Арбитраж 22-23 учебный год / Арбитражная практика № 4, апрель 2016

применительно к ничтожности сделок

На основании обобщения судебной практики о признании сделок недействительными можно отметить следующие моменты.

Во-первых, намечается тенденция по активному применению п. 2 ст. 166 ГК РФ. Суды предпочитают отказывать лицу, не являющемуся стороной по сделке, в удовлетворении его заявления со ссылкой на недоказанность нарушения прав и законных интересов истца оспариваемой сделкой (постановления АС Московского округа от 25.02.2015 по делу № А406069/2014, Дальневосточного округа от 01.06.2015 по делу № А51-19078/2014, Восемнадцатого арбитражного апелляционного судаот 14.08.2015 по делу № А76-32169/2014).

Один из самых ярких примеров — постановление Арбитражного суда Дальневосточного округа, в котором суд указал буквально следующее: «утверждение судов о возможности предоставления в аренду части земельного участка, относящегося к публичной собственности, без проведения предварительного кадастрового учета этой части, действительно противоречит разъяснениям, изложенным в абз. 6 п. 9 постановления Пленума ВАС РФ № 73. Однако это не повлияло на итоги рассмотрения настоящего спора с учетом недоказанности факта нарушения прав или охраняемых законом интересов истца» (постановление от 04.08.2015 по делу № А73-10125/2014).

Стоит сказать, что эта тенденция работает прежде всего в отношении оспоримых сделок, поскольку в указанных судебных актах наряду с констатацией отсутствия нарушения прав и интересов присутствуют ссылки на то, что заявители не приводят норм, содержащих прямое указание на ничтожность такого договора, отсутствуют достоверные доказательства нарушения порядка заключения договора, который установлен нормой закона. Однако в силу появившейся неоднозначности в части отнесения сделки к числу оспоримых или ничтожных представляется, что удовлетворение или же отказ в удовлетворении требования могут зависеть от юридических навыков и профессионализма заявителя.

Во-вторых, значительный интерес представляет то, как суды применяют п. 5 ст. 166 ГК РФ (о недобросовестности лица, ссылающегося на недействительность сделки). В целом можно констатировать, что норма начинает работать, встречаются отказные решения именно по этому основанию (постановления АС Дальневосточного округа от 01.06.2015 по делу № А5119078/2014, Северо-Западного округа от 23.11.2015 по делу № А05-13573/2014). Так, в одном из дел суд отклонил требования истца, который ссылался на осуществление ответчиком деятельности в отсутствие предусмотренной законом лицензии. В мотивировочной части суд указал, в частности, что действия истца по подписанию и частичному исполнению договора, внесению предоплаты, а также направленные при переписке уверения о намерении продолжать сотрудничество давали основания полагаться на действительность заключенного договора. Поэтому заявления об обратном являются проявлением недобросовестности и не могут быть приняты во внимание (постановление Шестого арбитражного апелляционного суда от 21.10.2015 по делу № А37-608/2015).

В-третьих, все большую популярность и неожиданность трактовки приобретает понятие публичного интереса, нарушение которого влечет за собой ничтожность сделки. Прежде отметим, что рассмотренная нами выше идея о «запрете» нашла свое отражение в п. 75 Постановления № 25, связавшем нарушение явно выраженного запрета с публичными интересами, а значит, с ничтожностью. Кроме того, в Постановлении № 25 решена важная задача: в общих чертах раскрыто само понятие публичных интересов, интересы публично-правового образования отделены от публичных интересов, а также от таких нарушений, которые просто не соответствуют законодательству. Любопытно, что еще до появления соответствующих разъяснений в судебной практике предпринимались попытки самостоятельно определить публичный интерес11.

Кроме того, нами была выявлена весьма интересная тенденция по «уничтожению» сделок по иску прокурора в защиту публичных интересов со ссылкой на нарушение ч. 3 ст. 11 Закона РФ от 11.03.1992 № 2487-1 «О частной детективной и охранной деятельности в Российской Федерации». Рассматриваемая норма устанавливает, что охранная деятельность предприятий не распространяется на объекты, подлежащие государственной охране. На основании этого суды делают вывод, что осуществление коммерческой организацией охраны объектов, охрану которых должны осуществлять государственные структуры, создает угрозу нарушению публичных интересов государства (постановления Седьмого арбитражного апелляционного суда от 30.09.2015 по делу № А45-4699/2015, Тринадцатого арбитражного апелляционного суда от 16.11.2015 по делу № А42-3628/2015).

Интерес также представляют судебные акты, в которых новая редакция ст. 168 ГК РФ применяется ретроспективно. Суд ссылается либо на то, что воля законодателя в предыдущей редакции нормы была аналогична той, что прослеживается в новой (постановление АС Московского округа от 27.10.2014 по делу № А40-15580/13-102-145), либо на толкование, данное в Постановлении № 25 (постановление Восьмого арбитражного апелляционного суда от 24.11.2015 по делу № А75-6866/2015).

Резюмируя сказанное, стоит отметить, что правило об оспоримости противозаконных сделок видится допустимым только с учетом специфики российского оборота и правоприменения. Новую

целом, так и с точки зрения основ гражданского законодательства и института недействительности в частности. Ситуация, при которой нарушение норм закона не порождает негативных последствий, если об этом не имеется судебного решения, действительно, представляется парадоксальной. Впрочем, стоит признать, что положительные результаты в борьбе с первопричиной обсуждаемых изменений начинают прослеживаться. Огромную роль здесь играет Постановление № 25, поскольку содержит разъяснение замысла разработчиков изменений. Положительную тенденцию можно проиллюстрировать данными судебной статистики: общее количество рассмотренных споров о признании сделок недействительными за 2012 год — 15 915, за 2013 год — 14 016, за 2014 год — 11 316 (удовлетворено 3362 заявления), за первое полугодие 2015 года рассмотрено 4642 дела (удовлетворено 1373 заявления)12.

После принятия постановления № 25 суды все чаще отказывают в признании сделок недействительными

Рассмотрим судейскую реакцию на новую ст. 168 ГК РФ.

Еще весной 2015 года качество судебных решений по новой редакции можно было назвать плачевным, поскольку суды просто отказывались воспринимать норму так,как это было задумано законодателем. Ярким примером могут служить решения, в которых, как и прежде, констатировалось «противоречие» или «несоответствие» договора той или иной норме. Суды применяли новую редакцию статьи к отношениям, возникшим до ее вступления в силу, а также напрямую игнорировали ссылки на п. 5 ст. 166 ГК РФ (постановления АС Московского округа от 08.04.2014 по делу № А41-127/11, от 28.01.2015 по делу № А40-160185/2013, СевероЗападного округа от 19.05.2014 по делу № А05-9580/2013, Западно-Сибирского округа от 27.11.2014 по делу № А27-34/2014, Дальневосточного округа от 30.12.2014 по делу № А24-1693/2014).

После принятия Постановления № 25 ситуация изменилась, практика начала складываться несколько иначе. Теперь практика показывает, что если не по преобладающему большинству дел, то уж точно по полвине из них, суды отказывают в удовлетворении требований о признании сделки недействительной. При этом мотивировочная часть решений наполнилась анализом норм, на которые ссылаются истцы. В частности, в одном из дел суд отказал в признании недействительным договора купли-продажи земельного участка, совершенного в нарушение п. 1.1 ст. 36 ЗК РФ (по цене, определенной в ином порядке, чем это предусмотрено нормой). При этом суд указал, что заключение сторонами договора не противоречило действовавшему в тот период законодательству, а общество лишь реализовало право на приобретение в собственность земельного участка.

Кроме того, суд учел недобросовестность истца, которая была установлена со ссылкой на п. 5 ст. 166 ГК РФ, а также замечания ответчика о пропуске срока исковой давности (постановление Тринадцатого арбитражного апелляционного суда от 12.11.2015 по делу № А26-2489/2015).

1 Концепция совершенствования общих положений ГК РФ (Проект рекомендован Президиумом Совета при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства к опубликованию в целях обсуждения. Протокол от 11.03.2009). Режим доступа: http://www.privlaw.ru. >>вернуться в текст

2 Статистический отчет о работе арбитражных судов субъектов Российской Федерации в 2014 году. Режим доступа: http://www.cdep.ru; Аналитическая записка к статистическому отчету о работе арбитражных судов в Российской Федерации в 2013 году. Режим доступа: http://www.arbitr.ru. >>вернуться в текст

3 См., напр.: Правовые позиции Президиума ВАС РФ: избранные постановления за 2009 год с комментариями / под ред. А. А. Иванова. М.: Статут, 2012. 510 с. >>вернуться в текст

4 Цит. по: Тузов Д. О. Lex ‘quasi’ perfecta? О новой редакции ст. 168 Гражданского кодекса РФ и фундаментальных цивилистических понятиях // Закон. 2015. № 9. С. 42. >>вернуться 5 См. об этом: Гарбарино П. Критические размышления о ничтожности незаконных сделок с

культурными ценностями / пер. Д. О. Тузов // Закон. 2015. № 9. С. 212–213. >>вернуться в текст 6 ЦИВІЛЬНИЙ КОДЕКС УКРАЇНИ [Электронный ресурс]. URL: http://zakon5.rada.gov.ua/laws/show/ru/435-15/page4. >>вернуться в текст

7 См.: Карапетов А. Г., Савельев А. И. Свобода договора и ее пределы: в 2 т. Т. 2: Пределы свободы определения условий договора в зарубежном и российском праве.М.: Статут, 2012. 453 с. >>вернуться в текст

8 Тузов Д. О. Lex ‘quasi’ perfecta? О новой редакции ст. 168 Гражданского кодекса РФ и фундаментальных цивилистических понятиях // Закон. 2015. № 9. С. 44. >>вернуться в текст 9 См.: Забоев К. И. О применении ст.168 Гражданского кодекса РФ и к вопросу о публичных интересах // Закон. 2015. № 9. С. 50. >>вернуться в текст 10 См.: Бевзенко Р. С. Сделка нарушает требования закона. Плюсы и минусы новой редакции

статьи 168 ГК РФ // Арбитражная практика. 2014. № 5. С. 48–52. >>вернуться в текст 11 См., напр.: Рекомендации Научно-консультативного совета при ФАС Уральского округа «По

вопросам, возникающим при рассмотрении споров, связанных с применением части первой Гражданского кодекса Российской Федерации (изменение правового регулирования)» (по итогам заседания 15.05.2014). >>вернуться в текст

См. данные судебной статистики на следующих интернет-сайтах: http://www.cdep.ru; http://www.arbitr.ru. >>вернуться в текст

ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ СПОРЫ

Директор заключил сделку от имени общества. В судебной практике появились новые основания для ее оспаривания

Элеонора Юрьевна Витоль

слушатель РШЧП

•Можно ли волеизъявление директора рассматривать как волеизъявление компании

•Как признание директора представителем общества повлияло на его ответственность по сделкам

•Когда удастся оспорить сделку, если директор не понимал значения своих действий

Внесение изменений в Гражданский кодекс РФ о признании генерального директора юридического лица его органом повлекло немало разночтений и дискуссий на эту тему. Между тем данные нововведения повлияли не только на вопросы представительства от имени юридического лица. Так, еще до введения в действие данной нормы на практике вставал вопрос, можно ли в отношении директора применять положения ст. 177 ГК РФ (недействительность сделки, совершенной гражданином, не способным понимать значение своих действий или руководить ими). В большинстве случаев арбитражные суды приходят к выводу о недоказанности факта неспособности директора понимать значение своих действий. Однако эта проблема требует более глубокого доктринального исследования. Для этого необходимо остановиться на вопросе о сущности юридического лица и природе полномочий генерального директора. Рассмотрим данную проблематику на примере законодательства и практики правоприменения в Российской Федерации и Италии.

В Италии договор можно оспорить, если ущерб вызван недобросовестностью контрагента

Статья 177 ГК РФ предусматривает два разных основания для признания сделки недействительной, если она совершена гражданином, не способным понимать значение своих действий или руководить ими.

Так, в п. 1 устанавливается, что сделка недействительна, если она совершена гражданином, хотя и дееспособным, но находившимся в момент ее совершения в таком состоянии, когда он не был способен понимать значение своих действий или руководить ими.

Вторым основанием недействительности, закрепленным в п. 2, является совершение сделки гражданином, впоследствии признанным недееспособным, если доказано, что в момент совершения сделки он не был способен понимать значение своих действий или руководить ими.

Данный пункт дополнен абзацем, устанавливающим также недействительность сделки, совершенной гражданином, впоследствии ограниченным в дееспособности вследствие психического расстройства, если доказано, что в момент совершения сделки он не был способен понимать значение своих действий или руководить ими, и другая сторона сделки знала или должна была знать об этом (согласно п. 5 ст. 10 ГК РФ добросовестность стороны предполагается, пока не доказано иное).

Такие сделки являются оспоримыми по иску самого гражданина либо иных лиц, чьи права или охраняемые законом интересы нарушены в результате ее совершения (п. 1), по иску его попечителя (абз. 2 п. 2), либо по иску его опекуна (п. 2 — данное положение являлось предметом рассмотрения КС РФ, который разъяснил, что оно направлено на защиту определенной категории граждан, а следовательно, не является нарушением конституционных прав и свобод (определение от 21.01.2008 № 659-О-О)).

Норму, содержащуюся в ст. 177 ГК РФ, следует сравнить со схожей нормой в законодательстве Италии. Это ст. 1425 Гражданского кодекса Италии (далее — ГКИ) в связке со ст. 428 ГКИ.

В статье 1425 ГКИ установлено, что договор является оспоримым, если одна из сторон по закону была неспособна заключать договоры. Также оспоримым является договор, заключенный лицом,

неспособным понимать [окружающую действительность] или выражать свою волю (incapace d’intendere o di volere), если выполняются условия, установленные ст. 428 ГКИ.

Статья 428 ГКИ, в свою очередь, устанавливает, что акты, совершенные лицом, хотя бы и не лишенным дееспособности, но в отношении которого доказывается, что оно по какой-либо причине, в том числе и временной, было неспособно понимать [окружающую действительность] или выражать свою волю в момент совершения данных актов, могут быть оспорены по заявлению этого же лица, или его наследников, или [сингулярных] правопреемников, если из них проистекает серьезный ущерб для заявителя.

Оспаривание договоров может быть произведено не иначе как если из ущерба, происшедшего или могущего произойти для лица, неспособного понимать [окружающую действительность] или выражать свою волю, либо из свойств договора, либо иным образом явствует недобросовестность другого контрагента2.

Абзац 1 данной статьи явно говорит об односторонних сделках и содержит указание на серьезность ущерба для заявителя, в то время как абз. 2 регулирует вопрос оспаривания договоров без такого указания. Данное расхождение стало предметом научных споров.

В итальянской доктрине считается, что положение о серьезности ущербра относится также и к договорам3, в то время как Верховный кассационный суд Италии (далее — ВКСИ) указал, что достаточно лишь недобросовестности со стороны контрагента договора для признания такого договора оспоримым4.

При этом недееспособность в ГКИ подразделяется на два вида: законная недееспособность (incapacita legale), имеющая место в случае указания закона вследствие несовершеннолетия или лишения дееспособности по суду, и естественная недееспособность (incapacita naturale), в которой может находиться лицо дееспособное, но которое вследствие болезни, гипноза, опьянения и т. п. не может выражать свою волю и понимать окружающую действительность (именно о втором виде недееспособности говорится в ст. 428 ГКИ)5.

Казалось бы, природа данных норм не должна вызывать вопросов, которые требуют глубоких теоретических изысканий. Сама по себе сделка представляет собой волевое действие (волеизъявление), направленное и предназначенное для порождения правовых последствий, то есть сделку порождает взаимодействие закона, который разрешает совершение определенных действий и называет, какие действия будут признаваться сделкой (правомерные юридические действия — сделки, которые следует отличать от фактических действий, порождающих правовые последствия), и воли, которая, собственно, и порождает правовое последствие (что следует отличать от юридического поступка, где не имеет значение наличие воли для порождения правового последствия)6. В данном случае можно говорить о некой «двойной воле», если рассматривать право как государственную волю, выраженную и закрепленную в нормах права7.

Наиболее удачным определением сделки является то, которое содержится в Мотивах к Германскому гражданскому уложению: сделка — это признаваемая правопорядком частная воля, порождающая желаемое правовое последствие. В случае со ст. 177 ГК РФ и ст. 1425 ГКИ налицо порок воли у стороны сделки, выраженный в том, что сторона эта не способна понимать значение своих действий или руководить ими (или, иными словами, понимать окружающую действительность и выражать волю).

При совершении сделки директор изъявляет свою волю, а не волю представляемого им юридического лица

Встает вопрос: может ли ст. 177 ГК РФ применяться в отношении лица, заключившего ряд сделок, будучи в должности директора юридического лица?

Если рассматривать волю как «детерминированное и мотивированное желание лица достичь поставленной цели», то есть как психологическое понятие (психическая способность человека)8, то на первый взгляд ничего подобного не может быть присуще юридическому лицу9, как лишенной психики фикции лица, признаваемой гражданским правом в качестве субъекта правоотношения.

В. А. Белов подробно исследовал эволюцию учения о сделках в российской доктрине гражданского права. И нельзя не согласиться с его мнением о том, что «самое поверхностное ознакомление с литературой вопроса позволяет выявить следующую общую для всех источников черту: вопросы о воле и вине юридических лиц никем (подчеркиваем это: никем!) из их исследователей не связываются с проблемой теоретического объяснения сущности юридического лица. А между тем связь эта настолько крепка и непосредственна, что остается только удивляться, как вообще до сих пор ее удавалось не замечать»10. Действительно, на наш взгляд, для ответа на поставленный в данной работе вопрос следует связать его с природой юридического лица.

Не останавливаясь на анализе сущности юридического лица и множестве теорий, которые объясняют его признание в качестве самостоятельного субъекта права, мы лишь отметим, что придерживаемся мнения, согласно которому самой обоснованной и удобной для решения ряда

имущества.

Юридическое лицо есть не что иное, как имущественная масса, отделенная от имущества учредителей корпоративной вуалью и наделенная законодателем качеством юридической личности. Данная теория противопоставляется органической теории юридического лица (О. Ф. фон Гирке), существовавшей с XX века. Она сонована на том, что юридическое лицо является реальным организмом, действующим посредством своих органов. Довольно красивое объяснение, впрочем, так и не дало ответа на множество сопутствующих вопросов.

Теория о юридическом лице как о юридической личности позволяет решить ряд последующих проблем в логической цепочке рассуждений, которые приводят к выводу о применимости ст. 177 ГК РФ к директору юридического лица.

Именно данная теория в противовес органической служит одним из аргументов несостоятельности признания директора органом юридического лица, что имело место до недавнего времени в России. Еще Б. Б. Черепахин говорил, что «ни в коем случае нельзя сказать, что орган представительствует от имени юридического лица»11. Данный подход существовал в практике ВАС РФ (постановления Президиума от 09.02.1999 по делу № А51-6157/97-7-216, от 30.05.2000 по делу № А56-23536/98, от 06.12.2005 по делу № А06-586-14/03).

В условиях жесткого признания директора органом создавалась определенная проблема в вопросе применения ст. 177 ГК РФ к не способному понимать значение своих действий или руководить ими генеральному директору.

Однако после изменений, внесенных в п. 1 ст. 53 ГК РФ в ходе реформы гражданского законодательства, и последующих разъяснений высших судебных инстанций (постановление Пленума ВС РФ от 23.06.2015 № 25) директор юридического лица был признан его представителем, что дает ответ на поставленный вопрос.

Что касается законодательства Италии, то до реформы корпоративного права, проведенной в 2003 году, в соответствии со ст. 2391 (2) ГКИ директор признавалcя представителем юридического лица (mandatario). В результате реформы было установлено, что директор имеет особые фидуциарные обязанности перед компанией, правоотношения между ним и юридическим лицом имеют договорную природу12, а его основная обязанность, заключающаяся в продвижении интереса компании, квалифицируется скорее как obbligazioni di mezzi (в широком смысле, обязанности по приложению наибольших усилий с учетом компетенции), а не как obbligazioni di risultato (обязанность по достижению конкретного результата)13.

В основном, в литературе на данную тему можно найти лишь общие соображения об «иной природе полномочий» директоров юридических лиц в сравнении с обычными представителями, так как их связывают с юридическим лицом, в том числе, и трудовые отношения, а сам характер их деятельности предполагает высшую степень усердия (la diligenza), профессионализма, осмотрительности, специализации и т. п.14.

Вернемся к ГК РФ. Права и обязанности по сделке, заключенной от имени юридического лица, возникают непосредственно у самого юридического лица. Однако саму сделку совершает конкретное физическое лицо, являющееся его органом (единоличным исполнительным органом — директором — представителем), то есть реализует возложенную на него функцию. Но при данной реализации оно изъявляет свою волю, а не волю представляемого им юридического лица, что соответствует правилам представительства.

Соответственно для признания такой сделки действительной необходимо исходить из анализа воли лица, ее заключающего. Данный вывод поддерживает и ряд исследователей15.

Интересно, что в немецкой правовой доктрине «одним из веских доводов целесообразности применения норм о представительстве к деятельности директора является тот очевидный факт, что директор, будучи полноценным субъектом права, способен вести самостоятельную деятельность, не связанную с делами общества (заключать сделки в отношении самого себя или в отношении других лиц, в том числе, совмещая статус директора в нескольких обществах)»16.

Следовательно, сделка может быть оспорена при наличии порока воли у представителя — директора, в том числе и по ст. 177 ГК РФ. Конструкция, существующая в ГКИ, приводит к такому же результату: ст. 1425 также применяется к директору, выступающему стороной договора, согласно которому он заключает сделку от имени юридического лица, но, будучи не в состоянии понимать окружающую действительность и выражать свою волю. Поэтому порок его собственной воли приводит к недействительности соответствующей сделки.

Суды редко признают доказанным факт неспособности директора понимать значение своих действий

Практика арбитражных судов РФ по ст. 177 ГК РФ довольно скудна, не говоря уже о всего лишь нескольких делах, в которых данная статья была применена к директорам юридических лиц. Кратко опишем эти дела и решения по ним.

договора цессии, заключенного от имени фирмы ее управляющим. Истец ссылался на то, что в момент заключения сделки управляющий находился под влиянием угрозы со стороны третьих лиц, а также в состоянии временной недееспособности (ст.ст. 177, 179 ГК РФ).

Суд отказал в удовлетворении требований, поскольку истец не представил доказательства, на которые он ссылается (постановление ФАС Восточно-Сибирского округа от 29.01.2014 по делу № А19-6144/2013, определением ВАС РФ от 27.05.2014 № ВАС-5958/14 в передаче дела в Президиум ВАС РФ для пересмотра в порядке надзора отказано).

Еще в одном деле истец обратился в суд с требованием к банку о признании недействительными кредитного договора между обществом и банком и заключенных в его обеспечение договоров залога недвижимости и поручительства. Он ссылался на то, что от имени общества кредитный договор подписал генеральный директор, не способный понимать значение своих действий и руководить ими.

Суд отказал в удовлетворении исковых требований, поскольку отсутствовали достаточные доказательства нахождения директора в состоянии, когда он не был способен понимать значение своих действий или руководить ими (постановление ФАС Западно-Сибирского округа от 31.05.2011 по делу № А46-11394/2010).

В другом деле истец также требовал признать недействительным договор купли-продажи объекта незавершенного строительства. Истец, в частности, ссылался на неспособность генерального директора в момент заключения сделки понимать значение своих действий и руководить ими (ст. 177 ГК РФ).

Однако суд счел, что факт неспособности директора понимать значение своих действий и руководить ими не доказан (от 10.10.2002 по делу № Ф04/3774-699/А70-2002).

В рассмотренном ФАС Уральского округа споре общество-поручитель обратилось с исковым заявлением к банку и заемщику о признании недействительными кредитного договора и заключенного на его основе договора поручительства. Договор поручительства был подписан от имени общества его генеральным директором. В исковых требованиях общество ссылалось на применение в отношении директора ст. 177 ГК РФ. В интересующей нас части дела заключением судебно-психиатрической экспертизы подтверждено болезненное состояние директора общества в юридически значимый период, однако в удовлетворении требований кассационный суд отказал по иным основаниям (постановление от 20.06.2011 по делу № А76-36916/2009).

ФАС Центрального округа рассмотрел спор, в котором договор отступного со стороны истца был подписан его единственным учредителем и директором. Истец ссылался на то, что в момент совершения оспариваемой сделки и после ее совершения директор общества был не способен понимать значение своих действий и руководить ими. Однако на основании судебнопсихиатрической экспертизы суд кассационной инстанции пришел к обратному выводу (постановление от 12.01.2011 по делу № А68-12669/09).

В ряде дел нижестоящих арбитражных судов схожим образом применялась ст. 177 ГК РФ к генеральным директорам юридических лиц (постановления Второго арбитражного апелляционного суда от 11.01.2008 по делу № А28-8228/07-217/22, Пятнадцатого арбитражного апелляционного суда от 06.02.2013 по делу № А32-15893/2012, Восемнадцатого арбитражного апелляционного суда от 17.06.2013 по делу № А76-13099/2012).

Обратим внимание на единственное дело, которое выделяется среди вышеназванных и, по всей вероятности, является единственным исключением из общей практики.

Конкурсный управляющий общества обратился в суд с иском о признании недействительными ряда договоров ипотеки, заключенных между обществом (залогодатель) и банком (залогодержатель) в обеспечение исполнения обязательств третьего лица (заемщик). Управляющий ссылался на недействительность договоров как совершенных признанным недееспособным гражданином (генеральным директором общества).

Однако суд апелляционной инстанции отклонил данный довод, указав, что генеральный директор спорные сделки не совершал. Напротив, указанные сделки совершены между банком и обществом. При этом директор действовал лишь как исполнительный орган общества, осуществляя волеизъявление коллегиального органа общества — собрания участников (постановление Девятнадцатого арбитражного апелляционного суда от 06.05.2014 по делу № А1414669/2012).

Данное дело является ярким примером полного отсутствия понимая сущности сложившихся отношений (хотя при всей своей скудности практика по данному вопросу, как видно, складывалась единообразно, несмотря на ее противоречие господствовавшему подходу «директор

— орган»). Очевидно, что решение коллегиального органа общества — собрания участников о заключении сделок — не образует волю юридического лица, которую директор доносит до третьих лиц. А, напротив, директор доносит до третьих лиц именно свою собственную волю, и его волеизъявление должно рассматриваться как волеизъявление юридического лица. Таким образом, довод суда является в корне неправильным.

ОбязательствоХ ЗЯЙСТВЕННЫЕ СПОРЫнужно обеспечить залогом. Как передать в залог денежные средства на счете компании

Михаил Алексеевич Волчанский

слушатель РШЧП

•Действительно ли залогодатель может свободно распоряжаться деньгами на заложенном счете

•Какую ответственность несет банк за незаконное списание средств с заложенного счета

•Можно ли банк привлечь к солидарной ответственности по долгам залогодателя

До 1 июля 2014 года отечественный правопорядок напрямую не признавал возможность передать в залог безналичные денежные средства. Судебная практика склонялась к тому, что залог денежных средств невозможен (постановление Президиума ВАС РФ от 02.06.1996 № 7965/95, п. 3 информационного письма Президиума ВАС РФ от 15.01.1998 № 26 «Обзор практики рассмотрения споров, связанных с применением арбитражными судами норм Гражданского кодекса Российской Федерации о залоге»). Этот вывод основывался на утверждении, что денежные средства не способны к реализации на публичных торгах, тогда как соответствующая возможность — якобы неотъемлемый атрибут любого блага, рассматриваемого в качестве предмета залога.

Эти рассуждения имеют дискуссионный характер. В юридической литературе отмечалось, что запрета на залог денежных средств закон не предусматривает, и, следовательно, возможность передать в залог деньги должна признаваться1. Кроме того, указывалось, что безналичные денежные средства являются правами требования и формально к ним должны быть применены правила о залоге имущественных прав, а не о наличных деньгах2: в продаже на торгах имущественных прав нет ничего необычного.

Самым значимым в этой дискуссии являлось утверждение, что способность имущества быть реализованным с торгов не относится к существенным признакам залога3. Известно, что осуществление права залога вовсе не обязательно предполагает необходимость продать заложенное имущество на торгах: предмет залога может быть реализован и другими способами4.

Указанная позиция ВАС РФ не выдерживала критики еще и потому, что ее нельзя было признать современной и отвечающей представлениям о залоге, которые выражены в большинстве наиболее развитых западных правопорядках5.

При этом участники оборота, и особенно кредитные организации, испытывали реальную потребность в подобной обеспечительной конструкции6: об этом свидетельствовали, например, известные банковской практике попытки использовать всевозможные суррогаты залога денежных средств (в частности гарантийный депозит (вклад)) (п. 6.2.2 Положения Банка России от 26.03.2004 № 254-П «О порядке формирования кредитными организациями резервов по ссудам, по ссудной и приравненной к ней задолженности»). Однако подобные приемы не предоставляют кредитору тех же возможностей, что и право залога. Например, соглашение о внесении в банк «гарантийного» вклада не наделяет кредитора правом на преимущественное удовлетворение своих требований к должнику. Это противоречит принципу относительности обязательств (п. 3 ст. 308 ГК РФ), согласно которому по общему правилу соглашением сторон не может быть создано обязанностей для третьих лиц.

Законодатель обратил внимание на эти сложности и установил новые правила, предоставляющие участникам оборота возможность использовать безналичные денежные средства в качестве предмета залога.

банковских счетах

Реформированные нормы ГК РФ предусматривают новую для отечественного права конструкцию

— залоговый счет. Так, п. 1 ст. 358.9 ГК РФ устанавливает, что «предметом залога могут быть права по договору банковского счета при условии открытия банком клиенту залогового счета».

Толкование этого правила может вызвать ряд вопросов. В частности, из формулировки данной нормы непонятно, является ли залоговый счет специальным счетом, который необходимо открыть в банке на основании отдельного договора, заключаемого в дополнение к обычному договору банковского счета, либо же имеется в виду обычный договор банковского счета, права по которому передаются в залог.

Первой из этих позиций придерживается Центральный Банк Российской Федерации (далее — Банк России), который опирается при этом на следующие положения ГК РФ7:

1)в соответствии с правилом п. 1 ст. 358.9 ГК РФ, залог средств по счету возможен при условии открытия банком клиенту залогового счета;

2)из п. 3 ст. 358.9 ГК РФ следует, что залоговый счет может быть открыт банком независимо от заключения на момент его открытия договора залога прав по договору банковского счета;

3)в соответствии с п. 1 ст. 368.10 ГК РФ в договоре залога по договору банковского счета должны быть указаны реквизиты залогового счета;

4)согласно же п. 4 ст. 368.9 ГК РФ, договор залога прав по договору банковского счета может быть заключен также при отсутствии на момент его заключения у клиента денежных средств на залоговом счете.

Главным образом Банк России апеллирует к норме п. 1 ст. 358.9 ГК РФ, толкуя ее буквально и указывая на невозможность залога прав по договору банковского счета без специального «открытия» залогового счета8.

В отношении этого подхода есть ряд критических замечаний9.

Во-первых, запрет залога прав, вытекающих их обычных договоров расчетного счета, ограничивает возможности оборота: иногда сторонам было бы выгоднее использовать для обеспечения уже открытый банковский счет10. В то же время не ясна цель, которая могла бы оправдать толкование, предложенное Банком России: непонятно, какие преимущества дает данная позиция и какие потенциальные угрозы она нейтрализует. Напротив, такая интерпретация норм способна вызвать дополнительные проблемы. Так, недавно введенный в ГК РФ институт залога в силу судебного акта (п. 5 ст. 334 ГК РФ) на практике устанавливается применительно к уже существующим банковским счетам11. Поэтому общее правило о том, что залог прав по банковскому счету возможен лишь в отношении отдельно открываемого залогового счета, противоречит существу залога в силу судебного ареста. Становится неясным также регулирование залога прав по договору банковского вклада, к которому применяются нормы о залоге прав по счету (п. 8 ст. 358.9 ГК РФ). В частности, обязательное открытие нового счета создает трудности при начислении вкладчику процентов: он рискует их утратить в связи с досрочным снятием денег с вклада и переносом средств на залоговый счет. Кроме того, вкладчику – физическому лицу не будут предоставлены страховые гарантии, поскольку в соответствии с п. 2 ст. 5 Федерального закона от 23.12.2003 № 177-ФЗ «О страховании вкладов физических лиц в банках Российской Федерации» деньги на залоговых счетах, в отличие от средств на банковских вкладах, страхованию не подлежат.

Все эти проблемы можно было бы разрешить, наделив стороны правомочием закладывать любой расчетный счет или вклад, на что справедливо обращают внимание представители банков12.

По общему правилу залогодатель может свободно распоряжаться деньгами на залоговом счете

При неисполнении основного обязательства, после того, как банк получит соответствующее уведомление от залогодержателя, кредитная организация не должна выполнять распоряжения залогодателя относительно денежных средств на залоговом счете, если сумма остатка в результате исполнения данного распоряжения станет меньше, чем размер основного требования (п. 4 ст. 358.12 ГК РФ). До момента же неисполнения обеспечиваемого обязательства залогодержатель имеет лишь одно «контрольное» правомочие — требовать от банка информацию об остатке денежных средств на залоговом счете, об операциях по указанному счету, о предъявленных по счету требованиях, а также о запретах и ограничениях, наложенных на указанный счет (п. 2 ст. 358.12 ГК РФ)13.

Фактически, о существовании действенного способа обеспечения в данной ситуации можно говорить лишь со значительной долей условности: для залогодателя, по общему правилу, нет

ничего противопоставить.

Представляется, что ст. 343 ГК РФ, регулирующая сохранность предмета залога и устанавливающая обязанность залогодателя не совершать действий, способных повлечь утрату заложенного имущества или уменьшение его стоимости, здесь неприменима. Будучи специальной нормой, п. 1 ст. 358.12 ГК РФ частично нивелирует обязанность по сохранению стоимости предмета залога. Законом не установлены какие-либо ограничения «свободного» распоряжения денежными средствами с залогового счета, следовательно, залогодатель вправе тратить любую сумму. При таком положении вещей кредитор – залогодержатель не будет иметь какого-либо дополнительного обеспечения, поскольку из заложенных прав по банковскому счету, на котором нет денежных средств, невозможно получить удовлетворение. Поэтому регулирование, установленное п. 1 ст. 358.12 ГК РФ, будет абсолютно неприемлемо для залогодержателя. Учитывая более сильную переговорную позицию последнего, вероятно, указанное в п. 1 ст. 358.12 ГК РФ диспозитивное положение ГК РФ каждый раз будет изменяться договором, и общее правило останется не более, чем декларацией.

В то же время п. 1 ст. 358.12 ГК РФ не означает полного отказа от правил ст. 343 ГК РФ, запрещающих «вредить» предмету залога. Эта обязанность устранена специальным положением п. 1 ст. 358.12 ГК РФ лишь в части свободного распоряжения деньгами на счете. В остальных случаях правила о залоге прав по договору банковского счета развивают положения ст. 343 ГК РФ. В частности, ст. 358.13 ГК РФ устанавливает, что стороны договора банковского счета, права по которому заложены, не вправе совершать действия, влекущие прекращение или изменение такого договора без согласия залогодержателя. Однако специальной санкции эта статья не предусматривает. Поэтому, вероятно, будут субсидиарно применяться общие положения п. 3 ст. 343 ГК РФ, согласно которым залогодержатель вправе потребовать досрочного исполнения обязательства, а при неосуществлении последнего — реализовать заложенное имущество.

Однако польза этого правила в рассматриваемой ситуации неочевидна, поскольку досрочное исполнение не всегда является благом для кредитора14.

Так, статья 315 ГК РФ по общему правилу вообще запрещает предпринимателям осуществлять предоставление по обязательству раньше срока.

В этом случае интерес залогодержателя мог бы быть защищен правилами о недействительности сделок. Можно было бы рассматривать расторжение договора банковского счета, права по которому заложены, как ничтожную сделку, нарушающую требование закона (ст. 358.13 ГК РФ)15 и при этом посягающую на права и охраняемые законом интересы третьих лиц (в данном случае залогодержателя). Представляется, что в данном случае восстановление первоначального положения — наиболее эффективный способ сохранить обеспечение для кредитора.

При залоге средств в твердой сумме лучше привязать эту сумму к основному обязательству

Стороны договора залога прав по договору банковского счета также вправе условиться о залоге в отношении твердой денежной суммы. В этом случае залогодатель без согласия залогодержателя не вправе давать банку распоряжения, в результате исполнения которых сумма денежных средств на залоговом счете станет ниже указанной в договоре твердой денежной суммы (п. 3 ст. 358.12 ГК РФ). При частичном исполнении основного обязательства это правило может оказаться несправедливым: размер обеспечения становится больше величины основного обязательства. Эту проблему можно избежать — установить в договоре правило о том, что твердая сумма будет снижаться пропорционально уменьшению объема основного обязательства (абз. 2 ст. 358.10 ГК РФ). Если этого по какой-то причине не сделано, залогодателю целесообразно предоставить право требовать от кредитора – залогодержателя снижения твердой суммы16. Данное решение приблизится к идее, согласно которой залогодержатель имеет право на ценность заложенного имущества лишь в размере, не превышающем сумму основного обязательства. Залогодержатель в указанной ситуации не будет контролировать больший объем денежных средств, чем тот, который необходим для удовлетворения его требования.

При залоге денежных средств в твердой сумме также следует помнить о специальном регулировании ответственности банка. Как уже было указано, залогодатель не вправе давать распоряжения банку, которые повлекут уменьшение твердой суммы. В случае, если кредитная организация исполнит такие незаконные поручения, то она в соответствии с п. 5 ст. 358.12 ГК РФ отвечает перед залогодержателем солидарно с залогодателем в пределах списанных с залогового счета сумм. Здесь обращает на себя внимание то, что ГК РФ не уточняет, о какой именно форме ответственности идет речь. Наиболее правильным представляется вывод, что закон говорит об убытках. Несмотря на тот факт, что заложенное имущество не принадлежит залогодержателю и им не используется, кредитор по основному обязательству несет потери в виде неполучения денег с залогового счета, которые причитались бы взыскателю предмета залога при неисполнении основного обязательства (п. 14 постановления Пленума ВС РФ от 23.06.2015 № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации»). В таких случаях у потерпевшего возникают убытки. Кроме того, применение какихлибо иных мер ответственности, помимо взыскания убытков, представляется маловероятным.