ДанилевскийРоссия Европа

Россия и Европа

Итак, Константинополь не должен быть столицей России, не должен сосредоточивать в себе ее народной и государственной жизни и, следовательно, не должен и входить в непосредственныйсоставРусскогогосударства.ЧтобыдоставитьРоссии всеисчисленныевышевыгоды,ненаносяейлегкопредвидимого вреда, – освобожденный Константинополь, преображенный

внастоящийЦарьград,долженбытьсампосебечем-тобольше, нежели столицей Русского царства, в отношении же к России быть меньше этого; не должен быть с ней в слишком тесной связи,иметьтакоематеринскоезначение,накотороеимеетправо только одна Москва. Одним словом, Царьград должен быть столицей не России, а всего Всеславянского союза.

Таким образом, общий взгляд на развитие культурноисторических типов, показавший нам, что оно достигает наибольшей полноты, силы и блеска при известном отношении между требованиями единства и разнообразия составных элементов, исследование тех условий, в которых находятся славянские народы Австрии и Турции, их отношений друг к другу и к окружающим их со всех сторон враждебным стихиям, и, наконец, рассмотрение судеб Константинополя приводят нас к одному и тому же решению Восточного вопроса – к федерации славянских народов и всех вкрапленных между ними инородных племен.

Мывидели,чтотолькоРоссииможетпринестиобладание Константинополем действительную, положительную пользу, – но это справедливо только по отношению к европейским государствам; всем же тем народам, которые живут в прилежащей к Черному морю части Турции, равно как и по всему бассейну нижнего и верхнего Дуная, – Константинополь представляет многие из тех выгод, которые может извлечь из него Россия. Поэтому невключение Босфорской столицы в непосредственный состав Русского государства требуется не только частными интересами этого последнего, но и самой справедливостью. Наконец, предложенное решение судьбы Константинополя,

всущности, более всего соответствует и истинным видам на него греков. Он дорог им как символ величия их предков; но,

461

Н. Я. Данилевский

будучи отдан в их полное и исключительное владение, он, разжалованный в столицу незначительного государства, или потерял бы свое всемирное историческое значение, или раздавил бы само это государство под тяжестью этого значения, как здание, раздавливающее свой фундамент, несоразмерный с его громадностью. Маленький греческий народ, хотя бы столицей его был сделан Константинополь, никаким образом не воскресил бы в себе Византийской империи. Царство Константина, Феодосия и Юстиниана может ожить только в форме славяногреческой федерации, и только таким образом может и Греция принять участие в его славе и величии.

Итак, с какой бы стороны мы ни подступали к делу, – Всеславянская федерация с Россией во главе, со столицей в Царьграде, – вот единственно разумное, осмысленное решение великой исторической задачи, получившей в последнее время название Восточного вопроса. Всмотримся же, насколько возможно, в самые существенные, в самые крупные черты этой федерации. Из фактов всемирно-исторического опыта, расположенных сообразно требованиям естественной системы, мы, между прочим, вывели (см. гл. V), что, дабы цивилизация, свойственная самобытному культурно-историческому типу, могла зародиться и развиться, необходимо, чтобы народы, к нему принадлежащие, были политически независимы, и что цивилизация культурного типа тогда только достигает полноты, разнообразия и богатства, когда разнообразные этнографические элементы, его составляющие, не поглощены одним политическим целым; на этих основаниях и полагали мы, что почвой для развития славянской культуры должна быть федерациянезависимыхславянскихнародов.Вдругомместенашей книги (см. гл. X) мы выразили и старались доказать ту мысль, что тесность политической связи, долженствующей соединять родственные между собой народности, определяется не только степенью их родства, но еще и степенью той опасности, силой того давления, которому эти народности подвержены извне, обороной от которого и должна именно служить объединяющая их политическая форма сожительства. Неумение

462

Россия и Европа

сообразовать степень федеративной связи с этими внешними обстоятельствами может легко послужить причиной гибели народной самостоятельности, как это и случилось с Грецией в македонские и римские времена.

Положение славян лицом к лицу с враждебным им Западоместьтапричина,котораязаставляетжелать длянихвесьма тесной федеративной связи под политическим водительством и гегемонией России, – на что Россия имеет законнейшие права, как по сравнительным силам своим с прочими членами славянской семьи, так и по ее многовековым опытом доказанной политической самостоятельности. Несмотря на частые уклонения России от здравого политического пути, особенно в последнее послеекатерининское время, все-таки она и только одна она между всеми славянскими государствами сумела при самых неблагоприятных обстоятельствах не только сохранить свою самостоятельность, но объединить почти весь русский народ и образовать могущественнейшее в мире государство.

Но для политической крепости Всеславянского союза недостаточно еще бесспорного предоставления в нем России гегемонического преобладания; сами второстепенные группы или члены союза должны представлять во внутреннем своем устройстве также достаточное ручательство силы и единства. Дробление, к которому так склонны преимущественно австрийские славяне, долго жившие под воздействием принципа «Divide et impera»21, не должно переходить границ больших лингвистических и этнографических групп, на которые они делятся. Деление по мелким племенным оттенкам, в каждый из которых легко вселить притязание на политическую самостоятельность, имело бы то существенное неудобство, что такие мелкие единицы имели бы весьма мало побудительных причин участвовать всеми своими силами в тех тягостях, которые налагаются великой политической ролью.

Участие мелкого члена большого государственного союза во внешних делах сравнительно так ничтожно, что приходящаяся на него доля успеха совершенно исчезает в славе, приобретаемой преобладающим членом союза, а доля неудачи – в

463

Н. Я. Данилевский

падающих исключительно на него стыде и ответственности; между тем как, в сущности, материальное бремя, ложащееся на население мелкого государства, при справедливом распределении тягостей совершенно одинаково с тем, которое приходится нести подданным могущественного главы союза. Это материальное бремя не только не получает нравственного вознаграждения славой и влиянием, но ничтожность доставляемого им контингента служит даже обыкновенно предметом глумлений и насмешек над разными Рейсами и Липпе22. Посему мелкие члены союза, мало интересуясь общими внешними делами его, по возможности уклоняются от союзных обязанностей, несут их только формально, и в конечном результате все бремя войн и вообщеведениявнешнихделсоюзападаетпочтиисключительно на могущественнейшего его члена. Примером сему может служить бывшая Германская империя. В ней вся тяжесть обороны падала на австрийские наследственные земли. Напротив того, государства средней величины, которые хотя и не могут оспаривать первенствующего влияния у главы союза и обращать его гегемонию в систему пагубного дуализма, как в бывшем Германском союзе, имеют, однако же, достаточное сознание своей силы, чтобы принимать деятельное участие в делах союза и интересоваться ими. Войска и флоты этих государств имеют достаточно силы, чтобы существенным образом помогать в общих усилиях и заставить ощущать свое отсутствие; их армии могут быть даже главными деятелями на побочных театрах войны. Поэтому на такое государство в достаточной силе ложится и блеск общей славы, и стыд общей неудачи для того, чтобы оно напрягало все свои частные усилия для поддержания и приобретения первой и для избежания второго.

Мелкие государства представляют, правда, меньше противодействия объединительным замыслам главы союза, скорее подчиняются ей, сохраняя даже во внутренних делах одну лишь форму независимости. Пруссия, например, конечно, менее может ожидать противодействия со стороны Брауншвейга или Ольденбурга, чем со стороны Саксонии, но, с нашей точки зрения, это не выгода и не преимущество, а, напротив того, –

464

Россия и Европа

вред и недостаток, ибо для величия и культурного значения семьи славянских народов нужно, чтоб образ Славянского мира представлялся не в виде слияния славянских ручьев с русским морем, по выражению Пушкина, а в виде обширного океана с самобытными, хотя соединенными и соподчиненными частями, т.е. морями и глубокими заливами. Нужно не поглощение славян Россией, а объединение всех славянских народов общей идеей Всеславянства как в политическом, так и в культурном отношении, и в первом – главнейше и преимущественно для возможности осуществления последнего.

Посему думаем мы, что только большие этнографические

илингвистические группы, на которые разделяется Славянский мир, могут составлять те политические единицы, совершенно независимые во внутренних своих делах, которые должны войти как самостоятельные целые в Общеславянский союз.

Приверженцы самостоятельности всякого мелкого этнографического оттенка возражают против этого, что таким образом приносятся в жертву некоторые более честолюбивые народности, как, например, чехи и сербы, [а также] другие народности, более скромные, и выставляют также на вид трудно примиримые исторические соперничества, существующие между некоторыми племенами, которые попеременно играли в отношении друг к другу преобладающую роль. Возражение это имело бы действительно силу, если бы вопрос заключался в образовании вполне самодержавных, верховных славянских политических единиц, не соединенных между собой никакой определенной связью, на развалинах нынешних Турции и Австрии. Тогда действительно имело бы место какое-нибудь специальное сербское честолюбие, которое стремилось бы для своего усиления не только преобладать над словенцами

ихорватами, как мадьяры над немадьярскими элементами Венгрии, но даже включить как подчиненную народность в состав своего государства этнографически вполне самостоятельных болгар. Но всякое не только специально чешское или специально сербское честолюбие, но даже и специально русское честолюбие должно при тесной федерации славянских

465

Н. Я. Данилевский

народов поглотиться одним – всеславянским честолюбием. При таком устройстве политической судьбы Славянского мира нужно только, чтобы второстепенные члены союза были достаточно сильны, чтобы охранять свою внутреннюю самостоятельность, чтобы не расплываться в ничтожестве крайнего раздробления, чтобы иметь сознание своего деятельного влияния в общем ходе союзных дел. Что касается до внутренних распорядков каждого из непосредственных членов союза, то ничто не препятствует предоставить их составным частям всю желаемую степень административной децентрализации и областной самобытности.

Таким образом, соответственно главным этнографическим группам, на которые разделяются как Славянский мир, так и племена, принадлежащие к нему по месту своего жительства, а большей частью также по своим действительным, ненапускным нравственным тяготениям, – Всеславянский союз должен бы состоять из следующих государств:

Русской империи с присоединением к ней всей Галиции и угорской Руси.

КоролевстваЧехо-Мораво-Словакского,состоящего,кроме собственной Чехии, из Моравии и северо-западной Венгрии, населенной исключительно или преимущественно словаками, приблизительно с 9 000 000 жителей и 1800 кв. миль пространства.

Королевства Сербо-Хорвато-Словенского, состоящего из княжества Сербского, Черногории, Боснии, Герцеговины, Старой Сербии, северной Албании, Сербского воеводства и Баната, Хорватии, Славонии, Далмации, Военной Границы, герцогства Крайны, Герца, Градиски, Истрии, Триестского округа, двух третей Каринтии и одной пятой Штирии по Драву, – с населением приблизительно в 8 000 000 на 4500 кв. милях пространства.

Королевства Болгарского с Болгарией, большей частью Румынии и Македонии с 6 000 000 или 7 000 000 жителей и с лишком 3000 кв. миль.

КоролевстваРумынского с Валахией, Молдавией, частью Буковины, половиной Трансильвании, приблизительно по реку

466

Россия и Европа

Марош, и с населенной преимущественно молдаванами западной окраиной Бессарабии, взамен которой Россия должна бы получить отошедшую от нее часть южной Бессарабии с Дунайской дельтой и полуостров Добруджу. Это составило бы около 7 000 000 населения и более 3000 кв. миль.

Королевства Эллинского с присоединением к нынешнему его составу Фессалии, Эпира, юго-западной части Македонии, всех островов Архипелага, Родоса, Крита, Кипра и малоазийского побережья Эгейского моря, приблизительно с 2800 или 3000 кв. миль и с населением с лишком в 4 000 000 жителей.

КоролевстваМадьярского, т.е. Венгрии и Трансильвании, за отделением тех частей их, которые не населены мадьярским племенем и должны отойти к России, Чехии, Сербии и Румынии; приблизительно с 7 000 000 жителей и около 3000 кв. миль пространства.

Царьградского Округа с прилегающими частями Румынии и Малой Азии, окружающими Босфор, Мраморное море и Дарданеллы, с полуостровом Галлиполи и островом Тенедосом, приблизительно с двумя миллионами народонаселения.

Такой союз по большей части родственных по духу и крови народов, в 125 млн. свежего населения*, получивших в Царьграде естественный центр своего нравственного и материального единства, – дал бы единственно полное, разумное, а потому и единственно возможное решение Восточного вопроса. Владея только тем, что ему по праву принадлежит, никому не угрожая и не боясь никаких угроз, он мог бы противостоять всем бурям и невзгодам и спокойно идти путем самобытного развития в полноте своих народных сил и при самом счастливом взаимодействии разнообразных родственных стихий, его составляющих, образуя, соответственно своему этнографическому составу, религиозному просвещению и историческому воспитанию, особый культурно-исторический тип, укрепленный долголетней борьбой против враждебных внешних сил, держащих в настоящее время народы его в разъединении, борьбой, без которой он не может установиться.

*  Теперь 140 миллионов – Посмертн. примеч.

467

Н. Я. Данилевский

Рассуждая о Восточном вопросе, мы говорили о его турецкой и австрийской части, говорили о первостепенном значении в нем Царьграда, но ни слова не сказали еще о польской части этого сложного и запутанного дела. Мы не сделали этого до сих пор потому, что, на наш взгляд, Польский вопрос не может получить окончательного решения вне общего решения всех славянских вопросов; так что нам казалось необходимым выяснить сначала всю нашу мысль во всей ее определенности о судьбе и целях Славянства, прежде чем начать говорить о Польском деле.

Смотря по тому, как сложатся политические обстоятельства, каков будет характер действия русского правительства, какова степень их твердости и постоянства, какое господствующее направление примет русское общественное мнение, как будет оно воздействовать и непосредственно на польские элементы, и на деятелей правительства, наконец, смотря по характеру развития польского общества и господствующих в нем идей, – Польше предстоят в будущем, конечно, весьма различные судьбы, которые, однако же, кажется нам, могут быть все подведены под четыре возможности. Мы говорим здесь, конечно, только о Польше в собственном, настоящем смысле этого слова, т.е. стране, населенной польским народом. Что касается до западных губерний, то само собой разумеется, что им, пока жива сама Россия, не может предстоять никаких иных возможностей, кроме всеполнейшего и полнейшего, всестороннего слияния с остальными частями государства.

Допустим, во-первых, дурной поворот дел для России, – что мечты поляков сбудутся, что им удастся образовать, в тех или других размерах, независимое государство. Оно сделается, несомненно, центром революционных интриг (как это мы видели даже в маленьком Кракове, когда он был вольным городом), преимущественно направленных на западные губернии России. Очевидно, что России нельзя будет этого терпеть, что при первой возможности она должна будет стараться уничтожить вредное для нее гнездо. Польша должна, следовательно, сделаться театром часто повторяющихся войн и терпеть в ма-

468

Россия и Европа

териальном отношении страшные разорения, как это и было в последние времена Речи Посполитой. Но, чтобы иметь возможность противостоять России, Польше необходимо будет жить в наилучшихладахсеезападнымисоседями,немцами,которые, конечно, не упустят случая своими капиталами, колонизацией, политическим и культурным влиянием прибрать к своим рукам эту страну так же хорошо, как если бы она состояла в непосредственной зависимости от Германии, – одним словом, не упустят сделать то, что уже было сделано при подобных обстоятельствах с Восточной и Западной Пруссией, с Силезией. Независимость Польского государства была бы гибелью польского народа, поглощением его немецкой народностью.

Но, может быть, возразят, что, получив независимость, поляки добровольно примкнут к России и, перестав быть ее подданными, станут верными ее союзниками и доброжелателями. Кто же мешал им действовать таким образом, когда Царство Польское, именно в этих видах, было восстановлено и присоединено к России Александром I23 со всеми возможными льготами, на правах чисто личного соединения? Каких новых льгот не достигли бы они таким путем? Кто мешает им действовать так даже и теперь, чтобы, без сомнения, скоро вернуть те льготы, которые они мало-помалу растеряли своими повторенными безумствами?24 Очевидно, что ни вследствие характера нынешней польской интеллигенции, когда ей дана будет полная возможность развернуться, ни вследствие беспрерывных подстрекательств наших западных друзей – такой исход дела не представляет ни малейшей вероятности. С другой стороны, можно указать на чехов, хотя и окруженных со всех почти сторон немцами, но не потерявших, однако, своей народности. Но чехи не имеют, во-первых, надобности дружиться с немцами для каких бы то ни было посторонних целей, и в них именно видят они главных и даже единственных своих врагов. Во-вторых, вся предыдущая история чехов, все славные деяния их, как в давно, так и недавно прошедшее время напоминают им их борьбу с немцами, их стремление возвратиться к тем живым корням Славянства, которыми оно по-

469

Н. Я. Данилевский

черпает свою духовную, нравственную жизнь, напоминают им их вклады в общую славянскую сокровищницу.

Вторая возможность наступает, если Польша останется, как и теперь, в соединении с Русским государством, а польское общество останется тем же неизлечимым больным, каким оно до сих пор было; если как эмигранты, так и внутренние зловредные элементы сохранят свое влияние и, вербуя себе все новых и новых адептов в подрастающей молодежи, увековечат эту язву, которая так долго разъедает всю страну. В этом случае, возможном только при непоследовательностях со стороны русского правительств и русского общественного мнения, при послаблении от времени до времени польским интригам, – русская рука в общем ходе дел все-таки принуждена будет чаще и чаще надевать ежовую муравьевскую рукавицу25 и все крепче

икрепче сжимать ее. Это будет продолжением теперешнего порядка вещей, болезненного как для России, так и для Польши.

Если, напротив того, и русская государственная, и русская общественная сила будут действовать последовательно, в здраво понятых русских интересах, которые суть вместе с тем

издраво понятые польские интересы, без всякого мироволенья польщизне, будет ли то якобы во имя цивилизации или во имя крупного землевладения и каких-то сословных интересов, которыми никакое действительно русское сословие не интересуется, – то дóлжно ожидать, что и в самой Польше здравые народные инстинкты возымеют верх над вредными, разъедающимипольскоеобществоначаламиистремлениями.Вэтомотношении, как и во многих других, наибольшую пользу должно ожидать не столько от непосредственного действия на самую Польшу, сколько на западные губернии России. Если в них дан будет перевес многочисленнейшим народным русским стихиям, а польские элементы, по большей части искусственно вызванные, будут обращены в подобающее им ничтожество, так чтобы польские замыслы и мечтания не находили там даже и того поверхностного отзыва и сочувствия, которыми они доселе питались, то сами эти замыслы и мечтания скоро бы улетучились или, по крайней мере, сделались бы совершенно без-

470