ТОР для студентов / учебники / Beck_New

ПРЕДИСЛОВИЕ

Те, кого мы выбирали, не имеют власти.

А тех, у кого в руках власть, мы не выбирали.

(плакат в руках демонстранта)

Каковы основы легитимного господства в эпоху глобализации? Тревога, заключенная в этом вопросе, который невысказанным присутствует за контроверзами нашего времени, торопит написание данной книги. Мы полагаем, что знаем, и тем не менее знаем, что не знаем, о чем говорим, когда употребляем слова «политика» и «государство». Как известно, политика творится в парламенте, правительстве, в политических партиях, в предвыборной борьбе. Но не эти ли готовые ответы на все вопросы о причинах легитимного господства мешают нам понять смысл битв за власть, которые сотрясают мир?

Мы еще убаюкиваем себя верой в то, что знаем, к каким инстанциям нужно обращаться, чтобы, наконец, подступиться к проблемам общего благосостояния. Но потом читаем на газетной странице, посвященной вопросам экономики, что потоки капитала текут туда-то и туда-то по правилам мирового рынка, которые не подчиняются требованиям налоговых органов национальных государств. Экспорт рабочих мест, гибкая локализация производства, информационные потоки, глобальные миры символов, супернациональные организации — Всемирный банк, Международный валютный фонд, Европейский союз — вторгаются в нашу жизнь. Надо отдавать себе отчет в том, что глобальные экологические кризисы или интернациональная политическая экономия — ключевые проблемы, о которых спорят эксперты,— определяют ход политики. Специалисты в области правого популизма убеждают, что уже не только государства создают интернациональные законы и осуществляют интернациональное право. Локальные группы активистов действуют в глобальном масштабе: глобальные концерны высказываются по локальным проблемам, но в то же время уклоняются от своей обязанности платить промысловые налоги; под предлогом соблюдения прав человека угрожают военным вторжением в чужие государства и осуществляют эти вторжения. Или вот еще один свежий пример: универсализация подозрений

12

REJ\FOASLFJ

в причастности к терроризму подталкивает даже демократические военные власти и государства выдавать себе лицензии на всеобщую «охоту на террористов». Не исключено, что мы соскальзываем в век «вечного мира», который нельзя будет отделить от «вечной войны», и что установится такой «мир», который будет хуже войны. Но что же тогда в условиях размывающихся и перемешивающихся границ и различений означает легитимное господство?

В настоящее время происходит — такова основная мысль этой книги — творческое разрушение легитимного миропорядка, при котором доминируют национальные государства. Это в высшей степени амбивалентное развитие, скрывающее в себе (наряду с многими другими сценариями) возможность космополитического взгляда или дальнейшее развитие политики к космополитическому государству. Речь, стало быть, идет не о clash of civilizations1, а о борьбе за человеческую культуру, в которой уживались бы самые разные традиции. Никакая стена не защитит государства центра от гуманитарных катастроф в других частях света. Новые угрозы существованию цивилизации не делают различий между расами, нациями и континентами.

Новый космополитический реализм витает в воздухе! Но чтобы из понятия космополитизма, который самое позднее с эпохи Канта принадлежит к философско-политической традиции западной цивилизации, могла возникнуть реалистическая критика господствующего порядка вещей, его необходимо сначала очистить от хлама, подвергнуть «спасительной критике» (Вальтер Беньямин). Под словом «космополитический» я не имею в виду идеалистически-элитарное понятие, служащее в качестве идеологического оружия имперским притязаниям транснациональных элит и организаций; мне видятся ценности признанного, живого многообразия, пронизывающие все социальные позиции и исторические контексты в духе космополитического common sense, который касается больших групп людей и ведет к тому, чтобы придать нужное направление на первый взгляд хаотическому развитию.

В начале третьего тысячелетия основной принцип национальной реальной политики: «национальные интересы достигаются в национальных границах» — следует заменить принципом космополитической реальной политики: «наша политика тем национальнее и успешнее, чем она космополитичнее». Только многосторонняя политика открывает многосторонние пространства действия. Если бы не было мировых проблем, их следовало бы придумать, ибо они способствуют образованию транснациональных общностей. Действующая в головах

1 стокновении цивилизаций (англ.).

13

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

людей национальная игра с нулевым выигрышем в суверенитете становится исторически ошибочной, ибо создание взаимозависимости может и должно пониматься и осуществляться как игра с взаимным выигрышем во власти. В этой книге освещается на первый взгляд парадоксальный тезис нового космополитического реализма: «в эпоху глобальных кризисов и рисков политика «золотых наручников», создание густой сети транснациональных зависимостей ведут к регенерации национальной независимости — в противовес властным достижениям высокомобильной экономики».

Противоречивые культурные течения сталкиваются на узком пространстве и вступают в нередко насыщенные конфликтами связи. Двуязычие, т. е. способность освободиться от фиксации на привычном, возможность жить во многих местах, легкость передвижения, все большее количество людей с двойным гражданством, жизнь, не замкнутая национальными границами,— все это создает сложное переплетение частичных лояльностей, но не ведет к отказу от изначально обретенной идентичности. Имея корни и крылья, провинциализм, сопряженный с богатым опытом и практикой космополитизма, мог бы стать общим цивилизационным знаменателем создающихся на основе мировой культуры гетерогенных обществ и, следовательно, ответить на болезненно затрагивающий всех вопрос: в каком устройстве нуждается современный мир?

Такое признание различий (не путать с предписываемой сверху любовью к иностранцам!) открывает широкие возможности, но само не лишено явных внутренних противоречий. Дело не только в растущей пропасти между богатством и бедностью, нишами благосостояния и ловушками бедности, между севером и югом, но прежде всего в создании условий для достойной жизни, в возможности и невозможности существования минисоциального государства в глобальном масштабе, «глобализированного кейнсианства», даже если он сохранит ориентацию на minima moralia основных потребностей. Дело в значительно большем. Космополитический взгляд имеет отношение к тому, каким образом национально-государственные базовые институции будут (и будут ли вообще) в долгосрочной перспективе открываться изнутри и извне навстречу вызовам глобальной эпохи. Он имеет отношение к тому, какова будет реакция на меньшинства, на иностранцев, на асоциальные элементы. Но главным образом, он имеет отношение к фундаментально преобразующей, формирующей роли в этих взаимосвязях государства и правительства, к проблеме, которую в век глобализации ставит защита прав человека в различных группах с целью укрепления и перестройки демократии. Он имеет отношение к функциональным

14

REJ\FOASLFJ

эквивалентам государства и прежде всего к вопросу: как предотвратить акты насилия, возникающие вследствие разочарований и унижений?

Космополитический взгляд, таким образом, связывает уважение к достоинству культурной инаковости с заинтересованностью в выживании каждого индивида. Иными словами, космополитизм — это очередная великая идея, которая приходит на смену исторически исчерпавшим себя национализму, коммунизму, социализму, неолиберализму. Эта идея могла бы сделать невозможное возможным — добиться, чтобы человечество пережило xxi век, не впадая в новое варварство.

Экономика мирового рынка в силу своей принудительной динамики изменила правила мировой политики. Из-за размывания границ между экономикой, политикой и обществом начинается новая борьба за власть и противостояние власти. Более того, заново согласовываются сами правила легитимного господства. Но знание о неотвратимом появлении космополитического модерна—это не торжествующее, а в высшей степени амбивалентное знание. Да и может ли быть иначе, учитывая опыт с разгулом тоталитарной политики в катастрофическом 11 веке? Ретроспективное обозначение мира идей, выстроенных по нацио- нально-государственному принципу экономики, общества и политики как первого модерна, и отграничение его от еще расплывчатого второго модерна с его глобальными экологическими и экономическими кризисами, обостряющимся транснациональным неравенством, индивидуализацией, непостоянным заработком и другими вызовами культурной, политической и военной глобализации,— все это способствует преодолению протекционистского рефлекса, который не только в Европе после краха биполярного миропорядка ведет к интеллектуальному и политическому застою. В связи с этим главной проблемой книги являются метаперемены в экономике, политике и государственности в эпоху глобализма. На первый взгляд, сверхстабильные ведущие идеи и координаты этих перемен меняются, а вместе с ними меняются основы и центральные понятия власти и господства, легитимности и насилия, экономики, государства и политики. Главный вопрос заключается в том, каким образом второй модерн может перейти в модерн космополитический. Такая постановка проблемы нацелена на осуществление альтернативного миропорядка, в центре которого окажутся политическая свобода, а также социальная и экономическая справедливость, а не законы мирового рынка. Глобализация проводится сильными мира сего в ущерб бедным. Форсируется не охватывающее разные культуры взаимодействие обществ, а насаждается одна линия, направленная против всех остальных. В космополитической идее находит выражение универсальная заинтересованность гуманности в себе самой. Это попытка заново

15

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

осмыслить взаимозависимости и взаимодействия вне рамок национальной аксиоматики и заносчивости, а именно в духе космополитического реализма, открывающего и обостряющего взгляд на незнакомые, «глокально» переплетенные общества, в которых мы живем и действуем.

Эта книга в большей мере обязана беседам с друзьями и коллегами, чем любая другая, вышедшая из-под моего пера. Эдгар Гранде, в идеях которого нашла воплощение креативность нашего совместного мюнхенского исследовательского проекта о рефлективной модернизации, в продолжавшихся дни напролет беседах активно способствовал выработке внутренней формы произведения. Кристоф Лау, который в качестве одной из креативных опор этого исследовательского центра тоже эмпирически помогал в разработке теории рефлективной модернизации, со свойственным ему остроумным интеллектуализмом предлагал все новые варианты текста этой книги. Многим я обязан и беседам с Борисом Хольцером, который лучше многих разбирается в противоречивых культурах общественных наук. Альмут Кляйне не просто помогла написать эту книгу — она ее выстрадала. Армин Нассехи, Карл Палонен, Шалини Рандериа, Натан Шнайдер, Боб Джессоп, Матс Сёренсен и Петер Велинг с пользой для автора высказали свои соображения по начальному варианту книги. Стимулирующий интеллектуальную деятельность климат London School of Economics and Political Science2, которой руководит Энтони Гидденс и в работе которой я имел честь и удовольствие участвовать, существенно повлиял на cosmopolitan imagination3 данной книги. Кроме того, следует упомянуть беседы с Мэри Калдор, Дэвидом Хелдом, Саскией Сассен, Ричардом Сеннетом, Ральфом Дарендорфом, Стенли Коэном, Доном Слатером, Роджером Сильстоном и многими другими, а также беседы в рамках Goldsmith University с Анджелой МакРобби и Скотом Лэшем. Last but not least4 нашел время обговорить со мной начальный вариант Юрген Хабермас. Йоханнесу Вилльмсу, спутнику по интеллектуальным спорам, я обязан большим, чем просто благодарностью. Но и эта книга является прежде всего частью моих бесконечных разговоров с Элизабет Бек-Гернсхайм, и слово «благодарность» в данном случае не выражает полноты моих чувств.

Хочу также высказать свою сердечную признательность фонду концерна «Фольксваген», щедрая стипендия которого помогла выполнить данную работу.

Ульрих Бек

2 Лондонской школы экономики и политических наук (англ.).

3 Здесь: космополитические воззрения (англ.).

4 последним в этом ряду, но не последним по значению (англ.).

16

ГЛАВА I

( . ) ! ! ) )! , ' ! 2 341

В начале третьего тысячелетия будущее человечества неожиданно предстает открытым. Наступает то, что наряду с другими предсказывали Фридрих Ницше, Карл Маркс, Иммануил Кант и Макс Вебер.

Еще 150 лет назад Ницше требовал, чтобы «Европа наконец приняла решение… и покончила с затянувшейся комедией партикуляризма, а также со своими разнонаправленными династическими и демократическими устремлениями. Время мелкой политики миновало. Уже следующее столетие принесет с собой борьбу за мировое господство — принуждение к большой политике».

Но уже до него Иммануил Кант предвидел появление ведущей космополитической идеи этой большой политики: «Самая возвышенная идея, которую только может вообразить человек, размышляя о своем предназначении, и которая не может быть воспринята без энтузиазма,— это представить себя членом мирового сообщества, включенным в него на правах государственного гражданства».

Карл Маркс предсказывал, что не политика государств, а глобализирующий капитал взломает национально-политическую аксиоматику и откроет дорогу большой политике. «Место старого глобального, национального самодовольства займет всестороннее общение, всесто-

1 В этой главе я использовал следующую литературу: Nietzsche 1966; Kant 1956;

Marx — Engels 1969; Max Weber 1972; Palonen 1998; Czerny 2000; Habermas 1999, 2001;

Grande/Risse 2000; Cheah/Robbins 1998; Hardt/Negri 2002; Albrow 1998; Coulmas

1990; Connolly 1975; Hitzler 1996; Fichte 1806; Randeria 2001; Cohen 2001; Stichweh

2000; Young 1999; Beck/Bonn 2001; Bronschier 1988, 2002; Cutler/Haufler/Porter 1999;

Cohen/Kennedy 2000; Czada 2000; Drucker 1977; Embong 2000; Greven 1999; Lash 2002;

Latour 2001, 2002; Luard 1990; Luhmann 1975; Luhmann/Scharpf 1989; Machiavelli 1968;

Macropuolos 1989; Meier 1980; Meyer 2000; Meyer et. аl. 1997; Palonen 1995, 1998; Plessner 1931, 1962; Polanyi 1994; Robertson 1992; Scharpf 1991; Scott 1998; Wallerstein 1991; Wapner/Ruiz 2000; Weber 1972; Wolf 2000.— Здесь и далее прим. автора.

17

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

ронняя зависимость наций друг от друга как в сфере национального, так и в сфере духовного производства. Духовная продукция… станет общим достоянием. Национальная односторонность и ограниченность станет все более невозможной, и из многих национальных и локальных литератур образуется мировая литература». Наконец, Макс Вебер сделал вывод для исторической науки: «Но когда-нибудь все изменится: значение необдуманно представляемых точек зрения ослабнет, путь потеряется в тумане. Но свет великих проблем культуры пробьется. Вот тогда наука обретет способность менять свою точку зрения и свой понятийный аппарат и с высоты мысли взирать на поток событий».

1. VJPNFTEN VFESLS_ RSAFPFKF

Эти и другие перспективы, парадоксы и следствия принуждения к большой политике можно рассмотреть, развить и осветить с точки зрения метаигры мировой политики.

Метаигра означает, что старая мировая политика, применявшая правила игры, и новая мировая политика, изменяющая эти правила, переплетаются, становятся — что касается отдельных акторов, стратегий и союзов — неразделимыми.

Понимание, что в полумраке уходящей национальной и возникающей космополитической эпохи политическая активность подчиняется двум совершенно разным и в то же время взаимосвязанным сценариям, что на сцене в зависимости от точки зрения два актерских ансамбля представляют две отличающиеся друг от друга пьесы, в которых парадоксальным образом переплетается еще существующая, но уже завершающая свой путь политическая драма с альтернативной, открывающей свою историю,— это понимание, каким бы точным и доказательным оно ни было, смущает умы, как смущает их и сама реальность. Именно эта реально существующая путаница категорий, сценариев, пьес и действующих лиц, более того, переделка пьес в ходе представления составляет суть метаигры2.

2 Именно Хельмут Плесснер нанес неожиданный критический удар по типично немецкому восприятию политики, которой занимаются скрепя сердце: «У немца на душе кошки скребут, когда он занимается политикой, не доверяя правилам игры» [1931, 104; 22]. Именно он сделал игровой принцип центральным понятием политики. Этим понятием Плесснер выражает свое положительное отношение к обществу и общественности и призывает их не доверять всеобщей идиллии — во имя растущих «возможностей игры» [38]. Игро-

18

TANLN i. LLJ\J^FJ

Системные правила игры мировой политики поддаются различению по институциям и организациям. Под институциями понимаются действующие базисные и скрытые правила осуществления власти и господства, т. е. формальные и неформальные предписания, как себя вести, необходимые для осуществления определенных форм национальной и международной политической практики. К институциям национально-государственной силовой игры в эпоху Первого модерна относились, например, государственный контроль за ограниченной территорией, вопросы международного признания и дипломатии, монополия на инструменты власти, правовая независимость, но также и обеспечение безопасности социального государства, основные гражданские и политические права и т. д. В то время как институции учреждают базисные формы и нормы, т. е. категориальные рамки политической активности, под организациями имеются в виду специальные акторы, располагающие определенным количеством

вое поле, по Плесснеру, является публичным пространством для возможных стратегических действий. Эти возможные действия реальнее самой реальности, которая, по замечанию Роберта Музиля, есть всего лишь гипотеза, за пределы которой еще никому не удавалось выйти. Плесснер подчеркивает историческую открытость политики: «В связи с этой неопределенностью человек ощущает собственную силу и отказывается воспринимать свою жизнь… как нечто предопределенное. То, чего он из-за этого отказа лишается, вырастает в нем как потенциал новых возможностей. Открывающаяся перед ним широта возможностей в то же время решительно избавляет его от бесконечного множества других возможностей самопознания и самоопределения, которые ему больше не нужны» [Plessner 1931, 188].

Это взаимная игра со случайностями имеет цель их укрощение. Однако у Плесснера система регулирования конвенций в конечном счете одерживает победу над чрезвычайными, взламывающими границы шансами политической игры. Соответственно Плесснер подвергает анализу дипломатию, которая пытается усмирить неорганизованные случайности раскованной политической игры с помощью договоров: «Дипломатия, со своей стороны, означает игру с помощью угроз и запугивания, хитрости и уговоров, торговли и переговоров, методов и приемов расширения власти, по необходимости внутренне связанных со способами защиты и оправдания власти» [99]. В противоположность этой уже почти аполитичной «возможности политического априори», которое не выходит за пределы «политики в ее человеческих возможностях» [1931: 142], я использую метафору игры в смысле метаигры, т. е. политической игры вокруг основ, основных правил борьбы за власть и господство в эпоху перехода от Первого ко Второму модерну.

19

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

членов, финансовыми и пространственными ресурсами, а также определенным правовым статусом. В метаигре я различаю (по первым, грубым прикидкам) три организации: это государства, всемирно-эко- номические акторы и акторы глобального гражданского общества.

Комбинация институций и организаций определяется и раскрывается, согласно преобладающей теоретической контроверзе, посредством двух логик действия, которые Джеймс Марч и Иоган Ользен называют логикой ожидаемых последствий и логикой соразмерности. Согласно логике последствий политические действия вытекают из рационального поведенческого расчета, который подчиняется правилу, заключающемуся в том, чтобы ту или иную ситуацию с необъяснимыми преференциями довести до наивысшего предела. Примерами могут служить классическая теория игры, а также неоклассическая экономия. Напротив, логика соразмерности понимает политические действия как продукт власти, ролей и идентичностей, которые в той или иной ситуации стимулируют соответствующее поведение [Аrch/Оlsen 1989; Krasner 1999].

Теория метаигры противоречит логике ожидаемых последствий и логике соразмерности, так как она подчиняется логике изменения правил. Это означает, что старый национально-государственно-интерна- циональный институциональный порядок не является онтологической данностью, а сам выступает ставкой в игре. Соотношение между институциями и организациями переворачивается, институции уже не определяют пространство и границы, внутри которых организации проводят свою политику; скорее организации (например, хозяйствующие акторы) выламываются из институциональных рамок и переводят в запас «национальные априори» политического действия3.

Стало быть, изменяющая правила метаигра мировой политики — это вторая great transformation, великая трансформация [Polanyi 1944].

3 То, что в сфере мировой политики называют метаигрой, и есть, говоря обобщенно, «рефлексивная модернизация» [Beck/Giddens/Lash 1996; Beck/BonN 2001]. Общетеоретическая идея заключается в интерференции побочных последствий, которые устраняют базисные институции и ограничения Первого модерна и подталкивают к метаполитике, в которой заново устанавливаются основные правила и многочисленные рамочные конструкции сосуществования. Борьба власти за правила достижения власти определяется побочными следствиями в той же мере, в какой, например, транснациональные акторы действуют не политическими, а экономическими методами, однако благодаря побочным следствиям их транснациональных инвестиционных решений ликвидируют национально-государственную политическую аксиоматику (см. об этом главу iii/13, главы iv и v).

20