4. Критика понятия причинности

Связь, к которой мы обращаемся в эмпирическом рассуждении, есть всегда одна и та же — это причинная связь: мы выходим за пределы установленных фактов, отыскивая их причины или следствия. Кто на пустынном острове находит часы, тот делает вывод, что когда-то на нем были люди, то есть вывод о причине установленного факта. Подобным образом мы делаем выводы и в других случаях. Но имеем ли мы право делать такого рода выводы? — Только постольку, поскольку причинная связь является необходимой связью. Но является ли она необходимой? — это был кульминационный вопрос Юма.

Вопрос, является ли причинная связь необходимой, надлежало в соответствии с общей позицией Юма уточнить следующим образом: на каком основании мы узнаем о ее необходимости. Ответ мог быть двояким: или мы познаем причинную связь априорно, или же мы познаем ее эмпирически.

Юм рассмотрел обе эти возможности. Во-первых, он установил, что мы не можем познать эту связь априорно. Ведь никто не может себе даже представить, чтобы априорно, посредством одного лишь умственного анализа, например, понятия пороха, можно бы было установить, что он взорвется. Из знания причины невозможно вывести знание следствия: ни один из предметов благодаря своим свойствам, доступным чувствам, ничего не говорит нам ни о причинах, которые его породили, ни о следствиях, которые из него возникают. Причина — это одно явление, а следствие — это другое: никогда априорно невозможно понять, что из того, что есть одна вещь, следует, что должна быть и другая. Речь здесь идет о процессах действительности; а о действительности мы можем судить лишь па основе опыта, а не априорно. Итак, ответ на принципиальный вопрос, можно ли априорно познать необходимость, готов: причинная связь не является необходимой связью.

Во-вторых, причинную связь мы не можем познать также и эмпирическим путем. До сих пор мы полагали, что если мы не можем познать ее посредством априорного рассуждения, то мы должны ее познать из опыта. Оригинальность и заслуга Юма заключается в том, что он не удовлетворился таким ответом и решил его проверить. А проверка дала отрицательный результат: чистый опыт информирует нас о постоянной последовательности фактов, но ничего не говорит о том, что один факт вытекает из другого. Если нажать на курок дробовика, то раздастся выстрел; но на самом деле здесь мы устанавливаем только то, что выстрел наступил после нажатия курка, но не то, что он вытекает из него, что был его следствием. В силу чего происходит то, что после одного факта наступает другой, опыт нам этого не раскрывает. Если мы должны строго придерживаться опыта, то должны отказаться от причинных связей и удовлетвориться лишь признанием наличия постоянной последовательности явлений. Это был наиболее неожиданный и специфический тезис Юма.

Поэтому нет никакого основания для признания причинных связей необходимыми: ни рационального основания, ни опытного. И все же, несмотря на это, в жизни и науке мы всегда признаем их и ожидаем, что если наступила причина, неизбежно наступит также и следствие. Такая позиция разума требует объяснения; она представляла в свою очередь новую проблему для Юма: почему, хотя мы и не имеем для этого основания, мы все же признаем существование причинных связей? Мы делаем это потому, что основываемся на ранее накопленном опыте, и этот опыт переносим на будущее. До сих пор после нажатия курка в дробовике раздавался выстрел, поэтому мы полагаем, что так будет и впредь. Но, утверждая так, мы уже не остаемся в границах чистого опыта, а выходим за его пределы. Не являются, по крайней мере, равноценными эти два суждения: «Я утверждаю, что этому предмету сопутствует такое-то следствие» и «Надеюсь, что иным предметам, которые, насколько мы их знаем, подобны этому, будут сопутствовать подобные же следствия». От одного из этих суждений можно бы было перейти к другому только путем рассуждений, но существует ли такое рассуждение? Имеем ли мы право переносить на будущее накопленный опыт?

Нет такого рассуждения, которое бы уполномочивало нас на перенесение прежнего опыта на будущее. Нет противоречия и в том, когда мы допускаем, что, хотя определённое событие имело такое-то следствие, определенное событие, подобное ему, будет иметь иное следствие. В перенесении опыта на будущее играет роль не рассуждение, а фактор совсем иного рода; выводы из причины о следствии совершенно не являются предметом рассуждения. Они являются делом привычки. Постоянное повторение определенных связей не изменяет в действительности ничего в природе этих связей, но изменяет наше отношение к ним. В разуме возникает склонность к ожиданию дальнейших повторений. Раз мы привыкли к тому, что после нажатия курка раздается выстрел, мы полагаем, что так будет и в дальнейшем. Однако это является чисто субъективным основанием для вывода. Правда, склонность эта имеет и определенное объективное основание, а именно — регулярность в возникновении связей, наблюдавшихся до сих пор; но именно само это основание является недостаточным для того, чтобы делать вывод. Подлинное основание вывода является не объективным, а субъективным, чувственным, а не понятийным. Вывод представляет собой здесь акт веры, но не знания. А чувство необходимости не является основанием наших выводов, а их результатом; чем больше мы делаем таких выводов, тем большим становится это чувство.

Поиск причинно-следственных выводов является инстинктом, который нам дала природа. Она дала нам инстинкт, но не дала понимания. Мы делаем выводы о будущих явлениях без знания оснований наших выводов так же, как передвигаемся, не имея знания о мускулах. Но инстинкт не является познанием. Отсюда вывод: принцип причинности не является соответствующей основой познания действительности.