ТОР для студентов / учебники / Beck_New

TANLN iv. LANOPC F JJ SRRS^J^Pš L QRSG@ TASINAFUVN

можно также, что эти технически конституированные миры откроют новое понятие демократии, одновременно глобальной и прямой, что могло бы дать шансы для развития контрвластных движений, а также гражданского общества. Итак, возникает технологически конституированное пространство опций, само по себе амбивалентное, но одновременно крайне ограниченное в своем многообразии всемирно-эко- номической оккупацией. Так, если быть реалистом, нельзя ожидать ни того, что всемирно-экономические пользовательские интересы совпадут с оценкой «гражданских культурных прав» [Featherstone 2000], ни того, что оборотная сторона технической новации (ее непредсказуемые опасности) будет принята всерьез и станет поводом для глобальных урегулирований — возможно, даже для модернизации разных табу. И наоборот: легко предположить, что наша неспособность представить последствия постгуманной цивилизации используется как отговорка или оправдание бездействия. Ибо хаотичность технологического развития неразрывно связана с новой неолиберальной риторикой де-регулирования: препоручи это высвобожденным рыночным силам, и они уж все устроят как надо!

Билл Джой, ведущий ученый, специалист в компьютерном деле и человек, бьющий тревогу по поводу его последствий, так отвечает на вопрос, верит ли он, что в раздробленном, жадном до прибыли мире можно обрести волю к действию, да к тому же историческую науку, которая сама полагает себе пределы: «Если мы не придем к ка- кому-либо коллективному согласию, нам грозит опасность исчезновения». Сейчас избытком власти не обладает ни индивид, ни политик, ни правительство. «Технологическая наука дает власть фантазии, а тем самым и каждому отдельному человеку. Поэтому необходимо свести баланс между индивидом и коллективом к коллективному механизму. Только таким образом можно нейтрализовать опасность для индивида. Мы ведь живем в цивилизованном обществе, а это значит, что мы от чего-то отказываемся, чтобы получить нечто сулящее нам безопасность и известные выгоды. Но общество не может защитить нас от других людей из-за сверхмогущества новой технологии и из-за того, что основополагающий компромисс xviii века утратил свою действенность. Знаю, что это смелое заявление, но наука просто обязана создать основу для нового общественного договора.

Некоторые области, например нанотехнологии, настолько опасны, что нам следовало бы отойти от них подальше. Вопрос в том, как бы нам получше приступить к этому… Я не вижу ни одной реальной возможности пресечь все экономические действия в этих критических областях. Но мы должны ограничить свободную доступность получен-

191

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

ных там знаний. Лучшим компромиссом было бы создание лабораторий безопасности под международным контролем» [Joy 2000, 53].

Как подчеркивает Майк Фезерстоун, само собой разумеется, что важно не дать технологически конституированной цивилизации исчезнуть из-за наших колебаний между кошмаром и спасением. Также необходимо преодолеть противопоставление общества и техники, общества и природы, согласно которому первое колонизирует второе, или наоборот. Благодаря целому ряду социологических исследований давно стало ясно, что технологии как таковые являются носителями культурных кодов и действуют как актанты [Latour 2001], т. е. квазисубъекты. В этом смысле технологии воплощают культурные нормы и систему власти. Это становится очевидным хотя бы в случае Интернета, который является американским изобретением и инкорпорирует в свою технологическую архитектуру ценности американской культуры — равный доступ для всех и т. п. В противоположность этому не нашедший применения французский проект Интернета предусматривал внутреннюю иерархию и многообразные возможности ограничений.

Что становится политическим, а что нет, складывается в истории по-разному. Поясним это, задав ключевой вопрос: кто легитимирует решение о технологическом развитии и кто легитимирует его последствия? Это означает, что важно проводить различие между «легитимацией решения» и «(не) легитимацией последствий». Тогда на стыке выявляются противоречия и пределы всемирно-экономических стратегий власти.

Рассмотрим вопрос о легитимации решений. Согласно азам демократии она осуществляется на аренах общественности и политики, т. е. прежде всего в парламенте и в правительстве. Но решающую роль играет опция ухода мировой экономики: общественность и национальный парламент отдельного государства стравливают друг с другом и в результате они оказываются вынужденными дать предварительное согласие.

Однако если проводить различие между государственной легитимацией со стороны отдельных государств и негосударственной легитимацией, то приходится признать, что отдельные государства как раз из-за опции ухода мировых экономических акторов постоянно лишаются легитимационной власти. Концерны в состоянии уклоняться от национально-государственных норм и обязанностей (например, от исполнения германского закона о защите эмбрионов), уходя в те государства, где нет подобных ограничений. Значит, можно организовать между государствами не только экономическую, но и этическую

192

TANLN iv. LANOPC F JJ SRRS^J^Pš L QRSG@ TASINAFUVN

игру на выбывание (moral dumping8), в ходе которой выявляются страны с низкими этическими требованиями. Уже одна только угроза этого и даже возникающее в обществе предчувствие ее снижают авторитет общественности отдельных государств.

Дебаты по этике в национальных общественностях — если они только вообще ведутся! — проходят под довольно странным знаком ирреальности. Ведь неясно, укоренились (и в какой мере) варианты решения, о которых спорят в обществе, вообще в национальном пространстве или давно из него ушли. Но идеальное национальное государство, т. е. сумма согласий отдельных государств, может быть сформировано хитростью или навязано с помощью опции ухода всегда только в результате легитимации post hoc. Это еще раз показывает, что коллективная связующая сила транснациональных решений покоится не в последнюю очередь на этой транслегитимности всемирноэкономических инноваций.

Опции в рамках деятельности отдельных государств сужаются в конечном счете до двух видов легитимации того, что и так уже имеет место: либо до настойчивых призывов к обновлению веры в прогресс, либо до аргумента опережающей глобализации, который снимает все сомнения в соответствии с лозунгом: «поскольку глобализация исключает единоличную деятельность наций, мы — к сожалению — вынуждены в собственных экономических интересах настаивать на ускоренном внедрении проблемных технологий».

Таким образом, государственная политика привлекается в качестве легитимационного ресурса для принятия решений, обязательных в глобальном масштабе, на которые она в высокоскоростной системе модернизации, ориентированной на мировой рынок, не может или почти не может оказывать влияние. Вместо того чтобы попытаться притормозить опасные темпы развития новых рискованных технологий, обострить восприятие связанных с ними угроз и побочных следствий, поощрять широкомасштабный поиск технологических альтернатив и предоставлять обществу больше возможностей участия в принятии технолого-политических решений, политическое оперирование с опасностями и рисками, связанными с новыми технологиями, также приносится в жертву конкурентоспособности на международной арене и надеждам на новые рабочие места. Тем самым государственная политика, приспосабливаясь к неолиберальным приоритетам мирового рынка, давит на педаль газа, а не на тормоза, реализуя рискованные технологические линии. А это обернется против

8 моральный демпинг (англ.).

193

TANLN iv. LANOPC F JJ SRRS^J^Pš L QRSG@ TASINAFUVN

ключевые компетенции ядром всемирной специализации, а по возможности — монополией, т. е. внедрять и предлагать эти компетенции (продукты или услуги) в широких масштабах во всем мире. Этот компромиссный, или межеумочный, вариант между глобализацией и специализацией производства должен укрепить независимость концернов от предложений национальных государств, но одновременно препятствовать превращению их в колоссов.

Этот вид организационной стратегии — глокализация — позволяет, кроме того, максимизировать рентабельность, тогда как цены на отдельные продукты или услуги минимизируются. Глокализация поливалентна в стратегически важном отношении. Она позволяет одновременно выполнять многие задачи. Концерн может действовать во всем мире, расширяя свою власть над национальными государствами, но используя исчерпывающим образом все возможности транснациональной рационализации. Глокализация одновременно способна удешевлять производство, повышая глобальную рентабельность. При этом, однако, глобальная бизнес-стратегия, которая в процессе управления как бы приводит в движение сеть, охватывающую весь мир, очень скоро наталкивается на внутренние пределы и противоречия: ведь данная иерархическая стратегия глобализации не только дорогостояща, но и пренебрегает новой культурной и политической автономией и значением места. В соответствии с этим у концерн-стратегов в моде то, что облекается до сих пор в такие странные понятия, как «мультилокальный мультинационалист», «глобальный локалист» или даже «глокализация»: региональные менеджеры обязаны выполнять как можно больше задач прямо на месте, ориентироваться на конкретном рынке

вконкурентной борьбе — и вместе с тем обращаться к ресурсам концерна и его сети, охватывающей весь мир. Это может, например, означать, что определенные продукты выгоднее изготавливать крупными сериями в одном месте. Но прежде всего стратегия глокализации открывает перед предприятиями пространство космополитического опыта: теперь они могут глобально учиться на локальном опыте. Если, к примеру, в Индии зафиксирован рыночный успех, то его следует по возможности перенести в Бразилию или Нью-Йорк. Мало того, верхушки концернов высасывают всевозможные сведения по рационализации

всвоей области, шпионят в университетах, институтах, за конкурентами, стремясь достичь наилучшего результата и внедряя любую разработку еще до того, как ее вынули из крестильной купели.

Глокализованная стратегия становится возможной также благодаря новым информационным технологиям. Они позволяют осуществлять непрерывное согласование с помощью видео-конференций,

195

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

электронной почты и т. п. В центральном офисе можно при необходимости оценить, какой продукт в каком супермаркете в какой точке мира продается лучше всего и какие внутренние и внешние рамочные условия влияют на это. Стратегия глокализации возможна и в тех случаях, если производственные сети, вплоть до формально самостоятельных поставщиков, анализируются на предмет дополнительной рационализации. А это в свою очередь позволяет устранять противоречие или, по крайней мере, продуктивно ограничивать его: а именно децентрализированно, т. е. локально и центрально, одновременно глобально производить, координировать и контролировать.

Стратегии власти ухода

Власть рыночного города была весьма ограниченной. Существование рынка базировалось, как правило, на концессии и гарантии защиты со стороны землевладельца или князя, «который заинтересован, во-первых, в регулярном предложении иноземных товаров и ремесленных продуктов дальнего рынка, а также в таможенных пошлинах,

вплате за сопровождение и защиту, в рыночных сборах, судебных податях, которые приносит рынок, а во-вторых, в местном размещении налогооблагаемых ремесленников и торговцев, и как только у рынка возникает рыночный посад, надеется также заработать на растущей

врезультате этого земельной ренте» [Weber Max, 728]. В связи с этим господские интересы князей полностью совпадали с экономической заинтересованностью городов в автономии: развитие хозяйства служило князю и городу, а также способствовало автономии городской экономики и усилению власти князя. Но у всего этого был четкий предел, ибо «решающим было то, что города не располагали для защиты своих интересов такими военно-политическими силами, какими обладало патримониально-бюрократическое государство»11. В случае конкурентной борьбы за господство между национальным государством и мировой экономикой это выглядит совсем иначе. Господство мировой экономики по своей сути является совершенно не-военным. Но что составляет сущность пресловутого господства мировых экономических акторов? Как и с помощью чего им удается переиграть национальное государство? Каким образом приватизируется государство? Какой род власти и господства при этом образуется? Чтобы ответить на эти вопросы, полезно пояснить различие между государственной властью и транснациональной экономической властью на основе раз-

11 Вебер М. Город/пер. М. И. Левиной¹Вебер М. Избранное. Образ общества.

М., 1994. С. 408.— Прим. перев.

196

TANLN iv. LANOPC F JJ SRRS^J^Pš L QRSG@ TASINAFUVN

личия между территориальным и детерриториализированным господством. Государственная власть достигает господства и укрепляет его с помощью контроля над территорией, ее населением и ресурсами. Мировая экономика формирует власть противоположным образом, становясь независимой от места, таким путем максимизируя экстерриториальное господство и используя его против территориализированной государственной власти.

Благодаря революции в сфере телекоммуникации пути сообщения оторвались от территории. Национально-государственные границы не становятся прозрачнее, но само понятие пространства революционизируется. Отныне важно не господство над территорией, но доступ к сети. Торговля в электронной сети, разумеется, формирует власть не сама по себе, но, во-первых, как конкурент территориализированной власти государства и труда; во-вторых, в сочетании с властными ресурсами капитала. Торговля в сети убивает расстояния, создает возможность нового вида мобильности, не нуждающейся в дорогах, невесомой, возможности быть одновременно тут и там.

Традиционное (национально-государственное) понятие господства несет в себе территориальное ядро. Как в случае социальных отношений, в общих чертах понятие господства (например, в знаменитой формулировке Макса Вебера12) предполагает пространственно-физи- ческую близость. Тимоти Люк формулирует это так: в традиционных представлениях о действиях для наглядности используются органические метафоры: конфликты протекают «лоб в лоб»; споры суть «рукопашные схватки»; справедливость воздается по принципу «око за око, зуб за зуб». Люди солидарны, если они действуют «плечом к плечу»; общность реализуется в «отношениях face-to-face13»; дружба осуществляется «рука об руку»; изменение — «шаг за шагом». Так и господство в конечном счете покоится на применении физического насилия, организовано в форме «союза господства», предполагает «членство», господское «желание», «средства принуждения», «покорность» и т. д., т. е. территориальное понимание социального, исчезающее в цифровом пространстве. Понятие пространства, которое здесь возникает, сняло заданность и зависимость, присущие фиксации локуса, но не в том смысле, что теперь можно заниматься производством и вести коммуникацию в отрыве от места, а в том, что социальные отноше-

12 Это определение дается в гл. 3 труда Вебера «Хозяйство и общество» («Wirtschaft und Gesellschaft»): « “Господством” называется возможность встречать повиновение определенных групп людей cпецифическим (или всем) приказам…».

13 лицом к лицу (англ.).

197

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

ния могут быть выстроены мультилокально, а значит, трансгранично. Непосредственная мобильность, лишенная пространства, снимающая расстояния, предполагает, однако, мгновенную коммуникацию, т. е. непосредственно-одновременный контакт мировых локусов. В результате в цифровом реальном времени возникает социальное пространство, где возможны и действительно осуществляются контакты

ивоздействия, успех которых уже не связан с преодолением естественного препятствия — географических расстояний. Различие «здесь»

и«там» теряет свое конститутивное значение для конструирования социальных отношений. Это касается и отношений господства, в особенности тех, которые складываются между национальным государством и мировой экономикой.

Власть экономики основывается прежде всего на том, что экономика своими инвестициями, защищенными их институционализированной свободой, создает или упраздняет жизненные артерии национальной политики и общества — рабочие места и налоги. Слабость государственной власти заложена в том, что составляло силу государства,— в территориальной связи. Стравливанию национальных государств друг с другом в вопросах выживания (налог и рабочее место) эти государства мало что могут противопоставить, пока они действуют национально, т. е. суверенно, как отдельные территориальные государства.

Однако решающий пункт состоит в следующем: в то время как власть государств, согласно национальному расчету, увеличивается

сзавоеванием чужих территорий, власть мировых экономических акторов возрастает в результате того, что они сами себе создают возможность покинуть «собственную» национальную территорию. Это удается в той мере, в какой транснациональные фирмы становятся экстерриториальными величинами. Власть государств, таким образом, побивается, ломается не властью государств, т. е. военной угрозой и завоеванием, а детерриториально, экстерриториально благодаря «невесомости» транснациональной торговли и действий в цифровом пространстве. Это делокализированное понятие господства ставит с ног на голову логику традиционного понимания власти, насилия, господства.

Детерриториализированная власть экономики не располагает собственным источником легитимности. И там, где мировые экономические акторы осуществляют вмешательство в национальных сферах, она, таким образом, продолжает зависеть от заемной легитимности, из вторых рук, а именно от молчаливой легитимации политико-демо- кратическими инстанциями решений, принятых post hoc.

198

TANLN iv. LANOPC F JJ SRRS^J^Pš L QRSG@ TASINAFUVN

«Умышленное не-завоевание, не-инвестирование» — в этой формуле скрыт также ответ на вопрос, откуда у детерриториализированной экономики берется власть для ее осуществления, хотя там же, если сравнить, демократическая политика реформ легко и явно терпит крах в барьерном беге, где в качестве препятствий — позиции вето. Негативный характер не-интервенции допускает несколько вещей одновременно: политику не-политики, ибо здесь ведь не делается нечто такое, что нуждается в политической легитимации и способно принять ее,

иделается, например, то, что не нуждается в этом. В то же время нивелируются и важные границы между практикой реальной власти и угрозой возможной власти, ибо угроза и осуществление ее совпадают в неделании. Если в ситуации угрозы ничего не делать, то за тебя будет действовать кто-то другой. Вместе с тем экстерриториализированным решениям об инвестициях нет препятствий для осуществления, поскольку они достигают коллективной обязующей силы самым эффективным из мыслимых способов — политикой свершившихся фактов.

Вследствие этого государства все больше подвергаются внешнему контролю со стороны экстерриториализированных финансовых элит, чье местоположение в мире электронных сетей уже невозможно установить. Их интерес к стране, который уже не связан с национальным происхождением, может с той же быстротой как вспыхнуть, так

иугаснуть.

Здесь проявляется коренная смена парадигмы — от национального к транснациональному или внутренне глобализированному способу производства. Мировой рынок не является чем-то внеположным, он как бы перемещается в центры производства и организации труда. Происходит смена производства — от ориентированного и оборудованного в расчете на локальный или национальный рынок к ориентированному и оборудованному в расчете на мировой рынок (или по крайней мере, на несколько национальных рынков). Решающим моментом является здесь не то, что отдельные предприятия превращаются в транснациональные концерны; напротив, главное — это транснационализация рынков и способов производства. Внутренняя глобализация производства и его ориентация на более крупные мировые рынки трансформировала бесчисленные национальные или локальные предприятия в своего рода транснациональные концерны. В этих условиях от территориального базиса (а значит, и от национального базиса экономического авторитета) мало что остается.

Эту новую форму внутренней глобализации производства (внутри и между национальными государствами) можно продемонстрировать на примере теле-сменной работы. Теле-сменной работой называется

199

@ACEFG IJK. LANOPC L QRSG@ TASINAFUVN

осуществляемое с помощью компьютерных сетей разделение труда между филиалами предприятий в различных временных поясах, т. е. результаты труда какого-либо европейского производства после окончания рабочего дня перехватывает американская организация, а от нее

вконце рабочего дня результаты труда передаются дальше — филиалу

вАзии. Когда работники в Европе снова берутся за дело, то «их» проект — без введения сменной системы — уже продвинулся на два транснационально организованных нормальных рабочих дня. Безусловно, этот вид разделения труда (одновременно внутри одного производства и трансконтинентального) подходит не для всех видов продуктов и порождает множество проблем с координацией, но уже сегодня можно сказать, что подобные предприятия, которые никогда не «спят» (в сравнении с привязанными к определенному месту формами производства, труда и кооперации, характерными для Первого, связанного с индустриальным обществом модерна), обладают преимуществами рационализации.

Вусловиях свободы торговли и честной конкуренции менее развитые страны получают возможность выбрать укороченный путь догоняющего развития. Это демонстрировали не только «малые тигры» Юго-Восточной Азии, долгое время служившие примером. И в других регионах, особенно в Латинской Америке и Китае, наблюдается увеличение среднегодовых темпов роста ': во всех развивающихся странах — с 4,5 % за 1977–1986 годы до 5,5 % за 1987–1996 годы, а в Азии —

с6,7 % до 7,7 %. «Ситуация, когда эти показатели прежде всего определяются подъемом в странах, которые открылись для мировой торговли, импорта капитала и интеграции в global factory14 [Gereffi 1989], доказывает, что отстающие или падающие жизненные стандарты — не следствия роста переплетений в мировой экономике, но свидетельство недостаточной интеграции в мировой рынок» [Pries 1997, 7]. Катастрофическое положение в экономике некоторых африканских стран, а также финансовый кризис в Юго-Восточной Азии указывают на важность адекватного институционального оформления как предпосылки для консолидированного развития [Wiesenthal 1999, 512; Gereffi (1989, 92–104); Pries 1997].

При этом, однако, следует обратить внимание на то, что транснационализация производства происходит не в результате, скажем, добровольного политического решения концернов, а основана на конкурентной борьбе на мировом рынке. Концерны, распространяясь на мировом рынке, только увеличивают свой оборот. Это в свою оче-

14 глобальную фабрику (англ.).

200