TMO (3)

22.Проблемы глобализации историзма и национального государства в современных историях международных отношений Дебаты по глобализации имеют тенденцию принимать аналитическую напряженность между экономической динамикой, с одной стороны, и этническим государством на другом — предположение, разделенное и либеральной теорией МО и ее критиками, которые, например, рассматривают национализм как обратную реакцию против глобализации. Жан - Франсуа Бэар, известный среди Африканистов, всегда приводил доводы против такой интерпретации балансовой суммы государства и рынка — как исторические социологи государственного образования, он бросает вызов этому основному рассказу в пределах IR. В этом Разговоре Bayart — среди других — объясняет, как развитие капитализма и этнического государства - часть одного и того же движения, приводит доводы в пользу сосредоточенного на событии подхода к сравнительному анализу и объясняет понятие subjectification в глобальной политике. центральная проблема состоит в том, подрывает ли полный процесс 'глобализации' государственный суверенитет, и, более широко, если международная система останется организованной как типично территориальная государственная система, или приведет ли это к появлению детерриториализованной глобальной империи. Михаэль Хардтом и Антонио Негри указывают на детерриториализованную, главную, империю как самое существенное будущее, ставя себя в линию теоретизирующих, основываясь на Фуко и Делеузе. я не убежден в этой идее империи по причинам, к которым я возвращусь позже. Но дебаты в некотором смысле интересны, потому что моя собственная работа, также, в общем и целом под влиянием Фуко и Делеуза, который является, кого я могу полностью понять из-за беспокойства с проблематкой глобализации, но, вопреки Хардту и Негри, я думаю, что мы останемся в территориальной, межгосударственной системе — даже если США будут естественно не единственными производителями глобализации, система остается очень перекошенной в пользу территориальной конфигурации, в которой Соединенные Штаты, или возможно в конечном счете другая государственная власть, останутся основными. Это - основные теоретические дебаты, включая с более практической точки зрения, потому что согласно одному ответу или другому — есть, детерриториализированная империя или управляемая государством, территориальная, система — практические значения с точки зрения политического обязательства, государственной политики, активности или философской критики, будут радикально отличаться. Одна из теоретических причин, почему я думаю международная система, останется не только территориализированной, но и асимметрично территориализированной — именно это я попытался продемонстрировать в Le gouvernement du monde, переведенном, как Глобальные Предметы — то, что в течение прошлых двух веков, государство являлось продуктом глобализации, и в этом наблюдении я отличаюсь от большинства теоретиков IR(МО). Для меня, мало того, что неолиберальная глобализация не подрывает государство, но и более существенно, в течение двух веков, это - действительно глобализация, которая породила обобщение этнического государства как способ политической организации. Более точно обобщение этнического государства и систематизации — если я могу сказать — международной политической системы, является измерением глобализации, и не противоречащее к глобализации. Позвольте мне дать два примера, чтобы иллюстрировать этот тезис, что обычно есть сильная корреляция между ускорением экономической глобализации, с одной стороны, и кристаллизацией этнического государства на другом. Например, в 1848 мы видим триумф свободной торговли, разработку железнодорожных линий, и телеграфные линии и межконтинентальные субмарины, и одновременно 1848 - ‘горячий источник политических выступлений’, то есть, целая серия национальных и националистических революций не только в Европе, но также и с последствиями в Латинской Америке. Другой интересный пример: крах Советского Союза, интеграция прежних советских экономических систем в глобальную капиталистическую систему не произошла в паритете при роспуске советского пространства в, я не знаю, какая политическая и негосударственная нейтральная зона, а скорее с созданием целой серии государств, которые доказывают их государственность страны, даже при том, что мы знаем, что эти страны очень недавние и теории Сталиниста побочных продуктов национальностей в этом. Таким образом, это представляет драматическую тенденцию, очень подобную созданию этнического государства в связи с колониальными империями. Так же, как колониальные империи создали этнические государства, Советская империя создала этнические государства, и интеграция экономического пространства в капиталистической экономике сопровождалась появлением региональной системы этнических государств, матрица которых была коммунизмом. Можно найти эти диалектические отношения между глобализацией и обобщением этнического государства в международном коммунистическом движении, которое было матрицей глобализации, прежде всего обобщая определенный вид промышленной цивилизации, например в Средней Азии. Международное коммунистическое движение привело к националистическим революциям или было составлено с помощью националистических и социалистических революций в, например, Китае, Индонезии, Вьетнаме, Камбодже …, Таким образом, я нахожу, что корреляция все еще очень очевидна. Это напоминает нам, которых старое правило сформулировало так красноречиво Фернаном Бродэлем: капитализм не рыночная экономика; это - рыночная экономика плюс государство. И мы знаем очень хорошо, как обобщение капитализма посредством расширения свободной торговли в 19-м веке было выполнено под прицелом. Это была, конечно, группа войск Англии, которая наложила свободную торговлю на диапазон стран и даже континентов. Таким образом да, я думаю, что мы должны открыть вновь эту очевидную самоочевидность, так хорошо ясно сформулированную Фернаном Бродэлем, эти диалектические отношения между рынком и государством. Что студенту нужно чтобы бы стать специалистом в МО? С точки зрения основных методов есть, конечно, во-первых проблема — теперь банальность, но это было менее очевидно прежде — многоязычия. Это - большое удовольствие видеть, что молодые поколения исследователей намного более лингвистически во множественном числе. Возможно нужно настоять, для студентов международных отношений, потребности в них выучить языки кроме Западных языков. Английский язык очевидно важен. Все же уже намного лучше, если можно говорить немецкий, испанский, португальский …, Но я думаю, что теоретики международных отношений сегодня должны абсолютно вложить капитал в китайский, японский, арабский, персидский язык, и т.д.

23 Антонио Маркуина Ваша опубликованная книгу, озаглавленная как Энергетическая безопасность, которая публикуется. Как мы должны сформулировать вопрос энергетической безопасности и насколько важным он будет? Это фундаментальная проблема, потому что без энергии, мы бы не просто говорить здесь. Ведь без самой энергии мы бы тут не разговаривали. Этот вопрос всегда имел вес в разборках МО. Однако сегодня он приобретает совершенно новое измерение. С того момента как перестал существовать рынок свободной энергии. И только после этого СМИ забили тревогу о том, что 70-80% запасов газа в мире находятся под контролем государственных компаний. Это всегда было так, что бы ни утверждали приверженцы свободного рынка и глобализации. Забавная штука, что сами рынки ресурсов во множестве стран так же не идеальны. Как можно защитить текущие акции продаж, переводы и операции опираясь на рынок? Что самое худшее, само понятие рынка во многих странах означает приватизацию монополиями, которые в свою очередь ведут население к энергетическому голоданию. Помимо этого государственного контроля запасов, сейчас мы сталкиваемся с растущим спросом на больших производителей, таких как Бразилия, Индия и Китай, которые отчаянно нуждаются в энергии для устойчивого роста. И, возможно, просто не хватает энергии, чтобы обеспечить спрос. Это не только влияет на цены и энергетический рынок, усиливая конкуренцию между энергопотребителями, но также заставляет государства лучше контролировать свои энергетические компании. Здесь прослеживается тенденция некоторых государств, использовать запугивание, как политическое оружие – так, как сделала Россия с Украиной некоторое время назад ,и как делает сегодня, просто перекрыв поток газа. С того момента как газ бежит к нам по трубопроводам Украины, мы тоже страдаем от этого. Зависимость от непредсказуемого поставщика не вписывается в мое понимании Европы как безопасного мира. И это не прекратится до момента, как мы не найдем альтернативные источники энергии. Так что, если мы не найдем решение в среднесрочной перспективе, что мало вероятно, мы будем жить в очень неустойчивой системе с точки зрения межгосударственных отношений. Теперь эта ситуация будет только усиливают растущей многополярностью международной системы, которая уже и без того затрудняет сотрудничество. Так что же нам делать? Рынок? Я уже говорил, что энерг.рынки сильно зависят от политики государства с двух сторон - поставками и распределением. Короче рынок говно полнейшее. Так, недавняя суета в Испании вокруг Лукойла, возможна включающая в себя часть Репсоля не такая уж и внезапная. Если большая часть рынка поставок контролируется государствами через свои монополии, олигополии, картели, как может кто-то другой принимать участие в нем. Они буду сразу же поглощены или выпихнуты с рынка. С этой точки зрения я очень критикую ЕС, которая последнее 10летие отстаивает модную точку зрения, что энергия – это забота рынка и самих компаний. Европа понадеялась на невидимую руку рынка, с надеждой на то, что Россия с радостью согласиться, но хер там плавал, считает этот идиот. Российские гос.компании просто перекупаю газ в Центральной Азии и толкают его нам, таким образом мы в смирительной рубашке и не можем ничего сделать, потому что Россия доминирует в этом регионе. И кого нам винить? И кто мы можем винить? Ответственные политики не могут быть привлечены к ответственности. Все, что мы можем сделать, это голосование в день выборов в Европейский парламент, который крайне слаб и у которого не хватает политических возможностей. И я не видел ни одного политика отправленного в отставку. Никто не берет на себя ответственность за эту, как считает хер с горы, непростительную ошибку ЕС.

24 Джон Эгнью наиболее известен своим “переоткрытием” геополитики с критического подхода. Изучая классические понятия геополитики, он написал множество работ на то, как международные акторы взаимодействуют друг с другом с точки зрения границ, территории и их связей. В этом дискурсе, Эгнью объясняет, что происходит в Италии, как рушатся границы и нация-государство. Впоследствии он также задает вопросы к государство-центричному подходу Алекс. Вендта. Что, по-вашему, наибольший спор? Главный спор в МО? Продолжать рассматривать стереотипное “государство”, которое существует у нас в голове, а не в реальности. Какова ваша позиция в этом споре? Я считаю, что это абсолютно неверно озаглавлено(имеется в виду большой спор, видимо). Однако принято многими исследователями МО от реалистов до конструктивистов. Как вы пришли к тому, чем вы являетесь на данный момент в МО? Вообще-то я рассматриваю именно полноту значения “МО”. Другими словами, я отвергаю государство-центричное исчисление, на котором и базируется поле исследования. Я предпочитаю говорить о мировой политики и множестве агентов, дискурсов, сил, вовлеченных в процесс, включая огромное множество форм государств с разными уровнями(развитости) органов. Что нужно студенту, чтобы стать специалистом в МО? Я не самый подходящий человек, чтобы ответить. Я думаю, это вера не только лишь в то, что штаты являются единственным актором мировой политики, но в то, что обеспечение внешней политики США является важным следствием. Ваши работы стараются подчеркнуть социальные конструкции всех дискурсов. Вы когда-нибудь думали о перемирии с социальным конструктивизмом и почему? Почему нет? Все зависит от того, что вы имеете в виду под социальным конструктивизмом. Я точно не буду поддерживать государство-центричную версию Вендта. В свою очередь, имеется много версий, выделяющих это понятие в более широком смысле, что могло бы быть более приемлемым. Например, довод, приведенный в моей книге Mastering Space написанной в 1995 с Корбриджем и в моей газете Disputing the Nature of the International в 2001 Globalization is certainly part of the alternative but it is not all. The argument is not that realism was OK until we had globalization and then everything changed. Rather, the emphasis is on the significance of hierarchy in world politics: who gets to write the script and how it then plays out in different places. If states and empires have also become less central to this, then they were never all there was to it in the first place. Геополитика ожила под влиянием американских авторов таких как Хантингтон, Фукуяма, Барнетт, которые предлагают конкретную повестку дня, основанную на их собственной классификации мира, полностью построенным на современном государство-центризме. Вы затронули тему государство-центризма. Какие перспективы исследованиий для постмодернизма или “не носударство-центризма” в МО? Поднимают ли они тему глобализации? Глобализация, безусловно, часть этих исследований, но это не все. Дело не в том, что реализм подходил до того, как началась глобализация и после того, как все поменялось. Скорее всего, акцент делается на значение иерархии в мировой политике: кто будет писать сценарий и как его потом разыграют в разных местах. Если бы государства и империи стали менее тяготеть к этому, то никогда бы не оказывались на первых местах. Вы убедительно показали, аномалии конфликтов, вытекающих из текущего понятия пространства, границ и рассуждения о власти над территорией. Можете ли вы указать любые тенденции к изменению этого дискурса? Я думаю, что в последнее время наблюдается попытка восстановлении границ и возрождения территориальных ограничений на движение таким , чтобы оживить национальную самобытность. Но это все идет против тренда, который стирает границы из-за влияния транснационального капитализма и демографического дисбалансы, увеличивая глобальную мобильность. В то же время есть многие глобальные проблемы, на которые то государство, которое нам ныне известно, не способно дать решение. Большинство современных дискурсов о территории, границах и суверенитета не кажутся прикладными для региона Суб Сахары Африки. Альтернатива не кажется легко достижимой. Способна ли текущая онтология мировой политики с точки зрения нациионального государства облегчить поиск этого решения? Другими словами, как нам улучшить концепцию границ?Границы унаследованные от Колониального прошлого никогда не имели особо значения и смысла в Африке. В большинстве своем племя-этническое деление стало основной тенденции за не имением четкого пути к национальный само идентичности. Эта трагедия африканского государства, описанная Базилем Дэвидсоном в The Black Man’s Burden много лет назад. Что происходит в Италии? Как вы можете объяснить, что Берлускони снова придет к власти? У меня есть книга по этому в соавторстве с Майклом Шин: Берлускони Италии: Mapping современной итальянской политике (2008). Вопреки общепринятому мнению о власти СМИ, мы считаем, что это связано с: (1) его способностью собрать более надежный общенациональный союз с другими партиями справа, на что левые не были способны (по крайней мере до сих пор); (2) его обращение к несметным числам часто конкурирующих интересов в различных частях Италии, которые видят его в качестве своего защитника от крайне левых; и (3) его способность появляться в качестве «обывателя», который преуспел в жизни, несмотря на все усилия судебной власти ограничить его. Этот последний фактор является особенно привлекательным для огромного числа людей в Италии, которые в большинстве своем предприниматели , а не наемные рабочие . Италия имеет самое большое число в процентах от численности рабочей силы, чем в любой другой крупной промышленно развитой стране.

25 ДЭВИД ЛЭЙК О СОКРАЩЕНИИ АМЕРИКАНСКОЙ ГЕГЕМОНИИ, ДВУХЭЛЕМЕНТНОЙ МЕЖДУНАРОДНОЙ ИЕРАРХИИ И ПРИВЛЕКАТЕЛЬНОСТИ ПОЛИТИКИ ОТКРЫТОЙ ЭКОНОМИКИ . Международный порядок является серьёзной сферой международных отношений, а эмпирические конфигурации силы в международных отношениях порождают принципиальные объекты исследований как в США, так и за их пределами. Вопросы происхождения и установления международной иерархии, а также понимания роли США в определении этой структуры лежат в центре этой дисциплины. Дэвид Лэйк внёс мощный вклад в исследование этих серьёзных вопросов, который бросает вызов традиционным знаниям и вовлекает наиболее трудные вопросы. В своём интервью Дэвид Лэйк объясняет наилучший вариант концептуализации международной иерархии, связывает его с изменением отношений великих держав и американской интервенцией в Ирак и Афганистан и комментирует обольстительность политики открытой экономики. Что, по Вашему мнению, является основной проблемой или принципиальным диспутом в МО? Каково Ваше отношение к этой проблеме/спору? Я не уверен, что сегодня существует принципиальный спор. Мы отошли от образцовых диспутов, занимающих центральное положение в 1980-х и 1990-х годах, и я полагаю, что это хорошее развитие для этой сферы. Я никогда не находил те экзистенциальные дебаты полезными. Государства унитарны? Они рациональны? Добиваются ли они благосостояния? На подобные вопросы нет ответов. Эти вопросы подходят для споров, Вы можете обсуждать их бесконечно именно потому, что ни на один из них нет точного ответа. Я думаю, что эта стадия поможет отойти от дебатов по поводу первоначальных принципов и обратиться к более существенным эмпирическим вопросам, и именно на этом мы должны сосредоточить наши амбиции. Нам следует обратить внимание на проходящие, среднеуровневые теории, которые рассматривают специфические проблемы и вопросы мировой политики, и постараться развивать теории, приспособленные к особым проблемам, которые мы пытаемся понять. Мы должны отвлечься от фундаментальных теорий, охватывающих всю дисциплину международных отношений, и сконцентрировать наши усилия на разработке более узких теорий, объясняющих, например, глобальное изменение климата и нехватку совместных усилий по борьбе с ним, соблюдение прав человека, финансовый кризис и т.д. Нет оснований полагать, что это будет единичная теория или единичный основной набор парадигматических предположений, который будет в равной степени применим ко всем темам. И поэтому я полагаю, что движение к диапазону среднего уровня будет продуктивным шагом для дисциплины. Это переносит нас от огромных вызовов и крупных дебатов к намного более узконаправленным: Какова основная модель понимания определённой проблемы? В чём сущность политических проблем, затрудняющих кооперацию в сфере защиты окружающей среды? Я думаю, это заостряет наше внимание на более конкретных вещах. Я думаю, что существует эпистемологический раскол в поле ТМО, который нелегко сгладить и преодолеть. Это разделение характеризуется по-разному, но в центре лежит противостояние номологической и нарративной форм объяснения. Номологическая форма использует гипотетико-дедуктивный метод для постановки теории в логическом виде, выводит гипотезы из эмпирических выводов, а затем проверяет эти теории самым тщательным образом. Нарративным формам объяснения присуща историчность и чувствительность к конъюнктурам, которые возникают одновременно, чтобы выработать определённое событие, в котором заинтересован исследователь. Существует два способа понимания окружающего мира, которые трудно согласовать. Я не могу назвать принципиальную причину, по которой один из них был бы лучше другого. Я считаю, что это определяется в основном интуицией: Какой способ Вы находите более подходящим как исследователь? Какой вид объяснения позволяет Вам более глубоко изучить проблему? Я прочитал много исторической литературы, даже больше, чем политической, и я много оттуда почерпнул. Но я не считаю историю обыденным объяснением из-за её запутанности. Как Вы судите, что одно повествование лучше другого? Всякая военная литература объёмиста, и для меня сравнение повествований об определённом конфликте представляет трудность. Моя интуиция склоняется к тому, что необходима общая теория, выводящая ряд гипотез, которые можно проверить тщательнейшим образом. Я нахожу номологические объяснения по существу более уместными, чем нарративные. Но это лишь мой личный взгляд. Я не могу найти разумную и убедительную причину, почему нам следует предпочитать одно другому. Исходя из этого, в ТМО и существует такой разрыв. Он переносит нас назад ко второму крупному диспуту в МО между Хедли Буллом и Дэвидом Сингером в конце 1960-х годов. 40 лет спустя мы находимся в такой же ситуации и сталкиваемся с теми же темами, которые преобладали во время того дебата. Мы кардинально так и не сдвинулись с прошлых позиций, и вряд ли нам это удастся в будущем. К этому различию люди будут продолжать подходить с разных сторон. Итак, является ли это принципиальным диспутом? Нет. Мы просто должны научиться уважать оппонентов в этом споре и находить ценность в обоих подходах, даже если какой-то из них не представляется кому-то полностью эпистемологически удовлетворительным. Я думаю, что этот эпистемологический спор сейчас является главным вызовом. Что же касается общих теорий, к счастью, мы от них ушли. Вы требуете, чтобы студенты МО бросили вызов старой формально-правовой модели, согласно которой легитимная власть находится внутри государства, в то время как за пределами государства нет легитимной власти, и, следовательно, там царит анархия. Вы утверждаете, что мы должны рассматривать отношения между участниками МО, основываясь на непрерывности реляционной власти. Я надеюсь, что вы могли бы объяснить, как это предложение изменяет то, как студенты должны понимать мировую политику. Это хороший вопрос, чтобы спросить о моей работе по иерархии. Во-первых, я думаю, что этот традиционный подход, этот способ мышления о вариациях иерархии в международной системе на самом деле отрицает фокусирование на самой мировой политике. Это позволяет предположить, что мировая политика на самом деле является не отдельной зоной познания, а неотъемлемой частью политики в целом. В международных отношениях тоже есть элементы иерархии, и это сглаживает разрыв между внутренней и мировой политикой. После того, как вы откроете эту дверь и пройдёте через неё, разница между этими аренами действительно в некотором роде сольётся. Те же самые процессы, которые определяют внутреннюю политику в этих более иерархических системах, могут быть найдены и в международной политике. Не обязательно в том же виде, но они могут быть изменены в зависимости от других переменных в среде; мы хотим найти более тонкие изменения, чем были у нас в прошлом. В то же время, это бросает вызов учёным, которые работают над внутренней политикой. Что создаёт вертикаль иерархии в стране? Мы считаем само собой разумеющимся, что это конституция. Конституция, однако, это не более, чем анархическое соглашение, не так ли? Кто применяет конституцию? В международном плане никто, и все стороны обязаны следовать конституции лишь настолько, насколько они принимают её правила. С обеих сторон под разделительной линией следует понимать границу между внутренней и международной политикой. Другой способ понимания иерархии, влияющий на то, как мы думаем о мировой политике, является то, что суверенитет претерпевает изменения. Все признанные государства сегодня обладают некоторым качественным или количественным суверенитетом, но он меняется довольно резко и, думаю, довольно неожиданным образом. Чем больше область регулирования государства, тем больше его суверенитет. Чем больше вопросов одно государство регулирует в другом государстве, тем сильнее иерархическая связь. Это становится беспрерывным, а не временным состоянием, которое, мы предполагаем, является абсолютным, и это меняет наши старые представления о суверенитете. Наконец, встаёт вопрос о том, какое значение имеют эти изменения: как они важны для политики? Как они помогают нам объяснить МО? Изменения имеют весьма важное значение. В работе «Иерархия международных отношений» я попытался показать, что подчинённые государства тратят меньше на оборону, они торгуют больше с другими подчинёнными государствами, они, как правило, присоединяются к доминирующим государствам в многосторонних коалициях и т.д. Доминирующие государства, в свою очередь, как правило, приходят на помощь подчинённым в условиях кризиса, они менее склонны к насилию, право на которое им было выдано. Иерархия создаёт очень разную динамику в отношениях между государствами и в рамках системы, на которую мы не обращали внимания в прошлом. Где в современной международной политике вы видите много реляционной власти и где вы наблюдаете области, всё ещё подверженные анархической стороне этого спектра? Я думаю, что мы должны признать, что в международной политике не всё из одного куска. Продолжая предыдущий пункт, это не анархическая или иерархическая система, а на самом деле пёстрый гобелен изменяющихся отношений. Иерархические отношения существуют между США и Центральной Америкой - это парадигматический случай. Россия и некоторые страны бывшего Советского Союза - другой. Но в то же время, многие отношения между государствами по существу являются анархическими. Отношения между США и Китаем сегодня, например, находятся в состоянии чистой анархии. США сегодня, вероятно, имеют в некоторой степени иерархические отношения с примерно половиной государств мира. Они сгруппированы в основном в Центральной и Латинской Америке, Европе и Северо-Восточной Азии, а также некоторые разрозненные на Ближнем Востоке. Существует огромная региональная кластеризация для этих моделей, хотя теоретически я отношусь к ним как к двухэлементным. Это означает, что с половиной стран в мире США имеет по крайней мере частично иерархические отношения. С другой половиной эти отношения по-прежнему анархические, и это включает в себя отношения со многими из неевропейских держав, такими как Россия, Китай и БРИКС в целом. Многое из того, что мы знаем о международной политике, относится к этим анархическим отношениям. Мы по-прежнему ожидаем, что отношения между США и Китаем и США и странами БРИКС характеризуются самопомощью, балансировкой, трудностями принятия достоверных обязательств, и все вещи, о которых мы традиционно думаем, следуют от анархии. Но в больших иерархических отношениях сущность политики и политика, которую страны должны принять с этими отношениями, весьма различны. Они не так сильно зависят от самопомощи, балансировки и всего остального. Существует синдром политики, который следует из иерархии и который до сих пор не признан. Вы говорили об иерархии в двухэлементных отношениях между государствами, но мы можем также говорить о международных организациях и других видах негосударственных субъектов как о носителях иерархических отношений. С уверенностью. Концепция международного авторитета и изменения в иерархии применима и для других субъектов. Мой интерес здесь устремлён на особый вид международной иерархии, которая является государство-государственной. Причиной тому является то, что, на мой взгляд, это наиболее сложная область раскрытия того, что иерархия представляет собою на самом деле. Это положение по-прежнему оспаривается, но я думаю, что немного более понятно то, что есть области в мировой политике, в которой властью обладают международные организации - конечно, в случае с ЕС, некоторыми тематическими областями ООН, в частности, в вопросах о международной опеке и недееспособных государствах. Я думаю, будет относительно легко показать, что есть элементы иерархии, власти и легитимности в этих отношениях. И поэтому я хотел бы начать с более сложной области, чтобы показать, что даже в отношениях между государствами в постколониальном и постимперском мире эти отношения всё ещё сохраняются. Это, конечно, обобщённый аргумент. В самом деле, некоторые из моих аспирантов - Чад Ректор, Кэтлин Хэнкок – заостряют внимание на наднациональных формах власти, принимая некоторые из этих аргументов и распространяя их на федерации. Я думаю, что мы можем их расширить и посмотреть более обобщённо на власть со стороны других акторов. Я пытался показать, что это повестка дня может выглядеть как в моём ISA послания президента на законных правилах. Там я попытался распространить некоторые из аргументов, которые я разработал на государство-государственной иерархии, на наднациональные организации, а также частные властные структуры, уделяя особое внимание кредитным рейтинговым агентствам. Мы говорили об упадке американской гегемонии на протяжении 40 с лишним лет, но сегодня признаки упадка гегемонии США выглядят довольно значительными. Интересно, как США могут пересмотреть свои иерархические обмены, в то время как сами испытывают кризис, а страны БРИКС и остальной мир развиваются? Соединённым Штатам явно придется пересмотреть свои иерархические контракты с течением времени. Основой реляционной власти, которую я развиваю в книгах об иерархии, является обмен социального порядка, который обеспечивается доминирующим государством, на соблюдение субординации подчинёнными государствами. Это своего рода договор, обмен, где подчинённый отказывается от части суверенитета и автономии для того, чтобы получить социальный порядок, обеспечивающийся доминирующим государством. По мере того, как влияние США сокращается, им становится всё труднее продолжать поддерживать такой же уровень социального порядка, как это было в прошлом. Снижение общественного порядка уменьшает преимущества подчинённых, так что они готовы отказаться уже от меньшей части своего суверенитета, потому что они получают меньше прибыли. Эти отношения будут меняться. Там будет давление со стороны подчинённых пересмотреть сделку. В свою очередь, я думаю, США по-прежнему получают довольно хорошую выгоду от своего положения в установлении общественного порядка. Мы также от этого выигрываем, но это, мне кажется, признаётся не в полной мере. Поскольку давление подчинённых заставит пересмотреть эти контракты, США могут перераспределить часть этих доходов в пользу подчинённых, чтобы сохранить степень иерархии на том же уровне в равновесии. Но это будет иметь эффект снижения выгоды для среднего американца в отношении социального порядка. Но налогоплательщики и средние американцы попытаются сбросить с их плеч это бремя гегемонии. Таким образом, противодействие будет оказываться с обеих сторон, от подчинённых, которые чувствуют, что получают меньше защиты, и от американских налогоплательщиков, которые получат меньше выгоды от таких отношений, чем раньше. Это подчёркивает, что иерархия не постоянна, она изменяется. Она динамично развивается и изменяется с течением времени. Таким образом, эти отношения очень неустойчивые и зависят от интересов, способностей, желаний сторон, которые сами меняются с течением времени. В некотором смысле, я замкнул полный круг с модифицированным HST, думая об этих проблемах. HST смотрел на основную допустимую мощность государств, и я на самом деле думаю, что акцент на структуре оказался тупиком, в который мы все пришли. Рассуждение о природе властных отношений между странами, однако, вновь возвращает нас к тем же идеям, заключающимся в том, что сильные государства обеспечивают порядок, подчинённые государства извлекают выгоду из этого порядка, и эти скрепы держат всё это вместе. Снижение материальных возможностей меняет характер иерархических отношений, так что меня тревожат долгосрочные последствия, как это было и в 1970-х годах в рассуждениях о HST. По мере ослабления американской мощи природа международного порядка становится более хрупкой, легко оспаривающейся, и в конечном итоге её сокращение приведёт к непредсказуемым последствиям. Я думаю, что американское руководство сыграло важную роль в поддержании международного порядка в течение последних шести десятилетий, и, так как оно начало ослабевать, порядок будет становиться всё более хрупкими и проблематичным. Нам предстоит наблюдать, к чему это приведёт. Давайте поговорим об открытой Экономической Политике (ОЭП). Вы написали о самой парадигме и с учётом некоторой поддержки к ней, в то же время подвергаете её некоторой критике. Почему вы думаете, что это подходящая парадигма, особенно для нынешних студентов IPE? Я считаю, что очень забавно быть объявленным сторонником ОЭП. Это началось, когда меня попросили написать отзыв-эссе для руководства Оксфордского университета о состоянии дел в области IPE. Это было генезисом. Я обследовал эту область, и, по меньшей мере, в Северной Америке, было совершенно ясно, что там формировался подход к мысли о вопросах политической экономии. И поэтому я попытался набросать то, каким был этот подход, как он работал, и то, что под собой подразумевал. Я пошёл по этому пути, пытаясь сформулировать, что представляет собой ОЭП, и стал восприниматься как её сторонник. Я не считаю, что большая часть моей собственной работы остаётся в стороне от ОЭП. Она требует гораздо больше социального взгляда, а я гораздо больше заинтересован в вопросах власти и легитимности, которые находятся вне данного подхода. Таким образом, для меня иронично и несколько забавно быть в состоянии защиты ОЭП. Признавая иронию, я думаю, что это очень привлекательный подход, поскольку он позволяет вывести интересы от предыдущих экономических теорий, предсказывавших эффект распределения международной экономической открытости. Интересы являются строительными блоками всех видов политики, насколько я знаю. То, как ценности выделяются властью, является основной проблемой политики, и поэтому ОЭП берёт начало от экономических теорий распределения последствий обмена, а затем она предсказывает интересы того фактора или иной отрасли на основе этих экономических теорий. Её привлекательность в том, что она избегает тавтологии, которая лежит в основе большинства других подходов к осмыслению интересов. В большинстве случаев, когда мы спрашиваем "В чём состоит интерес этого актора?", мы должны делать вывод по их поведению. "Эта группа хотела тарифы, потому что она лоббировала ради них" или "призывала их в общественное ведение". Во всех случаях, когда мы смотрим на поведение и пытаемся вывести, в чём состоит интерес актора, мы только видим стратегии, принятые ими, а не именно то, что они действительно хотели. Вы спросите, что Вы думаете, Вы можете узнать, учитывая политическую обстановку, о том, каков Ваш реальный интерес. Таким образом, в основе всех этих более индуктивных подходов лежит некая доля тавтологии, особенно если Вы хотите использовать интересы для объяснения результатов. Опора на экономическую теорию позволяет разорвать этот порочный круг и сказать, что мы считаем, что интересы этого фактора производства определяются экономической теорией. Поэтому мы можем уже кое-что сказать о том, какими их предпочтения могут быть в области проблематики. Создавая экономическую теорию, ОЭП может тщательным образом работать с вопросом интересов, нехватку чего я нахожу в большинстве других подходов. Другим преимуществом ОЭП является то, что она доказала, что диапазон политики, в котором она может быть применена, чрезвычайно широк. Она обеспечивает хорошее объяснение торговой политики, денежно-кредитной политики, международной финансовой политики, прямых иностранных инвестиций и т.д. Из той же базовой теории мы можем предсказать много политических предпочтений над многими различных вопросами, которые являются чрезвычайно мощными, чтобы быть в состоянии их решить. Так что для меня привлекательность теории заключается в её акценте на интересах. Вместе с этим, она может лежать в основе институтов, международных переговоров и т.д. Но нет ничего особенно уникального в ОЭП с точки зрения понимания того, что политические институты играют важную роль в агрегировании интересов и что межгосударственный торг происходит внутри и снаружи учреждений. Именно этот фокус на интересах является уникальным для ОЭП, и я думаю, что это самый большой вклад. Но, как вы сказали, я немного критиковал ОЭП. Там много, что можно улучшить, и это становилось яснее и яснее с течением времени, когда экономические теории, с одной стороны, сделали её такой привлекательной, но, с другой стороны, также ограничивали её. Другие вещи, кажется, входят в предпочтение лиц и групп, так как они думают о торговой политике, денежно-кредитной политике и т.д. Пол и религия имеют большое значение при проведении обследований на индивидуальном уровне о предпочтениях во внешнеэкономической политике. Таким образом, нам следует выйти за пределы этих экономических теорий, хотя я думаю, что они всё ещё будут хорошим основополагающим местом для начала. Кроме того, ОЭП принимает состояние мировой экономики как экзогенное - мир открыт. Из этой экзогенной характеристики они выводят, какими интересами будет обладать определённый фактор/сектор, но на самом деле состояние глобальной экономики зависит от того, что государства сделали в прошлом, это продукт их политики. Это делает сами интересы эндогенными, а с этим ОЭП вплотную ещё не столкнулась.