1. Право и власть

а. Власть и воля

Очень важная мысль философа о том, что добродетель пред­полагает не только активную волевую деятельность человека, но и «известное состояние души», делающее совершаемое дей­ствие «целью самой по себе». Другими словами, высшие ценности не существуют для достижения чего-либо помимо самой ценности, добро должно совершаться ради добра, а справедли­вость — ради справедливости.

Августин Блаженный считал волю внутренним фактором, «свободным произволением». Говоря о таких «аффектах души», как вожделение, страх, радость, печаль, Августин полагал, что именно в них пребывает воля, а сами эти чувства рассматри­вал как «пробуждения воли». «Ибо чем могут быть вожделение и радость, как не волей одобрять то, чего мы хотим? И чем могут быть страх и печаль, как не волей не одобрять того, чего мы не хо­тим?» — спрашивал Августин в трактате «О граде Божьем».

Философ эпохи Возрождения Лоренцо Валла (1405/07—1457) был убежден, что от воли зависит любое человеческое дей­ствие, всякое право и несправедливость, любая награда и на­казание².

И. Кант, разрабатывая теорию нравственного и правово­го категорических императивов, также обращался к воле как к способности человека. В работах «Основы метафизики нрав­ственности», «Критика практического разума», «Метафизика нравов» философ рассматривал волю как источник, основание человеческих поступков и жизнедеятельности. Он считал ав­тономную волю высшим принципом нравственности, так как «она сама для себя закон (независимо от каких бы то ни было свойств предметов воления)»³. Кант исследовал волю с разных точек зрения: как «сознание своей причинности в отношении поступков»; как «практическое сознание»; как «способность чи­стого разума», выступающая внутренней причиной поступков и др.⁴ Именно воля, по его мнению, лежит в основании нрав­ственного категорического императива, который, как известно, гласит: «Поступай так, чтобы максима твоей воли могла в то же время иметь силу принципа всеобщего законодательства».

В свою очередь, полагал Кант, закон должен определять волю. Он писал, что законосообразность вообще — это то, что служит и должно служить принципом воли. Воля подчиняется «велению» разума, а формула веления называется императи­вом (безусловным требованием).

Эта мысль великого философа очень ценна: она помогает увидеть, что воление и веление имеют определенное разли­чие. Воление — это способность самодетерминировать свои действия, а веление — воля, направленная вовне, прежде все­го, на выполнение законов. Очень близко к велению понятие «принуждение», но принуждение означает подчинение чужой воле, а веление — своей.

И. Кант также дал определение сопряженным с волей поня­тиям: зависти, злорадству, отмщению, пренебрежению, клевете, издевательству, достоинству, любви, уважению и др. Например, любовь у Канта — это не чувство удовольствия от совершен­ства других людей, а благоговение как воля, «имеющая своим следствием благодеяние»; уважение — не просто чувство, воз­никающее из сравнения нашего собственного достоинства с до­стоинством других, а воля к признанию достоинства другого в практическом смысле; злословие подразумевает склонность к распространению вредных для уважения к другим слухов.

Проблему воли как одну из важнейших философско-правовых проблем всесторонне исследовал в «Философии пра­ва» Г. Гегель. Он подчеркивал неразрывность воли и права, рас­сматривая право как «наличное бытие свободной воли». Волю он определял как способность действовать, реализовывать поставленные цели, основанную на потребностях, желаниях, влечениях и вожделении личности, государства, народа. Воля у Гегеля выступает одновременно и единичным — как внутрен­няя способность индивида, и всеобщим, так как она выражает мотивы, намерения и цели других людей: членов семьи, граж­данского общества или государства.

Всеобщность воли проявляется в том, что она нацелена на выбор, зависящий от различных факторов неопределенности. Именно неопределенность делает волю абсолютно несвобод­ной. Взаимосвязь всеобщей и единичной воли характеризует взаимосвязь прав и обязанностей. У Гегеля наличное бытие всеобщей воли — это закон, а личное бытие индивидуальной воли — исполнение гражданами прав и обязанностей.

Как диалектик Гегель не мог не заметить, что воля постоян­но оценивается человеком, пересматривается, меняется, а при определенных условиях может приобретать и форму произво­ла. Произвол — это воля, «обусловленная естественными вле­чениями», определяющая себя как «свобода», уверенная, что сущность ее состоит в том, «чтобы делать все, что угодно»⁵.

А. Шопенгауэр под «волей к жизни» подразумевал мир че­ловека. Только воля, по Шопенгауэру, постигает мир изнутри. В книге «Мир как воля и представление» он пишет: «... понятие воли — единственное из всех возможных, которое имеет свой источник не в явлении, не просто в наглядном представлении, а исходит изнутри, вытекает из непосредственного сознания каждого, сознания, в котором каждый познает собственную индивидуальность в ее существе...»⁶.

Ф. Ницше рассматривал волю как инстинктивную способ­ность всего живого к самосохранению и развитию и подраз­делял ее на слабую и сильную. Слабая воля проявляется как рассогласованность инстинктов, отсутствие единства, целеу­стремленности, энергичности, властности. Слабая воля — удел «толпы». Сильная воля координирует действия других, обеспе­чивает ясность и определенность развития общества, но ею обладают только избранные⁷. Следовательно, сильная воля с необходимостью ведет к установлению власти.

Таким образом, Ф. Ницше считал волю и власть важнейши­ми характеристиками всего живого, и, прежде всего, человека. Власть он понимал как иррациональное воздействие кого-либо для достижения общих целей, как природное, инстинктивно-чувственное установление воли одного человека над другими индивидуальными волями.

В современной научной литературе власть определяется как волевое отношение между людьми. Это означает, что воля способна активно влиять на властные отношения.

Особенно отчетливо связь воли и власти проявляется в со­временной России. Как справедливо отмечает В. И. Митрохин, «чтобы стать формальным статусным членом властного синкли­та —достаточно воли и случая». По его мнению, «безволие спо­собствовало политическому унижению и моральному падению Горбачева. Неумение мобилизовать волю лишило Н. Рыжкова реального шанса стать первым президентом России. Воля и слу­чай сделали Ельцина высшим должностным лицом огромного государства. Во многом благодаря воле поднялись на Олимп Гитлер и Муссолини, Сталин и Тито, де Голль и Тэтчер»⁸.

Кстати, о воле Гитлера существуют противоположные суж­дения. Неомарксист фрейдистского толка Э. Фромм писал: «Сам Гитлер считал своим главным достоинством несгибаемую волю. Был ли он прав, зависит от того, что понимать под «волей». На первый взгляд вся его карьера свидетельствует о том, что он и в самом деле обладал исключительной силой воли. Он хотел стать великим, и, начав с нуля, в течение всего двадцати лет, осуществил это намерение, достигнув таких высот, о которых даже сам, наверное, не мечтал. Разве это не характеризует его как во­левого человека? Вместе с тем у нас есть серьезные основания сомневаться в его волевых качествах... то, что Гитлер называет «волей», было в действительности его страстями, сжигавшими его изнутри и заставлявшими искать пути утоления»⁹.

По нашему мнению, безусловно, Гитлер обладал волей, но не рациональной, а иррациональной, когда во имя желае­мой цели человек идет на поводу у страстей. Иррациональная воля может быть сильной, но деструктивной и эгоистичной, не считающейся с другими индивидуальными волями, и в та­ком случае всегда оборачивается волюнтаризмом.

Воля служит глубинным основанием властного потенциала. Властный потенциал — феномен многозначный. К нему отно­сятся не только сильная воля, но и образованность, професси­онализм, высокая нравственность, духовность. Тем не менее, исследователи отмечают такой парадокс: властный потенци­ал не всегда сочетается со способом организации публичной власти. Так, известный английский философ и экономист Фри­дрих Август фон Хайек (1899—1992) в книге «Дорога к раб­ству» спрашивает: «Почему в тоталитарном обществе к вла­сти приходят худшие?» В. И. Митрохин предлагает поставить этот вопрос шире: «Почему в весьма разнообразных по сте­пени цивилизованности и стандартов демократизма обществах к власти не приходят, или приходят не часто, лучшие, наиболее талантливые, подготовленные к политической деятельности люди? Почему среди членов законодательных органов, дру­гих выборных властных корпораций растет число демагогов и явных шизофреников?»¹⁰. Ответ получить непросто. Однако очевидно, что не последнюю роль в том, что человек оказал­ся во властных структурах, играют его амбиции, устремление к власти и воля.

Власть — это бытие воли. Власть — способность и возмож­ность оказывать определенное воздействие на деятельность, на поведение людей при помощи таких средств, как воля, ав­торитет, право, насилие, отмечал В. И. Даль в «Толковом слова­ре». В этих средствах воздействия на людей воля проявляется как «властная воля», как, говоря словами И. Канта, «повеление и требование».

Таким образом, власть и воля неразрывно взаимосвязаны.

С одной стороны, воля лежит в фундаменте власти как осо­бого типа поведения субъектов, основанном на приказании, давлении; воля определяет способность власти подчинять себе, мобилизовать ресурсы общества для достижения поставленных властвующим субъектом целей, принимать решения, улаживать конфликтные ситуации. Иными словами, воля — это основа­ние власти как насилия, подавления свободы и независимости социальных субъектов.

С другой стороны, власть есть воление, реализующееся че­рез законы государства, приказы, указы, постановления и со­провождающееся угрозой санкций в случае неповиновения; власть проявляется как способность воли подчинить того, над кем осуществляется власть. Власть — это возможность одного человека принуждать другого к совершению какого-либо дей­ствия, а также отношение между людьми по принципу «под­чинения»; власть, наконец,— это направляющая воля, не су­ществующая без ее носителя.

Следовательно, власть выступает как осуществление чьей-то воли: вождя, государства, партии, церкви, государственного деятеля, чиновника.

б. Власть и закон

Поиск порядка всегда связан с поиском власти, способной решить такую задачу. В этом аспекте власть — это обладание правом принимать законы, организовывать их исполнение и от­слеживать их соблюдение. В рационально устроенном государ­стве власть осуществляется специальными органами, которые реализуют его волю по трем самостоятельным направлениям — законодательному, исполнительному и судебному. Соединение трех ветвей власти в единое целое, по словам Ш. Монтескье, означает «ужасный деспотизм».

Власть возводит свою волю в закон и так утверждает себя, причем волеизъявление власти всегда носит групповой, классо­вый или клановый характер и не совпадает с волеизъявлением населения. Степень несовпадения зависит от множества факто­ров, и, прежде всего, от политического режима — либерально­го, авторитарного, тоталитарного, демократического.

Демократический режим связан с властью, выражающей в законах волю большинства (но не всего) населения. Без демократического режима нет ни гражданского общества, ни правового государства. В демократическом государстве изменение закона возможно только законным путем. Для де­мократического режима характерно состояние всеобщей под­властности закону, диктатуры закона в отношении всех: рядо­вых граждан, должностных лиц, органов власти и управления, самого государства.

Закон — это единственное выражение и закрепление по­требностей и интересов общества, превращение воли наро­да в общеобязательный регулятор общественных отношений и возведение ее в ранг правил, распространяющихся на все субъекты жизнедеятельности общества.

Власть — это воля, осуществляемая в нормах, правилах, запретах, предписаниях. Через закон она устанавливает права и обязанности субъектов общественных отношений, форми­рует и поддерживает определенный правопорядок, гаранти­рует защищенность граждан и общества от нарушения свобод и других законных прав. Одновременно власть — это форма общественных отношений, способная влиять на характер и на­правление деятельности социальных субъектов посредством экономических, идеологических, организационных и правовых механизмов, с использованием авторитета, традиций, убежде­ния, принуждения и насилия.

Принуждение — одно из свойств любой власти, но только государственная власть обладает монополией на принуждение с помощью права и аппарата принуждения.

Насилие — подавление воли одного субъекта другим во­преки желанию первого. На насилии основывалась фашистская власть. Самые разные формы и методы насилия — от адми­нистрирования в экономике до уничтожения людей без суда и следствия по приговору «троек» — на известных этапах раз­вития использовала советская власть. К сожалению, и сегод­ня насилие присутствует в нашем государстве — от заказных убийств до вооруженных конфликтов. Да и в межгосударствен­ных отношениях еще практикуются такие формы «принужде­ния к миру», как бомбардировки Ирака и Югославии, введение экономического эмбарго и т.п. Важно иметь в виду, что в со­временном мире инициативное насилие — это почти всегда преступление. Любое принуждение, «нарушающее право как право», говоря словами Гегеля, является преступлением, а «вос­становление права» — есть снятие преступления.

Тем не менее, человечество еще не может обойтись без на­силия. Именно на насилии или на его угрозе основаны реше­ния судебной и исполнительной власти. Другое дело, что у че­ловека как существа, обладающего свободой воли, имеются свои представления о грозящем ему зле. Поэтому его право должно определяться не угрозой лишения свободы, а, наобо­рот, свободой и справедливостью. Гегель по этому поводу за­метил, что обоснование несвободой «наказания похоже на то, будто замахиваются палкой на собаку, и с человеком обраща­ются не соответственно его чести и свободе, а как с собакой. Угроза, которая в сущности может довести человека до такого возмущения, что он захочет доказать по отношению к ней свою свободу, совершенно устраняет справедливость»¹¹.

Поэтому для предотвращения насилия чрезвычайно важ­ное значение имеет процесс законотворчества, определяющий и формирующий содержание законодательства. Ведь и насилие, и тирания, и публичная казнь, и массовые расстрелы могут быть узаконены, стать элементами позитивного права.

Если законодатели рассматривают законы не абстрактно, а в связи с явлениями и процессами, свойственными данной нации и данной исторической эпохе, то законы и другие норма­тивные акты обретают свое истинное значение. Закон не дей­ствует, когда условия для него еще не созрели или уже устарели. Поэтому для законодателя важно, чтобы закон был для чело­века органичен, помогал ему осуществлять права и свободы. Это подчеркивал еще римский историк права Гуго: чтобы со­ставить кодекс (речь шла о систематизации законов), говорил он, не надо привлекать ни образованных людей, ни юристов, достаточно постичь наличное содержание законов и их дей­ственность.

В истории права шли постоянные поиски путей наиболее глубокого обоснования и толкования законов государства. Из­вестен специальный закон о цитации Валентина III от 426 г., устанавливавший порядок цитирования наиболее авторитетных юристов II—III вв., мнение которых имело для суда законную силу: Гая, Павла, Папиниана, Ульпиана и Модестина. При раз­ногласиях в их суждениях решение принималось большинством голосов, а если голоса делились поровну, то предпочтение от­давалось мнению Папиниана.

Поиски авторитетов в области права свидетельствуют о том, что власть нуждается в обосновании своей публичной роли. Воз­никновение коллизий при применении законов, разрешение которых во многом зависит от судей, — явление повсеместное и необходимое. Но коллизии не могут сводиться только к мне­нию судей, ибо это порождает субъективизм и произвол. Поэ­тому законодатели стремятся установить определенные рамки для законоприменения. Возводя право в закон, власть законо­дательно закрепляет функции и полномочия ветвей власти — судебной и исполнительной.

Законодательная власть определяет и устанавливает «об­щее», закон, а применение законов, проведение и обеспечение принятого законодателем решения, поддержание законности — дело исполнительной и судебной властей. В выполнении этой задачи большую роль играет степень согласования интересов всех граждан. Когда власти удается сочетать общие (нацио­нальные, государственные) интересы с интересами особен­ными (семейными, групповыми) и единичными (личными), т.е., говоря словами Гегеля, осуществлять «непосредственное укоренение особенного во всеобщем»\ тогда законы действу­ют, их требования выполняются, а сама власть становится ис­точником силы государства и права¹².

Многие современные мыслители считают, что ответом на все более глобальные угрозы нашему все более единому и хрупкому миру может быть лишь создание целостной систе­мы всемирной власти, мировое государство. Ю.Н. Афанасьев полагает, что «править грядущим миром предстоит сложным, многоуровневым системам, не обязательно даже государствен­ным, в которых не на последнем месте окажутся такие факторы, регулирующие взаимоотноше­ния в различных сферах и обеспечивающих общую стабиль­ность, как право, нравственность»¹³. Можно сказать, что между правом и властью существует диалектическое взаимодействие: право нуждается во власти, а власть — в праве.

в. Право и государственная политика

Политика — сложный социальный феномен. Ее можно ис­следовать с разных точек зрения — общественного сознания, деятельности, общественных отношений, отдельных сфер жиз­недеятельности людей и др. Имеет политика и правовой аспект. Еще Платон заметил, что политика—это искусство жить вместе. Аристотель рассматривал ее как средство объединения людей для достижения общего "блага. Т. Гоббс видел в ней выражение общего интереса, а Г. Гегель — выражение разума. К. Маркс считал политику орудием в руках экономически господствую­щего класса. В. И. Ленин определял как концентрированное вы­ражение экономики, а М. Вебер — как стремление к участию во власти или к оказанию влияния на распределение власти, будь то между группами людей или государствами.

Сегодня под политикой понимается сфера жизнедеятель­ности людей, в пределах которой между социальными субъ­ектами складываются отношения по поводу власти. Следует отметить, что современная политологическая мысль все боль­ше склоняется к веберовской концепции политики как систе­ме, имеющей несколько измерений — институциональное, устанавливаемое правопорядком, традициями и законами; нормативно-содержательное, указывающее на цели и задачи политики; и процессуальное, направленное на реализацию интересов субъекта в форме конфликта или консенсуса¹⁴.

Для того чтобы сформировать политику, необходимы опре­деленная группа людей со специфическими интересами, субъект власти, отношения господства и подчинения, а также средства осуществления власти. Из этого следует, что власть и полити­ка неразрывны. Причем их единство образует особую власть, отличную, например, от отцовской, а цели политики реализу­ются через власть как волевое отношение между людьми путем использования специфических средств.

Важнейшим средством власти (экономической, социаль­ной, национальной, экологической, военной и любой другой) является право. Власть обладает правовой функцией, т.е. она устанавливает правовые нормы, регулирующие общественные отношения между людьми и их организациями.

Взаимодействие права и политики определяется тем, что правовые нормы исходят от государства, которое служит ядром политической организации общества. Поэтому любые интересы и потребности людей, прежде чем стать правом, опосредуют­ся государственной политикой, т.е. деятельностью законо­дательных, правотворческих органов государства. Другими словами, политические требования становятся правом лишь в той мере, в какой они закреплены в системе общеобязатель­ных норм, охраняемых и поддерживаемых государством. Го­сударство использует потенциал права для достижения целей государственной политики, что наиболее ощутимо проявля­ется в сфере правотворчества и правореализации. Существует и другая зависимость: политика любого государства нуждается в правовой регламентации.

Таким образом, политика влияет на право, а право — на по­литику. Это взаимовлияние разнонаправлено.

Во-первых, право воздействует на политику государства при его взаимоотношениях с населением или отдельным гражда­нином. Так, в тех случаях, когда народ на референдуме прини­мает законодательные акты, его волеизъявление приобретает правовой характер, становится обязательной формой норма­тивного регулирования общественных отношений. Следова­тельно, народная политика получает выражение через меха­низм референдума в праве.

Во-вторых, право определяет границы внутренней поли­тики государства, в частности его вмешательства в частную жизнь.

В-третьих, право — средство и способ осуществления внеш­ней политики государства.

В-четвертых, разделение власти на законодательную, испол­нительную и судебную позволяет исключить произвол в госу­дарственной политике и утверждает право в качестве главного регулятора отношений между ветвями власти.

Однако принцип взаимосвязи права и политики находит выражение не в любом, а только в демократическом государ­стве. Как известно, современное демократическое государство обладает следующими основными признаками: государствен­ным суверенитетом, легитимностью власти и формальным равенством.

Современный государственный суверенитет — верхо­венство публичной политической власти, ограниченное неот­чуждаемыми правами человека. Государственное применение силы становится правовым принуждением, если оно обосновано и оформлено правом. Право государства на такое оправданное применение силы — главный элемент его суверенитета.

Легитимность государственной власти означает рацио­нально-правовое признание господства государства и правиль­ности его политики, которую общество оценивает как соот­ветствующую ценностным идеалам большинства населения. Этим обеспечивается авторитет власти. Так, народ выражает отношение к политике правительства и государства в целом участием в референдуме, принятием или непринятием пред­ложенного властью законодательного акта.

Бытие современного индустриального общества порожда­ет формальное всеобщее равенство, когда право становится всеобщей мерой свободы всех. Формальное равенство предпо­лагает не только легитимацию государственной власти выбором большинства, но и достижение консенсуса в обществе, согласование воль по возможности наибольшего числа представителейсталкивающихся и несовпадающих социально-политических, экономических и других интересов.

В демократическом правовом государстве потребности гражданского общества выражают выборные представители, образующие законодательный корпус и проводящие обще­народную политику путем принятия законов. Легитимность конкретного режима, его политика оцениваются различными социальными группами не одинаково. Отсюда следует вывод: легитимность демократического правового государства опреде­ляется тем, что оно не только правовое, но и социальное.

Важно подчеркнуть, что развитие индустриального обще­ства XX в. продемонстрировало опасность для права и государ­ства в целом. Опасность таится в усилении неверно понятого социального начала государственности в ущерб его правовым основам. Именно на идее извращенной социальной справед­ливости, сводящей ее к уравниловке, взращиваются тоталита­ризм, диктатура партий, происходит порабощение личности, устанавливаются бесправие. Всегда необходим консенсус между правовым и социальным началами государственности.

В сегодняшней России рыночная экономика требует системы твердых правил, законов о контрактах, законов о банкротстве и многих других. Человек в условиях этой экономики нуждает­ся в развитом правосознании и нравственной порядочности. Если недостаточен уровень развития того и другого, то можно говорить не о демократическом государстве, а о проблеме от­сутствия государства, государственной власти. Еще в 70-е гг. XX в. это предвидел А. И. Солженицын: «Может быть, на обо­зримое будущее, хотим мы того или не хотим, назначим или не назначим, России все равно сужден авторитарный строй? Может быть, только к нему она сегодня созрела?»¹⁵.

Сила государства заключается, прежде всего, во всесторон­нем обеспечении правопорядка, основанном на гуманизме, от­ношении к личности как к величайшей ценности. Построение правового государства в России дает санкцию авторитарным методам правления, востребованным сейчас, но в определен­ных границах, которые нельзя переходить, не теряя из виду самой цели.

В заключение вернемся к высказыванию: политика—дело грязное. Это верно, если между политикой и правом нет со­гласованности. И наоборот, именно право способно служить фундаментом для честной и открытой политики; лишь опира­ясь на право, отражающее интересы большинства населения, а не отдельных кланов, «семей», олигархических групп, наша страна может проводить общенародную политику и превра­титься в правовое социальное государство.