Его реакция на смерть матери и на конец "ужасной зимы" проливает некоторый свет на эту диспропорцию в его натуре

Он писал одному из своих друзей: "Моя мать была для меня матерью в самом полном, самом нежном смысле этого слова, и ее потеря оставила меня с печальным, тяжелым ощущением до некоторой степени внезапной потери моей юности. Я чувствую себя старым, с намного большим грузом ответственности... Однако самым тяжелым для меня является не собственная тяжелая утрата, а тяжелая участь отца, обе дочери которого замужем и который, так как мой брат учится в колледже, остался практически один в доме. Мне кажется в тяжелые моменты, что моя счастливая семейная жизнь здесь в сравнении с его несчастьем служит мне укором..."

Это письмо не является криком души о потерянном объекте. Его слова о кончине матери слишком вежливые и общепринятые. Эллен Эксон уже заняла ее место. Но его пассивность по отношению к отцу была глубоко взволнована мыслью о том, что отец нуждается в жене. В своем бессознательном он всегда желал занять место матери для своего отца. Теперь он незамедлительно занял это место. Его наполняло не ощущение того, что он потерял мать, а чувство того, что он потерял свою юность.

Смерть матери устранила одно из препятствий к тому, чтобы стать в его бессознательном женой своего отца. Он почувствовал себя "старым, с намного большим грузом ответственности", ощутил необходимость дать приют отцу. Ощущается желание сказать, что в своем бессознательном он чувствовал себя старой женщиной - своей матерью. Неудивительно, что он предложил отцу на какое-то время переехать жить к себе и постольку, поскольку это было возможно, играл роль преданной жены по отношению к преподобному Раглесу Вильсону до самой его смерти. Так нашла выход его пассивность по отношению к отцу.

9 марта 1890 года он писал жене: "...отдаленное чувство зрелости - или, вернее, взросления - пришло ко мне. Мальчишеское отношение, которое сохранялось и лелеялось столь долго, сознательно уступает место иному чувству..." - и добавил, что "наконец-то он начинает становиться уверенным в своих силах (возможно, способным отстаивать свои права) мужчиной". Сознательно ему казалось, что он наконец-то становится взрослым человеком, но представляется вероятным, что в своем бессознательном он стал взрослой женщиной. Так, даже смерть матери послужила выполнению его неудовлетворенного влечения быть любимым в качестве жены своим отцом. Он стал взрослым мужчиной в своем бессознательном лишь после смерти отца.

"Острая нужда в мужском обществе" для частичной разрядки своей активности и пассивности по отношению к отцу заставила его ухватиться за возможность сменить Брин-Мор на Уэслианский университет. Здесь было нужное ему мужское общество, и его здоровье и настроение сразу улучшились.

Последующие 7 лет его жизни были наиболее счастливыми

В течение всего этого периода у него не было ни одного "упадка сил" и его обычные симптомы не очень донимали его. Для всех основных "аккумуляторов" его либидо были найдены сравнительно удовлетворительные выходы. Его нарциссизм был удовлетворен успехом, которым пользовались его лекции, и тем общим уважением, которое ему оказывали повсюду. Жена превосходно удовлетворяла его активность и пассивность по отношению к матери. Его пассивность по отношению к отцу находила выход не только посредством принятия им роли жены то отношению к отцу, но также посредством отождествления с теми молодыми людьми, которым он читал лекции. Конечно, его активность по отношению к отцу удовлетворялась не полностью; но значительная доля его либидо выходила вследствие отождествления им себя с отцом во время чтения лекций, так что уменьшилась его потребность в нахождении выхода для своей активности посредством государственной деятельности. Даже его Супер-Эго, по всей видимости, было болee или менее удовлетворено успехами в академическом мире.

Его лекции, во время чтения которых он играл роль своего отца и изливал на своих слушателей свое душевное тепло и множество величественных обобщений на манер пастора, читающего проповедь с церковной кафедры, пользовались огромным успехом. Однако лишь выход его либидо через государственную деятельность мог полностью удовлетворить его агрессивность по отношению к отцу, и он был обрадован, когда 2 года спустя после начала преподавательской деятельности в Уэслианском университете ему предложили должность в Принстоне. Даже во время этого периода сравнительного счастья Вудро Вильсон постоянно помнил об отце, каждая разлука с которым заставляла его браться за перо, чтобы написать старому пастору.

VIII

Когда Вудро Вильсон писал или говорил, он был в бессознательном своим отцом, готовящим или произносящим проповедь, и пытался сделать свои аллитерации столь же сладкими для слуха, а свои обобщения - столь же яркими, какими они запали в его душу из проповедей отца. То, что его обобщения могли иметь мало общего с действительностью, не беспокоило его. Они существовали ради них самих, как выходы для его отождествления себя с отцом. Факты являются врагами обобщений, и та нелюбовь к фактам, которую он- столь часто выражал, была, несомненно, частично обусловлена их способностью делать обобщения трудными. Они препятствовали легкому выходу его либидо через отождествление со своим отцом, а также угрожали его вере и подчинению отцу.

Так факты стали на пути к выходу его либидо из двух самых огромных "аккумуляторов", активности и пассивности по отношению к отцу. Нет ничего удивительного в том, что он развил привычку забывать их, когда для него было неудобно их помнить. Он игнорировал неприятный факт существования секретных договоров у союзников. Поэтому его борьба за "справедливый и прочный мир" была заранее обречена на неудачу. Он забыл о местонахождении Бреннерского перевала и таким образом пропустил 250 тысяч австро-германцев в Италию.

К концу своей жизни он стал способен забывать любой факт, который препятствовал потоку его либидо через выходы для активности и пассивности по отношению к отцу, и значительной части человечества пришлось страдать из-за той чрезмерной любви, которую возбудил преподобный Джозеф Раглес Вильсон в своем сыне.

В Принстоне он нашел дополнительный выход для своей пассивности по отношению к отцу через дружбу с профессором Джоном Гриэром Гиббеном. Как обычно, он воссоздал заново, через нарцисстический (женский тип) выбор объекта, свое собственное инфантильное отношение к отцу. Гиббен был моложе его, ниже ростом. Человек с такими характеристиками постоянно присутствовал в его жизни в качестве существенно важного объекта любви. Он глубоко любил Гиббена и, так как Гиббен был ему предан, находил огромную радость в этой дружбе. Здесь же, в Принстоне, внимание Вильсона привлекает профессор Эндрю Ф. Вест, который, подобно Вильсону, был сыном пресвитерианского пастора и вдобавок ко всему - выходцем из Шотландии, как и отец Вильсона.

В это время Вест был лидером преподавателей, которые пытались добиться от президента Фрэнсиса Л. Пэттона повышения размеров стипендии для студентов последнего года обучения и основания аспирантского колледжа. Вначале Вильсон, по-видимому, испытывал большое уважение к нему, как ему вначале импонировал Генри Кэбот Лодж. Вест, который был старше Вильсона, выше его ростом и занимал более высокое положение, несомненно, вошел в бессознательное Вильсона как представитель отца и использовался в качестве выхода его вытесненной враждебности по отношению к своему действительному отцу.

Уважение, питаемое Вильсоном к Весту, вскоре сменилось неприязнью, и довольно забавно отметить, что первым критическим замечанием о Весте было замечание о его пресвитерианском фанатизме, который являлся лишь иной разновидностью ограниченности, характерной как для преподобного Джозефа Раглеса Вильсона, так и для самого Вудро Вильсона. В 1897 году Вильсон записал в своем дневнике: "Утро, разговор с Вестом, в котором тот проявил крайнее упрямство и ограниченность относительно введения унитарной системы на факультете".

Когда преподобный Джозеф Раглес Вильсон приехал погостить к сыну в Принстон, Вудро Вильсон взял на себя роль неясной жены, и его пассивность по отношению к отцу, должно быть, получила желанный выход. Его вытесненная враждебность к отцу, которая, вероятно, постоянно была близка к взрыву, в данное время сдерживалась. Точно так же сдерживалось и накопившееся раздражение против Веста как отцовского представителя. Для того чтобы добиться избрания президентом Принстонского университета, которое стало для Вильсона заменителем явно недостижимого поста президента Соединенных Штатов, ему было необходимо оставаться с Вестом в дружеских отношениях.

Его вытесняемая враждебность по отношению к отцу осталась вытесненной и вызвала неожиданный "упадок сил"

Осенью 1895 года, во время работы над книгой "Джордж Вашингтон", его обычные симптомы внезапно резко обострились. Он проболел всю зиму. А весной у него ко всему прочему отнялась правая рука. Несмотря на физическое бессилие, его дух рвется к активной деятельности: "Мне надоело разглагольствовать перед студентами. Я хочу делать что-либо".

Несмотря на болезнь Вильсона, можно полагать, что у него было все, чтобы ощущать себя счастливым. Рядом с ним находились преданная жена и три очаровательные маленькие дочери. Его любимый отец подолгу гостил у него в доме. Друг, который был ему очень дорог, навещал его. Он строил дом в оживленном городе. Его потребность в мужском обществе была удовлетворена. Ему сопутствовал крайний успех. Его лекции не только в Принстонском университете, но также в Университете Джона Гопкинса были приняты студентами с энтузиазмом. И тем не менее он был несчастен. Почему? Мы, вероятно, окажемся недалеко от истины, если ответим, что присутствие отца в его доме возбудило вытесненную им агрессивность, направленную против него, и что эта часть его либидо не находила адекватного выхода.

Его повторяющуюся жалобу на свою бездеятельность, очевидно, можно объяснить как желание вступить в общественную жизнь в качестве руководителя. Однако мы видели, что в бессознательном становление государственным деятелем означало для него отождествление себя с "несравненным отцом" своего детства, который имел лицо Гладстона, и таким" образом, посредством "каннибалистического" отождествления, уничтожение старика отца. Мы можем поэтому подозревать, что в своем бессознательном "нечто", что он желал "делать", было уничтожением преподобного Джозефа Раглеса Вильсона.

Но вытеснение им этого влечения столь могущественно подкреплялось его пассивностью по отношению к отцу, что он не мог ни в мыслях, ни в действии совершить враждебный акт по отношению к действительному отцу и не мог в то время стать государственным деятелем. Более того, он слишком сильно желал улучшить свое положение в При-нстоне, чтобы дать волю этому влечению путем совершения откровенно враждебных действий против Веста или какого-либо другого отцовского представителя. нарциссизм и Супер-Эго всего удерживали его от какой-либо акции, которая могла повредить карьере. Поэтому он убежал от своего конфликта в привычные неврастенические симптомы и после семь месяцев страданий уехал в Шотландию.

IX

В данном психологическом исследовании Вильсона мы уделяли мало внимания сознательной части его рассудка, и мы не можем предложить какого-либо извинения за наше сосредоточение на его более глубоких душевных механизмах. Более важная доля его рассудка, подобно основной части айсберга, расположена в глубине. Бессознательное невротика использует сознательную долю рассудка в качестве орудия для осуществления своих влечений. Утверждения невротика являются рационализациями, изобретенными для того, чтобы оправдать влечения его либидо. Принципы невротика являются одеждой, применяемой для прикрытия наготы бессознательных влечений.

Тем не менее та культура, в которой воспитывается ребенок, влияет на его характер. Она, по крайней мере, определяет тот стиль одежды, в которую следует одеть его влечения, чтобы они казались респектабельными. Ребенок впитывает из атмосферы своей семьи и общины представления о том, каким джентльменом ему следует стать, и эти идеи становятся частью его Идеала-Эго и определяют форму его убеждений. Характер такого джентльмена не остается неизменным. Его вид постоянно изменяется во времени и пространстве. Бог одного времени становится дьяволом для другого. Христианский дьявол носит рога Пана и его раздвоенное копыто.

Хотя стили в культуре не являются прочными, подобно моде в женской одежде, ребенок не знает этого и приемлет принципы своей семьи и общины, как если бы они были неизменными законами природы, и формирует свое представление о том, каким джентльменом ему следует быть, в соответствии с ними. Вследствие этого тот стиль его убеждений, в которые он позднее облачает свои влечения, является определенным.