kafedralnye / 4-1. Историография / Лекции / 7. Историография 17.10.07

10

Лекция № 7

ИСТОРИОГРАФИЯ

17 октября 2007 года

Павел Скала из Згоры – видный представитель барочной чешской историографии. Мало что о нем известно. Юный Павел Скала поначалу учился в Карловом университете, а затем его отец выхлопотал у ректора рекомендательное письмо, на основании которого его перевели на теологический Виттенбергской академии. Затем Павел Скала обучался в Страсбурге. В начале 17 века вернулся на родину после обучения. Женился. Перебрался поближе к патрицию. Какое-то время оказался в Праге. Но когда и как он вернулся в Прагу от своего тестя-патриция, сказать трудно. Известно, что в известный знаменитый день чешской истории 23 мая 1618 года он находился в столице.

Известно, что Павел Скала был сторонником оппозиции евангелистской, служил чиновником в канцелярии Фридриха Пфальцского. Участия в бурных событиях не принимал.

Примерно тогда у него возникли замыслы написать Историю восстания сословий, которая у нас ассоциируется с 1618 годом. Не исключено, что тогда же он приступил к сбору материалов. Но это не более, чем догадка Точных сведений у нас нет о том, как он пришел к этому сочинению.

В 1621 году Павел Скала эмигрировал. Какое-то время спустя перебрался в саксонский город Фрийберг, где видимо и умер.

Более-менее уверенно можно говорить о том, что в 1626 году Паве Скала приступил к написанию Церковной истории. 10 томов.

1й том охватывает огромный период 1500 лет, от возникновения христианства до выступления Лютера.

Далее история реформационного движения 16 века – начало 17 века. Этот период изложен более подробно. Но здесь преобладает компиляция. Особенное внимание уделял чешским делам.

Когда говорят об оценке труда «Церковная история» подчеркивают, что наиболее ценная информативная часть Церковной истории это последние 4 тома с 7 по 10. Именно в них Павел Скала повествовал о событиях, начиная с 1612 по 1623 год.

Над своей Церковной историей Павел Скала трудился в течение 15 лет. 10 томов написал. Это около 16 тысяч страниц в рукописи, исписаны мелким малоразборчивым почерком. По свидетельству чешского историка Йозефа Янушека, который в 1984 году издал обширные извлечения из этих последних 4х томов. Каждая страница манускрипта равна нашим двум стандартным страницам. Таким образом получается 32 тысячи страниц.

Именно Церковная история Павла Скалы считается самым примечательным памятником чешской исторической мысли 1й половины 17 века. Это неоценимый источник сведений о восстании 1618 года.

Но, несмотря на кладезь информации, полностью она не опубликована. До сих наиболее полным считается издание из 5 томов, предпринятое Карлом Титроком, предпринятое в 1865-75 годах 19 столетия. Название такое: Павла Скала из Згоры Чешская история с 1602 по 1623 год.

Не стоит спешить, чтоб раздобыть это издание, потому что в 1984 году Йозеф Яночек предпринял новое издание. Он постарался и чтобы издать Хроника Сикста из Одерсдорфа.

Исследователи и историографы отмечали и достоинства и недостатки этого произведения. Скалу упрекали по разным поводам, преимущественно обращаясь к стилистике текста. Упрекали за многословие, за тяжелый слог с точки зрения современных исследователей. Кроме того, за излишнюю перенасыщенность чешского текста латинскими и немецкими выражениями.

Впрочем, это отражало ту самую дуалистическую реальность 1й половины 17 века. Это одна из характерных черт историографии чешской того времени.

Важнее то, что по наблюдениям Йозефа Яночека, Скала, как историоописатель по мере сочинения своего труда «Церковная история», все-таки совершенствовался, набивал руку. Недаром он трудился над своей Церковной историей 15 лет. Не исключено, что этот опыт Павла Скалы был его первым опытом. Но это догадка. У нас нет сведений о более ранних сочинениях Павла Скалы.

Для нас важно то, что Павел Скала, будучи историком самоучкой, постепенно все-таки совершенствовал свою методику в изложении материала, вырабатывал какую-то более-менее взвешенную пропорцию между текстуальным воспроизведением каких-то документов, которые оказались в его руках, и их переложением своими словами со своими комментариями. Все это составляло общую ткань повествования.

То, что Скала не воспроизводил в своем сочинении, он откладывал для приложений. Известно, что такая попытка составить приложение была, но приложение как таковое утрачено. Однако, даже оценивая тот труд, который проделал Скала, можно констатировать, что этот историоописатель привлек огромное количество рукописных и печатных материалов по тем событиям, которые привлекали его интерес.

Самое примечательное достоинство, что Павла Скалу как автора не удовлетворяло простое описание событий, а он по мере сил и возможностей принялся доискаться причин этих событий. А это говорит о более высоком уровне авторской работы, и лишний раз свидетельствует о том, что 15 лет трудов не прошли для Павла Скалы как автора бесследно.

Самая любопытная и информативная часть – это часть, касающаяся восстания сословий. Сам автор не принимал участия в восстании. Но его симпатии были на стороне восставших. Он не скрывал своего неприятия к противоположному лагерю, т.е. к про-австрийскому и про-католическому. По этой причине приходится констатировать, что Церковная история представляет собой памятник субъективный и довольно пристрастный.

Такая характеристика пожалуй годится для любого исторического сочинения. Если говорить о социальном составе восставших, то он был довольно пестрым. Неудивительно поэтому, что цели восставших сходились отнюдь не во всем. Городская верхушка традиционно шла за дворянством. Но при этом к тому же дворянству имела претензии.

Все эти обстоятельства, вместе с симпатиями и антипатиями автора не могли не сказаться на повествовании церковной истории. Хотя некоторые исследователи упрекают Скалу еще и в том, что он порой излишне резок в своих выражениях и даже открыто несправедлив в своих оценках.

К примеру, несмотря на такое свое пристрастие, он вполне терпимо относился к Фридриху Пфальцскому, на которого после поражения у Белой Горы со всех сторон сыпались упреки.

Если говорить о других сочинениях того же периода, то следует отметить сочинения Ондрея Габербешла. Его произведение называется «Чешская война», вышла в 1645 году.

Несмотря на то, что упомянуть о ней стоит потому, что она в свое время была популярна. Но заметно уступала по своим достоинствам Церковной истории Павла Скалы.

Охват событий гораздо уже, только 1618-20 годы.

Автор даже в этих узких хронологических рамках путает хронологию событий.

Если эти сочинения можно сравнивать, авторы и по социальному статусу и по конфессионально-политической направленности были очень близки, то существуют и другие сочинения, к примеру Павла Странского «О государстве Чешском». Это уже другой жанр. Издано было в 1634 году. Уже при жизни автора это произведение дважды переиздавалось. Это свидетельствует о популярности. Сначала оно было издано по латыни, потом появилось немецкое издание. Чешское издание вышло только в 1893 году.

Объяснение такой популярности в том, что это сочинение представляет собой историко-географический обзор Чехии. Павел Странский основательно знал этот предмет. ОН неплохо был знаком с документальным материалом, а также заботился о достоверности сообщаемых сведений.

По сути мы говорим об эмигрантской чешской историографии 17 века после поражения у Белой Горы.

Также на чужбине эмигранты издали Историю тяжких гонений на чешскую церковь. В 1648 году появляется сначала латинское издание, затем в 1655 году – чешское. Были переводы и на немецкий, и на французский, и на английский языки.

Одним из авторов этой книжечки был знаменитый Ян Каменский – великий чех, истинный патриот.

Существует и другая сторона чешской историографии, представленная победившей стороной.

Победившую сторону после Белой горы представлял Вильям Словата. Он пал жертвой дефинистрации 23 мая 1623 года. Проще говоря, он был выброшен из окна Пражского замка. Отделался ушибами. В конце концов он написал аж 14 томов «Исторические труды». Наиболее интересна та часть, в которой мы находим взгляд автора на события 1608-1619 годов.

Здесь всегда приветствуется такой вариант: автор излагает собственную версию происходящего и приводит конкретные документы. Многие историки вплоть до нынешнего времени, благодарны Вильяму Словате, что он в своих исторических трудах в большом количестве воспроизвел документы. До сих пор этот труд остается и источником в том числе, а не только историческим сочинением.

Когда мы говорим о периоде чешской историографии после Белогорской катастрофы, что одна из отличительных черт ее – это заметный упадок историоописания. Те небольшие изменения, перемены к лучшему, которые наблюдаются во 2й половине 17 века, связаны с появлением в Праге в 1670х годах кружка, во главе которого стоял Богуслав Больвин (1621-1688). Деталей о нем до нас дошло немного. Известно что-то о семье, что он был 7-ым ребенком, воспитывался матерью в строго католическом духе, что в будущем определило его дальнейшую судьбу, потому что в возрасте 15 лет он вступил в Орден иезуитов. Никаких подробностей жизни нам неизвестно, но все сходятся в том, что Больвин был для своего времени фигурой европейского масштаба, человеком энциклопедических знаний.

Если говорить о нашей историографии, то о Больвине предпочитали говорить уклончиво, ограничиваясь определением «ученый-монах». Предпочитали замалчивать тот факт, что он был иезуитом. Хотя известно, что орден иезуитов стоял у истоков великолепного образования, сети учебных заведений, которые возникли в 17 столетии.

Богуслав Больвин был чешским патриотом. Для 17 века эта была самая важная характеристика.

Когда говорим о главном деле Богуслава Больвина, то вынуждены констатировать, что это была страсть к изучению истории чешского народа. В поисках новых материалов по чешской истории Больвин колесил по всей стране, рылся и в монастырских библиотеках, благо он был туда допущен, был у него и доступ во многие домашние библиотеки. Казалось бы, учитывая такой энтузиазм, молодого иезуита ожидала блестящая карьера. Но вскоре по неизвестной причине на него ополчилось руководство иезуитов в Риме, начались открытые гонения. И все, что выходило из-под его пера, подвергалось весьма строгой цензуре. До сих пор остается неясным, чем объяснялась такая опала. Не исключено, что поведение Больвина как священника было признано излишне вольным. А может быть руководство не устраивали его излишне патриотические идеи. А эти идеи он предпочитал высказывать, формулировать, а не оставлять при себе.

Есть и другая догадка, что вот это объяснение обструкции, которой был подвергнут Больвин кроется в той критике, которую он развернул против влиятельных чиновников из числа денационализированной чешской знати. Многие из них были осмеяны им в эпиграммах, вышедших под названием «Пчелиный рой».

Больвин получил возможность в ссылке вволю заниматься своим любимым делом – историческими разысканиями. Претензии к нему были, но тем не менее ему было поручено написать историю иезуитов в Чехии.

Несмотря на то, что с молодости Больвин был членом ордена иезуитов, его в большей мере привлекала политическая история. И даже тогда, когда он писал о чудотворных иконах, он умудрялся вкрапить в такого рода сочинения сведения по гражданской истории. Хотя цензура была начеку, и если успевала, то изымала такого рода информацию.

Богуслав Больвин был не одинок, он был в составе кружка. У него были единомышленники. В числе их был Томаш Пешина, Иржи Кругер, Ян Таннер. Учитывая, что Больвин был иезуитом, понятно, что его единомышленники были ярыми и ревностными католиками, и вообще считали вполне справедливым то наказание мятежников-протестантов, которое последовало от австрийских и подвластным им чешских властей. Но несмотря на это, такое сочетание: считают, что австрийцы правильно, хорошо поступили, но тем не менее члены этого кружка, во главе которого находился Больвин, были как ревностными католиками, так и ревностными чешскими патриотами, которые скорбели об упадке своей родины, и были озабочены судьбой чешского языка. Больвин говорил, что проводя много времени в разысканиях в библиотеках, он не раз спасал чешские рукописи, старые книги, которым грозила опасность от рук невежд, которые в этих старых книгах видели исключительно старую бумагу. По этому поводу Больвин писал: в наше время нет ничего более редкого и более драгоценного, чем чешские книги. Но наиученейшие книги остаются даже не просмотренными, ибо многие забросили чтение книги, якобы потому, что это трудно.

Понятно, что уничтожение книг, особенно рукописных, грозило упадком чешской культуры в целом, причем на долгие времена. Именно по этой причине свою озабоченность судьбой чешского языка Больвин выразил в трактате 1672 года под названием «Защита славянского, в частности чешского языка» или «Защита языка славянского, особенно чешского». Но трактат этот остался в рукописи, и был издан лишь спустя 100 лет в 1775 году одним из видных деятелей чешского национального возрождения Франтишком Пельти.

Пельти предложил название «О некогда счастливом, ныне же прежалостном состоянии Чешского королевства, особенно же об уважении к языку чешскому или славянскому в Чехии, а также о преступных замыслах его уничтожения, и о других делах к этому относящихся, сообщение краткое, но правдивое».

Особенно резкой критике в этом трактате Больвин подверг чешское дворянство, в частности в одной из глав с характерным названием «Какая ошибка, и какое ужасное преступление не помогать своей родине, и стремиться к перемене языка и старых обычаев».

Больвин здесь выступает как политический мыслитель. Но заявление его не теряет актуальности до сих пор. Он заявлял по поводу тогдашних проблем, но они могут быть повернуты к нашему времени: «О великие реформаторы государства, дом и старые традиции разрушил, а новые не создал, чем ввел народ в нищету, а страну в упадок». Это к вопросу о реформах.

Может показаться парадоксальным, но с другой стороны это естественно, так как Больвин был иезуитом, несмотря на то, что он выступал ярым защитником чешского языка, но писал он исключительно на латинском языке. Ни одного сочинения по-чешски.

Еще один латинский трактат Больвина, который был выпущен в Праге в 1666 году «Правдоподобие гуманитарных наук». Речь шла не только о языке, но о многообразии литературных жанров. Выдавались рецепты как сочинять оды, эпитафии и прочее.

Но наш интерес заключается в том, что и в этом трактате был раздел, специально посвященный историческим студиям «Об истории». Здесь были наставления о том, как сочинять исторические труды.

На счету Больвина и сугубо историческое сочинение «Краткая история Чехии» 1677 года. Это уже вполне современное название. Есть и другое название «История Чехии в кратком изложении».

Даже когда мы говорим о вершинах западно-европейской историографии, Макьявелли, то невозможно не уловить перекличку с античными авторами. Хотя это естественно, если речь идет о ренессансе. Это уровень гораздо выше, и представления гораздо шире, но преемственность идей прослеживается. История – наставница жизни – это восприятие остается неизменным. Макьявелли первым заявил о том, что история должна выступать практическим руководством для политика.

Год написания 1677 год. Но что касается публикации, то судьба «Краткой история Чехии» складывалась сложно. Власти не устраивало то, каким пламенным чешским патриотом выступал Больвин в своем сочинении, отстаивая интересы чешского народа. Больвин говорил, что этим интересам чешского народа препятствуют те, кто в науке не сделал ничего путного, и плохо знает историю, но хотят командовать наукой и учеными, пользуясь своими высокими должностями. К сожалению, это не редкость и сейчас.

У Больвина, кроме противников в конце-концов нашлись и патроны. Он нашел поддержку и в лице императора. Оказались у него и высокопоставленные друзья, он трудился в домашних библиотеках. Это способствовало тому, что эта краткая история была опубликована. Основная идея сводилась к тому, что в период национального упадка, чешский народ черпал силы в славном прошлом. Эта идея напрямую связана с более поздним периодом, с идеями национального возрождения, чешского в частности. Поэтому несмотря на то, что Больвин был иезуитом, он как чешский патриот восхищался победами гуситов, это часть его родной истории. Но вместе с тем, он осуждал борьбу тех же гуситов с католицизмом. Здесь разные стороны его позиции. Он был противником того, что в ходе этой борьбы нередко страдало культурное чешское наследие.

Именно Томашу Пешине, своему ближайшему другу, Больвин посвятил свой трактат «Защита чешского языка».

Для нас важно то, что благодаря Томашу Пешине была спасена «Церковная история» Павла Скалы из Згоры. После смерти Павла Скалы огромный этот манускрипт из Фрейберга, где закончил свои дни Павел Скала, непонятно каким образом попал в Силезию. Именно в Силезии наткнулся на него Пешина, который разыскивал материалы по чешской истории. Несмотря на то, что трудно было не заметить, что автор «Церковной истории» Павел Скала придерживается противоположной политической позиции нежели сам Томаш Пешина и его единомышленники, но Томаш Пешина отметил, что это безусловно ценный памятник чешской национальной культуры. И поэтому сделал все для того, чтобы сохранить этот памятник чешской исторической мысли.

РЕЧЬ ПОСПОЛИТАЯ

В Речи Посполитой тоже было достаточно разного рода социально-политических потрясений, может быть не такого масштаба как в Чешских землях, не сравнимые с Белогорской катастрофой, потому что по сути Чехия перестала существовать как самостоятельное государство после 1620 года, но полякам пришлось пережить такие непростые этапы как Хмельниччина, войны с Москвой, Шведский Потоп, обострение отношений со Стамбулом, вылившееся в начале 17 века в 2 войны, которые сначала закончились поражением поляков, но под Хотином полякам удалось себя реабилитировать. Нельзя забывать о победе польского оружия у стен Вены в 1683 году, когда было разбито огромное турецкое войско совместными силами польских и австрийских отрядов во главе с польским королем Яном Собеским.

Крупнейшим представителем польской барочной историографии был Веспасиан Каховский (1633-1700), т.е. 2я половина 17 века. В отличие от многих своих собратьев по сословию, Веспасиан Каховский отпрыск шляхетского рода, образование получил не ахти-какое. Около 3 лет провел в Краковской школе, где учили азам латыни, географии, истории, других наук. С таким поверхностным образованием в возрасте 18 лет отец отправляет его на войну против Хмельницкого, в самое пекло, под Берестечко.

Военные приключения Веспасиана Каховского, сделавшего себе имя и в историографии в дальнейшем, продолжались 10 лет. Каховский успел повоевать и с казаками, и с Москвой, и со шведами. Но уже накануне подписания ___ского мира со шведами в 1660 году, Каховский окончательно расстался с войском. В 1668 году женился, засел в деревне и занялся хозяйством.

Но тем не менее он продолжал поддерживать и крепил приобретенные за годы военной карьеры связи в столичных кругах. Он завоевывал известность как поэт. И судя по всему много читал, таким образом восполняя пробелы в своем образовании. Характер стихов был разнообразный, от благочестивых до фривольных. Иногда в них возникала историческая струя, как например в апологии умершего в 1667 году бывшего рокошанина Ежи Любомильского.

Когда в 1672 году вышли «Жизнеописания польских королей», принадлежащие перу Веспасиана Каховского, это способствовало сближению его с королевским двором. С этого времени Каховский уже всерьез увлекается историческими разысканиями и начинает писать по латыни «Польские анналы о смерти Владислава 4» или иное наименование «Польские анналы о смерти Владислава 4 или климактеры». Опираясь на те исторические сочинения, которые попали в его руки, на рассказы современников, на документы, на собственную память, Каховский подробно излагает и по-своему анализирует события в Речи Посполитой середины-2й половины 17 века.

Современники в должной мере оценили эти старания Каховского в исторической сфере, и в 1683 году король Ян Собеский присвоил ему официальное звание историографа. И в этом городом звании Каховский сопровождал короля во время похода на помощь осажденной турками Вене.

Кто был первым королевским историографом? После Яна Глобаша в 16 веке нужно было найти кого-то? Герман Ваковский был официальным историографом при Сигизмунде Старом.

Что же это за Польские анналы или Климактеры? Откуда такое медицинское название? Климактер – переломный период в человеческой жизни. От античной медицины до 17 столетия дошло такое поверье, что вся человеческая жизнь разделяется на периоды, на 7-летия. После каждых 7 лет происходит переворот, перелом в человеческом организме. И многие из людей 17 века переносили эту веру также на судьбы страны, общества. Поэтому и Веспасиан Каховский разделил современную ему польскую историю на 7-летние циклы, на климактеры. А учитывая множество трагических событий. которыми было полно 17 столетие для Речи Посполитой, показать, что каждое 7-летие замыкается важным эпохальным событием, особого труда для Каховского не составило. Порой это получалось особенно ярко, великолепно. Если считать по 7-леткам, то начиная с 1648 года, с года смерти Владислава 4, на переломном этапе окажется как раз 1683 год – год победы польского короля под стенами Вены. Получается полное соответствие этой теории, изначально медицинской, но распространенной на историю общества.

У Каховского прослеживается любопытное сочетание: с одной стороны вера в существование 7-летних циклов в истории, с другой стороны он верит и в приметы, суеверия. Не говоря о том, что был он человеком очень религиозным, даже склонным к экзальтации.

Когда ему приходилось объяснять причины каких-либо событий, деяний, описываемых им при рассказе о том, почему шведы в 1655 году без труда завладели почти всей Польшей и почему сам король бежал в соседнюю Силезию, историк преимущественно оставался в кругу мотивировок и объяснений довольно земных, вполне жизненных, видя в таком развитии событий не умысел божий, а промахи реальных политиков, корыстные интересы группировок, зависть человеческую. Ярким тому подтверждением может служить роман Сенкевича «Потоп».

1 том Климактер вышел в 1683 году, т.е. в год победы над турками.

2й том вышел в 1688 году.

3й том в 1698 году.

4й том остался в рукописи.

Для нас важно то, что 3 латинских тома прижизненного издания находится в нашей Публичке. Сами поляки в 19-20 веке неоднократно издавали сочинения Каховского уже в переводе на польский язык. Но полного издания этих томов до сих пор нет.

Каховский увлекался поэзией. Он все же видел разницу в этих своих поэтических упражнениях и написании истории. А некоторые его другие коллеги по перу, нередко шли по иному пути, фактически стирая грань между жанрами, между собственно написанием исторического сочинения и поэтического творения. В польской поэтической практике 17 века подобных виршей было немало, но самым заметным поэтическим творением на историческую тематику была эпическая поэма Вацлава Потоцкого «Хотинская война». Обратите внимание, что в 17 столетии больше внимание, когда речь идет об историоописании, уделяли сюжетам этого же столетия. Хотинская война – 1621 год, а эпическая поэма появляется в 1670 году, где воспевается победа поляков под Хотином, крепостью на Днестре, где в сентябре 1621 года 30-тысячное польское войско под командованием Яна Кароля Ходкевича вместе с 25 тысячами казаков под руководством гетмана Петра Сагайдачного одержали победу над 100-тысячным … (употребление таких чисел – всегда условность).

Если мы имеем дело с поэтическим произведением на историческую тематику то возникает вопрос: на какие сведения опирается автор? Среди реляций об знаменитой победе поляков под Хотином выделяются записки двух высокопоставленных участников. Один из них Яков Собеский, отец будущего короля Яна Собеского, который назначил Каховского историографом. Другой втор записок – Станислав Любомильский, отец будущего рокошанина Ежи Любомильского. Обращает на себя внимание, что записки в одном и том же ключе описывали ход военных действий. Но и Собейский и Любомильский были убеждены, что дело под Хотином не обошлось без прямого вмешательства провидения.

Но в чем они разошлись? Во мнении кто именно из святых заступился перед Богом за Польшу? С точки зрения Любомильского заступником, который обеспечил победу в решающей битве 28 сентября, был святой Михаил, поскольку его день празднуется 29 сентября. Собеский утверждал, что заступником выступил святой Вацлав, чей день приходится на 28 сентября. Почему это так принципиально? С точки зрения современного, далекого от суждений эпохи барокко, можно сказать, что точнее был Собеский, так как 28 сентября битва и 28 сентября день святого Вацлава.

Во многом предпочтение того или иного святого объясняется какими-то фамильными предпочтениями. Защитник семьи, рода. Для того времени это было важно.

Если Вацлав Потоцкий, который написал эпическую поэму «Хотинская война», использовал записки Собеского и Любомильского, он принял версию о том, что заступился святой Вацлав (само собой). Поэтому он создал свою поэму, перелагая в рифмованную форму рассказ Собеского.

Когда говорим о барочной историографии, можно вспомнить, что именно в этот период популярной становится история. Это особенно заметно в польской историографии. Более разнообразным стал социальный состав пишущих на исторические темы.

В частности, занимался историческими студиями Анджей Любенецкий. Он взявшись за описание истории Польши, рассматривал ее, используя категории счастья и несчастья королей Речи Посполитой. Это сравнение традиционное, распространенное для литературы не только барочной, но и ренессансной. Здоровье - не здоровье, счастье - несчастье. Эти противопоставления мы зачастую находим в литературе того времени.

Неудивительно, и это шло в ключе с литературой предшествующего столетия, что Анджей Любенецкий рассматривал события истории с точки зрения провиденциализма, т.е.вполне в средневековом духе.

Одна из характерных черт польской историографии – прежде всего их привлекает история отечества собственного. То же мы видели и у чехов. Несколько иная ситуация, в более широком виде предстала перед нами история Макьявелли. Если это история Флоренции, то обязательно вводили сюжеты о других временах и странах. А здесь это история своего отечества, но не в полном охвате, а посвященная отдельным периодам. конкретным сюжетам.

Один из видных польских сочинителей писателей 17 века был Шимон Стравойский (Старовольский?). Его перу принадлежит исторический трактат «История Сигизмунда Старого». Он считается одним из самых плодовитых польских писателей середины 17 столетия. Затрагивал самые разные темы, вкрапляя исторические сюжеты. Говоря о Сигизмунде Старом, он не оставил без внимания и Генриха Валуа.

О Генрихе Валуа написал и Анджей Максимилиан Фредрех «История польского народа во времена Генриха Валуа». Хотя его времена длились 5,5 месяцев.

Другой вариант. «Короткая повесть об истории Сигизмунда 3» Анджея Липски. Автор – это великий коронный канцлер.