kafedralnye / 4-1. Историография / Лекции / 3. Историография 19.09.07

11

Лекция № 3

Историография

19 сентября 2007 года

Цицерон назвал Геродота отцом истории. Он прежде всего известен как оратор, политический деятель. В это время большой интерес представляют для нас его труды, в том числе исторические. Главное для нас то, что именно Цицерон сформулировал законы, которыми должен был бы руководствоваться историк. Он считал, что «ни в коем случае, ни под каким видом историк не должен допускать лжи; ни в коем случае не боятся правды, не допускать ни тени пристрастия, ни тени злобы». Вот такие законы предложил Цицерон и своим современникам и потомкам в речи «Об ораторе». Хотя эти заповеди легче провозглашать, нежели исполнять.

Вы можете начать с себя. Вы можете вспомнить любые исторические труды и попробовать приложить эти законы в оценке того или иного автора. и скорее всего поймете, что довольно сложно эти заповеди соблюдать при их очевидности и простоте.

Другой деятель – Тит Ливий. Он оставил огромный труд «Римская история от основания Города». Но как и почти во всех случаях с античными авторами, до нас дошла лишь малая часть. Для нас с точки зрения историографии важен подход Тита Ливия к источникам информации. Он активно привлекал сочинения своих предшественников. А когда обнаруживались разногласия по тому или иному поводу в этих источниках информации, Тит Ливий обязательно об этом сообщал. Именно тот факт, что он предлагал самому читателю решить, как же относиться, Тит Ливий неоднократно признавал, что ему самому трудно судить: какая же версия верна? Он их перечисляет. Хотя вряд ли у читателя больше оснований для правильного выбора, нежели у самого Тита Ливия.

Но важно то, что эта его оговорка присутствовала и в том случае, когда он указывал численность войск, число павших, воевавших, даже даты. Действительно зачастую очень любят для украшения своего труда или ответа привлекать данные о павших, участвовавших в битве. С датами более-менее картина может быть ясной, а вот что касается численности – это всегда относительно. Это к вопросу о достоверности. Она всегда относительна.

Странным представляется часто применяемый Титом Ливием способ выхода из таких противоречий: Тит Ливий просто-напросто присоединяется к мнению большинства. Действительно, вот он все перечислил, не знает, как ему быть, и присоединился к мнению большинства, о чем и сообщил читателям. Т.е. для нас это уже тоже возможность как-то анализировать материал, и позицию автора и его взгляды.

Омиан Марцелин. Он писал уже в эпоху Поздней Империи, когда варвары существуют уже как постоянный политический фактор. Грек, уроженец Антиохии, служил в римском войске. Много путешествовал, обосновался в Риме и только тогда принялся за исторические писания. Его перу принадлежит сочинение, в котором он по сути продолжил Тацита, под наименованием «Деяния». Но, несмотря на то, что он по сути явился продолжателем Тацита по хронологии, его манера писания по сравнению с Тацитом очень отличается. Омиан Марцелин по сути практически беспристрастен в отличие от Тацита, в отличие от многих христианских авторов и даже большинства историков.

Судя по всему, вполне справедлива была его самооценка. В одной из глав своих «Деяний» Марцелин говорит о себе: «Я обещал в своем труде излагать истину, и нигде, как полагаю, сознательно не отступил от этого обещания молчанием или ложью». Та часть труда, которая дошла до нас, позволяет согласиться с такой его самооценкой и действительно отметить его среди прочих авторов, которые были весьма пристрастны.

Марцелин, хотя он и жил в эпоху поздней Империи, был язычником и христиан активно не любил. Для его мироощущения и для той исторической концепцию, которую он исповедовал, существенна была идея судьбы. На его взгляд на человеческую судьбу конечно же влияет богиня Фортуна, именно вращение ее колеса чередует беды и удачи, ниспосланные людям. Одновременно строгий суда вершит Немезида.

Марцелин интересен тем, что весьма по-своему им решался злободневный для историка вопрос: о свободе воли. Рок, судьба существуют. Но ни рок, ни судьба не лишают человека выбора у Марцелина. Человек выбирает свой путь сам. Иное дело, что ему порой трудно понять, или даже не дано знать, куда этот путь, который он сам выбрал, его приведет. Это соотношение у него иное: рока, судьба и выбора человека. Выбор едва ли не на первом месте.

Вот таков обзор античной историографии, тех идей, которые беспокоили греческих и римских авторов. Вы обратите внимание, что те вопросы, которые ставили перед собой историки древности, оставались во многом актуальными и зачастую без ответа для их потомков.

Средневековый этап.

Античное общество, несмотря на свои достижения пребывало в состоянии глубокого кризиса. На западе рушилось под натиском варваров. В культурной сфере это также не прошло бесследно и фактически привело к перевороту.

Наступает эпоха христианства, которая диктует свои законы, устанавливает свою шкалу ценностей, собственные стандарты, которые не могли не распространяться на исторические студии, поскольку христианская историография самым тесным образом переплетена с библейской традицией.

В то же время, не смотря на новые стандарты, это приводит к своего рода примитивизации историоописания по сравнению с античной эпохой. В античном обществе кризис, но христианское историоописание поначалу не демонстрирует высот в сравнении со своими предшественниками. Особенно примитивизации историоописания ощутима вдали от культурных центров и в том числе это касается славянских земель.

Трудно сказать, каково было влияние социальных и прочих перемен на историоописание в целом. Ясно, что в этот период времени никоим образом не поощрялось античное вольнодумство. Там с одной стороны все придерживаются одной идеи, но с другой стороны некий индивидуализм присутствует. И это понятно, потому что не может ненастороженным отношение к языческому культурному наследию. Теперь непререкаемым авторитетом, источником всех знаний конечно же служит Священное писание.

Священное писание – это те истоки исторического знания, от которого отталкивается любой историоописатель. Стержневой, пожалуй главной темой историографии средневековой стало осуществление предначертаний Господа Бога. Т.е. на долгие века восторжествует в своих крайних формах провиденциализм, иначе говоря, истолкование исторического процесса как осуществление божьего промысла.

С другой стороны христианину уже оказывается мало тех масштабов истории, которые предлагали античные авторы. Мало местной локальной истории: римской, иудейской или других народов. Хотя вы помните, почему столь важен труд Тита Ливия «История Рима от основания города», поскольку Тит Ливий воспринимал историю Рима как историю мира. Рим – это весь мир. С точки зрения Тита Ливия это была всемирная история, но не с точки зрения последователей.

Теперь христианство, как религия мировая, предполагает создание по сути уже всеобщей, всемирной истории. Но если взять Тита Ливия, Рим – это мир, то для христианского писателя средневековья мир – это знакомые ему пределы Ойкумены, той же Западной Европы. Именно тогда торжествует великий принцип универсализма, действительно стремление охватить все, что доступно знанию. Это одна из основ богословской исторической концепции, которую заложили отцы церкви Евсевий Кесарийский и другие его коллеги. И под влиянием их развивается по сути вся средневековая историография, не только западноевропейская, но впоследствии и славянская.

Евсевий в свое время подвергался преследованию со стороны язычников. Но с победой Константина и с легализацией христианства по Миланскому эдикту в 4 веке, Евсевий был приближен к императорскому двору.

Главное сочинение Евсевия – это Церковная история и Хроника.

В Церковной истории Евсевий охватывает период от возникновения христианства до 324 года.

В Хронике излагает историю, начиная от сотворения мира.

Понятно, что как историк Евсевий выступает компилятором. Многие исследователи отмечают, что он компилятор довольно наивный. Но ему удалось завершить дело весьма трудное – составить синхронистическую таблицу, иначе говоря, Хронологический канон. Как умел, Евсевий свел воедино разные системы летоисчисления. В один общий ряд выстроил события библейской, вавилонской, греческой, римской истории и т.д. К примеру, у него в результате такой цепочки получилось, что библейский Самсон был современником Троянской войны. И это было уже и требованием времени и достижением для 4 века.

Именно патристам, отцам церкви, а Евсевий был одним из них, принадлежит и заслуга в разработке периодизации Всемирной истории, т.е. выделение хронологических отрезков внутри единого временного потока.

Нам с вами все это довольно известно и кажется просто, но так было не всегда. Именно это уже свидетельствует о понимании историком сути исторического процесса, что раньше наблюдать не приходилось. Хотя в основу периодизации могут быть положены какие угодно критерии, самые различные признаки. Историк может ориентироваться на политические, социально-экономические, культурологические факторы.

Существует и самый простой, даже примитивный способ периодизации – отсутствие ее как таковой, нагромождение фактов. Это вполне возможно, но не вполне удобно как для самого автора, так и для его последователей, тем более читателей.

Именно появление периодизации в этот период времени является действительно достижением. Когда мы с вами сталкиваемся с какой-то сменой периодизационных критериев, это как раз говорит о развитии и прогрессе исторической науки, поскольку периодизационные критерии это не догма, они могут меняться. Но только в том случае, когда есть база, основа, мотивация, мы можем говорить о развитии в этом направлении.

В христианском мире приобретает популярность периодизации по 4м монархиям. Из Ветхозаветной книги пророка Даниила патристы выносят убеждение, что на земле было и будет только 4 монархии, 4 сменяющие друг друга царства. А с падением 4 царства установится вечное царство Божье. Это пророчество Даниила им приходилось как-то согласовывать с историческими реалиями. В результате получилось, что если всего 4 царства, то нужно согласно тем известиям, которыми они обладают, эти царства укрупнить.

Эти 4 царства:

Ассиро-Вавилонская монархия, Мидо-Персидская, Греко-Македонская, Римская.

Эта смена 4х монархий линейна. Смена царств не является движением круговым, циклическим. В основе своей эта смена монархий вполне оптимистична. Она предполагает таким образом эволюцию человеческого общества. Эволюция по восходящей. И в этом ее отличие от античной историографии. Поднимаясь по этим 4м ступеням, человечество прогрессирует. А впереди его ждет полное осуществление идеалов, светлое будущее.

Идеи в своей основе не сильно меняются.

Как вы помните, античный мир предлагал совсем иной подход. Люди той эпохи лучшие времена помещали в прошлое. Золотой век для античности отнюдь не в будущем – это когда-то было в далеком прошлом. Античные авторы считали, что общество постепенно деградирует, а движение по сути своей представляет собой регресс. Пессимизма к этому добавляло представление о цикличности развития, при котором в каждом, сменяющем друг друга государстве, основные этапы повторяются с неизменной правильностью, причем за расцветом непременно должен был наступить упадок. Таковы были представления.

На себя обращает внимание, что с одной стороны появляются оптимистические черты в историософии средневековой христианской; с другой стороны это ничуть не мешает признать исторический процесс конечным. Земная жизнь оборвется с падением 4го царства, уступая место Царству Божию.

Когда мы говорим о патристах, нам естественнее упоминать тех, кого трудно не вспомнить.

Блаженный Августин, 4-5 века, его Исповедь мы относим к своего рода мемуарной литературе. Он автор Трактата о граде Божьем. Это богословский трактат, но нам важны и другие там сюжеты. Там он предложил периодизацию Всемирной истории по 6 возрастам. Это несколько напоминает и периодизацию Полибия. Но здесь: младенчество, детство, юность, зрелость, средний возраст и старость. Старость начинается с пришествием Иисуса Христа, которая продлится до его второго пришествия. Вот тогда-то и наступит обновленное общество, период блаженства праведников. Старость фактически кульминация. Но старость не приводит к упадку, и не является одряхлением, она как высшая стадия развития.

Т.е. те же черты у Августина торжествуют: с одной стороны оптимизм, с другой стороны периодизация конечна. Эта периодизация по 4м царствам и по 6 возрастам стала основополагающей для всей средневековой историографии, господствующей на протяжении не одного столетия.

Именно эту периодизацию принимали все историоописатели, на нее опирались. Для нас важно то, что с точки зрения летописцев, их преемников, их читателей Римская монархия продолжала существовать. Она отнюдь не погибла от нашествия варваров. Важно не то, что считали, что она не погибла от нашествия варваров, а важно то, что полагали, что она просто-напросто не может погибнуть до скончания земных веков, т.е. до Второго пришествия Спасителя.

Как с этим быть? Она не погибла, не может погибнуть. Отсюда возникла Теория так называемого перенесения Империи. Иначе говоря, идея трансляции, переноса Римской империи в Византию, или к франкам при Карле Великом, а затем Священная Римская империя германской нации.

Эти основные идеи, основные черты, которые свойственны средневековой историографии, которые базируются на библейской традиции, и которые стали основополагающими для всей Западной Европы и для славянского мира в том числе.

Если мы обращаемся к южно-славянской, западно-славянской историографии, то образцы южнославянской историографии вам уже знакомы в определенной мере по курсу источниковедения. Границы между источниковедением и историографией довольно условны, расплывчаты, а порой создается впечатление, что эта грань фактически отсутствует, поскольку труды средневековых авторов нами воспринимаются как первоисточники. Именно по этой причине мы в первую очередь воспринимаем их сведения как первоначальные, другими мы просто-напросто не обладаем. Именно оттуда мы черпаем первичную информацию и о давних событиях и о проживавших издавна людях. Когда идет речь о древности других памятников либо нет вовсе, или они существуют на равных правах с летописями, и служат для нас разве что проверкой реляций и взаимного пополнения информационных лакун.

Тот массив средневековых источников, с которыми мы имеем дело, позволяет нам говорить, что средневековая историография обладает специфическими чертами, и позволяет нам говорить о такой исторической продукции средневековья как закономерность общеевропейской историографического процесса. Естественно, составной частью этой исторической продукции выступает и славянская историография.

Вспомним, что когда речь шла о Геродоте или догеродотовых временах у греков или у прочих давних народов, у них в основе лежали с одной стороны легенды, предания, мифы, которые по мере развития общества эволюционировали, и в конце-концов переходили в иную стадию. Героический эпос у нас воспринимается как более высшая ступенька.

С другой стороны постепенно накапливаются помимо существовавших преданий, мифов, легенд, и памятные записи. Выдающиеся события стремятся каким-то образом увековечить. Тут в очередной раз возвращаемся к источниковедению и вспоминаем эпиграфику. Эпиграфика – это какие-то очень короткие записи, реляции, зачастую их стремились увековечить на камне – это надолго.

Порой какие-то пометы делались на страничках молитвенников. Постепенно таким образом составлялись примитивные сводки подобных памятных записей.

Вспомните, что трудно себе вообразить древнюю историю Болгарии без дневника болгарских ханов, где мы сталкиваемся с перечнем болгарских ханов, начиная с легендарного Аспаруха, за которым стоит Аттила (как многие считают). Для нас важно, что кроме этого перечня есть какие-то краткие сведения генеалогического толка. Приводятся даты, непривычные, по древнетюркскому календарю. Особое внимание уделено Аспаруху.

Но остается загадкой до сих пор – кем, когда, по чьему поручению был составлен этот памятник. Ясно, что влияли на его составление и ранние тексты. Действительно и житейские и какие-то культовые надобности подталкивали людей средневековья к занятию хронологией, которое неотделимо от начальных исторических студий, исторических исследований.

Функция ложилась изначально на языческих жрецов, а впоследствии это становится делом духовенства.

В монастырях было принято вести Пасхальные таблицы, чтобы знать, когда в данном году наступит Пасха и привязываемые к ней праздники. Эти Пасхальные таблицы постепенно обрастали дополнительными записями, приписками, где фиксировались те или иные памятные события. Сначала это происходило от случая к случаю, зависело от инициативы того, кому следовало следить за пасхальными таблицами. В конце концов это приобрело систематический характер, и стало напоминать погодные записи.

Именно необходимость увековечить память о событиях или о людях, породила такие памятники, которые известны из славянской историографии, 9 век «Сказание о Черноризце Храбре». Именно по инициативе автора описываются какие-то важные с точки зрения автора события. Известно, что автор был учеником Кирилла и Мефодия.

Эти объемные или миниатюрные исторические сочинения содержали в себе и сведения из более ранних исторических сочинений, византийских авторов в том числе.

Трудно вообразить нам хорватскую историю без летописи Попа Дуклянина. Эта летопись была обнаружена в начале 16 века. Сочинение весьма таинственное, ставящее перед историками много вопросов. Обнаружен был не оригинальный текст, а перевод на хорватский язык. Автор не назван по имени, он сообщает, что изначально он писал по словенски, а затем уже перевел эту хронику на латинский язык.

Изложение довел до 11 века. А летопись обнаружена в 16 веке. Между оригинальным текстом и тем, что дошло до нас, стоят 4 века. По меньшей мере 2 перевода и скорее всего значительные текстуальные переделки. Это тот фактор, с которым приходится считаться исследователям текста, когда мы подходим к этой летописи с точки зрения ее характеристики как исторического сочинения.

Что тут не вызывает сомнения? Только то, что писал священник. Это очевидно. Понятно, что историоописанием в средние века занимались в первую очередь служители культа, клирики. Среди них больше людей грамотных, привыкших обращаться с книгами.

В летописи речь идет о прибрежной Сербии, которая тогда именовалась Дуклей. Там говорится в том числе и о Хорватии. Поэтому Дуклянином этот священник был назван не зря. Кроме того, существовало параллельное название летописи, связанное с географической привязкой. Иначе ее называют «Барским родословом». Бар – это сербский городок на Адриатике, крупный церковный центр.

Какие еще ассоциации вызывает такое название? Барская конфедерация. Украинские земли.

Когда мы смотрим на сочинение не с точки зрения восстановления хронологии событий, а с точки зрения позиции автора, его мировоззрения и даже с точки зрения его происхождения, благодаря тексту мы можем сделать вывод, что хорватским делам автор уделяет гораздо больше места, нежели дуклянским, несмотря на то, что у нас Летопись попа Дуклянина, и она позволяет предположить, что автор был хорватского происхождения. Много споров касается датировки этого сочинения. Попеременно в науке берет верх мнение то о позднем, не ранее середины 14 века, написании этого сочинения, то признание этой летописи памятником 11-12 веков.

Описание событий оканчивается концом 11 века, 1089 год. Видимо поэтому некоторые считают летопись памятником 11-12 века. Обнаружена летопись в 16 веке. Здесь нет полной определенности, но большинство склоняется, что летопись не ранее 14 века.

Что касается тех сведений, которые находятся в этой летописи, которая окружена роем загадок, то достоверность вызывает меньше сомнений. Абсолютно бесспорно, что содержание, многие сюжеты носят легендарный характер. Средневековое сочинение, которое пересказывает легенды. Это было делом вполне обычным, когда историческое сочинение вырастало на основе преданий, устных традиций, передававшей из уст в уста, из поколения в поколение. Зато именно такое сочинение позволяет нам судить о менталитете людей той или иной эпохи, к какой это сочинение и относится. По этой причине для нас и важно уяснить, а собственно к какому столетию мы относим эту летопись Попа Дуклянина? Менталитет людей какой эпохи? 14 или рубеж 11-12 века? Здесь на выручку может придти сопоставительный анализ. Но к сожалению, что касается нашей славянской историографии, особенно земель Балканского полуострова, то здесь выбор невелик, сопоставлять практически не с чем. До нас очень мало что дошло.

Когда мы говорим о сочинениях иного толка, которые возникали в тех землях, нельзя не упомянуть об истории архиепископа Солона из Сплита. Вообще далматинские городские центры, монастыри были тесно связаны со своими итальянскими собратьями, и это определяло более высокий уровень историоописания именно в этих землях.

Итак, в 13 веке в хорватском городе Сплите архиепископ Томас, будучи активным сторонником про-венецианской ориентации в противовес ориентации про-венгерской, составил на латыни эту историю архиепископа Солона из Сплита, хроника Фомы Сплитского, как по традиции именуют автора в славянском мире. Об этой хронике много писали наши московские коллеги.

Обращает на себя внимание, что эта история архиепископа Солона из Сплита примерно лишь половину из многочисленных глав отводит далекому прошлому, т.е. делам до начала 12 века. Большое внимание в этом сочинение отведено современным событиям, т.е. тому, чему автор был свидетелем.

Помимо известной истории Фомы Сплитского, существует дополненный вариант сочинений Фомы. Историки до сих пор не пришли к единому мнению: это дополнение вышло из-под пера самого Фомы Сплитского, самого архиепископа, или возможно здесь потрудился кто-то из последователей? Авторство остается неизвестным.

Это самое известное из исторических сочинений славянского историоописания средневекового Балканского полуострова.

Примерно аналогичным образом, как и западно-европейская историография, выстраивается схема западно-славянского летописания, где переход от примитивных погодных записей в конце концов приводит нас к историческому повествованию.

Здесь у нас существует 2 основополагающих точки, вершины средневекового историоописания западных славян. Это чешская хроника Козьмы Пражского и Хроника Галла Анонима польских князей и королей. Обе хроники 12 век. Как видите, западнославянский регион пораньше, чем южно-славянский, где 13 век Фома Сплитский; 14 век – летопись Попа Дуклянина.

Этот переход от погодных записей к историческому повествованию был не резким, постепенным. Козьма Пражский имел обыкновение помечать год не всегда. Это напоминает погодную запись. Даже когда хронисту нечего сказать, он тем не менее считает нужным пометить, что в лето от Рождества Господня 982 года, и т.д. Это признак, предшествующий традиции.

А поскольку разговор об истоках славянского историоописания возвращает нас к сочинениям хронистов, с которыми нам приходилось иметь дело в курсе источниковедения… все, что мы имеем о первых польских князьях, мы черпаем из хроники Галла Анонима, и в этом смысле отличается учебная литература наша отечественная и некоторые учебники польские. Они многократно цитируют Галла Анонима, напрямую приводя цитаты из хроники.

Когда мы говорим Хроника или Анналы, в чем тут разница? Порой хронику и анналы мы используем как понятия тождественные. Но с точки зрения Вайнштейна, Хроники – это произведения, дающие более распространенное и связное изложение. Именно в Хрониках в общих чертах вырисовывается задача сочинителя. Первое, к чему стремится сочинитель, это написать историю своей земли с древнейших времен, до времени, современником которого он является. И это мы в полной мере находим и в чешской хронике Козьмы Пражского и у Галла Анонима, поскольку тот и другой автор пишут период правления князей, до которых они доводят свое повествование.

Но что отличает Хроники от Анналов. В хронике историоописатель стремится не ограничивать себя скупым перечислением событий, а уже мы наблюдаем хотя бы первые попытки уяснить причинно-следственные связи между этими событиями и явлениями, которые историк фиксирует.

Если обратимся к Козьме Пражскому, о самом авторе мы знаем из самой хроники. Он был пражским каноником, деканом капитула собора святого Вита. Но для нас важнее определить другое: как проявляет себя средневековый хронист в собственно описании? Понятно, что в первую очередь он еще черпает материал из преданий и пока еще не располагает эффективным оружием критической оценки. Это было бы наивно требовать от средневекового хрониста. Хотя зачатки критического подхода к источникам мы в состоянии усмотреть у греков. Но это только подступы.

Великолепный англ. историк начала 20 века Колин Вуд написал прекрасное сочинение «Идеи истории или Автобиография». Москва. 1980 год. Серия Памятники исторической мысли. Читается легко, увлекательно. Он, рассуждая о средневековой историографии объясняет такого рода критику средневекового хрониста: его критика носит личный, ненаучный, несистематический характер.

С ним можно и поспорить. Хоть далеко мы отстоим от средневековых хронистов, действительно их диапазон был не так широк, но велико старание. И следование традиции вряд ли чем-нибудь отличается критика наших с вами коллег, да и наша в том числе. Основной стимул действительно личностный. Личную критику мы обязаны подчеркнуть фактами, серьезной мотивацией. Даже когда мы говорим о критике внешней, критике внутренней, критике присущ личный характер. Вряд ли можно счесть уровень критике выше, если она носит характер партийный, идеологический или иной. Фактически это все та же личная критика.

Поэтому Колин Вуд скорее всего подразумевал идеал.

Откроем Козьму Пражского. Процитируем, чтобы подтвердить, насколько хронист далеко отошел от уровня элементарного записывания погодных записей. Он, несмотря на то, что пишет: во исполнение воли правителя…, он не может уже отстраниться от себя, он как-то передает свои эмоции:

В лето от Р.Х в 1106 в то время как дьявол, этот изобретатель козней, сеял свои козни по миру, нашлись его сообщники среди немецких вельмож. Они стали толкать сына императора, короля Генриха 4 на то, чтобы он поднял оружие против своего отца.

Уже акценты расставлены, уже ясно кто прав, кто виноват. Автор навязывает свою оценку читателю. Хотя изначально его задача – просто-напросто описать события.

Поэтому Колин Вуд отмечает, что для средневекового хрониста уже история была не просто драма человеческих устремлений, в которой он принимал ту или иную сторону, но процессом, которому присуща внутренняя объективность. Т.е. Колин Вуд усматривает это стремление ощутить, почувствовать эту закономерность исторического процесса, что не свойственно было предшественникам хронистов.

Поскольку у нас вся средневековая историография шла, развивалась по традиции библейской, и заложена хронистами отцами церкви, поэтому свою задачу средневековые историоописатели видели в том, чтобы просто-напросто открыть и разъяснить этот объективный или божественный план. Желательна конечно же более высокая степень – разъяснение этого божественного плана. Но если надо разъяснить божественный план, то конечно же необходимо разоблачить дьявольский. А его легче разоблачить, если указать, кто дьявол, на конкретных, ощутимых примерах, которые более доступны пониманию современников.