Современная зап социология

стараются переиначить индексичные выражения на манер тех социальных исследователей, которые объясняют социальный мир, ссылаясь на понятия общего уровня. А также этнометодологи не полагают необходимой границу между повседневной активностью и социологией, считая последнюю одними из видов социальной интерпретативной практики. Таким образом, считает Гарфинкель, и социолог, и деятель — являются равноправными в отношении смыслообразующей активности, членами социального взаимодействия.

Обсуждая тему рациональности, этнометодологи утверждают, что действие будет рационально в том случае, если оно имеет объяснение, таким образом утверждая основной профиль своей теоретической базы, а именно утверждение того, что активность, производящая повседневные смыслы, идентична действиям актеров, делающих эти смыслы понятными. Необходимо иметь в виду различия в нормах рационального действия, а также в оценке истинности убеждений и доказательств (которые можно сформулировать на данном языке, в данной культуре и т.д.). Иными словами, допускается, что иногда в принципе нельзя понять, «что сказал туземец». Однако описанная точка зрения предполагает, что существует некий «неинтерпретированный опыт», по отношению к которому могут оцениваться различия в интерпретациях и концептуальных схемах. В идее «свободного от интерпретации» опыта легко распознать идею «теоретически нейтрального наблюдения», всегда служившую мишенью для критики эмпиризма (Д. Дэйвидсон). Соответственно, критика модели «двойной герменевтики» часто строится на демонстрации того, что базовое единство норм рационального действия и истинность большей части высказываемых суждений являются предварительными условиями для возможности общения и, следовательно, для всякой интерпретации.

Если доминирующие подходы рассматривают интеллигибельный характер социального действия как данность, a verstehen — как метод исследования социального, то для этнометодоло-гов и первое, и второе составляют собственно предмет исследования. Возможность понимания смысла взаимодействия и нормативная упорядоченность социальных ситуаций — это вновь и вновь воспроизводимые «достижения» участников, совместно пытающихся придать регулярный и предсказуемый характер множеству ненаправленных взаимодействий и коммуникаций. Эта совместная деятельность рефлексивного объяснения и основанного на таком объяс нении проективного упорядочения взаимо-

111

действия носит, по выражения Г. Гарсринкеля, «умелый» и в высшей степени специализированный характер. Декларируемая цель этнометодологии — не объяснение или понимание действий людей в разнообразных социальных ситуациях, а детальное «прослеживание» последовательности интеракций (вербальных и невербальных) и выявление тех методов («этнометодов»), которые участники взаимодействия используют для придания смысла, регулярности «правильного» характера всему происходящему. Такое «прослеживание» особенно удобно осуществлять в тех случаях, когда взаимодействие становится проблематичным, коммуникация постоянно нарушается, и — в силу случайных причин либо намеренного вмешательства наблюдателей — «достижение» интеллигибельного и регулярного протекания разговора или совместной деятельности оказывается под угрозой.

3.56. Критика этнометодологии

Критика этнометодологии подчеркивает, что последняя как раз и совершает попытку создания «общей теории контекста», требуя привязки каждого теоретического описания к уникальным и случайным чертам конкретной наблюдаемой ситуации, тогда как и участники, и этнометодологи имеют довольно общее представление о том, чего надлежит «достичь» правильности, объяснимости т.п. (Ср. с критикой абсолютизации понятия «правила» в модели Уинча.) Этнометодолгический императив «полного описания ситуации» демонстрирует несколько наивную веру в возможности действующих, которым в большинстве случаев едва ли удается достичь тотальной «объяснимости». Большая часть последствий межличностного или межгруппового взаимодействия оказывается непредвиденной и непредсказуемой для его участников. Кроме того, этнометодологи игнорируют возможность существования иных, не связанных со «смыслопорождением» особенностей ситуации и, следовательно, других факторов (скажем, классовых интересов или статусных различий), объясняющих происходящее (Дж. Бохман).

ЧАСТЬ 4

СОЦИОЛОГИЯ КРИТИЧЕСКОГО РЕАЛИЗМА

4.1. Основные принципы социологии критического реализма

Социология критического реализма была разработана М. Арчер, Р. Бхаскаром и У. Аутвейтом. Эта социологическая концепция претендует на то, чтобы быть своеобразной философией социальных наук, критически переосмысливая объект, предмет, постулирование объяснительных механизмов и попытку продемонстрировать их существование.

4.11 Философская и научная онтология

Рассматривая реализацию этих принципов для социальных наук, важно помнить о различении между философской и научной онтологией. Философская онтология того рода, что обрисована здесь, не говорит нам, каковы именно те структуры, сущности и механизмы, которые составляют мир; это — предмет отдельных наук. Например, в случае социальных наук реалистская метатеория сама по себе не даст нам возможности сделать выбор между концепцией, которая ограничивает себя изучением индивидуальных действий, и концепцией, которая формулирует свои объяснения в терминах более крупных социальных структур.

И тогда нам в первую очередь нужно спросить, какое понимание (account) социальной реальности исключило бы реалистскую программу очерченного выше вида? Вообще говоря, реализм окажется неприложим, если: (а) нет нетранзитивных объектов социальной науки, нет объектов, поддающихся реальному определению, и (б) нет ничего, что может быть объяснено в терминах порождающих механизмов.

Сначала рассматривается пункт (а). Нетранзитивность, напомним, означает, по существу, что «вещи наличествуют и действуют независимо от наших описаний», где «наши» относится к человеческим существам вообще. Кажется, совершенно ясно, что этот принцип нуждается в модификации в случае человеческих действий и социальных структур, где понятия (conceptions) действующего не суть нечто внешнее описываемым фактам, но составляют по меньшей мере часть реальности этих фактов. Например, ссора не может быть адекватно описана без ссылки на восприятие участниками их ситуации как ситуации враждеб-

113

ности. Если они не воспринимают ситуацию таким образом, они просто симулируют ссору. Иными словами, для участников ссора «концептуально зависима» так, как этого не бывает в случаях столкновения двух астероидов или двух субатомных частиц. Однако эта концептуальная зависимость социальных феноменов не исключает их нетранзитивности.

4.12. Концепция природы общества

Самый убедительный способ такой аргументации — сказать что-нибудь вроде:

1)социальные ситуации не существуют независимо от способа, каким они интерпретируются включенными в них людьми или внешними наблюдателями;

2)такие интерпретации по существу произвольны.

Конечно, этот аргумент в принципе не отличается от радикального конвенционализма применительно к природному миру. Но в объяснении нуждается как раз его явно большая убедительность в качестве описания социального. Для этого избираются три утверждения относительно «общества».

1.Общество ненаблюдаемо.

2.Общество имеет теоретический характер.

3.Любое утверждение относительно общества стоит одно другого.

Первое утверждение, несомненно, должно быть принято. Конечно, мы можем изучать национальное сообщество или группу, наблюдая происходящее, задавая вопросы etc., но тут нет ничего подобного наблюдению общества как такового. Границы французского общества не суть государственные границы Франции не только потому, что Франция еще где-то в мире располагает территориями и влиянием, но потому, что «французское общество» — это теоретическое понятие, причем «теоретическое» означает нечто большее, чем только ненаблюдаемое. Это можно лучше всего проиллюстрировать, обратившись к истории термина «общество» и различным способам его применения начиная примерно с XVIII в.

Иными словами, говорить о скоплении людей — в одной или более географических областях, с разнообразными формами материального оснащения etc. — как об «обществе» значит вступить в особую языковую игру, в которой разрешаются одни теоретические ходы и не разрешаются другие, и в частности вводится элемент абстракции.

Внастоящее время в эмпиризме есть остаточный элемент истинности, состоящий в том, что применение абстрактных или

114

теоретических терминов должно быть узаконено таким образом, какой не требуется для вокабулярия «низшего уровня». Например, современное понятие общества должно быть втиснуто в часть концептуального пространства, занятого более ранним и несколько более конкретным термином «государство». Существовавшее вначале сопротивление введению этого термина было совершенно очевидно политическим: «общество» считалось както связанным с третьим сословием и потенциально угрожающим государству. В наше время эта политическая враждебность к понятию общества в большинстве случаев принимает форму индивидуализма: «индивид и общество». Но этот этический или политический индивидуализм является лишь одним из аспектов подхода, самым острым теоретическим инструментом которого является редукционистский тезис о «методологическом индивидуализме». Высказывается претензия, что болтовня об обществе, или о социальном целом вообще, — всего лишь стенографическая или суммарная запись того, что в конечном счете должно описываться и объясняться в терминах индивидуального действия. Как сформулировал Д. С. Милль, «законы феноменов общества не суть и не могут быть ничем иным, кроме как действиями и страстями человеческих существ, соединенных вместе в общественное состояние».

Авторами ставится вопрос, можем ли мы действительно обойтись без понятия общества. Как мы видели, наиболее предпочитаемой альтернативой является онтология индивидуальных лиц и их действий, и тут социальные структуры суть по отношению к ним просто суммарные, метафорические вторичные описания. Выгода состоит в том, что критерии идентичности людей непроблематически задаются их телами, которые почти всегда явно отличны от других тел. Оказывается, однако, что это продвигает нас не весьма далеко, так как более интересны те человеческие действия, которые предполагают сеть социальных отношений. И если эти социальные отношения являются непременным условием индивидуальных действий, то странно, видимо, было бы мыслить их как нечто сколько-нибудь менее реальное, чем эти действия.

Что правильно, конечно, так это то, что мы точно не знаем, как эти отношения характеризовать, и что наши характеристики окажутся пробными, соотнесенными с частными целями объяснения и т. д. Но это не означает, что какая-то совокупность реальных социальных отношений не является необходимым условием для всех, исключая самые банальные, человеческие действия. Ковырять в носу я могу вполне самостоятель-

115

но, но я не могу получить по чеку деньги, писать книги или объявлять войну безотносительно к существованию и действиям других людей.

В объяснении же нуждается то, почему в нашем обществе большинство людей примет на веру любое конфиденциально высказанное утверждение, скажем, о структуре ДНК, но скептически отнесется к утверждению о социальной структуре современной Британии, — и почему они правы, поступая так. Сказать, что биохимия — наука «зрелая», а социология — нет, значит очень мало помочь делу. Ссылки на точность измерения тоже бьют несколько мимо цели. Проблема состоит не в том, что мы не можем в общественных науках произвести точные измерения, но в том, что мы не уверены, какой цели они служат, поскольку интересующие объяснительные структуры и даже их объяснения кажутся безнадежно неясными.

Может показаться, что такого рода соображения имеют целью конвенционалистское понимание социальных наук, где все их важные термины окружены паническими кавычками, а все их утверждения предварены имплицитным «все происходит, как если бы». Но это значит слишком сильно уступить скептикам. Имеется ряд феноменов, таких как тенденция социальной позиции родителей оказывать влияние на успехи детей в учебе, феноменов, столь реальных и всеобщих, как и можно было бы разумным образом ожидать, хотя, конечно, нам еще требуется исследовать механизм, их производящий. Тот факт, что процессы интерпретации лежат в основе всех этих терминов, как и наших постулированных объяснений связи между ними, не исключает реалистического истолкования этих теорий. Вместо этого, как я буду доказывать в этой главе ниже, отсюда напрашивается вывод, что общественные науки более тесно связаны с мышлением на основе здравого смысла, чем естественные науки; они не столько сообщают радикально новое знание, сколько дают более адекватные формулировки наших интуиции относительно социальных обстоятельств.

4.13. Нетранзитивные объекты социальной науки

К тому же мы видели, что вопрос о нетранзитивных объектах социальной науки оказывается, по существу, вопросом об объеме и импликациях интерпретации в этой сфере. Вкратце я уже дал доказательство того, что даже если блоки, из которых сложено здание социальных наук, суть блоки «интерпретированные» — в смысле более радикальном и далеко идущем, чем

116

«интерпретированы» составные части естественно-научных теорий, — и даже если есть все основания, чтобы структуры, постулированные в социальных науках, были чаще всего представлены гипотетическим образом, то это отнюдь не препятствует нам задавать по поводу этих структур вопросы в реалистском роде. Сейчас же я более подробно рассмотрю ту идею, что элементарные структуры общества не просто интерпретированы, но суть не что иное, как интерпретации. Но даже если эта радикальная интерпретативистская позиция и могла бы выдержать проверку, отсюда, без дополнительных доказательств, еще не будет следовать, что нет критериев для оценки интерпретаций.

Авторы утверждают, что «реальное основание» действия лучше всего может быть понято как «основание, которое было причинно успешно в производстве этого действия, но реалистскии анализ, думаю, не хуже поработает и для рационалиста, определяющего в этом контексте «реальное» как нечто вроде «рационально принуждающего» и, подобно Мартину Холлису, полагающего, что «рациональное действие и есть свое собственное объяснение».

Кроме того, вопросы о приложимости реализма к социальным наукам будут, видимо, по существу, вертеться вокруг первого из поднятых в этой главе вопросов: о существовании нетранзитивных объектов социальной науки.

4.14. Обоснование сути реализма Р. Бхаскаром

Бхаскар, при обосновании сути реализма, начинает с вопроса: «Какие свойства обществ могли бы сделать их для нас возможными объектами познания»? Он доказывает, «что общества несводимы к людям», что социальные формы являются необходимым условием любого интенционального акта, что их предсуществование основывает их автономию как возможных объектов научного исследования и что их причиняющая сила (causal power) основывает их реальность. «Это, в свою очередь, влечет за собой «трансформационную модель социальной активности»: общество есть и вездесущее условие (материальная причина), и непрерывно воспроизводимый результат человеческой деятельности».

«Концепция реализма состоит в том, что люди в своей сознательной деятельности по большей части бессознательно воспроизводят (и попутно преобразуют) структуры, обусловливающие их самостоятельные «производства». Так, люди вступают в брак не для того, чтобы воспроизвести нуклеарную семью, и

117

работают не для того, чтобы поддержать жизнь капиталистического хозяйства. И тем не менее семья и хозяйство оказываются непреднамеренным последствием (и неизбежным результатом, равно как и необходимым условием) их деятельности.

Это, в свою очередь, влечет за собой реляционную концепцию предмета социальных наук, согласно которой практика действующих людей совершается внутри совокупности структурно и, следовательно, реляционно определенных позиций. Там, где эти отношения суть часть определения соотносимого, как в случае покупатель/продавец, они будут называться внутренними отношениями; там, где они произвольно случайны (например, закупщик/торговый инспектор), — это внешние отношения.

Эта абстрактная модель социальной реальности, которая, разумеется, обнаруживает сильное сходство с другими современными спецификациями отношений между действием и структурой, несомненно, совместима с самой различной степенью структурированности отдельных действий. Не нужен специалист по трудовому праву, чтобы заметить, что договорные обязательства ученого весьма отличаются от обязательств большинства трудящихся. Более интересная и менее определенная область полемики возникает между теми, кто подчеркивает сущностно волюнтаристический характер всех человеческих действий, и теми, кто акцентирует определяющее действие структур (constraints) (которое, несомненно, может быть столь же расширительным, сколь и ставящим в узком смысле слова пределы). Например, что касается интерпретации текстов, существуют влиятельные направления, в которых эта книга была бы подвергнута анализу как более или менее автоматически произведенный продукт соединения теоретических и идеологических структур, плюс остаточная категория авторского желания и несколько других материальных условий.

Результатом же этого обсуждения является то, что мы должны более пристально рассмотреть отношения между социальными структурами и теми видами деятельности, которые они регулируют. Рой Бхаскар предлагает три «онтологических ограничения возможного натурализма»:

1)социальные структуры в отличие от природных структур не существуют независимо от видов деятельности, направляемых ими;

2)социальные структуры в отличие от природных структур, не существуют независимо от понимания (conceptions) деятелями того, что они совершают, осуществляя свою деятельность;

118

3) социальные структуры в отличие от природных структур могут быть лишь относительно устойчивыми (так что тенденции, в основе которых они лежат, не могут быть универсальными в том смысле, в каком универсален пространственно-временной инвариант).

Считается, что достаточно небольших поправок, чтобы сделать первый разграничительный принцип Бхаскара приемлемым для общей концепции реализма. Во-первых, ему должна быть придана контрфактичность, так чтобы он относился и к возможным действиям, регулируемым структурой (например, властная структура). Это могут быть негативные возможные действия, скажем, при устрашении, во-вторых, должно быть отмечено, что виды деятельности, которые поддерживают некую структуру, не всегда тождественны тем, которые она регулирует своим функционированием. Структура обмена дарами не существует независимо от самих дарений, но она также предполагает обладание или приобретение потенциальных даров (имеет ли место владение ими или приобретение такого рода).

Второй принцип Бхаскара также нуждается в некотором пояснении, после которого мы вынуждены рассмотреть центральные вопросы в споре между натурализмом и антинатурализмом. Вопервых, нам следовало бы отметить, что деятельность сама по себе требует, чтобы действующие лица имели некоторое представление о том, что они совершают; лунатизм есть только маргинальный случай действования.

Сошлемся на проводимое Бхаскаром различение между причинной взаимозависимостью (социальных структур и человеческих представлений о них), с одной стороны, и экзистенциальной нетранзитивностью, «которая представляет собой априорное условие исследования и применяется равным образом как к природной, так и к социальной сфере, — с другой. Оба эти принципа нужны реалистской социальной науке, в противоположность позитивизму, отрицающему взаимозависимость, и герменевтическим теориям, отменяющим нетранзитивность». Герменевтика, однако, права, обращая внимание на преимущественную важность смыслов для социальных наук и то обстоятельство, что смыслы должны быть поняты, а не просто зарегистрированы или измерены. К этому следует добавить практические сложности измерения и эмпирической проверки в социальных науках: фактическую бесполезность проведения экспериментов и невозможность их завершения, а также необратимость большинства социальных процессов etc. Очевидно, что определен-

119

ные выводы, такие как невозможность предсказаний, которые бы полностью опровергли позитивистски понимаемую концепцию социальной науки, отнюдь не отрицают реалистскую концепцию.

4.15.Соотношение между социальными науками и соци альным знанием

Однако за всем этим стоит фундаментальная проблема, вкратце затронутая в начале этой главы, — проблема соотношения между социальными науками и социальным знанием на основе здравого смысла. Эта проблема неоднозначно оценивается в различных теориях относительно социальных и естественных наук, но совершенно очевидно, что социальные науки продолжают быть ближе к мышлению на основе здравого смысла, которое во всяком случае имеет наибольшее распространение и влияние в социальном мире. Имеется в виду то, что у нас есть интуиции относительно структуры почти всех социальных процессов, о которых мы можем захотеть помыслить; эти интуиции могут быть правильными или ложными, но они по меньшей мере пропускают нас к предмету. Авторы считают, что в противоположность этому, в области физической реальности у нас есть интуиции лишь относительно ограниченного круга феноменов — бильярдных шаров, но не частиц, стульев, но не молекулярных структур, людей и животных, но не бактерий и вирусов, и т. д. Грубо говоря, социальные науки начинают с рывка, обходя на старте естественные науки, но вместо того чтобы устремиться вперед в погоне за новым знанием, они движутся по малому кругу и тратят массу времени, снова и снова осматривая стартовые колодки.

4.16.Социальные феномены

Описание социальных феноменов на основе здравого смысла могут и должны быть взяты в качестве исходной точки в со- циально-научном теоретизировании. Могут быть, ибо они обеспечивают начала определений феноменов и таким образом помогают в деятельности (в противном случае ставящей в тупик) по конституированию, или, используя термин Гольдмана, по декодированию объекта, «с учетом того, что природа социальной реальности имеет вид мешанины». Должны, ибо, как бы ни были эти описания несовершенны, до той степени, до какой они суть восприятия действующих, включенных в эту ситуацию, они всегда оказывают влияние на саму природу ситуации. Здесь авто-

120