2) Вуаль означаемого и индивидуализация производства значения у Лакана.
Обратимся к анализу лакановского понятия означаемого. В первом семинаре Лакан говорит, что в речи слово никогда не указывает только на сам акт своего произношения, но функционирует в качестве знака, отсылающего к означаемой вещи (la chose signifiée). Всякое слово произносится вслух с некоторым значением, и в этом проявляется «существенное различие между означающим и означаемым» (la distinction essentielle du signifiant et du signifié) [2, с. 439], потому что кажется, будто значение, приписываемое материальному означающему, связано с ним необходимым образом. На самом же деле эта связь всегда носит относительный характер. Любая речь конституируется вокруг ошибки, «обманки», которая «является струкутрообразующей для человеческого языка; в некотором смысле именно на этих обманках основана любая проверка какой-либо истины» (Ce leurre est un leurre structural du langage humain; c'est en un sens sur ce leurre qu'est fondée toute vérification d'une vérité quelconque) [Там же, с. 411].
Означаемое производится из означающего в симптоме [5, с. 213-16]. Оно представляет собой продукт «преломления желания при прохождении через означающее» (la réfraction du désir par son passage par le signifiant). Означаемое как симптом буквально заслоняет собой присутствие означающего [3, с. 465-66]. Следовательно, всякий акт наделения смыслом, означивания, симптоматичен, т.е. должен прочитываться как проявление клинической структуры субъекта. Значение (la signification) принадлежит порядку воображаемого, поскольку оно всегда «жестко привязано … к тому, что вас интересует» (elle est strictement liée comme on dit à ce qui vous intéresse) и составляет, таким образом, основу субъективности, сообщающую «маленькое личностное значение» (petite signification personnelle) означающему [5, с. 99]. При этом, однако, означающее не перестает выполнять по отношению к означаемому генеративную, созидательную функцию, являясь «плугом, прокладывающим в реальном борозды означаемого, буквально вызывая его, словно заклятием, к жизни, порождая его, распоряжаясь им» (en tant que ce sont celles par où le soc du signifiant creuse dans le réel le signifié, littéralement l'évoque, le fait surgir, le manie, l'engendre) [3, с. 30-31]. Продукт означивания всегда принадлежит Другому [Там же, с. 446], но выступает при этом в качестве «фантазматического продукта субъекта» (production fantasmatique du sujet) [Там же, с. 392]. Для прояснения этой диалектики, в четвертом семинаре Лакан прибегает к метафоре зеркала. Так, «полезная площадь означающего» (surface efficace du signifiant) представляет собой нечто, в чем отражается «последнее слово означаемого» (le dernier mot du signifié). Означаемое «принимает» (sont pris) некоторые элементы означающего, которые впоследствии в инвертированной форме возвращает ему [4, с. 33-35].
Критикуя сосюровскую модель семиотики, Лакан настаивает на том, что «подводным камнем… является вера, будто означаемое является вещью, объектом; означаемое – это нечто совершенно иное» (e piège… c'est de croire que le signifié c'est les choses, les objets, le signifié c'est tout à fait autre chose) [5, с. 60-61]. Т.е., какого бы то ни было «соответствия между означающим и означаемым» (une certaine corrélation entre les deux… le signifiant et le signifié) [Там же, с. 214] не существует, точнее – оно является иллюзией, фантазмом. Таким образом, если для Соссюра связь означаемого с означающим является своего рода культурной константой, то Лакан психологизирует эту связь, предполагая, тем самым, что процесс означивания является результатом личной работы субъекта и тесно связан с его индивидуальной историей [3, с. 465].
Следовательно, означаемое это «маленький, индивидуальный смысл человеческого существования», субстанция его личностности. Однако, в то же время, функция означаемого – скрытие означающего. Это очевидно, в том числе и на примере оптической модели (в которой объект скрывает собой взгляд) [1, с. 134]. Т.е. сама возможность производства субъектом означаемого уже включена в предел, задаваемый означающим. Она определяются означающим, сыгравшим в его жизни решающую роль – отцовским означающим.
Таким образом: производство означающих субъективно (т.е. происходит на стороне субъекта) и произвольно – но при этом – Сама форма «произвольности» предположена означающим, т.е., в конечном счете, в производстве означаемых нет ничего произвольного.
Отец (отцовское означающее) раз и навсегда определяет возможность субъекта производить означаемые. Можно сказать, что означающее монопространственно – оно задается пространством семьи. Из него же, то есть из этого в свернутом виде представленного пространства, разворачивается все многообразие «иных», воображаемых пространств. Таким образом, у Лакана получается, что из ядра буржуазной семьи разворачивается все множество буржуазных общественных отношений, а не наоборот – буржуазная семья является продуктом, сгущенной, концентрированной версией капиталистического общества в целом. Поэтому понятие означаемого по Лакану совмещает в себе множественность и единичность. Точнее сказать: за иллюзорной множественностью/конкретностью/особенностью (означаемого) скрывается единичность/абстрактность/всеобщность (означающего). Отношения в семье (в эдипальной триаде) обуславливают отношения к любым другим означающим.
Согласно этой логике, производство субъектом означаемых может быть полностью определено на уровне означающего, которое уже включает в себя сборку субъект-объект, субъект-означаемое. Производство субъектом представлений о пространстве, значений (означаемых), может быть полностью определено структурой самого этого пространства (означающим). Степень произвольности производимого субъектом означаемого полностью определяется фаллосом как означающим отношения одного означаемого к другому (или «означающеим связи человека с означаемым» (le signifiant par excellence du rapport de l'homme au signifié) [3, с. 406].
Означивание у Лакана связано с производством воображаемого объекта, означаемого – процессом, в котором теряется всякая социально-пространственная обусловленность значения. Благодаря зеркалу, согласно Лефевру, тело превращается в собственный знак, на место реального пространства становится его идеальная репрезентация, присваиваемая субъектом в виде образа [6, c. 185]. Иными словами, пространство скрывается за репрезентацией, а понятие означаемое, в свою очередь, выступает уже в качестве скрытия скрытия, т.е. скрытия отчуждения, которое само является не абсолютным (как полагает Лакан), но конкретно-историческим и социально-пространственно обусловленным. Иными словами, это на абсолютная пустота субъекта, но скорее его социальная «опустошенность». Понятие метахоры, в отличии от означивания, включает в себя не только абстрактно-логический процесс производства значения, но и конкретно-исторический контекст этого процесса, и тем самым – вскрывает политическую, классовую подоплеку появления и использования самого понятия «означаемое».
Для анализа пространственной практики это значит следующее: согласно логике, предполагаемой лакановским понятием означаемого, пространство (например, кинотеатра) структурировано как язык, т.е. его структура может быть в любой момент эксплицирована и репрезентирована в означающем. Такое положение автоматически предполагает рассмотрение всех возможных «нерепрезентативных» социальных практик проживания этого пространства в качестве индивидуальных симптомов (например, перверсии), скрывающих за собой не определенную социально-классовую обусловленность, но пустоту, абсолютную возможность субъекта с одной стороны, и материального означающего – с другой. Иными словами, в понятии означаемого Лакан приравнивает непроговариваемое/непроговоренное к личностному/индивидуальному, которое, в свою очередь, скрывает собой абстракцию символического порядка. Тем самым он индивидуализирует любою форму пространственной практики, которая не является репрезентативной, то есть направленной в какой-то мере на саму себя, производящей собственную репрезентацию в означающем.
Такая теоретическая диспозиция сама является, на наш взгляд, симптоматичной, т.е. обусловленной историческим развитием техник производства социальных пространств в капиталистическом обществе начала ХХ-го века. Психологизация и индивидуализация социальных практик рабочих были основными дисциплинарными тактиками капитализма, направленными, в первую очередь, на локальное разрешение или сглаживание классовых противоречий. Кинотеатры, с начала своего существования не только не сглаживавшие, но часто даже делавшие более очевидной классовую разобщенность социума (см. пункт 3), долгое время были «опасным местом», представлявшим угрозу для биополитической гегемонии буржуазии. Поэтому их необходимость их реструктурации и нормализации была насущной потребностью капитализма. Следствием этой нормализации стало буквальное вытеснение рабочих практик проживания кинематографического пространства и одновременно – их переозначивание, выхолащивание из них «рабочести», классового содержания.
Evans D. An introductory dictionary of Lacanian psychoanalysis / D. Evans. – London : Routledge, 1996. – 241 c.
Lacan J. Écrits technique / J. Lacan. – 500 c. – Режим доступу : http://boutinjt.free.fr/lacan/SEMINAIRES/01_ECRITS_TECH_53_54_AFI.DOC.
Lacan J. Formation inconscient / J. Lacan. – 519 c. – Режим доступу : http://boutinjt.free.fr/lacan/SEMINAIRES/05_FORM_INCONSCIENT_56_57_S.DOC.
Lacan J. La relation objet / J. Lacan. – 362 c. – Режим доступу : http://boutinjt.free.fr/lacan/SEMINAIRES/04_LA_RELATION_OBJET_56_57_.DOC.
Lacan J. Les psychoses / J. Lacan. – 595 c. – Режим доступу : http://boutinjt.free.fr/lacan/SEMINAIRES/03_LES_PSYCHOSES_55_56_AFI.DOC.
Lefebvre H. The Production of Space [Текст] / H. Lefebvre. – Wiley-Blackwell, 1991. – 454 с.