1.3. Роман «Маятник Фуко»

Действие романа происходит в период с начала 70-х и до конца июня 1984 г. преимущественно в Италии. Если первый роман Эко был обращен к средним векам, то этот рассказы­вает о современности. Поэтому авторский голос здесь не скрыт за множеством повествовательных инстанций, а легко распознается в рассуждениях и воспоминаниях трех главных персонажей, поэтому и фабула не является детективной: авантюрна лишь развязка этой фабулы. Сюжетная занима­тельность обеспечивается тем, что повествование начинается именно с развязки: главный герой Казобон тайком остается в ночь на 23 июня 1984 г. в парижском Консерватории Науки и Техники, расположенном в здании бывшего собора Сен-Мартен-де-Шан, ожидая прихода неких угрожающих неизве­стных. Дальнейшие несколько сотен страниц излагают пре­дысторию этой ночи. Читатель настраивается на триллер, но, прочитав книгу, понимает, что, за исключением развязки, в «Маятнике» не происходит практически ничего захватываю­щего. Профессиональное знание разницы между понятиями «фабула» и «сюжет» позволяет автору решить очередную за­дачу: заставить нас читать хронику повседневной жизни трех рядовых миланских интеллигентов как детективный роман.

«Маятник Фуко» может быть назван историей одной ин­теллектуальной игры с печальным финалом. Казобон, моло­дой историк, пишет работу о тамплиерах. Как-то раз он рас­сказал о своих изысканиях новым друзьям — сотрудникам престижного издательства Бельбо и Диоталлеви. История тамплиеров захватывает друзей Казобона. Интерес к храмов­никам разгорается с еще большей силой после весьма зага­дочного события. В издательство приходит отставной офицер Арденти и предлагает свою рукопись, в которой предпринята попытка дешифровки одного средневекового текста, интер­претируемого им как некий План тайной деятельности тамп­лиеров, спасшихся после разгрома ордена королем Филип­пом Красивым. После этой встречи автор рукописи исчезает при чрезвычайно таинственных обстоятельствах, а главные герои романа, окончательно заинтригованные, обращают са­мое пристальное внимание на оставленную полковником Арденти в издательстве рукопись.

Друзья принимаются строить свои предположения, в чем-то соглашаясь с пропавшим автором, в чем-то споря с ним. Постепенно они открывают для себя и странный мирок сегод­няшних адептов «великой Традиции», и многовековую исто­рию тайных обществ и эзотерических доктрин. Иронически заинтересованно герои вникают в логику оккультистского со­знания, для которого не существует случайных совпадений и вещей, лишенных отношения к центральной Тайне. Забавля­ясь абсурдными возможностями этой логики, Бельбо, Диотал­леви и Казобон начинают сами конструировать тайный План, лежащий в основе всемирной истории.

Под аналитическим взглядом героев разрозненные исто­рические эпизоды обнаруживают внутреннее сходство, обус­ловленное наличием нескольких повторяющихся мотивов, главный их которых — представление о тайном центре уп­равления историческим процессом. Охватывающий всю эзо­терическую традицию, План по-новому трактует всю евро­пейскую историю последних веков — от Шекспира, Бэкона, иезуитов, масонов, розенкрейцеров до Гитлера, вишистского правительства, Нилуса, Витте, Николая II — представляя ее результатом огромного заговора, опутавшего Европу, Азию и Америку.

В этом Плане Эко словно задается целью довести до ло­гического конца идею Всемирного заговора, одну из самых влиятельных в современной культуре. В романе представле­ны все образчики подобных заговоров: тамплиеров, розенк­рейцеров, иезуитов, масонов, каббалистических сект, поли­тических и террористических организаций от Парижа до России и многих других. Интерес к всемирным заговорам демонстрирует творчество и другого постмодернистского писателя, Т. Пинчона.

Игра идет своим чередом до тех пор, пока Бельбо не пере­сказывает с серьезным видом весь этот План наиболее авто­ритетному из знакомых оккультистов — доктору Алье. Услы­шав о существовании Плана, Алье тут же принимает выдумку за правду и начинает собственную игру с целью заполучить Карту мирового господства — один из элементов «восстанов­ленного» друзьями Плана. Этим поворотом сюжета Эко при­зывает к осторожности и предостерегает против безответ­ственной, чрезмерной интерпретации, переписывания ми­роздания. Усиливает эту мысль неожиданный финал истории трех фантазеров: придуманный ими План — внезапно — ока­зался истинным. И смертельным для них. Тайный орден Там­плиеров — Рыцарей Интернациональной Синархии (ТРИС), измышленный троицей главных героев, оказался, существу­ющим в реальности. Объединяя, как выясняется, всех ок­культистов, промелькнувших на страницах романа, ТРИС хватает Бельбо, чтобы выведать у него до конца тайну гос­подства над миром, и, не добившись желаемого, убивает его вместе с возлюбленной, Лоренцой. Потрясенный Казобон, наблюдавший все это из тайного убежища, бежит с места преступления, но быстро осознает, что ТРИСу известно о его причастности к Плану и что попытки скрыться бесполезны. Он приезжает в пустующий деревенский домик Бельбо, где будет покорно дожидаться конца.

Итак, за игру в План герои вынуждены расплачиваться ценою собственной жизни. Чрезвычайно важна та после­довательность, с которой друзья покидают этот мир. Уми­рающий от тяжелой болезни Диоталлеви перед кончиной говорит Бельбо, что рассматривает происходящее как нака­зание за План — за эту шутку с Историей: «Мы согрешили против Слова, сотворившего и удерживающего мир». Диоталлеви считает, что перед историей виноваты все они. По­началу Бельбо не готов воспринять мнение друга. Однако его слова западают в душу, и Бельбо искупает вину в ночь на 24 июня в парижском Консерватории, казненный на тросе маятника Фуко. В эту же ночь умирает и Диоталлеви. Казобон пытается объяснить поведение Бельбо, который запросто мог спасти свою жизнь, наговорив ТРИСовцам ерунды о Карте мирового господства. Однако тот поступает иначе. И мотивы его действий становятся окончательно ясны Казобону лишь после прочтения автобиографических записок друга. В тринадцатилетнем возрасте Бельбо приоб­рел необычный духовный опыт, когда в самом конце вой­ны исполнил на трубе торжественный отбой на похоронах партизан. Этот момент стал для героя решающим, оправды­вающим рождение и гибель, ибо именно тогда он «глядел в глаза Истине». Согласиться на навязываемую ТРИСовцами игру означало для Бельбо предать эту Истину, и он предпо­чел смерть.

Круг мотивов этого романа крайне важен в современном мире. Одержимость скрытыми смыслами — то же самое, что поиск абсолютной истины, на этом держится идеологичес­кая, психологическая, нравственная нетерпимость. Здесь ко­рень насилия. Как и в «Имени розы», Эко снова посылает читателю важное идейное сообщение, прикрыв его оболоч­кой сюжетной занимательности. Писатель показывает, что факты можно сближать и переосмысливать по-разному, вскрывает опасность безответственной игры, неразличи­мость грани между жонглированием словами и настоящей кровью.

Существенным мотивом романа становится проблема то­талитаризма, одна из центральных для сознания интеллиген­тного европейца второй половины XX столетия. Объяснения тоталитарных феноменов часто исходили из особенностей места (национальные условия), либо времени (XX в.). Эко ищет объяснений в истории европейской культуры. В заро­дышах тоталитарных образований воспроизводятся устойчи­вые схемы оккультистской традиции: вера в овладение тай­ными законами бытия, вера в тайный центр власти, создание

собственного тайного общества для борьбы с мифическим тайным противником за господство над жизнью.

Эко демонстрирует непрерывную преемственность ок­культных идей и показывает, что оккультное сознание не яв­ляется исторической случайностью. Вера в существование Тайны — это вера в существование скрытого смысла явле­ний, вера, без которой нет человеческой культуры. Идея тай­ного центра и идея Бога рождаются из одной и той лее интел­лектуальной потребности, — говорит Казобону его жена Лия. С этой точки зрения, единственной интеллектуальной гаран­тией против тоталитаризма оказывается непреклонный реля­тивизм: всякий — пусть даже шуточный — поиск абсолютно­го смысла уже чреват уничтожением человека.

Если идея романа «Имя розы» была близка классической максиме Гойи: «Сон разума рождает чудовищ», то роман «Маятник Фуко» о другом: чудовищ рождает сама деятель­ность разума. Это сближает роман Эко с концепциями французских «новых философов», увидевших первоисток тоталитаризма в самом принципе рационального умозрения. Но Эко более осторожен: для него источник зла заключен не в разуме как таковом, а в некоей врожденной болезни разума — в одержимости «скрытыми смыслами». По при­знанию самого автора, в интервью литературоведу Фердинандо Адорнато, побудительным мотивом его стало выявить «болезнь, овладевшую и культурой и политикой нашего вре­мени. <...> Имя ее — Синдром подозрительности. <...> Я рас­сказал историю наваждения, чтобы осудить наваждение. <...> Я безумно боюсь фанатизма <...> Я безумно боюсь на­силия».

Отсюда — радикальная смена взгляда на семиотические проблемы. Роман направлен против «чрезмерной интер­претации». В «Имени розы» способность увидеть во всем скрытые значения, подлежащие дешифровке, связывалась со свободой, ясным умом и человечностью, а стремление ограничить семиотические перекодировки разоблачалось как человеконенавистническое. В «Маятнике Фуко» все пе­ревернулось: одержимость скрытыми значениями выступа­ет как общественно опасная болезнь, а свобода, ясный ум и человечность выражаются в готовности признать ограниченность смысла или даже отсутствие смысла. Эта идей­ная переориентация прямо соотносится с критикой семи­отического экстремизма (в частности, деконструктивизма в литературоведении), которую Эко ведет в своих научных работах 80—90-х гг.

Между этими двумя романами Эко существует определен­ная связь: Эко не изменяет себе, своей страсти к языку, при­верженности к семиотическим загадкам и играм с культур­ной традицией. И в то же время «Маятник Фуко» становится одной из форм борьбы с семиотическим экстремизмом, ис­следованием механизма власти, сила которой во многом оп­ределяется способностью манипулировать знаками, что в ко­нечном счете ведет к фанатизму, тоталитаризму, страху. Эко переносит проблемы идеологии и власти из плана социаль­ной реальности в область семиотических исследований и ли­тературы. При этом писатель не уклоняется от неприятных выводов, отказывается от большинства удобных решений, найденных в первом романе: от однозначности идейного кон­фликта, от детективной фабулы, от непрерывной игры в ре­минисценции, от литературной стилизации, наконец, позво­лявшей автору спрятать свое лицо под маской. Вместо этого Эко смело использует достижения современной литератур­ной техники, дробит структуру романа, широко применяет приемы коллажа и многоуровневого повествования. Все эти формальные принципы помогают в решении новых задач конца 80-х гг.

Не случайно облаченные в метафорическую оболочку идеи романа публицистически открыто высказаны, напри­мер, в сборнике «Пять эссе на темы этики» (1997), посвя­щенном темам войны, расизма, фашизма и вообще национа­лизма, воздействию СМИ, религиозной и внерелигиозной этики. Здесь прямо высказан призыв бороться с нетерпи­мостью, столь характерный для тематики романов. И здесь же Эко определяет главную функцию интеллигенции — не действовать, а беспощадно осмыслять действия остальных, выявлять двусмысленности, чтобы избегнуть фанатизма и торжества абсолютной истины, не терпящей двусмыслен­ностей.