Джордж элиот

МИДЛМАРЧ (1871-1872):

Мидлмарч = Винси + Гарты + Фезерстоуны;

Мистер Брук – опекун Доротеи и Селии; «народный избранник»;

Доротея Брук-Кейсобон-Ладислав – промаявшись с бездарем Кейсобоном полжизни, проводила его в могилу, его состояние отдала на развитие больницы и вышла замуж за Уилла;

мистер Кейсобон – её муж; состоятельный священник; откинувшись, оставил состояние жене с одной обламывающей припиской (умный мужик!);

Селия Брук-Четтем;

сэр Джеймс Четтем – её муж; молодой баронет;

Уилл Ладислав – бедный дальний родственни­к мистера Кейсобона; стал редактором в частной газете мистера Брука; залез в политику, где вполне удачно реализовался;

Мистер Булстрод – банкир, на деньги которого построили больницу в Мидлмарче; купил поместье Фезерстоуна (продавец – Джошуа Ригг); помог деньгами Лидгейту;

Доктор Лидгейт – заведовал больницей Мидлмарча; умный, честный и бескорыстный;

Фред Винси – молодой повеса-должник; пытался получить сан священника, но болтался без дела и стал помощником Кэлеба-управляющего; ;

Розамунда Винси – его сестра; стала женой Лидгейта; выкидыш; пилит мужа по чем свет;

Мэри Гарт-Винси – невеста Фреда; работала экономкой в доме Фезерстоуна; спасла его от долгов, стала его женой и помощницей; трое детей в браке;

Кэлеб Гарт – её отец; небогатый землемер, но выступил поручителем за Фреда, погасив все его долги; стал управляющим в одном из поместий Брука;

Джошуа Ригг – внебрачный сын старика Фезерстоуна, оставившего ему все наследство;

Сара – падчерица Булстрода; была обворована Булстродом, бежала в Америку, там родила от поляка по фамилии Ладислав сына (Уилл Ладислав);

Рафлс – выложил всё и всем про старые грехи Булстрода; умер передоза опия;

Эмерсон

ДОВЕРИЕ К СЕБЕ:

Верить собственной своей мысли, верить, что истинное для тебя, для твоего сердца истинно и для всех людей, – вот в чем гений. В каждом слове гения мы распоз­наем упущенные нами мысли; они возвращаются к нам в ореоле холодного величия.

Верь себе! Нет сердца, которое не откликнулось бы на зов этой струны. Прими то место, которое было найдено для тебя божественным провидением, прими общество своих современников и связь событий.

Мы – взрослые мужи, и нам следует принять ту же трансцендентную судь­бу; и станем мы не нищими духом, не калеками, забивши­мися в защищенный от ветров уголок, не трусами, панически страшащимися потрясений, но проводниками человечества, его спасителями и благодетелями, подчи­нившими себя Всемогущему и вступившими в бой против Хаоса и Тьмы.

Присмотритесь к детям, младенцам, даже животным, взгляните, как они себя держат. Им неве­домо смятение духа, они неспособны подавить в себе то или иное чувство лишь потому, что изобретенная нами арифме­тика наперед вычислила, какие препятствия предстоит нам преодолеть на пути к цели.

Достоин восхищения тот, кто в состоянии избежать каких бы то ни было пристрастий, тот, кто, уже понаблюдав людей, способен и дальше наблюдать их как человек бес­страстный, непредубежденный, неподкупный, не ведаю­щий страха.

Общество – это акционерная компания, где держатели акций, чтобы надежнее обеспечить кусок хлеба каждому пайщику, согласились пожертвовать для этого свободой и культурой – и собственной, и тех, ради кого они стара­ются. Несамостоятельность духа – здесь добродетель, на которую самый большой спрос, а доверие к себе – предмет отвращения. Общество не любит правды и творчества; оно предпочитает им ничего не значащие слова и условности.

Я живу, чтобы жить, а не для того, чтобы являть собой некое зрелище. Мне не нужно, чтобы моя жизнь была блестящей и разнообразной; куда существен­нее, чтобы я жил, как велит душа, вел жизнь спокойную – и пусть она не будет блестящей в глазах всех, я не огорчусь. Я хочу, чтобы это была здоровая, радостная жизнь, без диеты и кровопусканий.

Человек, пораженный духом несамостоятельности, не прав не в отдельных частностях, а во всем.

Для человека с твердыми убежде­ниями и знающего свет не составляет большого труда сохранять спокойствие, когда просвещенное сословие осыпает его бранью. Это брань с оглядкой, брань осторожная; люди, изрыгающие ее, сами весьма уязвимы и потому не слишком храбры.

Другое, что мешает нам довериться себе, – это страх оказаться в противоречии с самим собой, порабощенность тем, что мы раньше делали и говорили; ведь судить о нас могут лишь по совершенным нами поступкам, а когда мнение о нас уже сложилось, нам очень не хочется его опровергать.

Говори, не колеблясь, то, что ты сегодня думаешь, а завтра, не ведая колебаний, говори, что будешь думать в этот день. Пифа­гора не понимали, как и Иисуса, и Лютера, и Ко­перника, и Ньютона, как и всех мудрых и чистых душою, каких знала история. Выть великим – значит быть непонятым.

Я призываю всех подняться против прилизанной посред­ственности и отвратительного довольства своей эпохой; я призываю бросить в лицо общепринятому, в лицо про­мышленникам и чиновникам важнейшую истину, которой научила нас история: повсюду, где трудится человек, сози­дает великий Мыслитель и Творец, и он берет на себя всю ответственность за свое время; подлинный человек – центр всех вещей – принадлежит также иным временам и иным краям.

Человек должен быть столь велик, что любые обстоятель­ства окажутся не имеющими значения. Всякий подлинный человек – это первопричина, это страна, это эпоха; ему необходимы неисчислимые величины, пространство, время, чтобы осуществить свое предназначение.

Так пусть же человек осознает свою ценность и подчи­нит себе все обстоятельства. Пусть в мире, который суще­ствует для него, он научится смотреть открыто и брать причитающееся ему честно.

И если обычные люди научатся поступать, руководствуясь своими собственными взглядами, сияние будет окружать не действия монархов, а действия всех благородных людей. Если человек живет вместе с богом, голос его будет столь же чистым, как лепетанье ручья или шелест волнующейся нивы.

Оставь думать об опыте и примере других. Ты идешь не к человеку, ты идешь от человека.

Будем же больше доверять себе: это должно привести к перевороту во всей деятельности, во всех взаимоотношениях людей, в их вере, образовании, целях, которые они перед собой ставят, их образе жизни и знакомствах, их отношении к собственности, в философ­ских воззрениях.

1. Какие молитвы возносят люди! То, что они называют священным, на деле не назвать даже просто смелым и до­стойным. Молитва устремлена в иные края и просит добавления извне, которое должно появиться вместе с ка­кой-то извне позаимствованной добродетелью. Молитва – это монолог созерцающей и ликующей души. Молитва – это голос бога, говорящий, что все, им созданное, хорошо. Ложны и те наши молитвы, которые полны сетований. Недовольство проистекает из недостаточного доверия к се­бе, это болезнь воли. Столь же ложна и симпатия. Мы видим льющих по глупости слезы и спешим присоединить к их рыданиям наши, вместо того чтобы устроить им резкую, как разряд электричества, встряску, вернуть их на путь истины и здо­ровья, заставив вновь обратиться к разуму.

2. Недостатком собственной культуры объясняется то, что культ Путешествия, идолами которого являются Ита­лия, Англия и Египет, все еще так прочно держится среди всех образованных американцев. Те, кто заставил нас с почтительным восхищением взирать на Англию, Италию и Грецию, добились этого потому, что держались за родную землю крепко, словно глубокие корни. Когда мы бываем подлинно людьми, мы чувствуем, что страна, где мы долж­ны жить, носит название долг. Душа — не путеше­ственница, и человек умудренный остается дома; если необходимость, если его долг призывают его покинуть родной кров и отправиться в чужеземные края, он все равно продолжает быть дома и по самому выражению его лица понятно, что он пустился в путь с миссией добра и мудро­сти; он приезжает в другие города как лицо суверенное, а не как контрабандист или лакей.

3. Жажда путешествий – только симптом более глубокого заболевания, которым поражен весь наш интел­лект. По своей сути интеллект – бродяга, и наша система образования поощряет неугомонных. Ум наш странствует в дальних пределах, пока наша физическая оболочка при­нуждена оставаться дома. Следуй только себе, никогда не подражай. Свой дар ты всегда можешь проявить во всей силе, накопленной за целую жизнь, но, копируя талант другого, ты действуешь без нужной подготовки и способен овладеть им лишь наполовину. Шекспиром не станешь, сколько бы ни изучал Шекспира. Делай то, что предназначено тебе, и если тебе это удастся, на большее нельзя надеяться, большей смелости нельзя вообразить.

4. Подобно тому, как наши Религия, Образование, Искусство проникнуты подражанием чужому, дух подра­жания господствует и в нашем обществе. Каждый из всех сил тщится представить себя поборником совершенствова­ния общества, но никто его не совершенствует.

Общество похоже на волну. Волна набегает на берег, но вода, из которой она состоит, не движется. Частица не может подняться из глубин к вершине и остаться той же самой. Общее движение – только иллюзия. Люди, из кото­рых состоит сегодня нация, завтра умрут, и их опыт умрет вместе с ними.

Поэтому доверие к Собственности, в том числе и доверие к правительству, стоящему на ее страже, тоже говорит о недостатке доверия к себе.

Отдайся воле, трудись, приобретай, и ты сумеешь сковать движение Колеса Случая и не будешь страшиться нового его поворота. Никто не вселит в душу твою мира, кроме тебя самого. Ничто не вселит в душу твою мира, кроме полной победы твоих принципов.

ОПЫТ:

Кто мы такие? Часть цепи, начала и конца которой мы не знаем, уверовав, что их и не существует. На миг пробу­дившись, мы ощутим себя стоящими на лестнице: под нами пролеты, которые мы, кажется, осилили, над нами множе­ство других пролетов, которые уводят все вверх и вверх, пока не теряются там, куда не достает взгляд. Подобно призракам витаем мы в природе, и нам не дано понять, каково наше место в ней.

Мы словно горизонт, нам также свойственно обозначать пределы и вместе с тем никогда их не обозначать.

В окружающем нас обществе беспристрастный взор очень редко обнаружит примеры высоких и чистых порывов. Большей частью он обнаружит лишь косность привычки и грубый расчет.

Темперамент – это вето, наложенное на природу человека, это ее ограниченность, очень нужная, чтобы сдерживать иные ее эксцессы, но абсурдно его почи­тать препятствием к осуществлению врожденного чувства справедливости.

Разумеется, искомая нами гармония возможна лишь при условии, что она подчинит себе все общество. Разрисо­ванное колесо должно вращаться очень быстро, чтобы оно показалось белым. Сталкиваясь с ущербностью и несо­вершенством столь часто, что-то постигаешь. Кто бы ни терпел урон, все вместе мы всегда от него выигрываем.

Как птичка, порхающая с ветки на ветку, нигде не задерживаясь, не задерживается ни в ком из нас Гений, проявляя себя сейчас вот в этом человеке, а минуту спустя – в другом.

Жизнь – это не метания интеллекта, не критический жар, это здоровье и прочность. Она больше всего одаривает тех, кто хорошо сбалансирован и умеет, не мучаясь сомненьем, извлекать пользу из всего, что попадается на пути. Природа не терпит любопытствующих, и матери словно говорят ее голосом, когда наставляют нас в детстве: «Смотри в свою тарелку, нечего вертеться по сторонам». Заполним текущий день – вот оно счастье; заполним его так, чтобы минуты не оста­лось для раскаяний или самолюбований. Мы живем в мире, где все вокруг только поверхность, так научимся же хоро­шо по ней скользить. Человек, наделенный естественной силой, преуспевает в царстве самых закоренелых условно­стей точно так же, как и на просторах только что открытых земель, и успех ему приносит все то же самое уменье со всем на свете обращаться так, как ему выгодно. Он всюду сумеет действовать. Сама жизнь есть смешение силы и формы, она не потерпит избытка ни того, ни другого.

Если мы, не зада­ваясь вопросами, будем скапливать то добро, которое просто находим, богатство наше преумножится. Прекрас­ное не добывается анализом. Все доподлинное и нужное лежит прямо на дороге. Золотая середина бытия – это зона умеренности. Можно вознестись в холодные разреженные пространства чистой геометрии и безжизненной науки, можно опуститься туда, где властвует дух пустой сенсаци­онности. Между этими полюсами пролегает экватор жизни, мысли, духовности, поэзии – какая это узкая полоска! А в жизни обыденной все доподлинное и нужное лежит прямо на дороге.

Сила и форма – вот два компонента человеческой жизни, и соотношение их должно поддерживаться посто­янным, если мы хотим, чтобы наша жизнь была разумной и радостной. Когда любой из них развивается чрезмерно, это чревато бедами более страшными, чем те, что происте­кают из наших несовершенств.

Жизнь предстает целостным образом, разделить же ее или воспроизвести невозможно. Всякое посягательство на ее единство породит хаос. Душа является уникумом, а не двойником, и хотя нам она видится младенцем по облику своему и по сути, ей присуща сила всеобщая и фатальная, и она не ведает, что такое сосуществовать. Каждый день, каждое событие говорит о присутствии божества, которое едва скрыто от нас. В самих себя мы верим так, как не верим в других. Себе мы позволяем все, и то, что у других для нас грех, у нас самих лишь эксперимент. Примером нашей веры в себя служит хоть то, что о преступлениях мы выска­зываемся всегда не столь беспечно, как о них думаем, ведь каждый хочет самому себе обеспечить такую свободу по­ступков, какую было бы неразумно признать и за другими.

Говоря об Америке, нельзя не отметить, что нас губит наше простодушие и доверие к чужим суждениям, донося­щимся со всех сторон. Наша уступчивость лишает воз­можности приносить немалую пользу. Незачем человеку обучаться искусству смотреть куда угодно, только не прямо перед собой.

Иллюзия, Темперамент, Последовательность, Внешнее, Неожиданное, Реальное, Субъективное – вот нити, кото­рые прядет на своем челноке время, вот повелители жизни. Не решаюсь расположить их в порядке значимости, просто их перечисляю так, как они мне открывались. Мне не нуж­но объяснять, что нарисованная мною картина неполна, Я сам лишь частица целого, а все сказанное только частица меня. Я могу уверенно назвать некоторые законы, высту­пившие с наглядностью и последовательностью, но я еще сравнительно молод, чтобы составлять законченный свод таких законов.

Я знаю: мир, с которым мне приходится соприкасаться и в городах, и на лоне сельской природы, совсем не тот мир, что живет в моих мыслях. Об этом различии я помню и не забуду вовек. Когда-нибудь мне станет ясен смысл и закон этого несовпадения. Но мне не приходилось видеть, чтобы многого достигали, пытаясь воплотить в реальное тот мир, который создан мыслью. Много было охотников экспери­ментировать в таком духе, и все они оказывались посмеши­щем.

Не бойся насмешек и не страшись неудач, крепись, верное сердце! – ведь окружающее словно внушает тебе, что все равно будет увенчано торжеством всякое устремление к справедливо­сти, а подлинной романтикой, для которой и существует мир, станет претворение явленного тебе гением в силу практической жизни.