Тема 5. Становление европейской гуманитарной концепции социальной самоорганизации

Современная Европа, перепробовав разнообразный спектр мировоззренческих концепций от древневосточных верований до сугубо математических и естественнонаучных воззрений, сегодня формирует общую мировоззренческую основу - теорию самоорганизации.

В истории современной европейской политолого-социологической мысли можно условно выделить четыре этапа в соответствии с различными ситуациями и отражёнными в четырёх основных культурных тенденциях Европы ХХ столетия.

Первый - с конца XIX века до середины 20-х годов XX века. Это время жёсткой потери устойчивости всех политических режимов в Европе, глубинные причины которой явно не просматривались. Мир стал иным, события и процессы больше не поддавались рациональным объяснениям, но данная европейская традиция всё ещё доминировала в её социологической и философской мысли. Интересно, что Россия, не имеющая рационалистических традиций, отреагировала на эти изменения взлётом своего "серебряного века", полотнами К.Малевича, Р.Фалька, К.Малявина, М.Шагала, концепциями космизма и богоискательства, спецификой русской философии.

В Европе же практически все будущие основатели социологических и политологических школ в той или иной мере отдали дань рационалистической традиции, наиболее полным выражением которой являлся марксизм, включая и таких будущих ярых его противников как Ф.Хайек и К.Поппер.

Ясно было одно - положение неустойчивости, неравновесности, сильных флуктуаций, в котором оказалось большинство стран, было неприемлемым для европейского менталитета, разрушало привычное "качество жизни". Флуктуирующая же социальная система "живёт" в режиме стохастичности, что исключает привычный для европейского анализа детерминизм причинно-следственных связей и не предоставляет возможности какой-либо экстраполяции при создании прогнозов.

Политическая социология того времени стремилась стать "понимающей", она исследовала категории "социального действия", "социального факта", "идеального типа", пыталась понять, насколько реальность приближается к идеальнотипической модели, в которой главное - экономическая рациональность, и в соответствии с этим либо рекомендовала набор приёмов и средств удержания системы в равновесности, либо разоблачала государство-монстра и конструировала его новые образы. Это было время взлёта аналитической концепции Э. Дюркгейма, оптимистического рационализма М. Вебера, фатального пессимизма О. Шпенглера.

Основными художественными стилями того времени как раз и были импрессионизм, пытавшийся запечатлеть своеобразие и красоту уходящего в неизвестность, в небытие мгновения и конструктивизм, преемственно связанный с кубизмом и футуризмом, ставивший задачу конструирования материальной среды, окружающей человека, и сближение её с практикой индустриального быта. Имена К. Мане, О. Ренуара, Э. Дега, А. Эйфеля, П. Пикассо, Ф. Леже, Ле Корбюзье, Ф.Л. Райта, В. Татлина и др. навечно вписаны в сокровищницу человечества.

Второй этап был связан с событиями 20-30-х годов, когда "иррациональность" реальности достигает своего апогея, когда возросшая динамика всех процессов делает старые управленческие модели уже не соответствующими новой ситуации. Слабым подобием той ситуации является компьютерная игра "Сolumns": при низких скоростях падения кубиков игра доставляет истинное наслаждение, при возрастании скорости до 6-7 от игрока уже требуется предельное напряжение, а при скорости 8-9, не успевая реагировать на возникающие ситуации, а тем более управлять ими, он вынужден обречёно наблюдать за произвольным обвалом кубиков.

В этой ситуации на историческую авансцену стали выходить вожди, достоинством которых были воля, быстрота реагирования и интуиция. Ведь вместе с возросшей динамикой процессов возрастало и число возможных вариантов развития, среди которых при дефиците времени необходимо было выбрать единственный, самый оптимальный вариант, причём в условиях постоянной новизны, когда опыт прошлого переставал "работать", ибо в точке бифуркации пространство возможных комбинаций принципиально неисчерпаемо. Предшествующий же опыт принятия решений основывался на анализе возможности или невозможности реализации той или иной комбинации обстоятельств, но рационалистический политик заведомо не допускал анализа парадоксальности, случайности и т.д., а именно эти комбинации чаще всего реализовались. Европейская политология того времени начинает интенсивно разрабатывать тему харизматической личности.

Итальянский математик и экономист В. Парето полностью отказывается от рационализма эпохи Просвещения и начинает подчёркивать иррационализм и алогичность человеческого поведения и на этой основе создаёт теорию элит, в которой наглядно показал вечную карусель элит, когда на смену лисам, как бы подкрадывающимся к бифуркации приходят львы её осуществляющие и снова круговорот. За ним, отрицая традиционный историзм, свои теории элит создают Моска и Михельсон. Несколько своеобразно, но в истории России эта закономерность смены элит также прослеживается. "Россия - это царь, его явления меняют цвета суток полосатых. От лысых нам приходит послабление, и снова тяжело при волосатых" (И. Губерман).

Господствующими в эстетике того времени становятся помпезный монументализм и различные вариации стиля "Триумф", подчёркивающие непоколебимость авторитарной власти. Архитектурные шедевры того времени украшают площади и наших городов. Такова была суть второго периода европейской политической мысли.

Третий этап в развитии европейской социологии относится к ситуации 40-70-х годов. Это время окончательной девальвации практически всех рационалистических концепций. Мир хотя и стал выглядеть более сложным и непонятным, однако свои проблемы решал методом проб и ошибок. Европейские страны отдали дань новым обстоятельствам, они отразили абсурд и парадоксальность жизни в своём искусстве (модернистские течения и сюрреализм в живописи, антироманы Н. Саррот, театр абсурда Самюэла Беккета и Эжена Ионеско, фильмы Бергсона, Антониони и т.д.). Европейцы болезненно ломали свои представления о себе, времени, пространстве, прогрессе, целесообразности, они трудно привыкали жить в постоянно изменяющемся мире, где ценности равновесности, предсказуемости, возможной обратимости уже не могли быть спасательным кругом, где выход на плюрализм и толерантность становится по необходимости единственным способом существования. Знаменитая американская кинокомедия С. Крамера "Этот безумный, безумный, безумный мир" была первым признаком примирения населения с новыми характеристиками мира.

Наиболее существенный разрыв обозначился между постоянно ускоряющимися процессами и психологическими возможностями индивидов переживать и адаптироваться к ним.

Гуманитарная мысль Европы переключилась на исследование малых групп и межличностных отношений. Наибольшее распространение получили различные концепции феноменологической социологии, основной задачей которых было осмыслить социальный мир в его сугубо человеческом бытии. Успехи феноменологии, особенно на микроуровне, на уровне анализа взаимоотношений были действительно феноменальны, но белым пятном оставался макроуровень.

Изменившаяся экономическая и социальная ситуация в наиболее развитых европейских странах в 70-е годы принесла с собой и новую ориентацию в гуманитарных исследованиях, что можно считать началом четвёртого этапа европейской политической мысли. Время "харизматиков" заканчивалось. Формировалось эмерджентное восприятие мира, требующее отказа в описании сложных явлений от модальности долженствования и перехода на модальность возможного, случайного, когда познанный фрагмент не всегда есть суперпозиция целому, когда цена веры в истинность того или иного проекта становилась ценой собственной жизни.

Новый тип мироощущения активно не воспринимал оптимистическую веру в различные технологические проекты, в возможность предвидения, в проективность мира. Политический барометр западноевропейских стран стабильно показывал на консервативные партии. Бифуркационный подход в исследовании социокультурных феноменов заставлял смотреть на мир не как на своеобразный музей, в котором сохраняется каждый бит информации, где прошлое отцов с некоторыми отклонениями есть будущее детей, а как на необратимые процессы, постоянно разрушающие старую и генерирующие новую структуру и информацию.

В 80-е годы, как реакция на неизбежность краха любых преобразовательных проектов, попыток передела заведённого порядка вещей, в культурном сознании западных европейцев утверждается принципиально плюралистичный, предельно толерантный стиль постмодернизма, легитимирующий беспредельность многообразия и возможность сопряжения любых различий. Постмодернистская культура провоцирует исчезновение какой-либо нормативности, что порождает безграничное поле возможностей проявления субъективности как в художественной практике, так и в повседневной жизни.

Сочетание антагонистического нашло своё отражение в "высокой моде", живописи, архитектуре. Символами того времени стали всевозможные коллажи, батики, лоскутные одеяла и т.д., да и сам термин "синергетика" был введён ещё в XIX в. английским физиологом Ч. Шеррингтоном для обозначения согласованного взаимодействия антагонистических мышц.

Россияне имели возможность познакомиться с подвижными, изменчивыми произведениями швейцарца Жана Тэнгли, работы которого имеют музеи всех экономически развитых стран мира, кроме России, где он так и не был понят, несмотря на предоставление ему лучшего демонстрационного зала страны.

Именно в 70-е - 80-е годы произошёл фундаментальный прорыв в развитии научной мысли - освоение мира нелинейных процессов, открытых динамических систем, явлений самоорганизации.

Сегодня мало кто сомневается в том, что все природные образования являются саморегулирующимися и обладают естественными механизмами самоорганизации. Исследованиями Г. Хакена, разработавшего теорию самоорганизации и давшего ей название синергетики; И. Пригожина, разработавшего концепцию диссипативных структур, т.е. таких структур, где упорядоченность возникает в условиях неравновесности и существует за счет достаточно интенсивного потока энергии и вещества, в отличие от равновесных систем, где диссипативные процессы уничтожают любую упорядоченность; работами М. Эйгена в области самоорганизации на молекулярном уровне, в которых представлена строгая модель самовоспроизводящей предбиологической эволюции; академиков А. Самарского, разработавшего методы моделирования нелинейных явлений, Н. Моисеева, исследовавшего с позиций самоорганизации законы эволюции и ритмику живых систем различного типа и др. - утверждается мнение, что явления самоорганизации в диссипативных структурах широко распространены не только в физике и гидродинамике, химии и биологии, но и в таком необычайно сложном мире как социальные системы.

В гуманитарном знании интерес к состояниям и объектам граничащих с неустойчивостью присутствовал изначально. Другое дело, что метафоричность и синкретизм становления гуманитарного знания не позволял в выработке парадигм опережать уровень развития естествознания. И, тем не менее, следует отметить, что еще до cинергетов (Хакена, Пригожина, братьев Николисов, Стенгерс и др.) несколько по-иному, но этот комплекс идей уже обосновывался в области социальных знаний. Это, в некотором смысле, и работы нашего соотечественника А. Богданова "Тектология. Всеобщая организационная наука", и труд К. Поппера "Открытое общество и его враги", это и идеи пространства дискурсивных практик М. Фуко, это и взгляды либеральных философов и экономистов от Алексиса де Токвиля до Ги Сормана, утверждающего, что мир подчиняется законам, которые нам не подвластны. Поэтому естественным принципом поведения является здравый смысл и адаптация к обстоятельствам. Наконец, это и Фридрих Хайек (особенно в своих последних работах), обосновавший концепцию "расширенного порядка цивилизации" или "непроизвольного порядка". По сути - непроизвольный порядок Хайека тождествен диссипативной структуре Пригожина. "...любая эволюция ...представляет собой процесс непрерывного приспособления к случайным обстоятельствам, к непредвиденным событиям, которые невозможно было предсказать, - пишет Хайек в книге "Пагубная самонадеянность", - самое большее, на что способна эволюция, это показать, каким образом у сложно организованных структур вырабатываются способы корректировки, ведущие к новым эволюционным изменениям, которые, однако, по самой своей природе неизбежно остаются непредсказуемыми".

Самое важное, на наш взгляд, у Хайека то, что сближает его с синергетами - это утверждение, что для сложных явлений возможны лишь "структурные предсказания", в рамках которых и будут происходить грядущие изменения, предвидеть которые в силу нелинейности нашего мира мы не в состоянии.

Думается, что если бы Ф. Хайек успел написать еще одну книгу, то он посвятил бы ее обоснованию бифуркационной модели мира, анализ которой возможен средствами социосинергетики.