Чарльз Тилли "Демократия"

ООН и Национальный Фонд развития демократии (NED), получающий существенную поддержку от правительства США. Политические деятели, обращающиеся к политике деколонизации, знают, какие формы правления помогут им получить поддержку со стороны ООН, а современные «промоутеры» демократии разработали стандарты режимов, которые они

226

Глава 8

могут поддержать и одобрить. Мы можем прочесть об этом на сайте NED: «NED руководствуется убеждением, что свобода является универсальным стремлением человечества и может осуществиться через развитие демократических институтов, демократических процедур и демократических ценностей. Управляемая независимым, беспартийным советом директоров каждый год предоставляет сотни грантов в поддержку продемократических организаций в Африке, Азии, Центральной и Восточной Европе, Евразии, Латинской Америке и на Ближнем Востоке» (NED 2006:1). Относительно Венесуэлы, например, NED сообщает, что здесь гранты

предоставлялись с 1993 г. (в год импичмента президента Карлоса Андреса Переса по обвинению в коррупции, а также год после того, как Уго Чавес возглавил два неудавшихся переворота) в поддержку организаций, выступавших за свободу прессы, права человека, светское образование и независимые профсоюзы, — все это было поставлено под угрозу автократией Чавеса (державшейся на доходах от нефти). Также и в 2003 г. NED предоставил 53,400 долларов венесуэльской неправительственной организации «Присоединяйтесь» для организации мониторинга провалившегося референдума относительно правления Чавеса. (К 2006 г. правительство Чавеса уже преследовало ee за получение финансовой поддержки от

США для участия этой неправительственной организации в выборах.) Подобно другим организациям, ставящим своей целью продвижение демократии, NED прямо участвует в демократизации, имея ясные представления о том, что способствует демократизации.

Однако «эффект демонстрации» и поддержка извне всегда имели серьезные ограничения. Они могли оказать влияние на процедуры, организационные формы или структуру демократических консультаций, но не могли произвести те социальные преобразования, на которых, в конечном счете, и зиждется демократизация. Сами по себе они не могли интегрировать сети доверия в публичную политику, изолировать публичную политику от категориального неравенства или сократить влияние автономных центров власти на публичную политику и государство. Номинально демократические формы, провозглашенные в Казахстане, Белоруссии или Венесуэле, не обеспечивают широких, равноправных, защищенных и взаимообязывающих процедур обсуждения между гражданами и государством. Наличие формально демократических институтов недостаточно, чтобы привести к демократии или ее поддерживать. Подробно анализируя положение в Узбекистане, Киргизстане и Таджикистане, К. Коллинс с большой осторожностью рассматривает внешние

признаки. Так, она говорит, что к 1993 г. Киргизстан стал на Западе излюбленной моделью постсоветской демократизации:

Прошлое и будущее демократии 227

«Члены законодательного собрания Киргизии и судьи летали в Вашингтон обучаться демократии, законности и рыночной экономике. Там, где не было гражданского общества, в изобилии появлялись неправительственные организации (НПО), защищающие права человека, поддерживающие деловую активность женщин, развивающие свободную прессу и даже создавшие интернет Шелкового пути. Киргизы смотрели «Династию», слушали Брюса Спрингстена, носили майки с изображением американского флага и даже учились в Джорджтаунском университете, университете Нотр-Дам и университете Индианы. Эти перемены были чуждыми не только коммунистическим принципам, но и азиатской и исламистской культуре этого региона. Казалось, глобализация в отношении капитализма и демокра-

тии достигла высшей точки».

Но последовали выборы, которыми манипулировали, бывшие советские функционеры остались у власти, и (как и в Казахстане) клановая по-

литика в конце концов покончила со сколь-нибудь серьезными претензиями на демократию. В этих регионах границы кланов оказались шире, чем публичная политика, когда сети доверия вытесненных кланов утратили даже слабую связь с публичной политикой.

И в Центральной Азии, и повсюду имеет значение потенциал государства и очень мало зависит от «эффекта демонстрации». Режимы, развивающиеся как сильные государства, проводят изменения по вертикали (сверху-вниз) более эффективно, но также предоставляют правителям средства и стимулы для сопротивления покушениям на их власть. Режимы, развивающиеся по траектории слабых государств, сталкиваются с противоположной проблемой: у них слабые возможности инициировать изменения из центра, и много конкурентов из числа обладающих негосударственной властью. В начале этой работы мы сравнивали сильное государство Казахстан со слабым государством Ямайка: первое управляется самодостаточным семейным кланом, хотя и является формально демократической конституцией, второе (Ямайка) — раздирает борьба наркодельцов с мелкими группами боевиков.

По ходу дальнейшего повествования (в настоящей книге) мы встречались и с более сильными потрясениями — конфронтация внутри страны, военное завоевание, революция и колонизация и особый вид внутренней конфронтации, который называют гражданской войной, — которые сами по себе не вызывают демократизации или дедемократизации. Но они всегда ускоряют процессы, приводящие к демократизации и дедемократизации: интеграцию сетей доверия, буферизацию категориального неравен-

ства, ликвидацию независимых центров власти. Но они ускоряют и противоположные им процессы, ведущие к дедемократизации. В нашей книге

228 Глава 8

мы часто упоминали такие потрясения в истории Франции, Испании и Венесуэлы. В каждом случае эти потрясения ускоряли процессы демократизации и противоположные им процессы дедемократизации.

Выигрыши Есть связанные с демократизацией и дедемократизацией вопросы

выигрышей, ответы на которые значительно продвигают наше понимание этих явлений. Рассмотрим их и кратко изложим предлагаемые ответы на них.

1. Каким образом ограниченные демократические институты городов-го- сударств, вооруженных отрядов, крестьянских общин, купеческих олигархий, религиозных сект и революционных движений стали моделями для более широких форм демократии? Почему же при этом они никогда не были образцами для демократий в национальном масштабе?

Вспомним живые примеры демократических согласований, с которы-

ми мы уже встречались в истории до XIX в.: жители горной Швейцарии, собирающиеся на городских площадях для принятия решений (голосованием) по общественно значимым вопросам, голландские купцы, создающие советы для управления городами, религиозные общины, где насаждалось абсолютное равенство всех членов. Эти формы демократической организации часто долго существовали на местах. Но ни одна из них не послужила буквальной моделью для организации на национальном (государственном) уровне. Правда, такие организационные формы и процедуры, как выборы, референдумы и законодательные органы, были частью государственного аппарата при многих режимах. Однако демократические национальные государства в их главных формах в действительности возникали лишь в результате тех процессов, посредством которых эти го-

сударства, собственно, получали средства власти — то есть тех процессов, какими создавались вооруженные силы, собирались налоги, подавлялись внутренние соперники, велись переговоры с теми властными структурами, которые не удавалось подавить.

Возможно, самые драматические факты мы можем почерпнуть из истории государства, которому мы до сих пор уделяли не слишком много

внимания: Великобритании. Здесь бывшая источником привилегий власть парламента (столетиями представлявшая исключительно лендлор-

дов) все более становилась центром британской политики по мере того, как Британия участвовала во все более затратных войнах XVIII в. В то время как парламент отбирал власть у британской короны, не имевшие своего представительства британцы все

Прошлое и будущее демократии 229

чаще апеллировали как к отдельным членам парламента, так и к парламенту в целом; выборы в парламент давали возможность этим непривилегированным членам общества выражать преференции населения, а диссидентствующим членам парламента получать всевозраставшую продержку их программ.

Одновременно во Франции кризис сбора налогов в конце XVIII в., возникший благодаря консультациям королевской власти с провинциальными землевладельцами, суверенными дворами и относительно беспомощными ассамблеями, введенными короной в 1770-е гг., поставил режим в зависимость от переговоров с национальными полупредставительными институтами. Французская революция воспользовалась именно этой моделью, а не теми олигархическими формами, которые издавна преобладали во французских муниципалитетах. Подобным же образом и американская революция 1760-1770-х гг. и революции в Нидерландах 1780-1790-х гг. ограничились национальными формами согласований (между законодательными и исполнительными органами) как средством правления. Относительно широкие, равноправные, защищенные и взаимообязывающие процедуры обсуждения в национальном масштабе стали результатом борьбы национальных сил, выступавших за демократизацию. И только

тенденциозно рассматривая прошлое, мы можем воображать, что эти институты были введены некими решительными демократизаторами.

2. Почему именно Западная Европа (вместе с Северной и Южной Америка-

ми) проложили путь к демократии?

Понадобится еще одна книга — более ориентированная на сравни тельный анализ событий в национальном и континентальном масштабе, чем эта, чтобы дать определенные ответы на этот трудный вопрос исто рии. Тем не менее связь атлантических политий с экономикой на ранних стадиях мировой демократизации предопределила два больших, связан ных между собой и убедительных набора причин. Во-первых, политиче ская и экономическая взаимозависимость стран Атлантического региона повлияла на широкое распространение государственного подхода к прав лению, что в дальнейшем повысило восприимчивость режимов как к де мократизации, так и к дедемократизации. Они не принимали демократи ческие формы как таковые, но устанавливали уже опробованные и дейст венные (в других местах) формы согласований с гражданами и соперни чающими властными структурами. Например, заморские кредиторы на стояли на принятии такой фискальной системы, которая бы обеспечивала кредит заимствующего государства и стабилизировала общие условия ин вестиций.

230 Глава 8

Влияние чужого опыта прослеживается и в других областях. Политические системы латиноамериканских режимов, например, часто строились по испанской или (исходной) французской модели, с городской полицией (франц. Зйгегё), обычно находящейся под частичным контролем гражданских министерств, и вооруженными отрядами, патрулирующими основные дороги и сельские районы, которые почти всегда находились в подчинении Национальной гвардии. Несомненно, что ни фискальная

политика, ни объединенная полиция, ни другие сходства государственных устройств не заставят ввести демократические институты, перенося их прямо из одного режима в другой. Но перечисленные факторы усиливают сходство политических условий соседствующих режимов.

Точнее эта взаимозависимость способствует следующим важным пе-

231 3. Почему в прошлом (и настоящем) такие страны, как Франция, перехо-

дили от абсолютно недемократических режимов к частым колебаниям между демократизацией и дедемократизацией?

В той степени, в какой мои ответы на первый и второй вопросы обоснованы, они являются также ответом на третий вопрос. Франция быстро и решительно пришла к революции 1789-1799 гг. До того времени она была мало восприимчива как к демократизации, так и к дедемократизации. После этого случаются частые и драматические колебания между демократизацией и дедемократизацией.

Мы можем сформулировать выявленную закономерность иначе: расширение деятельности государства вовлекает все больше граждан в координируемые государством действия, отчего ширится публичная политика. Неизбежно координируемые государством действия отвечают в большей степени интересам тех или иных организованных групп: например, в большей степени интересам торговцев, чем землевладельцев, — отчего (практически неизбежно) возникающие конфликты переносятся в публичную политику, так что расширяется и сфера действия публичной политики.

Расширение сферы действия публичной политики делает режимы более подверженными расширению, уравновешению, защищенности и большей определенности тех взаимообязывающих процедур обсужде-

ния, которые существуют на тот момент, — как, впрочем, и противоположным процессам. Противоположно направленные процессы могут быть до такой степени выраженными, что, например, элита начинает

защищать свои сети доверия от полной их интеграции в публичную политику, получает контроль над отдельными сегментами государства и/или удерживает базу насильственной, принудительной власти вне публичной политики. Начиная с государственного переворота Гомеса в 1905 г. и до прихода Чавеса к власти циклы дедемократизации в Венесуэле были результатом одного или нескольких таких противоположно направленных процессов.

И, напротив, в той степени, в какой элиты зависят от государства и публичной политики в претворении собственных программ самовоспроизводства и возрастания, их способность форсировать дедемократизацию устранением от публичной политики сокращается. Даже белая элита Южной Африки присоединилась к режиму, который после 1995 г. возглавил АНК. Так, режим за режимом, и демократизация и дедемократизация становятся возможными, как никогда раньше.

232 Глава 8

4. Почему в прошлом (и настоящем) дедемократизация происходит быст рее демократизации?

Попросту говоря, дедемократизация происходит главным образом вследствие устранения привилегированных, наделенных властью политических акторов от взаимообязывающих процедур обсуждения, в какой бы форме они на тот момент ни существовали; в то время как демократизация зависит от участия большого числа простых людей в процедурах обсуждения. Или, в более сложной терминологии, привилегированные, наделенные властью элиты, как лендлорды, промышленники, финансисты и профессиона-

лы, имеют больше средств и стимулов, чем простые люди, избегать или разрушать демократические установления, когда эти установления им невыгодны. И хотя авторитарные движения дедемократизации (которых в Европе после Первой мировой войны существовало большое множество) действительно пользовались значительной поддержкой населения, население, в об- щем-то, присоединилось к привилегированной элите в борьбе против организованных рабочих и политических партий, представлявших этих рабочих. И пока аргентинские военные (подкупленные амнистией и «золотыми парашютами») наконец не подчинились гражданскому контролю в 1980-е гг., офицеры-диссиденты могли найти себе союзников среди лендлордов, промышленников, финансистов для осуществления своих попыток по силовому разрушению тех полудемократических установлений, которых до-

бились аргентинские элиты при массовой поддержке населения. Именно за свой популизм и покровительство полковник Перон стал в конце концов президентом в 1946 г., когда армия поддержала его кандидатуру.

5. Чем объясняется асимметричность моделей поддержки процессов демо кратизации и дедемократизации или участия в этих процессах?

Здесь нам следует, наконец, раскрыть смысл таких обобщающих понятий, как «элиты» и «рядовые граждане». Под «элитами» мы понимаем связанные между собой сети доверия, которые осуществляют контроль над основными ресурсами, включая и трудовые ресурсы. Понятие «рядовые граждане»

означает для нас не более чем связанные между собой сети доверия рабочих, крестьян, местных общин и т.д., которым не доступен контроль над основными ресурсами, включая трудовые ресурсы. По большому счету, демократизация всегда представляется слишком опасной той из элит, которая состоит на данный момент в правящем классе. Но в любом политическом режиме крупнее городов-государств далеко не все элиты (как мы их определяем выше) могут войти в правящий класс. Те же, кто входят, при этом договариваются с государством о гарантиях своего контроля над ресурса-

Прошлое и будущее демократии 233

ми и рабочей силой. До тех пор, пока такие элиты не пытаются сами управлять государством, недемократические режимы для них удобнее. Ведь тогда не надо бороться за выживание против других элит, тем более против организованных групп из подчиненных классов.

Внедемократических режимах элита, отстраненная от управления, склонна к формированию коалиций с рядовыми гражданами, способствуя, таким образом, расширению охвата, уравниванию в правах и защищенности взаимообязывающих процедур обсуждения — то есть демократизации.

Вдемократических режимах действует другая версия той же схемы. Включенная (участвующая в управлении) элита вынуждена договариваться о защите и сохранении контроля над основными ресурсами, включая трудовые