книги из ГПНТБ / Титов Г.С. Семнадцать космических зорь автобиогр. повесть
.pdfона стала мне ближе и дороже. Я старался не остав лять ее одну, чтобы она легче перенесла утрату. Все свободное от полетов время мы проводили вместе, пропадали на выставках картин, в театрах и бывало, засиживаясь до полуночи, обсуждали то, что мы увидели или прочитали вместе. Время — лучший док тор, и постепенно прошла острота несчастья.
Своими мыслями я всегда делился с Тамарой и она, постепенно привыкая к моему внутреннему миру,
начинала жить |
тем же, чем я — любовью |
к пятому |
|||
океану, к правдивому роману, стихам |
или |
фильму. |
|||
Одним словом — ко всему, |
что нам |
вместе |
казалось |
||
хорошим... |
|
кино, но с |
возрастом не |
||
В детстве я очень любил |
|||||
сколько охладел |
к нему, особенно к тем фильмам, где |
||||
с экрана лезут |
в зал фальшивые |
или надуманные |
переживания героев, нарочитая прекрасность героинь, счастливые или печальные— но уже заранее извест ные— концы любовных киноисторий. Я стал остро чувствовать фальшь и надуманность в фильмах и, может быть, поэтому мне всегда нравятся историче ские кинофильмы и такие, которые были бы близки моему взгляду на честность и мужество.
На меня, например, произвел неизгладимое впечат
ление фильм «Жестокость» — правдивый от |
начала |
до конца, полный мысли и чувства героев, |
полный |
оправданных .поступков. Когда я его смотрел, то ве рил актерам, чувствовал, что такие люди жили и то гда, на заре Советской власти, и сейчас живут рядом
со мной.
Пожалуй, такое же отношение у меня сложилось и к книгам. Люблю исторические романы и особенно произведения Ольги Форш.
Теперь меня часто спрашивают, как я отношусь к
3 Г. С. Титов |
49 |
юмористическим рассказам, остроумным новеллам и тому подобному. И приходится иногда огорчать собе седника. Рассказы, где ситуации нежизненны, и вы думаны лишь затем, чтобы вызвать улыбку и пове селить читателя, я не принимаю. Куда уж лучше хо роший, остроумный и, главное, короткий анекдот, где не задумываешься над перипетиями, не анализируешь их правдоподобность, а просто смеешься...
Мне нравится Джек Лондон. В его рассказах все гда найдешь суровую правду жизни, сильные харак теры и смелые поступки героев. Зачитывался я Драй зером. Этот большой, умный ценитель жизни знал тех, о ком писал, знал и тех, для кого писал. Как летопись человеческой драмы звучит «Американская трагедия», динамичны «Финансист», «Титан», «Сто ик», ярок «Гений». Мне нравится Драйзер и потому, что, перелистывая полное собрание его сочинений, я недавно с удовольствием прочитал строки, написан ные в 1942 году по случаю двадцатипятилетия Вели кой Октябрьской социалистической революции:
«История видела много наций,— писал Драйзер,— которые поднимались и падали. Но ни в одной другой стране не были намечены столь замечательные планы и не были достигнуты столь блестящие успехи, как в Советском Союзе. Наконец-то я дожил до того, что вижу нацию, которая стремится к созданию гуманно организованного мирного сообщества и готова умереть за него».
В научно-фантастических романах я всегда пытал ся найти ту реальную основу, на которой строил свои коллизии писатель, и как бы ни были смелы взлеты фантазии, если я находил в них научную почву— мне уже нравилось в произведении все, вплоть до роман тической истории любви...
Нделают падкие до сенсации западные журна листы — называют броским словом «супермеас, эточастокосмонавтов, часто — и особенно
ны». Сверхчеловеки, стало быть... Меня это смешит^ иногда сердит, хоть я и понимаю природу того чув<- ства изумления, с которым люди встретили известие о первом, а затем и о втором полете человека в кос мос. Это удивительное и грандиозное торжество
разума, и какого бы склада ума и характера ни были люди, они не остались равнодушными к полетам со ветских космических кораблей с человеком на борту.
Первые шаги человека на дороги Вселенной, пер вое единоборство с гигантской силой земного притя жения, первые победы человеческого ума, который в путанице космических скоростей, бесконечных рас стояний и времени смог точно рассчитать траектории спутников, контейнера' с Лайкой, лунника, станции, посланной на Венеру, и, наконец, кораблей с символи ческим названием «Восток»,— кто не сравнит все это с самой дерзновенной фантазией, волшебством, чудом?..
И тем не менее мы, космонавты, никакие не «сверх люди», и для того, чтобы положить конец этому опре делению, попытаюсь рассказать о том, как я и мои друзья стали космонавтами.
...Это было в конце 1959 года. В тот день мы, как всегда, готовились к полетам. Погода испортилась, подул сильный ветер, на аэродром то и дело обруши вались заряды сырого снега. Полеты были отменены, и я уже собирался идти в учебные классы, когда меня окликнули:
— Титов!..
Я обернулся. Передо мной стоял командир нашей части.
—Слушаю...
—Зайди ко мне в кабинет. Там тебя ждут. Приказ есть приказ. Не особенно раздумывая над
тем, кто меня ждет, я отправился в штаб. Толкнул знакомую дверь и в приятном и теплом свете настоль ной лампы увидел офицера, на плечах которого были погоны полковника медицинской службы. «Что за штука? Почему доктор?..»
52
Надо сказать, что я, как, впрочем, и многие другие летчики, врачей опасался. Они, наблюдая за нашим здоровьем, вечно выискивают что-нибудь такое, к чему можно прицепиться и отстранить человека от полетов. У меня до сих пор все было в порядке и даже сломанную в детстве руку удавалось скрыть. И вдруг — доктор, да еще в кабинете командира.
Полковник пригласил меня сесть. Еще раз перели стал медицинскую карту, взятую из моего личного дела, и вдруг неожиданно спросил:
—Вы хотите летать на новой технике?
—Еще бы !— совсем не по уставу вырвалось у меня.— Какой летчик этого не хочет!
Последнее время у нас в полку ходили слухи, что скоро мы будем осваивать сверхзвуковые машины.
—А на ракетах? — продолжал допытываться ме дик, пристально поглядывая на меня.
Я не успел ответить, а он продолжал свое: '
—А на спутниках Земли?
Только сейчас, много времени спустя, я могу осмыс лить все, что пронеслось тогда у меня в голове. Кос мос, спутники?.. Да, там, во Вселенной, уже побы вали многочисленные искусственные планеты, но мне, простому летчику, даже и в голову не приходило, что настала очередь лететь туда и' человеку. И ле теть скоро...
Помню, тогда я ответил сразу:
—На спутниках! Еще бы!..
—Ну и отлично,— сказал медик.— Ждите, вы зовем.
Домой я мчался вихрем, не разбирая заснеженных тропинок. Ветер дул в лицо, больно бил ремешком шлема по щекам, пронизывал насквозь плотную мехо вую куртку, но мне было жарко.
53
— Черт возьми!— думал я.— Летать на спутни ках! Еще недавно даже мне, знакомому с авиацион ной техникой, все это казалось далеким и несбыточ? ным. Я думал, что не только мои дети, но и дети моих детей не сумеют оторваться от Земли, и вдруг — «Хотите летать на спутниках?»... Да, конечно же!
Тамара ждала меня лишь к утру, после полетов, и была очень обеспокоена, когда я, возбужденный, во рвался в дом.
—Что случилось, Гера? Неприятности?
—Какие там неприятности! Где у нас тут заваля лась бутылка «Токая». Давай-ка рюмки. Выпьем за добрую дорогу!
—Скоро уедем? В другой полк?
—Ага, в другой...
Я был явно возбужден, шутил и, наверное, гово рил какие-то глупые слова, но Тамару сбить с толку было не так уж легко.
— Скажи все-таки, что произошло, что случи лось? — не унималась она.
Но как я скажу, как объясню ей то, что и сам-то еще не понимал до конца?
Есть, говорят, святая ложь, и я солгал:
—Кажется, меня берут в испытатели. Вот и все.
—А как же мы?
Под «мы» она имела в виду ребенка, которого то гда ждала.
— Все будет в порядке, не волнуйся. Еще неиз вестно — вызовут ли...
И тут я подумал, что меня действительно могут не взять — кто его знает, что там может произойти — и окажусь я тогда хвастунишкой. В эту ночь так и не уснул. «Вызовут или нет? Вызовут или нет?..» Потянулись долгие, томительные дни. Полеты шли
54
своим чередом. Надо было отрабатывать технику пе рехвата, вести с механиками общеобразовательные занятия, выпускать бесчисленные боевые листки и волноваться за Тамару, за будущего ребенка... А в голове по-прежнему стоял один и тот же вопрос — «Вызовут или нет?»
За это время я не раз издали заводил разговор с Тамарой о спутниках, о том, что скоро, должно быть, полетит в космос и человек, и выпалил однажды:
—Вот бы мне туда...
—Еще чего выдумал, Гера!— удивилась Тама ра.— В полку ты на хорошем счету. Скоро на класс
сдавать будешь и вдруг — на полпути все бросать...
— Да, конечно,— для успокоения соглашался |
я,— |
в испытатели тоже не берут последних... |
и «с |
Чтобы узнать ближе, что это такое — космос |
чем его едят», я зарылся в труды Циолковского, Цан дера, перечитал кучу книг по астрономии и всякую фантастическую литературу, в которой рассказыва лось о полетах на Луну, Венеру и на другие реальные
ивыдуманные планеты Галактики. В мечтах и я уже был где-то во Вселенной, а вызова все еще не было. Иногда мне казалось, что я в каком-то бреду выдумал все это сам, что не было никакого врача-полковника, никакого разговора с ним. А посоветоваться с кемнибудь, поделиться горем не мог. Полковник-врач предупредил, что наш разговор не для широкой пуб лики. Лучше бы он и не приезжал, этот доктор1
Подошел срок отпуска. Мы уехали на Алтай.
Ядавно не был в родном доме, давно не видел отца
имать, сестренку Земфиру. Но, кажется, никогда так
не торопился обратно в часть, как в тот раз. И когда вернулся, сразу же помчался в штаб.
— Был вызов?
55
— Был, да тебя не было. Бумагу вернули в ди визию.
Сейчас трудно вспомнить, сколько раз я надоедал дивизионным врачам, сколько раз обивал пороги их кабинетов, пока все-таки не нашел бумагу и в декабре не выехал в Москву.
Адрес Института был обозначен на вызове, и я очень скоро отыскал небольшой особняк, где разме стилось это новоЪ и таинственное для меня учреж дение.
В приемной главного врача толпились летчики. Они все были примерно моих лет. Съехались сюда из раз ных частей и округов, волновались, и в первую же минуту можно было определить, кто и с чем уйдет отсюда. Одни, например, с деланно напускной не брежностью уже чертыхались в адрес врачей:
— Ну и наплевать! Не больно-то я и хотел летать на каких-то там ракетах!
Было ясно: этих забраковали.
Другие с опаской поглядывали на дверь, за кото рой начинается, а может быть, и нет, мир новой, не известной жизни. Кто-то из неудачников пару раз произнес имя — Евгений Алексеевич. Я понял, что это главный врач.
Впервый день очередь до меня не дошла, не дошла
ина второй. И когда я пришел в третий раз, в прием
ной уже никого не было. Набрался смелости и без разрешения шагнул в кабинет.
—Вам кого? — строго спросил меня полковник ме дицинской службы.
—Вас.
—По какому вопросу?
—По космическому,— я протянул полковнику вызов.
56
Он прочитал, улыбнулся.
—Вы не особенно спешили с приездом. Так долго решали?
—Как раз наоборот, товарищ полковник. Решил сразу, но ваш вызов искал по разным канцеляриям недели три. И вот — нашел...
—Ну что ж, будем смотреть. Вот вам направле ние в госпиталь.
—Зачем в госпиталь?— удивился я.— Я ведь здоров.
—Потому-то мы вас и вызвали...
Я думал, что медицинская комиссия будет похожа
на обычную полковую |
комиссию. Врачи простукают |
и прослушают грудную |
клетку, пощупают суставы, |
пару раз попросят подуть в измеритель активного объема легких, заставят угадывать цифры на таблич ках, читать какие-то путаные слова, напечатанные мелким шрифтом, и потом напишут на медицинской
карте свое непререкаемое «годен» |
или |
«нет» — и на |
том делу конец. Здесь оказалось |
все |
значительно |
сложнее.
Меня положили в госпиталь. Одели в пижаму, дали мягкие шлепанцы и заставили лежать в постели. О б ходительные сестры называли «больным», и это меня особенно бесило. Бесконечное количество раз вызы вали к терапевтам, осматривали, брали анализы, вы слушивали сердце, капали под веки какую-то дрянь, от которой зрачки становились, как у вареного суда ка, а окулисты накладывали на них тонкие пленки и измеряли внутриглазное давление.
Вскоре в госпитале я завел кучу друзей, но мне было несколько тоскливо. Тамара уехала в Ленин град, а я не мог ей написать, почему лежу в госпи тале и куда готовлюсь. Стал приглядываться к ре
57
битам. Одни, и таких оказалось немало, вскоре со брали свои чемоданчики и вернулись в части. Скрывая свои провалы на испытательных стендах и снарядах, они, прощаясь, говорили, что ракеты их не интересуют, что дело это еще за горами, за мо рями и тому подобное.
— Бросайте и вы, ребята! Тут на центрифуге пять минут посидишь и то внутренности наружу лезут, а каково там, в ракете! — бросил как-то один из неудач ников...
Каково в ракете — никто из мае не знал, но на цен трифуге, действительно, было не сладко. Посадят в кресло, закрепленное на длинном коромысле, обвяжут тело всякими датчиками и счетчиками и начинают раскручивать. Через несколько секунд чувствуешь, как на тебя наваливается адская тяжесть. Будто слон наступил на грудь и давит, давит всем своим сло новьим весом... Веки наливаются свинцом, пальцы де лаются пудовыми и даже вдох и выдох стоят неимо верных усилий, а врачи по радиотелефону требуют, чтобы ты им «популярно» объяснял, как себя чув ствуешь и что при этом видишь и думаешь... А что тут будешь думать, когда центрифуга несется все быстрей и быстрей, а перегрузки достигают восьмой кратности?
Так прошел месяц. В списке кандидатов в космо навты, число которых неумолимо сокращалось каж дый день, я по-прежнему видел свое имя. Это был самый лучший показатель того, что к моему здоровью врачи пока не могут предъявить никаких претензий. Вскоре закончились все их процедуры и проверки, но меня по-прежнему называли этим малоприятным словом — «больной».,. Так я и сидел без дела день,
58