№ 30
1. Экслибрис как вид прикладной графики
Экслибрис (от латинского ex libris – «из книг») – особый бумажный ярлык, наклеиваемый или наносимый на книгу любым другим способом. Указывает на владельца книги и часто содержит в себе его имя, девиз или вензель; иногда также снабжён лаконичным рисунком, повествующим о профессии, интересах владельца или особо значимых особенностях его коллекции. Экслибрисы появились с начала книгопечатания. Родиной их принято считать Германию. Книжные коллекции крупных монастырей и королевских семейств Европы отмечены собственными экслибрисами. Появление экслибрисов в Европе относят к началу 16 века. Самым древним русским экслибрисом считается рисованный от руки книжный знак игумена Досифея, обнаруженный в книжном собрании Соловецкого монастыря, который датируется 1493-1494 гг. Вплоть до начала 19 века в Европе были распространены суперэкслибрисы – оттиски на переплёте книг, однако по причине дороговизны они были вытеснены бумажными экслибрисами. Рисованные изображения гербов на средневековых рукописях дали начало гербовым экслибрисам; кроме того, были распространены вензелевые экслибрисы – орнаменты, включающие в себя инициалы владельца книги, и сюжетные экслибрисы, состоящие из эмблем, архитектурных мотивов и других атрибутов, отражающих вкусы книговладельца. В 18 веке на смену геральдическим мотивам и плотному рисунку экслибрисов приходят более современные техники. Изменения в стилистике экслибрисов связаны с именем английского дизайнера Томаса Чиппендейла, который первым стал создавать легкие и причудливые эскизы книжных знаков. В этом стиле были выполнены экслибрисы книг, принадлежавших Дж. Вашингтону. Позднее при создании экслибрисов стали использоваться ленты, гирлянды, пейзажи и сюжетные сцены. Художественные экслибрисы выполняются в технике печатной гравюры – на дереве, меди, линолеуме; цинкографическим и литографическим способами. Сейчас образцы экслибрисов можно увидеть в основном в академических и частных собраниях. Преемником экслибрисов в современных учреждениях стали оттиски штампов, служащих для охраны прав собственности. Созданием экслибрисов занимались такие мастера, как Альбрехт Дюрер, Лукас Кранах, Ганс Гольбейн, позднее – Обри Бёрдсли, Анри Матисс, Вернер Клемке. В Росии экслибрисы создавали А.Н. Бенуа, В.А. Фаворский, П.Я. Павлинов, Е.Е. Лансере, Д.И. Митрохин.
2. «Белые ночи» Ф.М. Достоевского оформлении М. Добужинского (описание и анализ)
«Боже мой! Целая минута блаженства! Да разве мало хоть бы и на всю жизнь человеческую?.." "Белые ночи" Достоевского — повествование как бы об этой минуте, ожидании ее, охранении, сбережении в душе своей, дрожит она, как слеза драгоценная, которую не потерять бы, а все длить и длить. Добужинский принял Достоевского как человека страдающего об этой минуте среди красоты, загадок и безразличия огромного северного города Петербурга. Его иллюстрации к "Белым ночам" не естественное дополнение к тексту, а сам текст, увиденный родственным взглядом; воспоминания очевидца; представление человека, бесконечно знающего и любящего город белых ночей. "В мокрых крышах петербургских столько поэзии. Опять мне улыбнулся старой и серьезной улыбкой Петербург". Теперь послушаем Достоевского: "Есть что-то неизъяснимо трогательное в нашей петербургской природе... Невольно напоминает она мне ту девушку чахлую и хворую..."Первая же заставка "Белых ночей" — это заявка на лаконизм и изящество исполнения, контраст черных и белых пространств. Прежде всего перед нами элегия. Апофеоз лирики, картина переживаемого чувства, неразрывность человека и городского пейзажа. Мы присутствуем при освящении города, части города, зданий с их балконами, набережной с чугунными парапетами, воды канала с ярким световым пространством и глубокими тенями. Мы замечаем поэзию немолодых домов, гармонию их бытия. А создает все это настроение грустно склонившаяся девушка в капоре, изящная, умеющая тонко чувствовать и страдающая от этого. Мы не видим ее лица, но знаем, что оно волшебно-прекрасно. И вместе с тем художник не скрывает тревоги — взметнулись черные полосы в небе над домами, тени раздумий бороздят стены домов; темны тени, отбрасываемые домами в канал, одинока фигура девушки. Слышится невысказанное сочувствие города девушке... Добужинский создает картину привычного отчаяния. "Есть в Петербурге довольно странные утолки... смесь чего-то чисто фантастического, горячо идеального и вместе с тем... тускло прозаичного и обыкновенного, чтоб не сказать: до невероятности пошлого... в этих углах проживают странные люди-мечтатели..." Мы и видим такого мечтателя, уходящего, склонившегося человека. Черный силуэт, белое лицо. Провожающий его фонарный столб, как виселица. Рябь мостовой, как уносящаяся река. Выбелены белой ночью дома, застывшие, одинокие и безмолвные, черный домик между ними, как островок, пытающийся сохранить свет своих окон; не сулящее надежд небо с черными овалами и белой пустотой...
Бесконечность города простирается перед нами: стынь канала, камни набережной, цепью тянущаяся нить парапета, тень колокольни перстом указует глубину канала. Косой дождь превращает блестящую мостовую, дома и парапеты в поэму о камне. Прячутся во дворах штабели дров; две съежившиеся фигурки на лавке у забора — крохотные знаки жизни на фоне массивно поднимающегося здания. "Сегодня был день печальный, дождливый, без просвета, точно будущая старость моя". Город, как настроение. То черные дома, светящиеся своими окнами, внезапно выбеленные парапеты. То белые дома и внезапно черные парапеты... Сквозь петербургское окно с частым косым дождем вместе с силуэтом человечка, слушающего застывшую музыку за окном, мы видим искаженное изображение соседнего дома. Художник делает нас далекими свидетелями происходящей драмы. Вот в темной комнате Настенька объясняется с жильцом, в отчаяньи закрыв лицо руками, а в окне всё те же силуэты петербургских брандмауэров. "Зачем прямо сейчас не сказать, что есть на сердце, коли знаешь, что не на ветер свое слово скажешь?" Мы наблюдаем счастливо-несчастливый финал на берегу петербургского канала XIX века. Вдали совершенно живые дома, на набережной совершенно живые действующие лица. Настенька бросается к своему суженому, а мечтатель в отчаяньи мнет шляпу. Фигурки настолько изящны, грациозны и живодеиственны, что не возникает ни малейшего подозрения в их нереальности или иллюзорности."...Я мечтатель, у меня так мало действительной жизни..." На фоне призрачных домов белых ночей Петербурга мечтатель прикасается к страданиям и радостям чужой жизни, мы почти не видим этого в иллюстрациях, но там есть большее — музыка настроения, отношение человека к городу и города к человеку... Уж если кого можно бы назвать сентиментальным путешественником по России "доброго старого времени", так это именно Добужинского, — писал А.Бенуа, — причем нужно признать, что его сентиментальность совершенно особого порядка, она не исключает юмора, а местами переходит в саркастическую едкость". Когда грянули события революции 1905 года саркастическая едкость художника выплеснулась на страницы сатирических журналов "Жупел" и "Адская почта". Добужинский создает впечатляющий рисунок "Умиротворение": Кремль среди моря крови под радугой с кровавой полосой. "Октябрьская идиллия": кукла на мостовой, потерянные очки, на стене кровавые пятна и манифест — следы побоища. Сентиментализм в его иллюстрациях, рисунках и картинах уживается со скрытой жутью, о которой упоминает Н. Врангель.Мстислава Валериановича Добужинского, "Добужа", называли "футуризованным" членом "Мира Искусства". Лицо художника тяжело своей угловатой интеллигентностью, еще более тяжелит его горделивое самосознание, он значителен и представляется именно своей породистостью — неназойливо, но весомо. Во всяком случае таким увидел его К. А. Сомов. В 1924 году художник выехал из советской России в Литву, затем были Англия и Америка. Скончался он в 1957 году восьмидесяти двух лет.