Эмилия бронте
ГРОЗОВОЙ ПЕРЕВАЛ:
Эрншо (=Грозовой Перевал) VS Линтоны (=Мыза Скворцов)
мистер Локвуд – решил отдохнуть от суеты лондонского света и модных курортов; на некоторое время поселился в деревенской глуши (Мызу Скворцов) и узнал жуткую историю; через год вновь посетил этот «курорт»;
Джозеф – старый ворчливый слуга;
миссис Дин – экономка; оказалась не только прекрасной рассказчицей, но также и непосредственной свидетельницей драматичных событий, из которых слагалась история семейств Эрншо и Линтонов и их злого гения — Хитклифа.
сквайр Хитклиф – «человек с душою волка»; владелец Скворцов и Грозового Перевала и единственный сосед Локвуда;джентльмен по одежде и манерам, обликом Хитклиф был чистый цыган; история: найденыш; всячески тиранил Хиндли, но сдружился с Кэтрин; когда старик Эрншо умер, жил в усадьбе на положении простого работника под началом Хиндли; не был принят Линтонами; поклялся отомстить Эдгару Линтону за «отбой» Катрины; после свадьбы Катрин с Эдгаром исчез, а в один прекрасный момент нарисовался, будучи мужчиной в полном расцвете сил; итоги смотри внизу;
Кэтрин (младшая) Хитклиф – юная, очаровательная, но какая-то чрезмерно резкая и полная ко всем нескрываемого презрения; типа невестка хозяина, а в реале – дочь Кэтрин-страшей и Эдгара Линтона;
Кэтрин (страшая) Эрншо-Линтон – дочь мистера Эрншо; в детстве дружила с Хитклифом, но потом познакомилась с благородным Эдгаром – и понеслось…; после возвращения Хитклифа опять воспылала к нему любовью; умерла, родив Хитклифу дочку;
Хиндли Эрншо – старший сын мистера Эрншо; после смерти отца, став Хозяином Перевала, сразу же отыгрался на Хитклифе; после смети жены забухал; после возвращения Хитклифа отдал последнему закладную на Грозовой Перевал; сгорел от пьянства;
Гэртон Эрншо (это имя Локвуд видел выбитым рядом с датой «1500» над входом в усадьбу) – сын Хиндли Эрншо; деревенского вида малый, немногим старше Кэтрин; остался без наследства по вине папаши-бухаря; он здесь и не слуга, и не хозяйский сын;
Эдгар Линтон – сын старика Линтона, муж Катрины, слюнтяй; через 13 лет после бегства Изабеллы в Лондон привез Линтона Хитклифа-младшего домой, в Скворцы;
Изабелла Линтон – дочь старика Линтона; наследница Мызы Скворцов; влюбилась в Хитиклифа по его возвращении, стала его женой; объект мести Хитклифа; не вытерпела унижений и бежала в Лондон, где родила сына, и через 13 лет умерла;
Линтон Хитклиф – дьявольское отродье, сын высокомерного «волка»-Хитклифа и истеричной Изабеллы Линтон;
ИТОГ: 1) смерть Эдгара Линтона, то есть все наследство переходит к Кэти-младшей; 2) дикий Гэртон Эрншо стал мужем Кэти-младшей, то есть Грозовой Перевал и Мыза Скворцов объединились; 3) у «волка»-Хитклифа сдвинулся шифер, и он сдох.
1801. Я только что вернулся от своего хозяина – единственного соседа, который будет мне здесь докучать.
– Мистер Хитклиф? – спросил я. В ответ он молча кивнул. – Мистер Локвуд, ваш новый жилец, сэр. Почел за честь выразить вам свою надежду, что я не причинил вам беспокойства, так настойчиво добиваясь позволения поселиться на Мысе Скворцов: я слышал вчера, что у вас были некоторые колебания...
Грозовой Перевал – так именуется жилище мистера Хитклифа. Эпитет "грозовой" указывает на те атмосферные явления, от ярости которых дом, стоящий на юру, нисколько не защищен в непогоду. К счастью, архитектор был предусмотрителен и строил прочно: узкие окна ушли глубоко в стену, а углы защищены большими каменными выступами. В хаотическом сплетении облезлых гриффонов и бесстыдных мальчуганов я разобрал дату "1500" и имя "Гэртон Эрншо".
– Оставьте лучше собаку. К баловству не приучена – не для того держим. – Затем, шагнув к боковой двери, он кликнул еще раз: - Джозеф!
Я ее отбросил и подвинул стол, спеша загородиться от нее. Этим я всполошил всю свору: полдюжины четвероногих дьяволов всех возрастов и размеров выползли из потайных своих логовищ.
- Миссис Хитклиф приходится мне невесткой, - сказал Хитклиф. При этих словах он метнул странный взгляд в ее сторону – взгляд ненависти.
- Не везет вам с догадками, сэр, - проговорил хозяин, - ни один из нас не имеет счастья обладать вашей доброй феей; ее супруг умер. Я сказал, что она моя невестка; значит, она была замужем за моим сыном.
- Меня зовут Гэртон Эрншо, - рявкнул юноша, - и советую вам уважать это имя!
Слишком сам ошеломленный для расспросов, я запер дверь и огляделся, ища кровать. Всю обстановку составляли стул, комод и большой дубовый ларь. На подоконнике, где я установил свечу, лежала в одном углу стопка тронутых плесенью книг; и весь он был покрыт надписями, нацарапанными по краске. Впрочем, эти надписи, сделанные то крупными, то мелкими буквами, сводились к повторению одного лишь имени: Кэтрин Эрншо, иногда сменявшегося на Кэтрин Хитклиф и затем на Кэтрин Линтон. Бедный Хитклиф! Хиндли называет его бродягой и больше не позволяет ему сидеть с нами и с нами есть; и он говорит, что я не должна с ним играть, и грозится выкинуть его из дому, если мы ослушаемся. Он все время ругает нашего отца (как он смеет!), что тот давал Хитклифу слишком много воли, и клянется "поставить мальчишку на место".
- А кто такой этот Эрншо, Гэртон Эрншо, который проживает с мистером Хитклифом? Они родственники?
– Нет, он племянник покойной миссис Линтон.
– Значит, двоюродный брат молодой хозяйки?
– Да. И муж ее тоже приходился ей двоюродным братом: один с материнской стороны, другой с отцовской. Хитклиф был женат на сестре мистера Линтона.
– Я видел, на Грозовом Перевале над главной дверью дома вырезано: "Эрншо". Это старинный род?
– Очень старинный, сэр; и Гэртон последний у них в семье, как мисс Кэти у нас, то есть у Линтонов.
Мы обступили хозяина, и я, заглядывая через голову мисс Кэти, увидела грязного черноволосого оборвыша. Мальчик был не так уж мал – он умел и ходить и говорить; с лица он выглядел старше Кэтрин; а все же, когда его поставили на ноги, он только озирался вокруг и повторял какую-то тарабарщину, которую никто не понимал. Хозяин нашел ребенка умирающим от голода, бездомным и почти совсем окоченевшим на одной из улиц Ливерпуля; там он его и подобрал и стал расспрашивать, чей он. Ни одна душа, сказал он, не знала, чей это ребенок, а так как времени и денег осталось в обрез, он рассудил, что лучше взять малыша сразу же домой, чем тратиться понапрасну в чужом городе; бросить ребенка без всякой помощи он не пожелал. Так Хитклиф вступил в семью. Мальчика окрестили Хитклифом: это было имя их сына, который умер в младенчестве, и так оно с тех пор и служило найденышу и за имя и за фамилию. Мисс Кэти и Хитклиф были теперь неразлучны, но Хиндли его ненавидел. И, сказать по правде, я тоже; мы его мучили и обходились с ним прямо-таки бессовестно, потому что я была неразумна и не сознавала своей неправоты, а госпожа ни разу ни одним словечком не вступилась за приемыша, когда его обижали у нее на глазах.
Мальчик с самого начала внес в дом дух раздора; а когда не стало миссис Эрншо (она не прожила и двух лет после появления у нас найденыша), молодой господин научился видеть в своем отце скорее притеснителя, чем друга, а в Хитклифе – узурпатора, отнявшего у него родительскую любовь и посягавшего на его права; и он все больше ожесточался, размышляя о своих обидах.
Мистер Хиндли приехал домой на похороны и привез с собой жену.
- Ох, да какой же ты чумазый, сердитый! – закричала она, – и какой... какой ты смешной и угрюмый! Но это оттого, что я привыкла к Линтонам, к Эдгару и Изабелле. Ты что же это, Хитклиф, забыл меня?
Маленького Гэртона передали в мои руки. Мистер Эрншо, видя, что мальчик здоров и никогда не плачет, был вполне доволен - поскольку дело касалось младенца. Но в горе своем он был безутешен: скорбь его была не из таких, что изливаются в жалобах. Он не плакал и не молился – он ругался и кощунствовал: клял бога и людей и предавался необузданным забавам, чтоб рассеяться. Слуги не могли долго сносить его тиранство и бесчинства: Джозеф да я – только мы двое не ушли. У меня недостало сердца бросить своего питомца; и потом, знаете, я ведь была хозяину молочной сестрой и легче извиняла его поведение, чем посторонний человек. А Джозеф остался, потому что ему нравилось куражиться над арендаторами и работниками; и еще потому, что в этом он видит свое призвание: быть там, где творится много зла, - чтобы было чем попрекать.
Хитклиф с наслаждением следил, как Хиндли безнадежно опускается; как с каждым днем крепнет за ним слава до дикости угрюмого, лютого человека. Кэтрин отличалась удивительным постоянством в старых привязанностях: даже Хитклиф неизменно сохранял свою власть над ее чувствами, и молодой Линтон при всех его преимуществах не смог произвести такое же глубокое впечатление. Он и был моим покойным господином.
Он вошел, извергая такую ругань, что слушать страшно; и поймал меня на месте, когда я запихивала его сына в кухонный шкаф. Гэртон испытывал спасительный ужас перед проявлениями его животной любви или бешеной ярости
Выйти за Хитклифа значило бы опуститься до него. Он никогда и не узнает, как я его люблю! И люблю не потому, что он красив, Нелли, а потому, что он больше я, чем я сама. Из чего бы ни были сотворены наши души, его душа и моя – одно; а душа Линтона так отлична от наших, как лунный луч от молнии.
- Это он знает, мне кажется, не хуже вашего, и если его выбор упал на вас, он будет самым несчастным человеком на земле. Когда вы станете госпожой Линтон, он потеряет и друга, и любимую, и все…
Никому из нас не хотелось заводить речь об исчезновении Хитклифа, пока можно было об этом молчать.
Их счастье кончилось, когда обстоятельства заставили каждого почувствовать, что его интересы для другого не самое главное.
Мистер Эрншо его пригласил! И он наведался к мистеру Эрншо! Я взвешивала эти слова, когда он ушел. Не лицемерит ли он, не явился ли в наши края, чтобы под маской дружбы чинить зло? Я мучительно раздумывала: предчувствие мне говорило, что появление Хитклифа – не к добру.
Хитклиф сперва навещал Скворцы осторожно: он как будто проверял, насколько терпимо относится владелец к его вторжению. Кэтрин тоже благоразумно сдерживала свою радость, когда принимала его; и он постепенно утвердился в правах желанного гостя. Он в большой мере сохранил выдержку.
У Изабеллы Линтон возникло внезапное и неодолимое влечение к гостю, допущенному в дом. Она была в ту пору прелестной восемнадцатилетней девушкой.
Изабелла и Кэтрин сидели в библиотеке и обе враждебно молчали. Мисс была смущена давешней своей нескромностью и тем, что в порыве страсти открыла свои тайные чувства; миссис, поразмыслив, сочла себя не на шутку оскорбленной.
- Если ты думаешь, что меня можно утешить сладкими словами, ты – идиотка; если ты воображаешь, что я отказался от мести, ты очень скоро убедишься в обратном! А пока благодарю тебя, что ты открыла мне тайну своей золовки: даю слово, я воспользуюсь этим, как надо. А ты держись в стороне!
- Кэтрин больше не должна разговаривать с этим низким негодяем – довольно я ей потакал.
- Ты полагаешь, я уйду, когда у меня все внутри горит от его удара! – взревел Хитклиф. – Клянусь всеми чертями, нет! Я его раздавлю, как пустой орех, прежде чем оставлю этот дом! Я должен сейчас же поколотить его, или я когда-нибудь его убью; дай же мне до него добраться, если тебе дорога его жизнь.
- Кэтрин пришла в ярость, и у нее сделался припадок. Так по крайней мере уверяет она сама, - в разгаре спора она убежала и заперлась. Потом она отказывалась от пищи, а сейчас то бредит, то впадает в дремоту. Окружающих узнает, но мозг ее полон всяких странных и обманчивых видений.
Когда я поднялась в спальню Изабеллы, мои подозрения подтвердились: комната была пуста. Подоспей я двумя часами раньше, болезнь миссис Линтон, вероятно, удержала бы девицу от опрометчивого шага.
Недель через шесть после своего отъезда мисс Изабелла прислала брату короткое письмо, извещавшее, что она сочеталась браком с Хитклифом.
Я пошла к господину и сообщила ему, что его сестра поселилась на Перевале и что она мне написала, выражая сожаление о болезни миссис Линтон и горячее желание видеть брата; она молит, чтоб он поскорее прислал ей через меня весть о прощении.
Ночью родилась Кэтрин; а через два часа роженица умерла, ни разу не придя в сознание.
Хитклиф открыл медальон и выбросил локон, подменив его своим собственным – черным. Я перевила их оба и положила вместе в медальон.
Целью ее паломничества был Пенистон-Крэг и что она без приключений добралась до Грозового Перевала, когда из ворот случилось выйти Гэртону со сворой собак, которые набросились на ее "караван". Произошла яростная битва между псами, прежде чем владельцы смогли их разнять. Так завязалось знакомство.
Письмо с черной каймой известило нас о дне возвращения господина. Изабелла умерла, и мистер Линтон написал мне, прося заказать траур для его дочери и приготовить комнату и разные удобства для юного племянника.
- Твой двоюродный брат не такой сильный и веселый, как ты, и он, не забывай, совсем недавно потерял мать. Не жди, что он сразу станет играть с тобой и бегать. И не утомляй его лишними разговорами.
- Надеюсь, вы будете добры к мальчику, мистер Хитклиф, или он недолго пробудет с вами. Не забывайте, он у вас единственное родное существо на свете – другой родни, если и есть она у вас, вы уже не узнаете.
- Я буду к нему очень добр. Я ревнив и хочу всецело властвовать над его чувствами. Мой сын – будущий хозяин вашей Мызы, и я не хочу, чтоб он помер раньше, чем я закреплю за собой право наследства. К тому же он мой: я хочу торжествовать, увидев моего отпрыска законным владельцем их поместий. Их дети будут наниматься к моему сыну обрабатывать за поденную плату землю своих отцов. Вот единственное побуждение, из-за которого я готов терпеть около себя этого щенка; я его презираю за то, каков он есть, и ненавижу его за те воспоминания, которые он оживляет.
- Цель у меня самая честная. Мой замысел в том, чтобы молодые люди влюбились друг в друга и поженились. Я поступаю великодушно в отношении вашего господина: его девчонке не на что надеяться, а, последовав моим пожеланиям, она сразу будет обеспечена – как сонаследница Линтона.
- Мистер Линтон предубежден против меня: была в нашей жизни пора, когда мы с ним жестоко рассорились – не христиански жестоко, - и если вы признаетесь ему, что заходили сюда, он раз и навсегда запретит вам нас навещать. Он считал, что я слишком беден, чтоб жениться на его сестре, и был вне себя, когда она все-таки пошла за меня: это задело его гордость, и он никогда не простит мне.
Письмо было написано и отправлено, куда надо, через деревенского парнишку, который разносил от нас молоко; но об этом я узнала много позже.
- Я не печалюсь ни о чем на свете, кроме как о папиной болезни. По сравнению с папой все остальное для меня неважно. И я никогда – никогда не сделаю и не скажу ничего, что могло бы его огорчить. Я люблю папу больше, чем себя, Эллен, и вот откуда я это знаю: я каждую ночь молюсь, чтобы я его пережила; пусть лучше я буду несчастна, чем он! Значит, я люблю его больше, чем себя.
- Очень хорошо, но вы бросили с нею и Линтона, толкнув его в трясину уныния. Он не шутил: он полюбил по-настоящему. Он умирает из-за вас; своим легкомыслием вы разбили ему сердце: не фигурально, а действительно. Хотя Гэртон полтора месяца непрестанно вышучивает его, а я пытался угрозами выбить из него эту дурь, ему с каждым днем все хуже и хуже. И он сойдет в могилу, не дождавшись лета, если вы его не излечите!
- Я была на Грозовом Перевале, Эллен, и с тех пор, как ты заболела, я туда ездила неизменно каждый день; пропустила только три вечера в самом начале и два, когда ты стала поправляться.
Наутро Кэтрин узнала, что я обманула ее доверие, и узнала кстати, что ее тайные свидания должны прекратиться. Напрасно плакала она и оскорблялась запретом и молила отца пожалеть Линтона – все, чего она добилась, было обещание отца, что он сам напишет мальчику и даст ему разрешение приходить на Мызу, когда ему угодно; но чтоб он не надеялся больше видеть Кэтрин на Грозовом Перевале.
- Но тебе стало хуже, - настаивала Кэти, - хуже, чем когда мы виделись в последний раз; ты осунулся и...
- Я устал, - перебил он поспешно. - Слишком жарко для прогулки, давай посидим. И потом по утрам у меня часто бывает недомогание, - папа говорит, это от быстрого роста.
Сидеть с нами для него не радость, а чуть ли не наказание; и она не постеснялась спросить, не хочет ли он, чтобы мы сейчас же ушли. Эти слова неожиданно пробудили Линтона от его летаргии и вызвали в нем странное оживление.
- Папа хочет женить меня на тебе. Но он знает, что дядя не позволит нам пожениться сейчас, и боится, что я умру, пока мы будем тянуть. Поэтому вы должны здесь заночевать, а утром нас поженят; и если вы все сделаете, как хочет мой отец, вы вернетесь завтра на Мызу и возьмете с собою меня. Успокойся! Тебе ничто не угрожает. Но если ты помешаешь мне... Линтон, я люблю отца больше, чем тебя!
Он умер блаженно, мистер Локвуд; да, именно так! Поцеловав ее в щеку, он прошептал:
- Я ухожу к ней. И ты, мое дорогое дитя, тоже придешь к нам!
- Мызу я думаю сдать, - ответил он, - и, понятно, я хочу, чтоб мои дети были при мне. Кроме того, эта девчонка должна платить мне услугами за свой хлеб. Я не намерен содержать ее в роскоши и безделье, когда Линтон умрет. А теперь – собирайтесь, да поскорей; и не вынуждайте меня прибегать к насильственным мерам. Из-за вашего побега со всеми его последствиями Линтон теперь - сама желчь.
Хитклиф зашел только раз показать невестке завещание Линтона. Все свое имущество и то, что было раньше движимым имуществом его жены, он отказал своему отцу. Несчастного угрозами и уговорами принудили к этому за неделю ее отсутствия, когда умирал его дядя. Землями, как несовершеннолетний, он распорядиться не мог. Однако мистер Хитклиф присвоил их по праву наследования после жены и сына - как мне думается, законно.
1802. В сентябре этого года я был приглашен на север опустошать поля одного моего друга, и, совершая путешествие к его местожительству, я неожиданно оказался в пятнадцати милях от Гиммертона.
Я добрался до Мызы засветло и постучал в дверь; все домочадцы удалились в задние пристройки, рассудил я, приметив одинокий голубой дымок, тонким завитком висевший над кухней, и не услышали стука.
- Зилла взяла расчет, и мистер Хитклиф вскоре после вашего отъезда в Лондон пожелал, чтобы я перебралась в дом и оставалась тут до вашего возвращения. Но заходите же, прошу вас. Вы пришли сейчас из Гиммертона?
- Хитклиф умер! Давно ли? – Три месяца тому назад.
Дружба, так завязавшаяся, быстро крепла; иногда происходили и короткие размолвки. Эрншо не мог по первому велению стать культурным человеком, а моя молодая госпожа не была ни философом, ни образцом терпения. Но так как у них у обоих все силы души были устремлены к одной и той же цели – потому что одна любила и желала уважать любимого, а другой любил и желал, чтоб его уважали, - они в конце концов достигли своего.
Мистер Кеннет затруднялся определить, от какой болезни умер хозяин. То обстоятельство, что он четыре дня не ел, я утаила, опасаясь, как бы это не привело к осложнениям; да к тому же я была убеждена, что он воздерживался от пищи не намеренно: это было не причиной, а следствием его странной болезни.
- Они собираются, значит, переехать на Мызу? - сказал я.
- Да, - ответила миссис Дин, - как только поженятся; свадьба у них намечена в день Нового года.
- А кто же будет жить здесь?
- Кто? Джозеф останется смотреть за домом и, может быть, возьмет к себе одного паренька. Они устроятся на кухне, а все остальное будет заперто.
Я стал искать и вскоре нашел три надгробных камня: средний из них был серым и утопал наполовину в вереске; только камень Эдгара Линтона отчасти гармонировал с ним, убранный дерном и мхом, заползшим на его подножие; камень Хитклифа был еще гол.
Я бродил вокруг могил под этим добрым небом; смотрел на мотыльков, носившихся в вереске и колокольчиках, прислушивался к мягкому дыханию ветра в траве – и дивился, как это вообразилось людям, что может быть немирным сон у тех, кто спит в этой мирной земле.