Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:

Воронина - Феминизм и гендерное равенство

.pdf
Скачиваний:
349
Добавлен:
24.03.2015
Размер:
1.47 Mб
Скачать

32

Sapiro E. Women in American Society: an Introduction to Women’s Studies. 2nd edit. – Mountain View Calif.: Mayfield Publish. Company, 1990.

Stetson D.M. Women’s Rights in the USA: Policy Debates and Gender Roles. – New York and London: Garland Publishing Inc., 1997.

Tuttle L. Encyclopedia of Feminism. – New York: Facts on File Publication, 1986.

Verba S. and Orren G. Equality in America: the View from the Top. Cambridge. MA: Harvard Univ. Press, 1985.

Webster’s Seventh New Collegiate Dictionary. – Toronto, Ontario: Thomas Allen & Son, 1967.

Wollstonecraft M. (first published 1792). Vindication of the Rights of Woman. – Harmondsworth : Penguin, 1992.

Young I. Justice and the Politics of Difference. – Princeton, N.J.: Princeton Univ. Press, 1990.

33

ГЛАВА 2 ФЕМИНИСТСКИЕ КОНЦЕПЦИИ ГЕНДЕРНЫХ РАЗЛИЧИЙ

В этой главе будут рассмотрены феминистские теории, которые отрицают идею равенства (по крайней мере, в том виде, как она представлена в либеральном течении). Радикальный, психоаналитический и т.н. постмодернистский феминизм строят свои концепции на признании различий женщин и мужчин.

ОСНОВНЫЕ ИДЕИ И ПОНЯТИЯ РАДИКАЛЬНОГО ФЕМИНИЗМА

Радикальное течение феминизма, появившееся в начале 70-х годов ХХ века, базировалось на следующих постулатах: женщины являются первой угнетаемой группой; подавление женщин является самой распространенной и самой глубокой формой угнетения и существует практически в каждом обществе; подавление женщин представляет собой концептуальную модель для понимания других форм подавления (Tong, 1989: 71). Акценты в радикальной теории значительно изменяются по сравнению с либеральным феминизмом. Если либералки развивали стратегии равенства женщин с мужчинами в рамках существующей гендерной системы, то радикалки с самого начала стояли в оппозиции к ней. Вместо разработки правовых реформ они переходят к критике самого патриархатного общества и его институтов, в том числе права; вместо утверждения сходства женщин с мужчинами обосновывается тезис о принципиальных различиях в мужской и женской природе (сущности). Радикалки отвергают борьбу за равноправие с мужчинами, ценой которого выступает принятие женщинами «мужских» ценностей и стандартов поведения; они утверждают ценность особого женского мира и выступают за развитие сепаратной женской культуры. Но самое главное заключается в том, что центр внимания перемещается с анализа публичной сферы (роль государства как гаранта обеспечения прав женщин, реформирование законодательной системы, участие женщин в политике и прочее) на анализ частной сферы – взаимоотношения женщин и мужчин, семью, материнство и т.н. «специфический женский опыт подавления». Соответственно этому меняются и политические стратегии феминизма. Радикальный феминизм – это теория, разработанная женщинами для женщин, основанная на женском опыте, на убеждении в том, что женщины как группа имеют общие интересы, объединяющие их в сестринство, которое выше разделения по классу или расе. Именно поэтому радикалки принципиально отвергают компромисс с существующими политическими точками зрения (Брайсон, 2001: 9; 188).

Женщина как Другой

Исходной посылкой построения теории радикального феминизма выступает тезис о том, что общество конституирует мужское/маскулинное как позитивную культурную норму, а женское/феминное - как отклонение от нормы. Впервые проблема подавления феминного в культуре была обозначена Симоной де Бовуар в книге «Второй пол» (Бовуар, 1997)1. Проанализировав биологические, социальнофилософские, психоаналитические теории, а также литературные произведения, Бовуар убедительно показала, что для западного общества характерно отношение к женщине как к «другому» или «иному» (то есть как некоторому отклонению от

1 Первое издание книги опубликовано в 1949 г.

34

маскулинной нормы). Из концепции инаковости женщин следует, что «различия», культивируемые традиционной гендерной культурой, — это метафоры для обозначения иных или якобы иных форм жизни. Общественная группа, обозначаемая как «другая/иная/чужая/чуждая», получает свидетельство о «неполноценности» и лишается права на «равенство», констатировала Бовуар.

Патриархат и сексуальная политика

Идеи Бовуар дали импульс развитию теории радикального феминизма. Одной из первых стала формироваться концепция патриархата как системы мужского превосходства. В знаменитом манифесте группы «Красные чулки» (Redstockings), сыгравшей значительную роль в радикализации феминистского движения, было провозглашено, что «мужское превосходство является наиболее старой и изначальной формой господства. Другие формы эксплуатации и угнетения (расизм, капитализм и т.д.) проистекают из нее. Все мужчины подавляют женщин… Все структуры власти на протяжении человеческой истории были основаны на господстве мужчин и ориентированы на них. Именно мужчины контролируют все политические, экономические и культурные институты, подкрепляя этот контроль физической силой»

(Sisterhood, 1970: 534).

Суламифь Файерстоун продолжила эту тему. Она утверждала, что патриархат коренится не в экономическом неравенстве полов, а в различиях репродуктивных ролей женщин и мужчин. Эти различия детерминируют первое разделение труда и возникновение «биологических классов», на которых основана вся последующая парадигма кастовой дискриминации» (Firestone, 1970: 12). Файерстоун заимствует идею разделения труда из работ К.Маркса и Ф.Энгельса2 (идеи которых были очень популярны у ранних радикалок), однако перерабатывает ее в соответствии с собственными задачами. Файерстоун предлагает свое решение проблемы неравенства мужчин и женщин – не социалистическую (как у Маркса), а феминистскую революцию, целью которой является создание андрогинного общества. Она была убеждена, что равноправие женщин не слишком сильно зависит от того, как много образовательных, юридических, и политических прав они имеют; столь же неважно, как много женщин вовлечено в общественное производство. По мнению Файерстоун, до тех пор, пока не изменится способ биологического воспроизводства, будут существовать два противоположных «биологических класса» и дискриминация

женщин. Подобно тому, как пролетариат (по Марксу) должен овладеть

средствами

производства

для устранения экономической классовой системы,

женщины,

утверждала

Файерстоун, должны контролировать средства воспроизводства

человеческих существ для преодоления «сексуальной классовой системы». Для достижения этих целей Файерстоун предлагала заменить традиционный способ деторождения репродуктивными технологиями3. Она верила, что в результате этого

2Мысль о том, что разделение труда между мужчиной и женщиной для производства детей — это исторически первый акт в формировании системы разделения труда и становления общества содержится и в «Немецкой идеологии» К. Маркса и Ф. Энгельса, и в «Происхождении семьи, частной собственности и государства» Ф.Энгельса. Более подробно марксистская позиция по вопросам равноправия будет рассмотрена в главе 4.

3Говоря точнее, Файестоун предлагала шире использовать оплодотворение и выращивание детей «в

пробирках», описанное в антиутопии О.Хаксли «Прекрасный новый мир». Сегодня эта идея Файерстоун выглядит шокирующе, однако в 70-е годы западный мир всерьез обсуждал прелести репродуктивных технологий – в качестве примера можно привести работу известнейшего футуролога О.Тоффлера «Шок от будущего».

35

половые различия между людьми перестанут иметь социальное и культурное значение. Более того, преодоление разрыва между продуктивными и репродуктивными ролями мужчин и женщин сделает возможным преодоление и всех иных структур подавления. Здесь чрезвычайно важно подчеркнуть, что хотя идея «биологических классов» является фундаментом в концепции Файерстоун, ее позицию нельзя отнести к традиционному биодетерминизму. Биодетерминизм основан на признании обусловленности различий в социальных ролях и статусах женщин и мужчин их естественными биологическими различиями. Употребляя понятия биологических классов, Файерстоун фактически говорит совсем о другом – о возникновении социальных классов на основе биологических различий. Ее теорию можно назвать предгендерной, ибо только неразвитый в то время понятийный аппарат не позволил ей адекватно выразить свои идеи. В то же время необходимо отметить, что резкость и односторонность позиции Файерстоун отпугнула многих женщин, которым опыт материнства приносил радость и чувство самореализации. Помимо этого, идеи Файерстоун критиковались и самими феминистками за возвеличивание рациональных мужских ценностей и отвержение женских ценностей материнства. Однако нельзя не признать, что несмотря на явный биологицизм и радикализм ее позиции, а может быть именно вследствие этого, книга сыграла значительную роль в развитии гендерной теории, поскольку идея биологических классов активно дискутировалась как сторонниками, так и оппонентами Файерстоун.

Два важнейших понятия теории радикального феминизма – патриархат и сексуальная политика – были разработаны Кейт Миллетт (Millett, 1970). Сам термин «патриархат» (производное от греческого понятия, обозначающего главу рода) использовался задолго до ее работы, в том числе и в политической теории. Многие политики и мыслители в эпоху абсолютистской монархии полагали, что природа власти короля над людьми и власти отца в семье подобны. Однако Миллетт придала этому понятию новый смысл и сделала его ключевым для анализа культуры. Механизм утверждения патриархата назван ею «сексуальной политикой», под которой она понимает такую совокупность социальной, идеологической и политической систем, в которой женщины и женское всегда подчинено мужчинам. И поскольку подчинение женщин коренится, по мнению Миллетт, в гетеросексуальной модели, где всегда господствуют мужчины, постольку сексуальные отношения по сути являются властными, или политическими отношениями (Миллетт, 1994: 149). Такая сексуальная политика детерминируется не биологическими различиями между полами, а тем, что общество конституирует феминное как вторичную сущность. Идея о том, что мужская власть над женщинами осуществляется не только и не столько на привычном и видимом уровне – в официальных институтах «высокой политики» или оплачиваемой работы, но и, прежде всего, в скрытой от глаз личной жизни, отражает принципиально иной подход Миллетт к понятию политики. Иными словами, нормативная модель власти мужчин над женщинами формируется в частной сфере, а затем распространяется на всю систему отношений между ними. Такое нетрадиционное понимание политики, согласно которому личностная жизнь является сферой приложения власти и подавления, легло в основу самого популярного лозунга радикального феминизма — «Личное есть политическое».

Государство и публичная сфера

В отличие от большинства традиционных политических теорий радикальный феминизм не рассматривает государство и государственную власть как центр политической системы. Государство, с их точки зрения, это лишь одно из проявлений патриархатной власти и лишь один из инструментов мужского контроля над женщинами. По мнению радикалок, не имеет значения, как много законов принято или

36

как много женщин участвуют в общественной сфере, потому что именно государство отражает, продвигает, поддерживает гендерную иерархию и ответственно за нее. Радикалки отвергают либеральное представление о том, что государство является нейтральным арбитром. Они утверждают, что независимо от того, насколько активно сами государства выступают за формальное равенство прав, фактически они поддерживают субординацию женщин. Причина этого в том, что в условиях патриархата государство само базируется на маскулинной власти и реализует интересы мужчин, поэтому женщины не могут рассчитывать на его помощь. Законодательство в «мужском» государстве может придавать статус законности угнетению женщин или просто маскировать их дискриминацию посредством формального равенства

(MacKinnon, 1982: 117).

Редкие примеры успешности женщин в либеральном государстве объясняются радикальными авторами тем обстоятельством, что такие женщины вынужденно приняли нормы и дискурс бюрократии, которая фундаментально основана на иерархии и неравенстве (Elshtain, 1881; Ferguson, 1984; MacKinnon, 1982). Эльштайн и Фергюсон утверждают, что женщины, которые включились в бюрократическое государство, сделали это ценой отказа от своей женской сущности, проистекающей из опыта заботы о других. По мнению этих авторов, исключение женщин из системы государственной власти – это скорее симптом, чем причина гендерного неравенства.

Ранние радикалки отвергали традиционные политические стратегии и программы либерального феминизма, направленные на проведение законодательных реформ для достижения равноправия. Для них существовала только одна возможность реального освобождения – уход из «мужского мира насилия» и создание изолированного «женского пространства» (женской культуры). В 70-е годы появились женские кооперативы, коммуны, клиники, клубы, шелтеры (т.е. убежища для подвергающихся насилию женщин), развивались «женские культурные проекты» – феминистская литература, кинематограф, живопись. Однако со временем культурный сепаратизм начал оцениваться многими феминистками (в том числе и радикальными) как утопия и политический тупик. Во-первых, довольно скоро стало ясно, что создание «отдельной» женской культуры – это выстраивание своего рода культурного гетто, которое фактически утверждает патриархат как норму. Во-вторых, эта идея не может быть принята и поддержана большинством женщин – работающих и имеющих семью и детей. Более того, радикальная сепаратистская позиция создает немало практических трудностей и для ее адептов – например, тех лесбиянок, которые хотели бы стать матерями и воспитывать детей. Законодательное регулирование таких вопросов, как искусственное оплодотворение «в пробирке», а также опеки над такими детьми представляет собой значительные трудности и является предметом бесконечных дискуссий. Но самое, пожалуй, печальное для радикалок – это осознание того факта, что властные отношения и подавление женщин не могут быть устранены простым исключением мужчин из круга общения. Брайсон отмечает, что хотя некоторые женщины действительно нашли «эмоциональный покой в партнерстве с женщинами или в совместном ведении хозяйства, другие обнаружили, что в отношениях между женщинами тоже присутствуют и ревность, и боль, и подавление» (Брайсон, 2001: 223). Иными словами, женщины также могут подавлять женщин (в том числе и в приватной сфере), как это делают мужчины. Этот «секрет Полишинеля» стал очевиден и для радикальных сепаратисток. Постепенно идея сепаратизма отошла на второй план.

Семья и приватная сфера

Радикалки полагали, что теория и политические стратегии женского освобождения могут базироваться только на общем женском опыте приватной жизни. Главными темами радикальной феминистской теории стали брак, семья,

37

сексуальность, материнство, насилие над женщинами, мужской контроль над языком и знаниями. По утверждению Кристин Дельфи, брак – это трудовой контракт, в результате которого мужчина эксплуатирует женский труд и становится хозяином. «Как группа, фактически в любое время подчиненная этим производственным отношениям, женщины составляют класс; как категория людей, рождением определенная стать членом этого класса, они составляют касту» – писала Дельфи (Delphy, 1984: 35). Ей вторит Джулиет Митчелл, называя «супружество садистской формой эксплуатации» (Mitchel, 1971: 108). Профессор социологии Джесси Бернард, написавшая книгу «Будущее брака» (Bernard, 1972), также полагает, что традиционный брак устарел и ему на смену должны придти новые формы отношений. Брак и семья являются основными институтами патриархата и угнетения женщин (Миллетт, 1994: 155). Семья, считают радикалки, представляет собой вовсе не «естественное устройство», а общественный институт, в котором мужчины проявляют свою сексуальную власть и эксплуатируют женский труд. Помимо этого, семья воспроизводит традиционную гендерную иерархию, а подрастающее поколение в ходе социализации усваивает гендерные нормы и стереотипы (Бернард и проч.).

Тема репродуктивных способностей женщин также стала одной из центральных в радикальном феминизме. Вслед за С. Файерстоун эту тему стала развивать Энн Оукли. Анализируя на основе результатов нескольких социологических исследований (Oakley, 1974; Oakley, 1976) "миф о материнстве", Оукли выделила три его составляющие: детям якобы нужна биологическая, а не социальная мать; дети, особенно маленькие, нуждаются в том, чтобы именно мать (а не отец) целиком и полностью посвящала себя заботам о них; ребенку нужен один ухаживающий, а не множество. Вывод, к которому пришла Оукли, заключается в том, что материнство является не столько биологическим событием, сколько культурным конструктом, служащим подавлению женщин. По ее мнению, многие женщины, которые были бы счастливы без детей, становятся матерями (и часто несчастными) только из-за опасений получить ярлык неудачниц или даже ненормальных. А те женщины, которые следуют идеологии предназначения, вынуждены быть матерями 24 часа в сутки и единолично нести ответственность за детей, что тоже делает их несчастными. Неудивительно, говорит Оукли, что так много матерей несчастливы, и эта ситуация усугубляется сознанием того, что неудача и несчастье в материнстве воспринимается женщинами как личностная катастрофа, как провал.

Адриена Рич попыталась избежать крайностей, характерных для теории Файерстоун, и проанализировала материнство как личный опыт и социальный институт (Rich, 1977). Она показала, что если в личностном плане материнство может приносить удовольствие и радость, то социальный институт материнства налагает на женщину слишком много ответственности и ограничений, что приводит к стрессам. Результатом работ Оукли и Рич стало переосмысление в теории радикального феминизма личного опыта материнства, связанного с самоотверженной заботой о детях. Материнство стало оцениваться как проявление особой системы женских ценностей и близости к природе (Griffin, 1984). Очевидно, что в попытках изменить традиционную гендерную систему, недооценивающую женщин и принижающую (по сравнению с публичной сферой) материнство, радикалки впали в другую крайность. Они стали оценивать потенциальную способность женщин к материнству как «источник силы» (Брайсон, 2001: 217). Более важно отметить другой недостаток этой позиции: для радикальных феминисток материнство выступает синонимом родительства. Отцовство как социальный институт ими либо не рассматривается, либо оценивается отрицательно (как роль «патриарха» в семье). Таким образом, репродуктивные роли и родительство соотносятся только с женщинами, что фактически закрепляет традиционную гендерную дихотомию феминного и

38

маскулинного. Иными словами, радикалки фактически остаются в плену тех гендерных стереотипов, с которыми борются.

Обсуждение социальных и биологических аспектов материнства вызвало интерес к скрытой ранее теме сексуальности женщин. Радикалки настаивают, что женщины не станут равными с мужчинами в политической, экономической и социальной сфере до тех пор, пока они не будут полностью равноправными и в сексуальных отношениях. Основанием этого утверждения выступает идея о том, что именно из нормы активности мужчин и пассивности женщин в сексуальных отношениях выросла целостная социальная система мужского доминирования. Для изменения этой ситуации необходимы как личные усилия, так и изменение государственной политики, поскольку, считают радикалки, до сих пор государство представляет собой главнейший механизм мужского контроля над женской сексуальностью. Яркими примерами могут служить запрет со стороны государства на аборты и контрацепцию для женщин; стимулирование их экономическими и социальными санкциями к рождению возможно большего числа детей. Радикальные теоретики пишут о том, что сексуальность в том виде, как она существует сегодня, не является чисто природным явлением, а оказывается связанной с собственностью и отмечена контролем мужчин над репродуктивной способностью женщин. Иными словами, сексуальность – это также социокультурный конструкт, созданный патриархатной культурой, и пронизанный подавлением и подчинением женщин (примерами этого являются двойной моральный стандарт, насилие, порнография и проституция). В этом контексте любовь и сексуальные отношения между мужчинами и женщинами не могут быть равноправными. Поэтому радикальные феминистки настаивают на освобождении женской сексуальности из-под мужского контроля, на свободе самовыражения в этой сфере и на праве женщин самим контролировать свое тело в отношении беременностей и деторождения.

Сущность женщины и особый женский опыт

Пытаясь разрешить проблему инаковости женщин, их отличия от мужчин в традиционной культуре, некоторые радикальные теоретики приходят к выводу о том, что хотя женщины и отличаются от мужчин, но - в лучшую сторону. Защищая женщин от унижения и недооценки женских качеств в патриархатной культуре, радикальные феминистки стали акцентировать позитивные стороны женщин, например, их заботливость и внимательность по отношению к детям, мужьям, родственникам, друзьям. Понятно, что эти свойства традиционно приписывались женщинам. Однако в прошлом эти черты недооценивались в западной культуре, поскольку доминантными ценностями в обществе считались так называемая объективность, рациональность, независимость, активность, а проще говоря – агрессивность и эгоцентризм (Miller, 1976: 19). Постепенно в работах теоретиков радикального феминизма миролюбие, заботливость и самоотверженность стали определяться как особые «женские ценности», проистекающие из сущности женщин, или даже как «особая женская культура». Доказывая этот тезис, радикалки обращаются к анализу таких феноменов,

как материнство (Chodorow, 1978; Dinnerstain, 1977; Rich, 1977), духовность (King, 1989), язык (Daly, 1978; Spender, 1980), мораль (Gilligan, 1982), искусство (Chicago, 1993), насилие и порнография в отношении женщин (Dworkin, 1981; MacKinnon, 1982),женское движение за мир и в защиту экологии (Junor, 1996; Roseneil, 1995).

Особое распространение среди феминисток получил лозунг “женское – это превосходное” (по отношению к «мужскому»). Мнения об источниках этого превосходства слегка различались в нюансах, но в основном сводились к рассуждениям о связи женщины через материнство с природой, что, как считали радикалки, само по себе порождает их миролюбие и заботливость о других. Иногда свойственная женщинам способность сочувствовать другим людям выводилась из особого опыта

39

социализации, когда именно подчинение женщин развивает в них сопереживательность. И именно это, с точки зрения теоретиков радикального феминизма, является истинной и уникальной сущностью женщин как группы. Убеждение в том, что природа женщин и мужчин принципиально различна, с неизбежностью привело радикальных феминисток к введению понятия «Женщина», отражающего ее особую универсальную и трансисторическую сущность (essence). Эта категория аттрибутировала определенные позитивные качества женщине/женщинам как особому типу человеческих существ. На некоторое время категория Женщина стала центральной для радикального феминизма. Вслед за этим было сформировано понятие универсального «женского опыта» угнетения, который ранее замалчивался.

Феминистская эпистемология

Феминистки решили преодолеть игнорирование женского опыта в процессе познания. Для этой цели они попытались включить Женщину как объект исследования в различные научные дисциплины, и, прежде всего, – в социальную теорию. Однако вскоре стало ясно, что эта задача невыполнима. Теоретики радикального феминизма пришли к выводу, что «исключение женщин» (то есть своеобразное «вынесение за скобки» того, что считается «женской особостью») является фундаментальным структурирующим принципом и ключевой предпосылкой патриархатного дискурса. В таком дискурсе фактически нет места для женщин и феминного. Женщины могут быть включены в патриархатный дискурс только как «дубликат» мужчины. Для радикального феминизма, настаивающего на ценности особой женской сущности, это было неприемлемо, и поэтому его теоретики начинают критиковать традиционную социальную науку как форму познания мира. Прежде всего, оспаривается утверждение о том, что наука строится на принципах объективности, рациональности и нейтральности. История науки, по мнению феминисток, дает не один пример того, как научные положения использовались для рационализации, оправдания и придания «естественного статуса» доминирующим идеологиям. В действительности ученые не более защищены от политических и культурных влияний, чем все другие люди

(Feminist Approaches, 1986: 29).

Необходимо отметить, что антирационализм и антисциентизм феминизма вполне соотносится с интеллектуальными идеями ХХ века. Кризис рациональности (то есть картезианской линии в философии) обсуждается многими авторами. Само противоречие между сциентизмом и антисциентизмом рассматривается как фундаментальное для философии ХХ века (Киссель, 1974; Мамардашвили, 1984, 1993; Соловьев, 1992). Общая критика современной науки феминистскими авторами совпадает с теми характеристиками, какими наделяют современную науку различные философские, историко-культурные или методологические направления. Еще теоретики Франкфуртской школы указывали на связь между принципами, провозглашаемыми современной теорией научного познания, и негативными последствиями научно-технического прогресса, разрушением природной среды обитания, гипертрофией техницизма и дегуманизацией социума. Феминистские критики, присоединяясь к этим воззрениям, связывают их с идеей чрезмерной маскулинизации науки и техники, сближают экологические и антисциентистские движения с программами феминизма. Одной из точек пересечения этих теорий является идея о том, что наука несет на себе следы глубокой социальной, политической и идеологической расколотости нашей цивилизации, разобщенной расовыми, классовыми, межгосударственными и политическими различиями. Эти следствия обнаруживаются в институциональных, теоретических, концептуальных, ценностных и практически-исследовательских структурах науки. Феминистские аргументы, направленные против дегуманизации научного труда или против мнимой

40

социокультурной или идеологической "нейтральности" науки, также во многом пересекаются с аналогичными аргументами современных социологов науки4. Феминистские теоретики подчеркивают, что маскулинизация науки имеет некоторые архетипические основания: "метафора пола передает отношение между духом и природой. Дух – мужчина, природа – женщина, а познание возникло как некий акт агрессивного обладания: пассивная природа подвергается вопрошанию, раскрытию, человек проникает в ее глубины и подчиняет ее себе, чтобы выведать ее тайны… Приравнивание человека познающему духу в его мужском воплощении, а природы – женщине с ее подчиненным отношением было и остается непрерывной темой западной культуры" (Feminist Approaches, 1986: 44).

От общей критики науки теоретики феминизма перешли к разработке новой эпистемологии социального познания, нацеленной на понимание причин исключения женского опыта из процесса познания, и способов последующего включения его в структуру знания. Речь идет о трансформации механизмов, посредством которых господствующая гендерная идеология воздействует на познающего и через него – на результат познания (Alcoff and Potter, 1993). Базисные положения новой эпистемологии касаются переосмысления традиционных представлений о субъекте и объекте познания. Феминистские теоретики доказывают, что не существует некоего абстрактного субъекта познания, стоящего на рациональной, объективной и универсальной позиции. В европейской науке таким якобы абстрактным познающим субъектом всегда был мужчина, причем такой, который занимал господствующие социальные позиции. Познание с позиций женщин никогда не было представлено. Более того, женщины не были не только субъектом, но и объектом познания. Как показывает анализ методологии различных социальных и гуманитарных наук, женщины и их опыт фактически исключены из исследовательского поля – под видом изучения homo sapiens социальные и научные дисциплины чаще всего рассматривали человека-мужчину (Feminist Thought, 1988: 1-15; 173-181). С позиции феминисток, женщины не являются пассивным объектом, о котором традиционная наука иногда производила «объективные» знания, НО производят собственные знания.

В феминистской эпистемологии женщины становятся как субъектом, так и объектом познания. Однако, занимая позицию субъекта, феминистки не производят знание так, как будто они мужчины или как будто производство знаний не испытывает влияния гендерной идеологии. И дело не только в том, что женщины пытаются преодолеть сексистские стереотипы и установки. Важным моментом, с точки зрения феминизма, является властный характер отношений субъекта и объекта познания в традиционной эпистемологии: познающий субъект оттесняет на исследовательскую обочину и маргинализует все не важное и не значимое с его точки зрения, тем самым выстраивая картину мира по «своей мерке» (Здравомыслова и Темкина, 2001: 182). Именно поэтому для некоторых радикальных феминисток важнейшей теоретической задачей является утверждение женственности как эпистемологической позиции. Это означает, что когда женщина становится познающим субъектом, она ставит под вопрос традиционные теории, методы, процедуры и открыто переосмысливает их со своей «женской позиции». Таковы взгляды сторонниц так называемой «феминистской точки зрения» (“feminist standpoint”), которую разрабатывали в 80-е годы ХХ века Сандра

4 Например, эпистемологи развивающихся стран Африки, Индии, Китая видят в современной науке следы колониализма, расизма, буржуазности, идеи доминирования европейских наций и т.п. Многие методологи науки из развивающихся стран указывают на беспочвенность притязаний европейской науки выступать от имени науки в целом. Они подчеркивают, что идеология, свойственная европейской науке и состоящая в оценке успешности познания по степени овладения природными силами и ресурсами, в настоящее время обнаруживает свое явное банкротство. Существуют и иные культурные традиции, направленные на максимальную гармонизацию отношений человека к природе, на процессы воспроизводства земных ресурсов во имя жизни будущих поколений (Feminist approaches, 1986: 50-51).

41

Хардинг, Мэрил Хинтикка, Нэнси Хартсок (Harding and Hintikka, 1983; Hartsock, 1983; Harding,1987), а позже - Дороти Смит (Smith, 1990).

Как видим, позитивная часть программы по созданию феминистской эпистемологии предполагает обращение к категории женского опыта, который прежде всего должен стать «объектом изучения». Но помимо этого, необходимо использовать в процессе познания мира навыки и качества, полученные в результате опыта угнетения. Феминистские исследователи стали уделять особенное внимание практикам исключения, замалчивания и маргинализации социальных групп и их опытов. В попытках внедрить и легитимизировать познание с женской перспективы, некоторые феминистки стали развивать новую терминологию – например, Gyn/Ecology Мэри Дэйли (Daly, 1991). Другие пытались утвердить в социальных науках формы феминистского познания, основанные на специфике женской позиции, социального статуса и политических условий. Так, Алкофф и Поттер утверждают, что термин «феминистская эпистемология» относится к формам познания, лежащим за пределами традиционной философии, таким, как «женский способ познания» или «женский опыт» или «женское знание» (Alcoff and Potter, 1993; Belenky, 1986). К сожалению,

позитивная часть попыток создания феминистской эпистемологии пока не столь эффективно представлена, как критические работы.

Дискуссия о понятиях «женщина» и «женский опыт»

Введение этих понятий позволило теоретикам радикального феминизма поновому взглянуть на некоторые традиционные ситуации, однако вызвало критику как внутри этого течения, так и особенно – со стороны представителей других направлений феминизма. Либеральные феминистки, выступая против концептов "женщина" и "женский опыт", повторяли свой традиционный аргумент: идеология различий может использоваться для принижения женщин. Социалистические феминистки и представительницы «черного феминизма» (а также и других «феминизмов с национальной окраской») настаивали на том, что при таком подходе игнорируются существенные различия между самим женщинами. Они справедливо подчеркивали, что женщины как группа далеко не однородны – они имеют разный социальный статус, разную расовую и этническую принадлежность, что значительно влияет на их жизненный опыт. Постмодернистские феминистки также возражали против введения универсального понятия “женщина”, потому что считали его социальным конструктом, представляющим то, чем женщина должна быть с мужской точки зрения

(Alcoff, 1988: 430).

Но критика в адрес эссенциализма вовсе не означает, что феминистки отказались от исследования природы “женского”. В конце ХХ века эта тема стала довольно популярной в дискуссиях о концепции равенства в итальянском феминизме. Итальянские феминистки утверждают, что так называемое отличие женщин создано мужчинами в целях подчинения женщин своим интересам, хотя иногда и маскируется гендерной нейтральностью отношений. Для того чтобы преодолеть эту ситуацию, необходимо попытаться по-новому («автономно») понять различия полов (Beyond Equality and Difference, 1992). В поисках этого «автономного» (то есть независимого от мужской точки зрения) различия полов, которое не было бы «адаптировано для нужд маскулинности», итальянские феминистки сосредоточили свое внимание на темах материнства, женского тела, языка и субъективности. Однако итальянских феминисток вовсе не интересует сущность женского начала. Они считают, что мы ничего не можем знать о внутренней сущности женщины, поскольку не можем ее рассматривать за рамками прошлых и нынешних условий ее существования. Мы можем только знать, чем женскость (womenhood) отличается от маскулинности, как она подчиняется и формируется маскулинностью. Таким образом, пока женщины сами не определят поле