Философия

нием. Она помогает ученым и стимулирует прогресс научного зна­ ния, выявляя и делая общим достижением эвристику'. При соеди­ нении с методологией задача гносеологии — осмыслить, что дей­ ствительно есть знание и каким образом оно достигается. Познание предполагает творческое к себе отношение, придумывание хитрых приемов экспериментирования, изощренных методов наблюдения, чтобы как можно эффективнее вторгнуться мыслью в то, что «лежит и ждет», когда его найдут. В этом отношении познание по­ хоже на поиски клада.

В дальнейшем изложении, как и остальных частях книги, мы не будем себя связывать построением системы, что избавит нас от не­ обходимости явного конструирования той или иной «беспредпосылочной» чистой гносеологии. Скорее, будет дано описание пестрой ткани возникающих здесь проблем, способов их решения и разно­ образных примеров. Это можно сравнить с изучением геометрии, когда вместо сухого формально-аксиоматического построения ее основ сразу начинают знакомиться с ее методами, находящими живое приложение в самой жизни2. Единственное, о чем нужно по­ мнить, что аксиомы существуют и «правильное» построение при нужде возможно. Так мы освобождаемся от философской наивнос­ ти, но даем себе удовольствие пользоваться ее преимуществами, не лишаясь и плодов критицизма.

На современном уровне теория познания являет собой резуль­ тат обобщения всей истории развития познания мира. Она иссле­ дует природу человеческого познания, формы и закономерности перехода от поверхностного представления о вещах (мнения) к по­ стижению их сущности (истинного знания), а в связи с этим рас­ сматривает вопрос о путях достижения истины, о ее критериях. Но человек не мог бы познать истинное как истинное, если бы не делал

См.: Боно Э. де. Рождение новой идеи. М., 1976.

Это можно сопоставить с «математикой для математиков» и той математикой, которую изучают физики. Последние совершенно не заботятся о том, «что из чего сле­ дует», но берут материал нужного математического раздела целиком. При этом они не теряют смысловых связей материала, но сознательно отказываются от логического «шитья», которое к тому же может быть осуществлено произвольно, не единственным способом. В последнее время некоторые математики также стали замечать преимуще­ ства такого подхода. В какой-то мере это возврат к «органической» науке времен Ньютона.

ошибок, поэтому теория познания исследует также и то, как чело­ век впадает в заблуждения и каким образом преодолевает их. На­ конец, самым животрепещущим вопросом для всей гносеологии был и остается вопрос о том, какой практический, жизненный смысл имеет достоверное знание о мире, о самом человеке и чело­ веческом обществе. Все эти многочисленные вопросы, а также и те, которые рождаются в области других наук и в общественной практике, способствуют оформлению обширной проблематики теории познания, которая в своей совокупности и может предста­ вить ответ на вопрос, что есть знание. Знать означает в самом ши­ роком смысле владеть и уметь. Знание есть связующая нить между природой, человеческим духом и практической дея­ тельностью.

§2. Проблема познаваемости мира

ифилософский скептицизм

Человеческий разум, поднимаясь по спирали познания, на каждом новом витке вновь и вновь пытается ответить на вопрос: как воз­ можно познание, познаваем ли мир в принципе? Это не простой вопрос. В самом деле, Вселенная бесконечна, а человек конечен, и в границах его конечного опыта невозможно познание того, что бесконечно. Этот вопрос преследовал философскую мысль в самых разных формах. Вспомните слова Фауста:

Природа для меня загадка,

Яна познании ставлю крест.

Впопытке ответить на него можно обозначить три основные линии: оптимизм, скептицизм и агностицизм. Оптимисты утверждают принципиальную познаваемость мира, агностики, напротив, ее от­ рицают. Пример оптимистического взгляда на познание — пози­ ция Г. Гегеля, выраженная в словах: «У скрытой и замкнутой вна­ чале сущности вселенной нет силы, которая могла бы противосто­ ять дерзанию познания; она должна раскрыться перед ним, пока­ зать ему свои богатства и свои глубины и дать ему наслаждаться

рицают познаваемость мира, то это не голое, ни на чем не осно­ ванное отрицание. На многие вопросы, указываемые ими, пока действительно невозможно дать ответ. Основная проблема, ко­ торая подводит к агностицизму, заключается в следующем: пред­ мет в процессе его познания неизбежно преломляется сквозь при­ зму наших органов чувств и мышления. Мы пвлучаем # нем сведе­ ния лишь в том виде, какой он приобрел в результате такого пре­ ломления. Каковы же предметы на самом деле, мы не знаем и знать не можем. Мир простирается перед нами, безначальный и беско­ нечный, а мы подступаем к нему с нашими формулами, схемами, моделями, понятиями и категориями, стремясь поймать его веч­ ность и бесконечность в «сачок» наших представлений. И сколь бы хитроумно мы ни завязывали «узелки» понятий, категорий и тео­ рий, не самонадеянно ли претендовать на постижение таким обра­ зом сущности мироздания?' Получается, что мы замкнуты миром наших способов познания и не в состоянии сказать нечто достовер­ ное о мире, как он существует сам по себе, — вот вывод, к кото­ рому неизбежно ведет логика данного рассуждения при определен­ ных гносеологических допущениях3.

1 Гегель Г.В.Ф. Сочинения. М.; Л., 1956 Т. IX. С. 5.

2Исторически для обозначения «философии сомнения», как полностью отрицаю­ щей познаваемость мира, так и не делающей столь сильных выводов, применялся общий термин «скептицизм» (от греч. skeptikos — склонный к рассматриванию, раз­ мышлению). Понятия «агностики, агностицизм» (от греч. agnostos — недоступный познанию) введены в обращение в 1869 г. Т. Гексли, т.е. это сравнительно новые тер­ мины. (В современном западном словоупотреблении слово «агностик» имеет побоч­ ный оттенок, часто служит эвфемизмом для «атеист»: последнее ассоциируется с тем, что у нас называлось воинствующим безбожником, тогда как агностик — это человек, не то чтобы отвергающий Бога, но не поддерживающий мнения о его существовании, прямо не говорящий ни да, ни нет).

3Таково, во-первых, скрытое здесь допущение трансцендентности предмета для познающего субъекта, т.е. то, что предмет лежит вне сферы сознания Я. Это очень естественное, казалось бы, допущение, принимается бессознательно почти всеми, на­ чинающими рассуждать о познании.

Однако практический вывод агностицизма на каждом шагу оп­ ровергается развитием науки, познания. Так, некогда основопо­ ложник позитивизма О. Конт заявил, будто человечеству не суж­ дено узнать химический состав Солнца. Но не успели высохнуть чернила, которыми были начертаны эти скептические слова, как с помощью спектрального анализа был определен состав Солнца. Некоторые представители науки XIX в. уверенно считали атомы не более, чем мысленной функцией, хотя и удобной для теоретических конструкций, но не реальной сущностью. Но пробил час, и Э. Резерфорд, войдя в лабораторию, мог воскликнуть: «Теперь я знаю, как выглядит атом!», а еще через полвека была выявлена твердо установленная пространственная химическая структура генов1. «Великое чудо в прогрессе науки, — пишет Л. де Бройль, — со­ стоит в том, что перед нами открывается соответствие между нашей мыслью и действительностью, определенная возможность ощущать с помощью ресурсов нашего разума и правил нашего ра­ зума глубокие связи, существующие между явлениями»2.

Но и сегодня диапазон философских доктрин, не чуждых агнос­ тическим выводам, довольно широк — от неопозитивизма до фе­ номенологии, экзистенциализма, прагматизма и др. Их агности­ цизм обусловлен не только причинами гносеологического порядка, внутренней логикой, но в определенной степени и традицией, вос­ ходящей к философии Д. Юма и И. Канта.

Суть кантовского агностицизма, как принято считать, состоит в следующем: то, чем вещь является для нас (феномен), и то, что она представляет сама по себе (ноумен), принципиально различны. И сколько бы мы ни проникали в глубь явлений, наше знание все же будет отличаться от вещей, каковы они суть сами по себе. Это раз­ деление мира на доступные познанию «явления» и непознаваемые «вещи сами по себе» исключает возможность постижения сути вещей. Каковы предметы на самом деле, мы не знаем и знать не можем: нельзя сравнить то, что находится в сознании, с тем, что

1 См.: Уотсон Дж. Двойная спираль. М., 1967; Его же: Молекулярная биология гена. М., 1974. По иронии злой судьбы, почти в то же время, когда «двойная спираль» молекулы ДНК была открыта, в СССР «формальная генетика» подверглась оконча­ тельному запрету («августовская сессия» ВАСХНИЛ — 1948 г., открытие структуры Д Н К — 1953 г.).

2 Бройль Л. де. По тропам науки / Пер. с фр. М., 1962. С. 291.

лежит за его пределами, трансцендентно ему. Ведь человек может сравнивать лишь то, что он знает, с тем, что он как-то знает. По­ лучается, что мы бесконечно, как белка в колесе, вращаемся в мире нашего познания и нигде никогда не соприкасаемся с самими пред­ метами мира в их свободной от привнесения нашей субъективности форме: они нам никогда не даны и в принципе не могут быть даны в их «голой» самости. Отсюда вывод: невозможно обнаружить то, что не содержится в мысли и чувствах, а там все с «примесью» субъективности. Внешний же мир, согласно такому представле­ нию, подобно страннику, стучится в храм разума, возбуждает его к деятельности, оставаясь в то же время под покровом неведомого: ведь он не может в самом деле войти в этот храм, не подвергшись при вхождении деформации. И разум вынужден только догадывать­ ся о том, какой же этот странник, придумывает его образ, который оказывается чем-то кентаврообразным: что-то от самого странни­ ка, а что-то от нашей человеческой природы. Из этого рассмотре­ ния видно, что источником агностицизма неизбежно является ги­ потеза о трансцендентности знания. Источник агностицизма — разрыв в бытии, признание «непроницаемости бытия для Исти­ ны», по выражению П.А. Флоренского.

Сам Кант вряд ли счел бы себя агностиком. Помещая природу (природу, как феномен) внутрь круга познания, он верил в безгра­ ничный прогресс ее познания. Ведь наблюдение и анализ явлений, согласно Канту, проникают внутрь природы, и неизвестно, как да­ леко со временем человечество продвинется в этом. Границы на­ шего опыта непрерывно расширяются, и сколько бы ни увеличива­ лось знание, границы его тем не менее не могут исчезнуть, как не может исчезнуть небесный горизонт. Таким образом, на самом деле

уКанта все обстоит куда сложнее, чем принято утверждать, говоря

оего агностицизме. «Этот замечательный муж, — писал И.В. Гете

оКанте, — действовал с плутовской иронией, когда он то как будто старался самым тесным образом ограничить познавательную спо­ собность, то как бы намекал на выход за пределы тех границ, ко­ торые он сам провел». В чем же сложность? На долю человечес­ кого разума, утверждает Кант, выпала странная судьба: его осаж­ дают вопросы, от которых он не может уклониться, так как они на­ вязаны ему собственной природой; но в то же время он не может ответить на них, ибо они превосходят его возможности. В такое за-

Это гнетуще скептическое воззрение возникло еще в глубинах античности. Примером крайнего релятивизма может служить уче­ ние Кратила, считавшего, что в мире все изменяется столь быстро, что в нем нет абсолютно ничего устойчивого. Поэтому, говорил он, нельзя даже назвать тот или иной предмет, животное или человека, ибо, пока мы будем произносить слово, они уже изменятся и не будут тем, за что мы их принимаем. Кратил советовал во избежание заблуждения молчать и лишь в случае самой крайней необходимос­ ти указывать пальцем: тут уж ни в чем не ошибешься!

Считать все наши знания только относительными, не содержа­ щими в себе частицы абсолютного, — значит, по существу, при­ знавать полный произвол в познании. В таком случае познание превращается в сплошной поток, где нет ничего относительно ус­ тойчивого, достоверного, где стираются границы между истиной и заблуждением, и получается так, что никаким положениям нельзя верить, а следовательно, ничем нельзя руководствоваться в жизни. Полный релятивизм в теории познания — это одна из форм про­ явления «пресыщенности» мышления. Для него характерно сле­ дующее рассуждение: если уж истина, то она обязательно должна быть только абсолютной, а если истина не абсолютна, то она и не истина. В подтексте на самом деле — неверие в абсолютную (даже не в относительную) истину. Заранее зная, что истины нет, Пилат, уже поворачиваясь, чтобы уйти1, спрашивает стоящего перед ним Христа: «Что есть истина?» Сторонники релятивизма обычно ссы­ лаются на то, что история науки знает множество случаев, когда положения, считавшиеся истинными, потом опровергались как ложные и, наоборот, положения, считавшиеся ложными, в ходе развития науки выступали как истинные.[Путь движения научного познания — действительно не прямая линия, а представляет собой причудливую кривую, на отрезках которой возможны заблуждения. Но это вовсе не доказывает, что все наше знание — вздой. Реля­ тивист подменяет верное положение «Знание содержит момент от­ носительного» ошибочным «Знание всегда только относительно»,

1 По воспоминаниям дочери Л.Н. Толстого, Т Л. Сухотиной, так осознавал Тол­ стой вместе со своим другом, знаменитым художником М.Н. Ге, сцену Христа перед Пилатом (Ге принадлежит картина на этот сюжет, хранящаяся ныне в Третьяковской галерее).

а следовательно, не нужно знания, долой знание!1. «Это самое ужасное рассуждение: если я не могу всего — значит, я ничего не буду делать» (Л.Н. Толстой).

Скептическая мысль восходит отчасти к рассуждениям анти­ чных философов — Протагора, Горгия, Продика, Гиппия, Антифонта, Фразимаха, которые были предшественниками и современ­ никами вершинных мыслителей древности — Сократа и Платона (в Диалогах Платона можно найти споры с софистами). Ксенофан говорил:

Пусть даже кто-нибудь правду изрек бы: Как мог бы узнать он Правду иль ложь он сказал?

Лишь призраки людям доступны.

Но и великий Аристотель заметил: «Кто ясно хочет познавать, тот должен прежде основательно сомневаться». Собственное имя «скептики» принято связывать с философской школой, основан­ ной Пирроном, по преданию, участником перехода Александра в Индию, воспринявшим некоторые идеалы индийской мудрости. В Пирроне «скептики всех времен видели своего патрона и чуть ли не святого»2, поэтому скептицизм иносказательно именуется также пирронизмом, а философы, встающие на позиции скепсиса, — пиррониками. Изложение взглядов Пирронадал его последователь Секст Эмпирик, откуда и черпается большинство сведений об анти­ чном скептицизме. К скептикам относят и так называемых акаде­ миков — Аркесилая, Карнеада. В эпоху Возрождения и в начале Нового времени скептические учения развивали такие знаменитые мужи, как Эразм Роттердамский, Агриппа Неттесгеймский (пос­ леднему принадлежит труд «О недостоверности и тщете всякой науки»), Пико делла Мирандола. Особую известность приобрел автор прославленных «Опытов» Мишель Монтень: «Из того, что придумали люди, нет ничего более правдоподобного и более полез-

1 Такова природа и нравственного релятивизма: В.И. Ленин писал, что абсолют­ ной свободы не существует нигде; так называемые буржуазные свободы ограничены, следовательно, нужно отбросить их как фиговый листок, утвердив абсолютную дикта­ туру и насилие («Государство диктатуры пролетариата опирается на не ограниченное ничем насилие»).

Флоренский П. Столп и утверждение истины. С. 35.

ного, чем пирронизм. Благодаря ему человек оказывается голым и опустошенным; признающим свою прирожденную слабость и гото­ вым признать некую высшую силу... это — чистый-лист бумаги, на котором перст Божий может начертать все, что ему благоугодно»1. Выраженный здесь переход от скептицизма к фидеизму (стремле­ ние основать знание на религиозной вере) не случаен и характерен для многих пирроников.

Древние философы, как известно, старались жить в соответст­ вии со своим учением. Гносеологической установке скептиков — эпохэ (воздержанию от суждения) — соответствует в поведении идеал атараксии, т.е. глубокого спокойствия и невозмутимости2. Но действительно ли душевное состояние атараксии соответствует гносеологической эпохэ?

«Выраженная вдвух словах,ётю^ сводится к следующемудвухсоставному тезису: «Я ничего не утверждаю»; «не утверждаю и того, что ничего не ут­ верждаю». [Здесь] как оказывается, мы явно нарушаем закон тождества, вы­ сказывая об одном и том же подлежащем... противоречивые сказуемые. Но мало того.

И та, и другая тезиса являются утверждением: первая — утверждением утверждения, вторая — утверждением не-утверждения. К какой из них неиз­ бежно применяется тот же процесс [...] Процесс пойдет далее и далее, при каждом новом колене удваивая число взаимопротиворечащих положений. Ряд уходит в бесконечность, а рано или поздно, будучи вынуждены прервать, про­ цесс удвоения, мы ставим в неподвижности, как застывшую гримасу, явное нарушение закона тождества. Тогда получится властное противоречие, т.е. зараз: А есть Л; Л не есть А.

Не будучи в состоянии активно совместить эти две части одного положе­ ния, мы вынуждены пассивно предаться противоречиям, раздирающим созна­ ние. Утверждая одно, мы в этот же самый миг нудимся утверждать обратное;

Цит. по: Богуславский В.М. Скептицизм в философии. М., 1990. С. 95).

2 Ataraxia — есть без-беспокойность души (от глагола tarag — потрясаю, вол­ ную, смущаю, беспокою и т.д.). В романе А.И. Солженицына «В круге первом» друзья забавно упрекают одного из главных героев, Нержина, кстати, частично автобиогра­ фическое лицо, провозглашавшего себя последователем Пиррона и Монтеня, за от­ клонение от пирронической этики (Солженицын А.И. В круге первом. Гл. 9 // Сочи­ нения. Т. 1; вообще в этом романе рассыпано множество упоминаний, так или иначе касающихся философского скептицизма). Положительным примером скептической атараксии может, наверно, служить флегматичный майор Мак-Набс из жюль-вернов- ских «Детей капитана Гранта».

утверждая же последнее — немедленно обращаемся к первому... Теперь да­ леко уже сомнение, — в смысле неуверенности: началось абсолютное сомне­ ние, как полная возможность утверждать что бы то ни было, даже свое не-ут- верждение'. Скепсис доходит до свободного отрицания, но не может переско­ чить и чрез последнее, так что обращается в бесконечно-мучительное томле­ ние, в потуги, в агонию духа... Безумное вскидывание и корча, неистовое топ­ тание на месте, метание из стороны в сторону — какой-то нечленораздельный философский вопль... Уж конечно, это — не атараксия. Нет, это наисвире­ пейшая из пыток, дергающая за сокровенные нити всего существа; пирроническое, поистине огненное (Пир — огонь) терзание» и т.д.2

Если вернуться к чисто гносеологическому анализу, мы и тут по­ лучим неизбежное саморазрушение скептицизма. Если все на свете относительно, то относительно и это утверждение относительности и, следовательно, «абсолютизм» вовсе не побежден релятивизмом. От­ носительное имеет смысл в связи с неким абсолютным, а вне этой связи теряет свой смысл. «Скептицизм Юма, — пишет Н.О. Лосский3, — остановился на полдороге [и] учения Юма, последова­ тельно развитые до конца, приводят к еще более радикальному, но зато уже саморазрушительному скептицизму»4. Юм считал все «общие положения» своего рода верованиями, делая исключение только для математических истин, чисто аналитических, по его мне­ нию. Но это неверно, потому что математические аксиомы хотя бы представляют собой синтетические суждения (не тавтологии). По

Читатель, знакомый с формальной логикой, видит, что тезис скептицизма пред­ ставляет собой «запрещенное» высказывание, утверждающее собственную ложность. Математическая логика изгоняет подобные парадоксы тем, что их невозможно сфор­ мулировать на формальном языке исчисления высказываний или подобном. Это, ко­ нечно, не устраняет проблему как таковую (см.: KIU.HU С.К. Введение в математику. М., 1959). Суть дела — в возможности «рекурсивной ссылки» на саму себя, которая глубоко связана с проблемами обоснования теории множеств. Кстати, на некоторых формальных языках, используемых в компьютерном программировании, можно сим­ волически записать «запрещенное» высказывание, включив его в предписания ком­ пьютеру. Тогда действия компьютера по такой программе будут моделировать душев­ ные метания в тисках «переживаемого» противоречия, описанные в данном отрывке. (В конце концов компьютер придется принудительно остановить либо из него «пойдет дым», как говорят программисты.)

Свящ. Флоренский П. Столп и утверждение истины. Письмо второе: Сомнение. С. 35—37 и след.

' Скептицизм здесь — агностицизм.

4 Лосский Н.О. Обоснование интуитивизма. С. 39.