ так себя честит, то тем более права имеет на это сатирик» (18, 235),