- •Е. П. Хорькова
- •Содержание
- •Глава 1. Предпринимательская деятельность на территории Древнерусского государства (доXVвека).
- •Глава 2. Предпринимательская деятельность в средние века (XIV-XVII).
- •Глава 3. Предпринимательство в петровскую и послепетровскую эпохи (xviiIв.)
- •Глава 4. Предпринимательство в эпоху генезиса капитализма (нач.XiXв. - 1861 г.)
- •Глава 5. Подъем предпринимательской деятельности во второй половине XIX в. - начале XX в. В России
- •Глава 6. Развитие предпринимательства в период нэПа (20-е гг.XXв.)
- •Глава 7. Благотворительность и меценатство в истории России
- •Заключение
Глава 6. Развитие предпринимательства в период нэПа (20-е гг.XXв.)
Предпринимательство еще развивалось по инерции после революции, пройдя короткий опыт НЭПа, но в принципе оно было обречено на данном историческом этапе. Видимое раскрепощение экономических отношений сопровождалось уменьшением политических свобод, унификацией идеологии, культуры, частной жизни и постепенно всех сторон развития общества. Был уничтожен или эмигрировал средний слой российского общества, являвшийся носителем идей и практики экономической свободы, и отличных от установившихся политических и прочих взглядов. "Низы" опять объединялись с "вождями", чтобы устроить совершенное общество по своим понятиям.
Еще К. Леонтьев надеялся, что гремящий поезд революции пронесется на Запад и взорвется там, а мы, из-за благоразумия и традиционности, это время пересидим. Но социальная почва в России оказалась рыхлее, века покорности и уничтожения активных не подавили способности к бунту. Запад построил санитарный кордон из националистических государств вокруг "красной" России, отправил социалдемократов в пломбированном вагоне возглавлять революцию, чтобы не разнесли в Европе "заразу" - ведь в накаленной обстановке войны и трудностей пропаганда действует зажигающе.
Лидерам большевиков нужна была не только власть, но и переустройство общества на каких-то новых, хорошо укладывающихся в теории, но трудно выполнимых на практике основаниях, принципах. Даже в России, где историческое прошлое народов было очень похоже на будущее и в которой не сумели уйти далеко от этого недифференцированного прошлого, эти принципы, по мере попыток их последовательного воплощения, вызывают протест. Причем наибольший протест шел теперь уже не только со стороны "контрреволюции", "белогвардейцев", но из самих низов, которые, не вдаваясь в тонкости политического противостояния, видели: крестьяне задавлены продразверсткой, терроризированы продотрядами, доведены до голода и впереди не видно никакого просвета. Этот протест проявился в Кронштадском выступлении матросов (февраль - март 1921 г.), среди требований которых были: дать полное право крестьянам над всею землею так, как им желательно, а также разрешить "иметь скот, который содержать должен и управлять своими силами"; разрешить свободное кустарное производство собственным трудом. Матросы, выходцы из крестьян, тесно связанные с деревней, меньше боялись появления эксплуататоров и кулаков, чем государство диктатуры пролетариата. Темным людям пока (потом разъяснили) было непонятно, почему естественное желание выжить, иметь элементарные средства к существованию называли "мелкобуржуазными инстинктами", стремление продать или обменять продукты даже своего труда - "мешочничеством" и "спекуляцией".
После Кронштадского мятежа и других выступлений, стало ясно, что переустройство общества на новых основаниях придется временно отложить, разрешить людям самим спасти себя от голода и вымирания, а для этого предоставить им некоторую свободу экономической деятельности. На кратковременность этого периода, на то, что он не "всерьез и надолго", указывает укрепление политической власти; принятие на том же Xсъезде РКП(б), на котором были провозглашены принципы НЭПа, резолюции "О единстве", "Об анархо-синдикалистском уклоне". В данном случае экономический и политический процессы запускались в противоположных направлениях: некоторая экономическая свобода сочеталась с жестким закреплением политической власти, предполагающей только единство и никаких вариантов. Школа экономистов - сторонников товарно-денежных отношений была политически не защищена, а значит, обречена. Представители этой школы - Л. Н. Юровский, Н. Д. Кондратьев, В. А. Базаров, В. Г. Гроссман, В. В. Новожилов и другие -считали целесообразным установление рыночных связей, экономического равновесия, устойчивости рубля и осторожной банковской эмиссии, того, что в целом может обеспечить успешное функционирование хозяйства. Последовательная реализация этих принципов делала многие элементы общественной системы экономически независимыми и самостоятельными.
Теоретические представления о грядущем бестоварном социализме тесно смыкались с мощью укрепляющейся государственной машины, с ростом административных тенденций в хозяйственной практике. Утверждалась в качестве перспективной концепция, суть которой состояла в необходимости "преодолевать" товарно-денежные отношения, сужать сферу хозрасчета, так как регулятором экономики должен стать план, устраняющий всякую свободу экономической деятельности, делающий совершенно лишним элементом системы предприимчивость людей, ориентирующийся на дисциплину и ее укрепление.
НЭП характеризовался острыми противоречиями из-за отсутствия целостных подходов к решению большинства проблем. Период был именно переходным, но не от капитализма к социализму, а к огосударствлению экономики и административным методам ее регулирования. Рыночные элементы НЭПа оказывали деструктивное влияние на монолит национализированного, то есть сосредоточенного в руках государства хозяйства, что заставляло новую власть активно вмешиваться, где это возможно, в экономические связи и восстанавливать утраченные позиции в борьбе с более потенциально сильным экономически противником - рыночными отношениями.
Началом НЭПа можно считать утверждение Советом Труда и Обороны (СТО) "Основных положений к восстановлению крупной промышленности, поднятию и развитию производства" от 12 августа 1921 г., где провозглашался перевод промышленных трестов на хозяйственный и коммерческий расчет. Концом - принятие ЦИК и СНК СССР 29 июня 1927 г. "Положения о государственных трестах", юридически оформившего происшедшую на практике трансформацию коммерческого хозрасчета в хозрасчет административный.
Применяться к условиям рынка должна была национализированная промышленность на условиях сохранения незыблемости права государственной собственности, ограждения ее от возможных посягательств и недопустимости денационализации. Устанавливались пропорции между тем, что пролетарское государство в каждый момент в состоянии подчинить своему прямому воздействию, и тем, что этому воздействию поддается слабо или не поддается совсем и относится к неустранимым и не контролируемым частным экономическим отношениям. НЭП породил иллюзии возможности решения экономических вопросов с помощью организационных перемен, не затрагивающих существа административно-централизованного управления. Был создан государственно-монополистический сектор системы, постепенно приспосабливающий денежно-кредитные инструменты к нуждам административного управления. Национализация промышленности передала частные предприятия в руки государства. Ни в одной стране мира не существует и ни в одну из пережитых эпох не существовало такого большого, сложного и своеобразного государственного хозяйства, как в Советской России. В руках государства были сосредоточены вся земля и часть сельскохозяйственного производства, значительная часть торговли, большая часть кредитных учреждений, почти вся крупная промышленность, весь механический транспорт и т. п. Установилась система экономических отношений на прямой организации государством процесса воспроизводства на предприятиях, в отраслях, на территориях. Но даже среди сторонников огосударствления собственности не все придерживались такого примитивного взгляда на организацию производственного, и в целом экономического процесса. Например, Г. Я. Сокольников рассматривал процесс централизации не с позиций передачи функций управления предприятиями непосредственно в руки государства, а с точки зрения управления мобильными государственными капиталами, представляющими контрольный пакет акций, полученный им в результате национализации банков и широкого развития акционерной формы собственности. Это означало, что централизованное регулирование хозяйства со стороны государства возможно было с помощью таких инструментов, как банковская система, товарная, фондовая и валютная биржи. Но этот путь был сложен и непонятен для тех людей, которые пришли к власти, так как специалистов осталось совсем мало и предлагали они нечто не сочетающееся с представлениями о социализме. Гораздо понятнее были идеи о все более совершенном регулировании государственного механизма и о все более укрепляющейся дисциплине трудящихся.
Национализированная промышленность рождала тресты, для удобства управления отождествленные с государственным хозяйственным аппаратом. Только в начальный период НЭПа были попытки отойти от тотального администрирования, но это уже получалась другая система.
С самого начала НЭПа в управлении промышленностью стали устанавливаться принципы, несовместимые не только с предпринимательством, но даже с реальными экономическими отношениями. Предприятия стали делиться на прибыльные и неприбыльные. К последним относились предприятия военной промышленности, железнодорожного транспорта, речного флота, совхозы, а позднее - вся тяжелая промышленность. Бездоходность предприятия не означала, конечно, его ненужности. Это были хозрасчетные предприятия, функционирующие на принципах самоокупаемости, но управляющиеся на основе положений, отличных от тех, что лежат в основании коммерческого хозрасчета.
Цены на продукцию этих предприятий устанавливались государством, а не формировались на свободном рынке в зависимости от спроса и предложения. Средства на повышенную без оснований цену забирались у эффективно работающих предприятий, убивая всякое стремление этих предприятий работать прибыльнее. Критерием работы неприбыльных предприятий и целых отраслей при искусственно увеличенной цене являлось снижение издержек производства и обращения, в чем, в принципе, никто не был заинтересован.
Вместе с тем в распоряжении государства появился новый действенный инструмент регулирования хозяйства, в первую очередь его государственного сектора - Государственный банк. И для банка, и для государственных трестов это был период, отвечающий сущности их взаимоотношений, в основе которых лежит экономическое регулирование и коммерческий расчет. Банк, в определенной мере, взял на себя восстановление и развитие государственной промышленности и делал ее значительно эффективнее административных органов управления.
Вследствие постоянной и значительной дефицитности бюджета государство отчуждало продукцию трестов не только ниже себестоимости, но и бесплатно, а потом распределяло по своему усмотрению. При любых условиях работы работникам оплачивался только прожиточный минимум. По требованию ВЦСПС в зарплату было включено все, что раньше выдавалось в виде пайка. Решено было установить прожиточный минимум, независимый от колебания рыночных цен. Он не повышался, но и не понижался.
Определить практически заработанную плату при таких искусственных условиях оказывалось практически невозможным: стала неразрешимой проблемой оценка капитальной стоимости, калькуляции себестоимости, словом, всех экономических показателей. Промышленность переходила на искусственную систему регулирования, которая не могла существовать без администрирования и чиновников.
Вмешательство в экономику происходило по трем направлениям: производственная программа (план), цены и сбыт. Сложным был порядок составления планов, неясен принцип: разверстываются они сверху или составляются снизу. В первом случае они не могли охватить всех сложностей производства в отраслях и на местах, во втором - безнадежно опаздывали в процессе прохождения по иерархическим ступеням. При этом экономика превращалась в политику, показатели иногда приукрашивали, иногда ухудшали - в зависимости от ситуации. С 1925 г. сверху устанавливались контрольные цифры по объемам производства и темпам роста.
Работа предприятий на государственные заказы была тесно связана с состоянием государственного бюджета: финансовые затруднения государства ложились на поставщиков продукции. В 1921 - 22 г. промышленность сдала государству продукции по госзаказам на 150 млн. рублей золотом безвозмездно. Суммы убытков предприятий покрывались государственными дотациями. Коммерческие начала во взаимоотношениях казны с хозрасчетными предприятиями сводились к нулю. Государственная опека, администрирование сверху, слабость хозрасчетных стимулов на уровне входивших в тресты предприятий оборачивалась бесхозяйственностью и низкой эффективностью функционирования промышленности.
В 1924 г. выросли цены по отношению к 1913 г. Причинами были: монополия производителя, низкая эффективность хозяйствования и слабая производственная база. Практика принудительного регулирования, "снижения цен" привела к товарному голоду. Вместо рыбы на рынке была Главрыба, вместо мяса - Главмясо, вместо текстиля - соответствующий распределительный центр.
Бюрократическое управление является самым дорогим и неэффективным. Об этом свидетельствуют, в том числе, последние письма и записки Ф. Э. Дзержинского, работавшего с февраля 1924 г. до своей кончины Председателем ВСНХ СССР. В письме от 20 июля 1926 г. он писал: "...9/10 сил и энергии уходит не на создание новых ценностей, не на само производство, не на изучение его, подбор работников и организацию дела, а на согласование, отчетность, оправдывание, испрашивание. Бюрократизм и волокита заели нас, хозяйственников. На работу нет времени. Мы устали жить и бороться".
Наш восстановительный процесс после войны шел быстрее, чем в странах Европы. Но в качественном отношении наблюдалось значительное отставание - у нас была наиболее высокая себестоимость производства продукции, что в соединении с нехваткой промышленных товаров привела к наивысшему в Европе росту не только розничных, но и оптовых цен. В ноябре 1926 г. средние индексы цен по отношению к 1913 г. составили: в США - 156 %, в Англии - 160 %, во Франции - 125 %, в Германии - 121 %, в России - 179 %. Средний индекс стоимости жизни составлял: в Англии - 174 %, в США - 133 %, в СССР - 187 %.
Падение эффективности порождало стремление поправить дело, что приводило к новому циклу административного вмешательства. На "вольном рынке" нарастала система ограничений, охватывавших всю важнейшую продукцию массового спроса на всей территории страны. Выбор контрагентов был ограничен системой генеральных договоров с кооперацией, заготовка сырья проводилась через немногие торговозаготовительные организации с лишением других хозяйственных субъектов прав самостоятельного выступления на рынке.
Слабостью государственного хозяйства всегда была склонность к бюрократизму и чрезмерной централизации. Хозяйственная жизнь с трудом поддается централизации и тем более иерархическому подчинению. Хозяйственная деятельность и покоится на максимальном развитии личного творчества, инициативы, приспособления к окружающим обстоятельствам. Основной принцип хозяйственной деятельности - экономия труда - мог быть проведен с наибольшим успехом в жизнь там, где составлен достаточный простор для личной заинтересованности. Где нет этого простора, там воцаряется казенная рутина, мертвый застой и непроизводительная трата труда.
Количество предприятий, сосредоточенных в ведении государства, значительно превышает оборотные средства, которые государство имеет возможность вложить в промышленность. Наиболее слабым местом государственной промышленности является огромное количество бездействующих или не полностью загруженных предприятий. С возникновением НЭПа частный капитал стал проникать в эти не охваченные государственным участием области промышленности. Эти области составляли примерно половину торгового аппарата, значительную часть кредитной системы, почти всю мелкую промышленность. Частный капитал угрожал государственной промышленности эффективностью работы.
Главные внешние признаки государственной промышленности - недостаток товаров, очереди, большая роль "связей", стабильная зарплата. При частнохозяйственном строе не хватает только денег, сбыт товаров является одной из труднейших задач. Кажется, будто размеры производства ограничиваются не размерами производительных сил, а возможностью сбыта. При частнокапиталистическом строе рынок заполнен товарами, иногда даже переполнен; не покупатель гонится за продавцом, а продавец за покупателем.
При государственно-монополистической торговле, как уже отмечалось, покупатели ищут товар, в результате чего образуются очереди. Из-за недостатка товаров цены в частной торговле по законам рынка поднимаются на 100 - 200 %. Вводятся ограничения продажи государственной продукции: из государственных магазинов и кооперативов ходкие дешевые товары отпускаются не всем желающим, а лишь избранным категориям покупателей, например, пайщикам кооперативов, членам профессиональных союзов. Если в городах существует недостаток товаров, то в деревне он еще больше.
Недостаток товаров проявляется только тогда, когда цены перестают выполнять функцию уравнителя спроса и предложения, когда они приобретают инертность, нечуткость к конъюнктуре рынка. Недостаток товаров есть признак того, что цены слишком низки; если недостаток товаров охватывает все важнейшие товарные группы, значит, уровень цен не соответствует денежной стороне народного хозяйства.
Разница цен в вольной и регулируемой торговле достигает по некоторым товарам весьма значительных размеров. В результате покупательная сила денег становится весьма различной не только в различных местностях, но и в различных магазинах и даже в различных руках. Эта пестрота покупательной силы денег извращает направления хозяйственной деятельности. Непроизводительные с народохозяйственной точки зрения задачи приобретают очень большое частнохозяйственное значение. Недостаточно заработать деньги: не менее важно суметь купить на них товар по дешевой цене. Отсюда огромная непроизводительная трата времени на поиски товара, стояние в очередях перед государственными магазинами. При недостатке товаров выигрывает тот, кто стоит ближе к источникам товарного истока. Например, город ближе, чем деревня, продавец ближе, чем учитель, металлург и т. д., и никаким контролем это положение не изменить; как только контроль слабеет, положение восстанавливается.
При неизменном избыточном спросе свободные цены тем выше, чем большая доля товарного производства переходит по дешевым ценам в руки окончательных потребителей, так как на руках у потребителей остается больше неотоваренных денег - они все устремляются на свободный рынок и повышают на нем цену. Возникает парадокс - чем больше товаров переходит в руки потребителей по дешевым ценам, тем выше цены свободного рынка. Поэтому если даже удалось бы искоренить всякую продажу государственных товаров в руки частных продавцов, то недостаток товаров не исчез бы. Прекратилось бы неосновательное обогащение частных торговцев, но размеры неудовлетворенного спроса еще бы возросли, так как денег будет всегда больше, чем товаров.
Продавая товары по свободным (даже вздутым по указанным причинам) ценам, частная торговля смягчает недостаток товаров для тех потребителей, которые лишены возможностей купить товар по дешевой цене. Если бы все торговцы продавали товары по установленным (государственным) ценам, то следовало бы ввести известные ограничения при отпуске товара для того, чтобы ловкие покупатели не могли совершенно лишить товара менее ловких покупателей. При полном отсутствии свободных цен и недостатке товаров абсолютно необходима карточная система. Там, где деньги перестают служить точным мерилом распределения продуктов, там лишь карточная система может установить некоторый порядок и устранить общую свалку вокруг источника ненормально дешевого продукта.
Чем больше растет недостаток товаров, тем больше растут отрицательные черты частной торговли - она вырождается в спекуляцию. Перепродажа товаров, купленных по некоммерческой цене, становится источником неосновательного обогащения множества лиц. На этой почве возникает множество злоупотреблений служащих государственных и кооперативных предприятий. Было бы наивно думать, будто развитие спекуляции и связанных с ней злоупотреблений происходит только оттого, что моральная природа людей внезапно испортилась. Некоммерческие низкие цены - это почва, на которой с необходимостью закона природы вырастает спекуляция.
Если все товары попадают в руки частных продавцов, то свободные цены понижаются, и недостаток товаров для потребителей исчезает. Товар продавался бы дороже, чем его продают в госторговле, но очередей не было бы. Но недостаток товаров государственных предприятий для торговцев остался бы, а это значит, что торговцы не могли бы всю выручку от продажи снова помешать в дело, больше покупать товаров. И на почве этой невозможности продуктивно поместить в торговлю весь свой денежный капитал вырастают основные черты спекулянта. Проданный товар нелегко заменить другим, поэтому возникает искушение не торопиться с реализацией товара, подождать особенно выгодную цену. Значительная часть прибыли остается свободной, невложенной, тем самым личное потребление как бы принуждается к расширению. Растет спрос на предметы роскоши и редкости.
Если частная торговля выполняет полезную функцию, то почему тогда вытекающее из этой функции обогащение считать неосновательным? Гораздо целесообразнее не запрещать свободную торговлю, а разрешить свободное производство товаров.
Некоммерческая политика цен, вторгаясь в мир, в котором каждый поступает "коммерчески", то есть заботится прежде всего о своих интересах, переворачивает все экономические отношения, сообщая им парадоксальный характер. Спекуляция, недостаток товаров - это только поверхностные последствия некоммерческой политики цен. Когда обнаружился недостаток товаров, хозяйственная практика методом борьбы с этим злом избрала всемерное расширение производства. Промышленное производство расширилось на много процентов, а недостаток товаров стал еще острее. И это не случайно.
Устранить недостаток товаров можно, лишь устранив избыток денежных доходов над реальным доходом, считая реальный доход (то есть сумму произведенных потребительских благ) по ценам государства. Если бы расширение производства не сопровождалось ростом всей суммы денежных доходов населения, то оно могло бы восстановить равенство между денежным доходом населения и предложения товаров. Но так не бывает: каждый охотно получает даровой продукт, но никто не хочет даром трудиться. При росте производства, по общему правилу, растут суммы заработанных плат, растут суммы, уплаченные за сырье, то есть растут денежные доходы населения, растет спрос на товары. Прибавив к обеим сторонам неравенства по равной величине, нельзя неравенство превратить в равенство.
При отказе от коммерческой прибыли или искусственном ее понижении путем политики цен расширение производства возможно только ценой непрерывной инфляции. Некоммерческая политика цен - это первый шаг от денежного хозяйства к натуральному.
Ради чего стоит отказываться от коммерческой политики цен? Ради удешевления промышленных товаров для деревни? Результат получается обратным: деревня плохо и дорого снабжается промышленными товарами. Ради расширения потребления вообще? Но для этого не нужно держать цены на уровне, при котором весь спрос не может быть удовлетворен. Для этого достаточно держать цены на уровне равновесия текущего производства и потребления: все равно страна не может потребить товаров больше, чем их имеет. Быть может, цены фиксируются ради укрепления денежной единицы? Но денежная единица так не укрепляется, а расшатывается, ибо в обороте накапливаются лишние деньги.
Единственный возможный смысл некоммерческой политики цен состоит в ослаблении связи между распределением денежных доходов и распределением реальных доходов. Некоммерческая политика цен усиливает неравномерность распределения денежных средств, так как является источником неосновательной и крупной наживы, в присваивании которой участвуют близко стоящие к распределению товаров, а также к власти.
Повышение цен до уровня спроса и предложения не уменьшит потребления. Изменится лишь распределение тех товаров, которых не хватает для удовлетворения спроса. Кто раньше покупал товары по свободным, дорогим ценам, тот будет потреблять больше; тот, кто пользовался возможностью покупать по низким, государственным ценам, потребит меньше. Город немного проиграет от повышения цен, деревня выиграет. Реальная зарплата может временно слегка понизиться. Повышение государственных цен (при неизменных доходах населения) будет уравновешиваться понижением свободных цен. Понижение государственных цен уменьшит прибыли частной торговли, спекулянтов. Это унифицирует покупательную силу денег. После изъятия лишних денег цены на товары понизятся, так как люди не смогут их покупать по слишком дорогой цене. Переход на реальные цены - это очень тяжелый период, и в России он переживается с большим трудом, так как люди не имеют частной собственности, обладание которой смягчает трудности.
Принцип свободной торговой и промышленной деятельности, владения частной собственностью к началу XXвека распространился, правда, в разной степени, во всех европейских странах, показал свои преимущества. В зависимости от укорененности этих принципов, народы более или менее активно противились попыткам огосударствления их жизни, воплощению социалистических идей в крайних формах. Видимо, именно в этом, а не только в слабости Красной Армии и национализме пограничных народов причина неуспеха похода - "на Варшаву!", "на Берлин!" в 20-е гг. после Октябрьской революции.
Российская революция больше пользы принесла всему миру, а не России, заставив правительства капиталистических стран задуматься о более целесообразных и справедливых принципах организации. В 20-е гг. в условиях частной собственности, свободной торговли и промышленности, то есть при капитализме, появились новые черты, названные в России "Ллойд джоржизмом" - по имени премьер-министра Великобритании Д. ЛлойдДжорджа, проводившего политику введения социального обеспечения, социального мира, расширения политических прав и т. д. Для лидеров Запада это была попытка ввести свой НЭП, чтобы усовершенствовать систему, которая имела пороки и многих не устраивала. Наиболее четко эти тенденции проявились в 30-е гг. в "новом курсе" Ф. Д. Рузвельта в США и политике Народного Фронта во Франции, но законченные формы эта политика приняла уже после Второй мировой войны.
В России лидеры 20-х, а тем более 30-х гг. считали НЭП временным явлением. Многим убежденным коммунистам, жертвовавшим своими жизнями во имя "царства справедливости" и благородных в принципе идей освобождения человечества, ради общества, где не будет денег, источника всех зол и отчужденности людей друг от друга, трудно было мириться с ленинским лозунгом "Учитесь торговать!" или бухаринским "Обогащайтесь!" - тогда за что боролись? Оставались распространенными среди народа, практически никогда не имевшего возможности действовать более свободно, идеи неправедности обогащения через торговлю, ненависти к эксплуататорам - видимым своим врагам. И Ленин, и Троцкий, и другие лидеры рассматривали НЭП как временную политику; "строй цивилизованных кооператоров" допускался "при общественной собственности на средства производства, при классовой победе пролетариата над буржуазией". Ленин со временем мог изменить этот взгляд: слишком впечатляющими результаты НЭПа. Возможно, были бы внесены соответствующие корректировки и в теорию. Но в этом случае, скорее всего, и Ленин любым способом был бы отстранен от власти. Россия была еще недостаточно подготовлена к "дефлорации" - переходу от жесткой, а иногда и жестокой опеки своего государства к стихии свободного рынка и более свободным, тяготеющим к анархии отношениям.
В период НЭПа интересы государства, как никогда ранее, были четко сформулированы: держать предпринимателей для своих целей, "...лишь в меру допустить развитие этих (капиталистических - авт.) отношений, которые полезны и необходимы в обстановке мелкого производства, и чтобы контролировать эти отношения".
В 1922 г. Троцкий однозначно заявлял: НЭП ведет к капитализму, если мы с НЭПом затянем. Государственный капитализм предполагал использование предпринимательства в интересах государства. Практически это выражалось в том, что капиталистам сдавались в аренду государственные предприятия (частная аренда, государственные концессии) или создавались смешанные предприятия и общества. Рамки этого предпринимательства очерчивались строго: "Карать внушительно всякий капитализм, выходящий за рамки государственного капитализма".
Цели подчинения государству служила финансовая и торговая политика, трудовое законодательство, а часто и просто насилие и произвол. Впрочем, насилие и произвол царили в России не только при большевиках, но и раньше, по отношению к предпринимателям, и к народу, и к попыткам их освобождения.
Поведение государства в 20-е гг., в данный момент возглавлявшегося большевиками, было лишь более последовательным продолжением всей предыдущей истории развития российского общества - попыток власти, опираясь на прикормленный слой, вмешиваться во все сферы жизни общества (в том числе экономику), ограничивать свободу людей (в том числе предпринимательскую). Хотя чисто внешне послереволюционный этап выглядел как отрицание всей русской истории, по сути он был ее логичным и последовательным продолжением. И в этом смысле большевики со своим учетом и контролем, и, в конечном итоге, уничтожением всего того, что им не поддается, лишь исполнили свою (или чью-то) историческую миссию.
Как известно, к периоду НЭПа Россия подошла в очень трудных экономических условиях. В 1920 г. объем промышленного производства снизился на 13-15% по отношению к уровню 1913г., сбор зерна составил 50% урожая 1913г., жизненный уровень рабочих и крестьян снизился до 1/3 революционного. В 1920 г. во время голода в Поволжье умерло 2-3 млн. человек.
В 1920 г. население городов сократилось почти на 8 млн. чел., или 30 %. Если в 1913 г. оно составляло 28,4 млн. чел., то к 1920 г. сократилось до 20,1 млн. человек. В 1920 г. в России было 5 городов с населением свыше 200 тыс. чел., 13 - с населением свыше 100 тыс. Из-за Гражданской войны и ухода горожан в деревню Москва и Петроград потеряли 60 % жителей. В Москве осталось 1 млн. чел., в Петрограде - 706 тыс. чел., а в 1914 г. было 2 млн. жителей. В Европейской России численность мужчин сократилась на 1/3.
Такие условия даже более развитые страны переживали с большим трудом. После такой разрухи и экономических экспериментов России приходилось организовывать хозяйственную жизнь, начиная с самых примитивных форм обмена и производства.
Восстановление свободной торговли возможно лишь при условии наличия значительных избытков товарной продукции. Но экономическая обстановка в Советской России создала крайне ограниченные возможности для расширения и укрупнения частной торговли. Важнейшим препятствием на пути развития частной торговли был недостаток товаров, разруха в промышленности.
Перестали быть предметами купли-продажи земля, национализированные промышленные предприятия, железнодорожный и крупный транспорт, национализированные строения. Но, несмотря на это, свободная торговля сразу дала положительный результат. Мешочничество, достигшее наивысшего подъема в 1920 - 21 гг., пошло на убыль, так как открылось большое количество частных лавок и магазинов, городских и сельских рынков, что сделало нерациональной самозаготовку для большинства бывших мешочников - рабочих, служащих, крестьян. Например, из Владимира сообщали: "С введением свободной торговли мешочничество численно сократилось, приобретая характер частной торговли". Сведения о величине частной торговли за 1921 - 22 гг. значительно разнятся из-за ее нестабильности и разновременности учета. К нэпманской буржуазии относили "хозяев с наемным трудом", "хозяев, работающих только с членами семьи" - владельцев трактиров, чайных, крупных лавок. Некоторые сочетали основную работу с торговой деятельностью. В сентябре 1921 г. при жаловании 12-16 тыс. руб. прожиточный минимум (чтобы не умереть с голоду) на одного составлял не менее 100 - 150 тыс. руб. Люди были вынуждены продавать и перепродавать, чтобы выжить.
"Спекуляция" охватила все слои населения, в значительной степени и рабочих. У рабочих государственных предприятий был велик удельный вес натуральной части платы труда (до 90 %). Промтовары, входившие в состав зарплаты и превышавшие потребности семьи, реализовывались на рынке или менялись на продукты. В 1920 г. рабочие целого ряда профессий -булочники, парфюмеры, текстильщики и др. - получали часть заработка натурой по казенной цене с целью товарообмена на рынке. По мере падения зарплаты в доходах рабочих семей росла доля нелегальных источников. Превышение расходов над доходами составляло от 50 % до 191 % (в Харькове). Наибольшие поступления были у пищевиков, металлистов, текстильщиков, железнодорожников.
Но и "профессиональные" торговцы обладали, судя по статистике, небольшим капиталом. В 20-х гг. буржуазия вложила в торговлю 300 - 350 млн. руб. в ценах 1913 г., число торговых заведений превышало 0,5 млн.; судя по этому, частники обладали сравнительно скромными собственными средствами. В руках предпринимателей капиталистического типа находился приблизительно 1 % национального дохода. Хорошие результаты торговли достигались не суммой капитала, а быстротой оборачиваемости: торговцы оборачивали капитал 13-14 раз в год.
После национализации торговли крупная и средняя буржуазия в основном прекратила свою легальную деятельность. Предприниматели либо эмигрировали за границу, увозя свои капиталы; либо устроились на службу в советские учреждения, не производя, а потребляя общественный продукт; либо проедали накопления, дожидаясь лучших времен.
Наиболее многочисленными представителями частной торговли на периферии в первый год НЭПа оказались неграмотные или полуграмотные торговцы. Это были люди в основном старшего поколения, преимущественно женщины. Таково было лицо "эксплуататоров", по отношению к которым могучее государство решало вопрос "кто кого". Образ жизни мелких предпринимателей, которые составляли большинство среди торговцев, не очень отличался от "трудовых" категорий населения. Если уровень дохода в рабочих семьях принять за 100 %, то в семьях кустарей и ремесленников он составлял 134 %, у владельцев торгово-промышленных предприятий - 251 %. Незначительными были различия в обеспечении жильем.
При помощи налогообложения у предпринимателя могло изыматься до 90 % прибыли. По решению хозяйственных органов могла приостанавливаться продажа частным предприятиям изделий государственной промышленности, определенных видов сырья, запрещаться перевозка по железным дорогам грузов, принадлежащих промышленникам и торговцам. Стремясь максимально использовать имевшиеся возможности транспорта, государство сдерживало расширение частных перевозок. Не имея возможности для широких межобластных перевозок товаров, частник вынужден был на первых порах замкнуться в пределах местного рынка. А значит, снижались возможности у местной торговли выполнить свою регулирующую роль.
Состав нэпманов ежегодно обновлялся почти наполовину. Многие, начав торговать, вскоре были вынуждены бросить это дело. На Украине 50 % всех предприятий существовало менее двух лет, каждое полугодие 25 % владельцев торгово-промышленных заведений не возобновляло патент. За 5 - 6 лет многие сменили до 10 видов занятий. С повышением налогов ускорился процесс вымывания случайных элементов с рынка, на первый план выдвигались предприятия, владельцы которых имели опыт торговли и средства. Но вновь в истории России преобладали низшие формы обмена, оптовая торговля только начала складываться.
На ряд наиболее ходовых товаров была введена государственная монополия. Весной 1921 г. частник был допущен к торговле сельскохозяйственными товарами и только потом -промышленными изделиями. До весны 1922 г. частник не имел права торговать такими товарами, как соль, птица, кожсырье, пушнина, животные и растительные волокна, лес и лесные материалы, а также предметы оборудования государственных предприятий. К середине 1922 г. ассортимент товаров частного рынка перестал отличаться от государственного.
Государственная монополия была сохранена на вино и драгоценные металлы, до начала 1923 г. сохранилась монополия на хлопок. На таком фоне сама буржуазия с недоверием относилась к возможности вернуться к прежней деятельности, имея к тому же незначительные размеры сохранившихся оборотных средств.
С весны 1921 г. получила развитие базарно-рыночная торговля после неудачных попыток наладить прямой продуктообмен между городом и деревней, а также мелочная разносная торговля. "Все отчеты, - писалось в обзоре отчетов экономических совещаний на 1 января 1922 г., - неизменно отмечают мелкий характер частной торговли: торгуют с рук, с возов, с земли".
Если до Первой мировой войны в уездах преобладающим видом была лавочная торговля, торговля в закрытых помещениях (по европейской части России она составляла около 52 % всего числа торговых предприятий, торговля с мест и возов -32 %, коробейничество - 1,4 %), то в начале НЭПа разъездная и палаточная торговля составила 70 %. Последнее место занимала лавочная торговля. В 1923 г. на долю мелочной торговли приходилось не менее 1/2 всего оборота частной торговли.
Мелкое производство и торговля были особенно сильны там, где нужно было обслужить множество мелких потребителей, быстро приспосабливаться к конъюнктуре рынка. Выгодным было частное предпринимательство и при сезонных работах. Частная торговля являлась посредником между государственными предприятиями и потребителем. Ее преобладание на рынке превращало частный сектор в важнейший фактор формирования уровня цен. В результате без учета цен частной торговли оказывалось невозможным регулировать зарплату рабочим, определять цену на готовую продукцию и сырье. Хотя в 1922 г. еще чувствовалась боязнь бывших крупных торговцев начать большое дело, но тем не менее возникавшие оптовые объединения, как правило, находились в руках опытных коммерсантов.
Отличительной чертой развития частной торговли в первый период НЭПа было сосредоточение ее в городах. В деревне и до революции торговый оборот составлял 10 % от общего. В деревне преобладали базарно-ярмарочная торговля, скупка через агентов и неорганизованный товарообмен между самими крестьянами. Но даже при таком ограниченном предложении товаров спрос на них в деревне был еще ниже предложения, так как крайне низкой была покупательская способность крестьян в результате падения товарности сельского хозяйства. За 1922 -23 гг. "деревня купила всего на 400 млн. рублей промышленных товаров, то есть всего по 3 руб. 60 копеек на душу населения в среднем. И это при громадной нужде крестьян в одежде, обуви, орудиях, машинах, материалах. Если бы каждый крестьянин купил всего по одной паре обуви для себя и своей семьи, то получалась бы гораздо большая сумма". "Сельское население, составлявшее и ранее основной контингент потребителей мануфактуры, в силу сокращения размеров своего хозяйства должно было почти все доходы свои употребить на питание и лишь ничтожную долю на одежду. Положение ухудшалось еще больше в связи с постигшим значительную часть страны голодом. То же следует сказать и о рабочих, которые могли тратить на одежду едва 8 % своего бюджета. Что касается среднего городского обывателя, то он почти весь ушел на службу в советские учреждения, на государственное снабжение и как самостоятельный покупатель мануфактуры почти не играл роли; Таким образом, покупательная способность рынка, несмотря на четырехлетнее мануфактурное голодание, была все же слишком низка для поглощения даже того небольшого, сравнительно с довоенным, количества мануфактуры, которую промышленность могла дать на рынок".
К началу 1923 г. городской спрос был удовлетворен, и встал вопрос о сбыте в деревне. Но крестьяне, как отмечено, не могли покупать. Деревня жгла лучину, а в Баку и Грозном встала проблема хранения не находившего сбыта керосина, и не столько потому, что цена предложения была слишком высока, а потому, что низка была покупательная способность: народу не давали заработать себе на жизнь. Значительная часть посевных площадей страны обрабатывалась примитивными орудиями - cохой, косулей, сабаном, - современный сложный инвентарь ржавел на складах. Даже наиболее ходовой товар, мануфактура оседала на полках магазинов.
Если до войны за плуг крестьянин платил 6 пудов пшеницы, то в 1924 г. - 24 пуда, за сенокосилку - 125 пудов и 544 пуда соответственно. Для сбыта продукции сельского хозяйства после введения государственной монополии на внешнюю торговлю отсутствовал внешний рынок, который позволил бы продавать за границу продукты, тем самым подняв цену на хлеб и сельхозпродукты на внутреннем рынке. Это было бы выгодно и для рабочих - если бы крестьяне смогли покупать промышленные товары, рабочим могла бы быть повышена заработная плата.
Но заготовительная компания 1922 - 23 гг. характеризовалась неуклонно падающим уровнем заготовительных цен на важнейшие товарные крестьянские продукты, в первую очередь хлеб. Чисто внешне это выглядело как забота об интересах рабочих, но на самом деле нарушало весь экономический процесс.
Обирание деревни для промышленности консервировало высокую себестоимость промышленных товаров и позволяло достигать промышленного уровня рентабельности и восстановления оборотного капитала без всяких усовершенствований и внедрения техники. От этого также в конечном итоге страдали рабочие. Много средств шло на государственный аппарат, который "управлял" промышленностью, а через нее и торговлей.
Как известно, предложения о рынке и свободных ценах высказывались и внутри лидеров правящей партии. Так, Г. Л. Пятаков и В. М. Смирнов считали, что вмешательство государственного аппарата в регулирование цен при условиях НЭПа недопустимо. Поскольку цены на сельхозтовары определяет (насколько допускали) свободный рынок, цены на промтовары должны выравниваться тоже по рынку. Другая политика вредна и губительна для промышленности.
Но решено было цены все же "регулировать". Продажная и закупочная цена призваны были служить проводниками классовой политики, регулирующими темпы развития различных социальных секторов народного хозяйства. Г. Л. Пятаков в качестве противника регулирования цен говорил: "...страна пошла на снижение цен, при условии недостаточного производства, товарного голода, относительного недопроизводства легкой индустрии".
В Постановлении ЦК и ЦКК от 5 декабря 1928 года правильно оценивались недостатки взаимоотношений промышленности и торговли, как важнейших составляющих экономики: "Если сбыт встречал за последний год все большие и большие затруднения, то это объясняется в огромной степени чрезвычайно высокой производственной себестоимостью продуктов, чрезвычайно высокими накладными торговыми расходами в сочетании с недопустимыми методами преувеличенного исчисления цен за счет потребителя. В основе этих затруднений лежат непропорциональность и несогласованность различных элементов государственного хозяйства между собой и рынком, и нерациональная и недостаточная постановка промышленных и торговых предприятий и их операций, в частности, неумение наших все еще бюрократических торговых и кооперативных организаций проложить себе дорогу к крестьянскому рынку". Но эти трудности рассматривались как временные, а не присущие огосударствленной экономике. Главные причины находили в неорганизованности хозяйства, а методами лечения выбирались улучшение работы хозяйственных организаций, совершенствование контроля, укрепление плановых органов, то есть, в конечном итоге, насилие над экономическим процессом.
"Регулирование" в принципе всегда означает повышение цен, так как у производителя нет конкурентов, и он диктует цены, в то время как сам не заинтересован не только в качестве товара, но и в самом его производстве. При искусственном снижении цен государством положение делается еще хуже -товары исчезают из торговли и их становится невозможно купить ни за какие деньги. В этом обвиняются "частник" и "спекулянт", и государство даже быстрее, чем ему хочется, выражая "интересы масс", вытесняет из торговли частный торговый аппарат.
В самый разгар НЭПа один из виднейших лидеров государства В. В. Куйбышев говорил на 12 Московской губпартконференции (16 мая 1924 года), что у Центросоюза до осени 1923 г. "не было никакой решительной линии по борьбе с частным капиталом, отношения Центросоюза с частным капиталом были очень добросовестными и мирными, между тем как из природы кооперативных органов вытекает, что эти отношения должны были быть отношениями лютой борьбы не на жизнь, а на смерть". Проявлением этой борьбы было снижение кооперативных цен с ноября 1923 г. по январь 1924 г. на 10 - 30 %, иногда они были ниже, чем у частника, хотя раньше было наоборот. Причина такого экономического чуда крылась во внедрении налоговых льгот кооперативам, выплачивании кредитов из бюджета, которые оплачивал тот же потребитель, но другим путем. Внешне это выглядело как забота государства о народе, а главным врагом становился частник. Когда крестьяне хотели приобретать дешевые кустарные изделия, а не дорогие государственные, этому чинились препятствия, чтобы не допустить эксплуатации народа. На самом же деле деньги, отданные частнику, прошли бы мимо государства.
Между тем предприниматели забирались в глухие уголки сельских районов, где не существовало даже кооперативных магазинов. В 1925 - 26 гг. в 26 % деревень действовали только частные торговцы. Они вели заготовку сырья, сбывали промышленную продукцию. Кооперация не хотела заготавливать дешевые сельскохозяйственные продукты, а продавала только дорогие промышленные. Но и такая зависимая от экономической политики кооперация недолго была относительно самостоятельной: следующим шагом было огосударствление кооперации, так как регулировать цены можно только держа все в одних руках.
В торговле в период НЭПа постепенно складывалась противоречивая и очень неудобная для потребителя ситуация: дорогие и некачественные государственные товары были малодоступны и мало привлекательны для покупателя; когда же путем экономических махинаций цену на товар снижали ниже рыночной - он вообще исчезал из продажи. Тогда частный магазин был единственным местом, где можно было купить дефицитные или нормированные товары.
Основная масса частных торговцев имела доход от разницы между покупной и продажной ценой за вычетом издержек обращения. В капиталистических странах обычно доход устанавливался на уровне производителя. В России в середине 20-х годов доход торговцев был выше, чем у производителей. Подавление торговли привело к ее господству.
В условиях более свободной торговли на протяжении 1923 - 25 годов соотношение розничных государственных и частного сектора цен было устойчивым. Свободные цены ненамного превышали государственные: сельскохозяйственная продукция - на 5 - 10 % дороже, промышленные товары - на 15 - 20 %. С 1926 - 27 гг. из-за недостатка продукции, а также в качестве платы за страх у торговцев, цены в частной торговле стали расти, в то время как в государственных и кооперативных магазинах они оставались такими же или снижались.
Особенно поднимались цены хлеба, и в 1926 - 29 гг. его продавали уже в 2,3 раза дороже, а в Москве - в 3,2 раза. Одновременно с ростом денежной массы рос спрос на товары. В 1926 году неудовлетворенный спрос на хлопчатобумажные ткани составлял 160 - 200 млн. рублей, на обувь - 700 млн. руб., на шерсть - 40 млн. руб., металлоизделия - 500 млн. руб.
На частном рынке стала преобладать "цена преломления". Суть этого явления в том, что "если спрос на данный вид товаров больше, чем предложения, то, в известных границах, один покупатель стремится перебить другого и поднимает, таким образом, для всех покупателей цену товара выше его рыночной стоимости, в то время как продавцы, с другой стороны, совместно стараются продать товар по высокой рыночной цене". Господство на рынке "цены предложения" позволяло предпринимателям перераспределить в свою пользу доходы населения. Население переплачивало предприятиям сверх стоимости этих же товаров в государственной и кооперативной торговле 700 млн. руб. в год. В результате сокращение товарооборота частного сектора не приводило к уменьшению доходов предпринимателей. За 1927 - 28 гг. оборот снизился на 23,8 %, а их прибыль возросла на 7,8 %. Но предприниматели не могли этими деньгами распорядиться, вложить в производство или потребление; деньги не работали в экономике, выключались из оборота.
Распределение ресурсов частного сектора по отраслям промышленности и предметам торговли определялось конъюнктурой рынка. Предприниматели охотно вкладывали средства туда, где ощущался недостаток сырья, товарный голод (кожевенное, маслобойное, мукомольное производство, торговля мануфактурой). Чем острее был дефицит, тем выше прибыль частника. Государство, подавляя частника, создавало ему наибольшие спекулятивные прибыли. С другой стороны, частник, мобильно перебрасывая капиталы и прилагая усилия, мог ликвидировать любой дефицит.
Как только экономические связи между секторами общественного хозяйства насильственно разрывались, в народном хозяйстве возникали кризисные явления. Так было в 1924 -25 годах, когда был взят курс на реализацию продукции государственной промышленности только через кооперативы. Удельный вес частных лиц в обороте снизился с 14,7 % до 2,1 %. В результате возникла особая категория лиц (из простых людей), которые выстаивали очереди у московских магазинов и тут же переплавляли товары частным торговцам. Те отправляли его в провинцию, где дефицит был острее, а цены выше. В некоторых случаях товар партиями закупали непосредственно в государственных торгах и кооперативных союзах. Непосредственно с фабрик и через оптовую торговлю частный предприниматель получал 10,7 % всего объема производства, но доля его в снабжении составляла 40 %. Перепродажи привели к ухудшению снабжения, росту цен, взяточничеству. Был издан специальный приказ со борьбе с корыстными преступлениями по линии ВСНХ, подписанный Ф. Э. Дзержинским. В условиях тотального контроля легальных возможностей для улучшения жизни, обогащения не существовало. Поэтому история накопления в СССР была историей воровства в разных формах и видах. При таких обстоятельствах складывался национальный рынок периода НЭПа, который характеризовался значительными разрывами, несогласованностью в уровнях различных видов цен, а также их территориальной и внутривидовой дифференциацией. Этому способствовало отсутствие достаточных запасов товаров, ослабление межрайонных связей. Например, гонения на частную торговлю оставляли целые сельские районы без товаров, так как их обслуживали только частные торговцы. Легальный внутренний рынок состоял из обособленных самостоятельных частей, спрос и предложение на нем были разобщены, не было понятия "рыночной цены". На развитие (вернее, на плохое развитие) внутреннего рынка Советского государства значительное воздействие оказало введение монополии внешней торговли. Отсутствие свободного обращения товаров обусловило уменьшение зависимости внутренних цен от мировых, что снизило значение стандарта мировых цен. Из-за отсутствия единого рынка затруднялось создание достаточных стимулов к развитию производства и повышения его товарности.
В таких условиях спасением было появление регулирующих хозяйственных органов - товарных бирж, на которых заключались сделки между государственными предприятиями, кооперативными организациями, частными торговцами и промышленниками. Здесь устанавливались единые, рыночные цены на продукцию, производился обмен товарами. Биржи в условиях НЭПа более или менее успешно регулировали промышленную и торговую, частично предпринимательскую деятельность, но сами не были, как прежде, свободными предпринимательскими организациями, а были тесно связаны с государством, хотя в чем-то и независимыми.
Первая нэповская биржа была открыта в 1921 г. в Саратове, затем и Центральная в Москве. Биржевой оборот сначала был слабым: биржи саботировались государственными хозяйственными организациями. В 1923 г. было принято специальное постановление Совета Труда и Обороны "О товарных биржах". В тот момент действовала практика полного устранения частных лиц и предприятий из сферы биржевого оборота, поэтому обращение ВСНХ объясняло, что частников отстранять не надо. В 1923 - 25 гг. на долю частных предприятий приходилось 14 -16 % от всех покупок и 6 - 9 % продаж, через биржи проходило до 80 % всей оптовой торговли, оборот составлял 3 млн. руб.
Необходимость существования бирж выражалась в быстром расширении биржевой сети: в 1923 г. - 70, в 1924 г. - 100, в 1926 г. - 114 бирж. Биржа внедряла наиболее рациональные навыки и методы торговли, оздоравливала рынок. Взаимоотношения бирж с торговыми организациями характеризовались добровольностью и коммерческим интересом. Был восстановлен институт биржевых маклеров, занятых посреднической работой с товарами, нуждающимися в рыночном выявлении спроса и предложения, их профессиональная работа смягчала дефицит. Кредитнофинансовая деятельность получила некоторое развитие. Выдачу ссуд и учет векселей промышленников и торговцев осуществляли 300 (в лучшие времена) обществ взаимного кредита, капитал которых складывался из взносов их членов; до революции этих обществ было 1177.
Проект Торгового Свода в 1923 г. содержал разработки законов о торговых предприятиях, о торговых сделках, об исключительных промышленных правах, о деталях торговли, о несостоятельности, об акционерных обществах с участием государственного капитала, о товариществах с ограниченной ответственностью. Юридический характер носило и оформление сделки с указанием всех ее условий в виде маклерской записи, - маклер обладал правами нотариуса. Это способствовало эффективному действию арбитражных комиссий биржи в защиту коммерческих интересов торгующих.
В 1924 г. было выявлено соотношение спроса и предложения на ходовые товары и обеспечено формирование относительно устойчивых цен. Функционирование вспомогательных институтов бирж содействовало не только удешевлению и оздоровлению товарооборота, но и создавало систему информации о реальном обращении товаров в масштабе всего национального рынка. Организованный таким образом рынок 20-х гг. был более самостоятелен и независим от государственных цен. Такой рынок может создавать свои тенденции в движении цен -повышения и понижения, рост же государственных монопольных цен устойчив.
Дальнейшее развитие организованного устойчивого рынка требовало ослабления административного вмешательства в регулирование экономических процессов. В деле организации рынка государственные органы не могут конкурировать с биржами и подменять их вследствие чрезмерной сложности и громоздкости, а также несовершенства государственного механизма для конкретной работы на рынке.
Государственное регулирование могло выражаться в правовой защите коммерческого интереса каждого из торгующих, в планировании и проведении общих мероприятий, способствовать устранению препятствий на пути здорового товарооборота и установлении правильной рыночной цены. Товары, поступающие в торговую сеть по сниженным, государственным ценам, минуя биржи, становились объектом спекуляции, а снижение "не доходило" до потребителя, оставаясь в каналах товаропроизводящей системы.
Но с 1924 г. постепенно усиливается курс на монопольные цены и госторговлю, хотя угроза со стороны частного капитала отсутствовала (15,5 % биржевого оборота в 1923 г.). Постепенное вытеснение скупщика и торговца, посредников в торговле, ставило под сомнение существование самих бирж как органа регулирования цен. В 1927 г. из 70 оставшихся товарных бирж было ликвидировано 56, а вскоре и остальные. В конце 1927 г. было запрещено плановое снабжение частных предприятий и предоставление им ссуд. По мере того, как расширялась сфера действия административных методов регулирования экономики, ликвидировались хозяйственные органы, через которые осуществлялось взаимодействие общественного и частного сектора. К 1930 г. закрылись общества взаимного кредита.
В условиях хозяйственных затруднений в конце 1920-х гг. основной задачей являлось не увеличение сбыта и улучшение снабжения, а более или менее равномерное распределение имевшихся запасов. Исчезает экономическая потребность в существовании частной торговли. Основными методами регулирования сферы обращения становились порайонные планы заводов и генерального договора между промышленными и торговыми организациями, которые устанавливали - где, в каком количестве и по каким ценам должна реализовываться та или иная продукция. Возникла и укреплялась практика внерыночного распределения ряда промышленных товаров, которая постепенно распространилась на все важнейшие предметы потребления.
Предприниматели пытались компенсировать утрату контактов с государственным сектором экономики, создав "замкнутый круг" внутри частного хозяйства, который нигде не соприкасался с государственным сектором, что исключало контроль со стороны государства, а значит, увеличивало накопления. Этот путь был подорван коллективизацией деревни и кооперированием кустарей и промышленности, введением в 1930 г. высокого налога на торговлю продукцией мелкой промышленности. Был у предприимчивых людей и другой путь: восстановление связей частной промышленности и торговли с обобществленным сектором экономики - коррумпирована сотрудников советских финансовых органов.
В том хозяйственном механизме, который стал складываться к концу 1920-х гг., не было места частной промышленности и торговле. Мелкое предпринимательство не исчезло, так как его сохранение было обусловлено объективными экономическими причинами, но отношения в этом секторе стали деформироваться, что привело к возникновению теневой экономики.
Государственный механизм так и не смог, по этой причине, стать целостным, а значит, неэффективным было управление экономикой - какая-то ее часть жила по другим законам. Вся экономическая жизнь России подпала под власть спекулянтов и бюрократов, хотя еще Ленин говорил: "Главные наши враги -спекулянт и бюрократ". И вся дальнейшая хозяйственная история - это безуспешная борьба с этими врагами, которые являются следствием, а не причиной. Но борьба со спекуляцией шла упорная. Во время НЭПа "давали" лишь до шести месяцев лишения свободы за наиболее хищнические приемы частной торговли, в конце 1930-х спекулянтов уже карают десятью годами концентрационного лагеря без амнистии; в дальнейшем борьба с мелкой спекуляцией шла непрерывно, пытались закрыть малейшие лазейки для ее новых и новых видов. Но так никогда это зло и не было побеждено.
Характерное для периода НЭПа в стране описание торговли в г. Ижевске оставлено очевидцем тех времен.
В начале 1920-х купить на рынке можно было практически все: монпансье, пирожные, шелковые чулки, мраморный умывальник, апельсины, французские булки, овес, гречку, воблу, которой тогда считалась "сорной " рыбой. На прилавках - овощи, мед, сметана. Китайцы-коробейники с черными косичками торгуют воздушными шарами, сладостями, опиумом (изпод полы), показывают за деньги фокусы. Один из них - Ван-Ли (русские звали его Василием Ивановичем) - торговал собственным пивом в своем же ларьке на Моклецовском переулке. Ван-Ли стал одним из самых последних (1936 г.) "нетрудовых элементов" Ижевска.
На Сенной площади - лавки, ларьки, мастерские: мебельно-матрацная мастерская, артель "Слепой труженик", артель безработных по производству фруктовых вод и мороженого, гробовая мастерская "Траур". Игрушечный магазин "Кизили" вырабатывает из папье-маше и гипса разрисованные масляной краской статуэтки, игрушки. Артель "Молодежь" продает пряники "в неограниченном количестве и разных сортов", а торговая компания братьев Ахуна, Муллаяна и Мухамедхана Мукминовых - обувь.
Развелись карманники, они шныряют в узких проходах мелочных рядов, где продают белый хлеб, нитки, иголки. Деревенские - основные жертвы жуликов. Обыгрывают в "орлянку" подвыпивших граждан. По городу ходят фальшивые деньги. В июне 1922 г. обнаружили две фальшивки - грубо нарисованные облигации пятимиллионного достоинства.
Кроме Сенной, мелкая торговля идет вовсю и в других частях города. Торгуют горячими пирожками и дымящейся картошкой у Масловых, Угольных, Казанских ворот, на Долгом мосту. Многочисленные магазины сосредоточены в центре. Вывески говорят о характере торговых предприятий: "Л. Бер. Мастерская дамских шляп", "Музыкальная мастерская "Лира", "Фруктовые воды Богомолова", "Шляпы мастерской Шульгоф", "Артель евангелистов им. Льва Толстого", "Колбасная мастерская "Равенство", "Красная трикотажница", "Бакалейные, фруктовые и кондитерские товары X. Танеева и К°", "Мастерская часов Вейхман".
Споро работал "Рыбторг Гатиатуллина, Домрачева и К°". В 1927 г. их оборот составлял 2 млн. руб. Икра, балык, севрюга закупались нэпманами на Волге. В конце 20-х гг. Гатиатуллин вынужден был сдать "дело" государству и уйти в пильщики дров на фабрику-кухню № 1.
Приезжающие в Ижевск в отпуск или командировку из других городов обязательно увозили с собой ижевскую колбасу, потому что по качеству и богатству ассортимента она превосходила колбасу многих других городов страны. Летом по улицам города ездили конные белые тележки на колесах с надписью "Мороженое". Здесь же продавали ситро, квас, пиво, морс...
Мелкое предпринимательство и торговля напоминают картину торговли городов и рынков периода Киевской и Новгородской Руси. Но даже эти примитивные формы свободной хозяйственной деятельности отрадны, по сравнению с пустыми полками и неистребимыми очередями периода государственной торговли. Невозможен был бы и голод 1930-х, и продовольственные и товарные трудности позднейших времен.
Предпринимательство в промышленном и сельскохозяйственном производстве в благоприятный период НЭПа было еще более условным и затруднительным, чем в торговле. В деревне до создания колхозов главной производительной силой оставалось значительно поредевшее кулачество. При рутинном характере сельскохозяйственного производства, а главное, при незаинтересованности в увеличении продукции бедняки и середняки могли кормить город и государство только своим трудом и при постоянных экспроприациях излишков. Принципиальной заинтересованности в расширении производства и производстве большего количества продуктов не дал и нэповский продналог. Богатеть и вкладывать средства в землю и орудия труда, улучшать условия своей жизни - это значит превращаться в кулака, эксплуататора, со всеми вытекающими последствиями. Деревня сама часто голодала при существенной аграрной перенаселенности.
Кулачество было частично экспроприировано в ходе Октябрьской революции и Гражданской войны. Совершенно верно, что мелкотоварное производство рождает мелкую буржуазию, так как человек, имеющий собственность или "дело", не может не стремиться расширить его, улучшить свое благосостояние, а, значит, богатеть и превращаться в эксплуататора.
В дореволюционный период кулачество составляло 15 % крестьян, имело 37 % земель, 1/2 лошадей, 1/2 средства производства и посевов. Оно нанимало 1 млн. батраков и поденщиков, давая работу и средства к существованию крестьянам, не имеющим возможности вести собственное хозяйство. В ходе продразверстки количество кулаков сократилось в 3 - 4 раза.
К середине 1920-х гг. предпринимательские кулацкие хозяйства наращивали свою мощь, несмотря на систему мер их ограничения. Они сдавали в аренду инвентарь и скот, без этого неимущие хозяйства не могли бы вести свое производство вообще; сами арендовали землю у тех, кто по каким-то причинам не мог ее обрабатывать. Количество зажиточных крестьян стало понемножку увеличиваться, и это было отрадно. В 1924 - 25 гг. кулаки составляли 4 млн. 804 тыс. чел., или 3,3 % крестьянского населения, в 1926 г. - 5 млн. 355 тыс. чел., или 3,7 %, в 1926 - 27 гг. - 5 млн. 859 тыс., или 3,9 %. Распределение кулаков по территории страны было неравномерным - меньше пострадали богатые крестьяне в Сибири и на Украине.
Массовые статистические источники показывают абсолютное преобладание кулацкой группы в промыслах предпринимательского типа. Предпринимательство выражалось во владении заведениями, связанными с промышленным производством, имеющими значительное оборудование; в работе на заказ, с привлечением наемной рабочей силы на базе использования избыточных средств производства в хозяйстве. Эти предприятия были заведениями по первичной обработке сельскохозяйственной продукции - мельницы, крупорушки, маслобойни и т. д. В Центральном промышленном районе 3/4 кулацких хозяйств имели предпринимательские неземледельческие занятия.
Кулаки давали людям работу и дополнительный заработок (речь могла идти только о справедливости оплаты), создавали производство товаров на продажу, а, значит, снижали цены, обеспечивали и себя. Именно путь свободного производства продукции - единственный путь к появлению товаров и к снижению цен, а не призывы к сознательности не повышать цены.
Между зажиточными и другими крестьянами создавались объединения - супряги, по найму-сдаче инвентаря, совместному пользованию средствами производства. Из этой формы организации, основанной на взаимовыгодном договоре независимых сторон, могли бы вырасти различные формы кооперации.
В середине 1920-х гг. учтенные доходы предпринимательской группы превышали доходы бедняков в 4 - 5 раз, а середняков в 2 - 2,5 раз; эта разница не являлась баснословной. Половина кулаков давала деньги в долг.
Вытесняемое из торговли кулачество направляло большую часть своих средств в сельскохозяйственное производство с применением рабочей силы. Так как земля была поделена между крестьянами поровну, кулаки сдавали внаем лишний инвентарь, скот, арендовали недостающую землю. Кулак приспосабливался к новому строю, был к нему лоялен в большинстве своем, но это не свидетельствовало о его особой "хитрости" или "перемене политических средств борьбы", а только о желании жить лучше. Кулаки, как и все люди, стали браться за оружие, когда их хотели переучивать жить и хотели научить не работать.
Сельская буржуазия находила поддержку в лице теперь уже известных аграрных теоретиков. К концу 1920-х гг. сложилась система взглядов на развитие экономики деревни: от крупнопредпринимательских до поддержки зажиточных середняков, нашедшая выражение в "теории производительных сил" Кондратьева, концепции "семейно-трудовой кооперации" Чаянова, в бухаринской идее "мирного врастания кулака в социализм".
Но общественное развитие пошло другим путем. В ходе хлебозаготовительной кампании 1928 - 29 гг. у кулаков было изъято 150 млн. пудов хлеба. Деревенская буржуазия агитировала сельское население создавать "крестьянские союзы" против активистов партийного и советского аппарата.
Поставленные в невыносимые условия, когда приобретенное своим трудом отнимали - и только поэтому! - кулаки бунтовали. В 1929 г. было убито 10 тыс. активистов социалистического строительства, которым дали в руки оружие и внушили, что по классовому признаку они могут отнимать чужое. В 1929 г. было 1300 кулацких или организованных кулаками выступлений. Были среди кулаков и кровопийцы, и те, кто использовал бедственное положение людей, то есть то, что Ленин определил как "азиатское надругательство", но, судя по всему, и беднота была не лучше, соглашаясь участвовать в жестоких, неразумных экспроприациях.
С этого времени изживание кулака ("чтобы не было богатых") пошло полным ходом. В 1927 г. 3,6 % крестьян-кулаков лишили избирательных прав ("лишенцы"), в 1929 г. - 4,1 %. Были лишены права голоса в кооперации лица, "применяющие наемный труд с целью извлечения прибыли, а также живущие на нетрудовые доходы".
Постепенно усиливался налоговый нажим. Установка была дана еще в 1919 г.: "с бедных крестьян - ничего, с середняка умеренно, с богатого - много". В 1926 г. сельскохозяйственный налог в общей сумме всех платежей с бедняцко-середняцкой группы составлял 4,9 %, с предпринимательской группы -39,4 %; то есть кулаки поддерживали государство, которое против них боролось. В 1929 г. кулаки заплатили 30 - 45 % налогов (индивидуальное обложение), в то время как 36,8 % маломощных хозяйств было освобождено от налогов.
Аренда земли, чтобы не допустить эксплуатации, разрешалась в строгих рамках, запрещалась субаренда (сдача третьему лицу). От кулаков крестьяне постепенно переходили в подчинение государству, как после отмены крепостного права - от помещиков в государственную собственность, или еще раньше , в результате Опричнины и других мероприятий - от бояр во владение государства.
В период НЭПа предпринимательство допускалось в мелком и среднем производстве. Мелкое и в значительной степени среднее производство может нормально и плодотворно существовать и развиваться только в условиях саморегулирующейся экономики. Попытки регулировать мелкое производство, а именно им было представлено производящее предпринимательство в годы НЭПа, означали его разрушение. Все преимущество мелкого производства и состоит в том, что оно быстро переналаживается, перебрасывает капиталы, реагирует на конъюнктуру.
В начале НЭПа как будто складывались для него благополучные условия. В аренду кооперативам, артелям, товариществам и частным лицам разрешалось сдавать государственные предприятия. Частная собственность не только допускалась, но и поддерживалась на предприятиях мелкой и средней промышленности, однако подчеркивалась необходимость контроля и регулирования со стороны государственных органов. Это означало увеличение контролирующих чиновников, на содержание которых и тратились налоги с этих предприятий. Государство, имеющее большой контрольный аппарат, больше проигрывало, чем выигрывало, так как содержание чиновников было дороже, чем выгода от контроля.
Создание частных предприятий не должно было противоречить социалистическому выбору; должно было приобрести цивилизованный, регулируемый характер, получить социальную направленность. На деле это означало произвольный контроль со стороны государства и никаких гарантий в будущем.
Если бы производственные коммерческие принципы развивались последовательно, то получилось бы обычное капиталистическое развитие, и социализм был бы ни при чем, а это допустить было невозможно. Мелкая промышленность включалась в народохозяйственный оборот через систему сбыта и снабжения, а это означало полную зависимость от этой системы.
Гражданским Кодексом периода НЭПа предусматривалось право открывать промышленные предприятия с соблюдением всех постановлений, регулирующих промышленную деятельность, право собственности на строения и движимое имущество, на промышленные предприятия. Частные предприниматели были обязаны предоставлять в государственные органы сведения о своей хозяйственной работе, изменениях в составе предприятий и другие сведения. Была устранена коммерческая тайна, что делало невозможной конкуренцию.
В 1923 г. хозяев вместе с наемными работниками было 37,8 тыс. чел., в дальнейшем - 65 тыс. чел. Всего рабочих и служащих, занятых в частной сфере, было 420 тыс. чел., а общая численность рабочих и служащих - 8 млн. 160 тыс. чел.
Были допущены частные предприятия с числом рабочих до 20 человек. В целом в промышленности частный сектор составлял 4 % в первые годы НЭПа, а потом снижался. Большее значение приобрел частнокапиталистический сектор в мелкой промышленности, где получили распространение нелегальные формы капиталистических предприятий. Но и в этом случае удельный вес капиталистических производств не превышал 12%.
Из этих цифр видно, что частный сектор не мог подорвать существующий государственный строй. Но у частного, коммерческого производства были свои сильные стороны. Мелкое производство, расширяясь, стремилось к среднему и крупному, что является естественным для активно расширяющегося производства. Частники сосредотачивали денежные и материальные ресурсы и получали тем самым возможность воздействовать на экономику. Бесспорными были факты влияния частного сектора, как более экономически сильного, на цены, заготовки сырья, сбыт продукции. Особенно проигрывала государственная промышленность в условиях инфляции, которая продолжалась до 1924 г., при наличии нескольких параллельных валют, находящихся в обращении. Только рынок мог реально определить их действительную стоимость, а не неповоротливый государственный хозяйственный аппарат.
Новые предприятия не были связаны с дореволюционными, а их создатели были выходцами из мелкобуржуазных слоев. В Петрограде в 1922 г. среди владельцев частных предприятий бывших торговцев было 26,2 %, домохозяек - 28,4 %, ремесленников - 13,4 %, служащих - 5,7 %; 3/4 из них были новыми в предпринимательстве людьми. Накопления они получили в результате торговли и промыслов в период Гражданской войны, некоторые сохранили дореволюционные накопления. Производственная буржуазия могла существовать только при условии кредитования ее государственными банками, снабжения сырьем, материалами с государственных предприятий. Отсюда большой риск частных вложений в промышленное производство.
Между тем создание частных предприятий помогло бы государству разрешить проблему безработицы. В начале 1920-х гг. в Европейской России было 0,5 млн. безработных. Безработица усиливалась в связи с закрытием мелких и средних предприятий, средств на поддержание которых у государства не было, а также в связи с концентрацией промышленности, сокращением штатов учреждений.
Слабо оснащенные техникой, мелкие частные предприятия имели более высокую производительность труда. В Москве,
например, в частных мелких заведениях выработка на рабочего составляла 5,3 тыс. руб. в год, а в целом по промышленности -3,3 тыс. руб. По-видимому, это достигалось не за счет сверхэксплуатации, так как в первой половине 1922г. из ПО забастовок, захвативших исключительно государственные предприятия, только одна была на частном предприятии - на кожевенном заводе в Ярославле.
В момент наивысшего развития НЭПа и появления его результатов, в 1925 - 26 гг., в частном секторе имелись владельцы очень крупных состояний, но их было мало. В Москве и в Ленинграде в эти годы было 855 человек, имевших годовой доход свыше 20 тыс. рублей. Основная же масса мелких производителей имела доход, сравнимый с зарплатой рабочего фабрично-заводской промышленности, и работала в некооперированном самостоятельном производстве - у кустарей и ремесленников; при этом рабочий день продолжался 10 - 12 часов, а в некоторых промыслах 14 - 16 час. Постепенно положение кустарей и ремесленников становилось хуже.
Квартирный налог, введенный в конце 1924 г., увеличивал обложение нэпманов на 10,5 %. Квартплата и квартирный налог достигали 50 % всех остальных государственных и местных налогов и сборов. По заключению специалистов Наркомфина, налоговая система, сложившаяся к 1925 г., в целом почти не оставляла места для частного накопления. Налоги брались в зависимости от прибыли - нэпманы теряли стимул в расширении дела. В 1926 г., когда частная торговля и промышленность достигли наибольшего подъема, они стали вытесняться. Прекратилось кредитование частных предприятий, повысилась арендная плата за помещения, возросли для частников тарифы за провоз грузов на автотранспорте.
Использование частного капитала в государственных целях при таком утилитарном подходе не оправдывало себя, частный капитал скрывался, избегал государственного контроля. Государственные органы, при широком участии общественности, проводили конфискацию имущества злостных неплательщиков налогов. К 1931 г. частное предпринимательство практически прекратило свое существование в законных формах.
Удачной и перспективной формой сочетания общественного и личного интереса, чуть ли не изобретением НЭПа считается кооперация, но она существовала в России давно. Со страниц журнала "Современник", основанного А. С. Пушкиным, впервые прозвучали призывы к гражданам России объединиться в кооперативные союзы. С тех пор кооперативное движение активно и плодотворно развивалось, и в начале века каждый третий россиянин состоял членом кооператива; издавалось 117 газет и журналов потребкооперации. В период НЭПа в кооперативном движении не было главного - свободы и добровольности членов кооперативов. Коллективные формы деятельности возможны там, где существуют свободные субъекты объединения, где предшествующим ходом развития созданы для них все нужные элементы, где они вырастают из бесконечных наслоений предшествующих исторических формаций.
Промышленная и потребительская кооперация была под непосредственным контролем государства, сдавала ему всю продукцию, получала кредиты. Работать в таких кооперативах было можно, улучшать благосостояние, а богатеть нельзя. Но и на такие кооперативы начинаются гонения после речи Сталина в декабре 1929 г. Наступает пора полностью государственных колхозов.
В период НЭПа были попытки сотрудничества с капиталистическими странами, после революции возлагались большие надежды на технологическое сотрудничество с США. При конфискации иностранной собственности на территории бывшей Российской империи в 1918 г. было сделано исключение для собственности американских компаний "Зингер", "Вестингауз" и некоторых других. Позднее Совнарком вел переговоры с крупными американскими промышленниками - о разработке нефти на Сахалине, горнорудных концессиях на Урале. Известно плодотворное сотрудничество Советской России с Армандом Хаммером. Менее известен исторический факт передачи Лениным через М. Литвинова предложения правительству США о предоставлении ему в аренду военно-морской базы на Камчатке в обмен на техническое сотрудничество. Но в целом идеологические и экономические причины не позволили России в период НЭПа сотрудничать с капиталистическими странами.
Существует точка зрения, что при определенных обстоятельствах результаты НЭПа могли бы быть другими. И на то, что эта точка зрения не была лишена оснований, указывает опыт развития Дальневосточной Республики (ДВР) в 1920-е гг., закончившей свое существование 15 ноября 1922 г.
Это было "буферное государство" между Россией и Японией, где у Красной Армии уже не было сил противостоять интервенции. В республике сохранилась частная собственность, допускались к участию в политической жизни эсеры, меньшевики и представители буржуазных партий. В Конституции ДВР были закреплены свободы слова, печати, собраний, а также стачек - эта свобода "не подлежит никаким ограничениям со стороны государства" (ст. 19). Для малых народов была дана свобода самоуправления. Депутатов Учредительного собрания выбирали тайным голосованием. Большевики во время выборов получили 92 из 382 мандатов.
Положение в ДВР к началу восстановительного периода в 1920 г. было тяжелым: по сравнению с 1913 г. вдвое сократились посевные площади, на четверть уменьшилось поголовье скота, наполовину - валовое промышленное производство. Была практически выведена из строя железная дорога, связывающая республику с европейской частью страны. Развал на Транссибе стал благом для ДВР, так как, хотя с "буржуазной демократией" все же было покончено, в хозяйственной жизни порядки почти не изменились. Из Москвы Дальнему Востоку диктовалась только самая общая задача. Средства выделялись всему региону, вложенные в экономику деньги не требовали согласования в Совнаркоме. Для Дальнего Востока НЭП стал не началом новой политики, а продолжением экономической политики ДВР,
К 1924 г. в аренду было сдано 402 золотых прииска. Образовались смешанные акционерные общества, в которых государственные учреждения делили паи с предпринимателями. К 1927 г. удельный вес частного сектора в промышленности края составил 26 % - в пять с половиной раз выше, чем в среднем по стране.
Было заключено около тридцати крупных договоров с американскими, японскими и английскими компаниями. Например, по соглашению 1925 г. с Японией предусматривалось использование иностранного капитала и оборудования для добычи энергоносителей на Северном Сахалине. Кроме того, плата составляла 15 % валовой добычи на нефтяных месторождениях и до 18 % - на угольных. В течение всего восстановительного периода внешняя торговля имела положительный баланс. К 1927 г. экспорт в 1,5 раза превысил довоенный уровень. Доля импорта в потреблении достигла 30 % (по стране в целом - 5,6 %).
К 1928 г. валовая продукция промышленности превзошла довоенный уровень в 3,2 раза, хотя помощь центра достигала всего 0,76 % от всех капиталовложений в стране. Молодое государство давало Дальнему Востоку свободу хозяйствования, распоряжения ресурсами, продукцией, рабочими руками.
В первой пятилетке край получил не 0,76 %, а 5 % общих капиталовложений, но за это пришлось расплачиваться свободой. Темпы развития замедлились. Дальисполком теперь распоряжался только средствами на сельское хозяйство и соцкультбыт. Все остальное финансирование шло через союзные наркоматы. Наступление на частника кончилось полной победой "в короткие исторические сроки".
Защита принципа свободного предпринимательства не означает, что можно приветствовать все сопутствующие ему обстоятельства. Само капиталистическое общество озабочено проблемами своего развития. Западному обществу потребовалось не менее трех столетий сложнейшей трансформации, чтобы дойти до нынешнего высшего качества от состояния дикого капитализма, о котором писали его критики и противники. В 1930-е гг. казалось, что эта система зашла в тупик.
Вот характерные высказывания относительно проблем капитализма: "Если экономистам не удастся открыть способ заставить систему свободного предпринимательства давать удовлетворительные для народных масс результаты, то безусловно усилится тенденция отхода от свободного предпринимательства к какой-либо форме социалистического государства" (Э. Гольденвейзер, США). "Это правда, что коммунисты могут быть разбиты на поле брани, но это не означает конечной победы свободного предпринимательства и демократии. Конечная победа будет достигнута на экономическом фронте тогда, когда свободное предпринимательство и капитализм сумеют доказать рабочим, что они могут обеспечить им большую степень экономической безопасности, более высокий уровень жизни и большую свободу, чем другие системы" (П. Кассельман. Канада). В результате рабочих и социальных движений, не в последнюю очередь под влиянием русских революций, в результате общего развития цивилизации в развитых странах удалось решить проблему занятости, повышения социальной защищенности, при росте уровня жизни и экономической эффективности. В России, в условиях догоняющего развития, казалось, что этих сложностей можно избежать, используя в качестве рычага государственную власть, достичь того, к чему капитализм шел долго и мучительно. Но изобилие нельзя завезти, как бусы папуасам, его надо терпеливо строить самим. Пытаясь избежать самых острых противоречий и ошибок, нельзя отказываться от тех форм жизни, которые естественны человеческой природе.
Частная собственность, свобода деятельности и предпринимательства, накопление средств к жизни и самостоятельное пользование ими - это атрибуты биосоциальной природы человека. Эти компоненты жизни людей действительно порождают неравенство, неравномерность распределения богатств и связаны не только с лучшими качествами людей, в чем их справедливо уличали сторонники социалистических и других идей. Стремление обеспечить защищенность людей от несправедливостей общества свободного предпринимательства способствовало появлению и широкому распространению марксизма и идей социального равенства и справедливости.
Однако опыт истории, особенно второй половины XXвека, наглядно показал: обеспечить социальную защиту от экономической эксплуатации человека человеком проще, чем создать эффективное и справедливое общество на базе так называемой обобществленной собственности. К человеческой природе легче приспособиться и использовать ее для развития, чем переделывать, совершенствовать (особенно насильно) самого человека. Можно перевоспитать, запугать одного человека, группу людей, перевоспитать общество невозможно - с каждым новым поколением пришлось бы начинать работу сначала. В этом смысле опыт НЭПа давал России шанс, так и не использованный, сочетать мудрость государственного регулирования и эгоизм вечной человеческой природы.