учебный год 2023 / Op_tsiv_issled_3_blok

Интерес особого пристрастия

3. Ниже человеческого достоинства оценивать неимущественный

интерес на деньги и спекулировать нематериальными благами.

Этот аргумент вообще был в ходу и ранее1, но с легкой подачи ГК РСФСР 1922 г. на долгие годы стал чуть ли не отличительной особенностью советского социалистического гражданского права. Советское гражданское право на протяжении долгого пути своего развития нацелено было на возмещение только имущественного вреда: нематериальные блага охранялись2, но лишь постольку, поскольку их нарушением причинялся имущественный вред3. В условиях, когда советское гражданское право не задавалось целью вознаградить потерпевшего за нравственные и физические страдания, о компенсации какой-то субъективной ценности вещи не могло быть и речи. Основной тезис эпохи: «Имущественное возмещение неимущественного вреда, которое по существу представляет собой перевод на деньги таких благ, как жизнь, здоровье, честь, творческие достижения человека, несовместимо

сосновными воззрениями советского социалистического общества,

сего высоким уважением к личности человека»4. Предполагалось, что охрана нематериальных благ должна осуществляться преимущественно иными отраслями права, что возвращает нас к предыдущему аргументу. Против этого возвышенного утверждения иногда высказывались и в советской литературе, но эти мнения не были доминирующими и не разделялись законодателем. Так, М.М. Агарков, тоже считавший компенсацию морального вреда спекуляцией на человеческом достоинстве, все же предлагал закрепить в новом ГК РФ норму, по которой суд мог бы присудить компенсацию за длительные физические и нравственные страдания и лишения, если последние были вызваны причинением вреда здоровью5. Далее, Я.А. Канторович, будучи против компенса-

1  Его разбирает и критикует, например, И.А. Покровский: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. С. 122–123.

2  К этому, как известно, тоже пришли не сразу: в ГК РСФСР 1922 г. нормы об охране личных неимущественных прав и нематериальных благ отсутствовали. Положение стало постепенно исправляться только с принятием Основ гражданского законодательства СССР и союзных республик 1961 г. Подробнее см.: Флейшиц Е.А. Общие начала ответственности по основам гражданского законодательства Союза ССР и союзных республик // Избр. труды по гражданскому праву. Т. 2. С. 208–209.

3  Например, работнику, перенесшему увечье и временно лишенному трудоспособности, компенсировалась потеря в заработной плате, но не причиненный личности моральный вред.

4  Подробнее см.: Флейшиц Е.А. Обязательства из причинения вреда и неосновательного обогащения // Избр. труды по гражданскому праву. Т. 2. С. 346, 349.

5  Подробнее см.: Агарков М.М. Обязательства из причинения вреда (Действующее право и задачи Гражданского кодекса СССР) // Избранные труды по граждан-

181

М.И. Лухманов

ции морального вреда, допускал денежное присуждение в случае, если неимущественный интерес обеспечен неустойкой, а также приводил довольно странный пример: якобы жилец, уставший от ночной игры на рояле своего соседа и вынужденный этим к перемене квартиры, имеет право требовать от соседа возмещения расходов, с этим связанных1. Мнения двух крупных советских цивилистов показывают колебания в этом вопросе, обусловленные противостоянием догматики и интуитивного чувства человеческой справедливости. Но прав И.А. Покровский, который писал, что «ограничение ответственности за нравственный вред только случаями некоторых правонарушений не находит для себя оснований: то, что признано справедливым для одного случая, не может быть несправедливым для других»2. Спекулирует истец нематериальными благами или нет – вопрос факта, который разрешает суд на основе представленных сторонами доказательств. Нематериальные блага не переводятся на деньги: речь идет только о компенсации, которая не заменит навсегда утраченного. Как писал О. Гирке, деньги, являясь универсальным эквивалентом и ключом к целому ряду идеальных благ, дают потерпевшему возможность утешить себя другими радостями жизни3. Если же получение компенсации потерпевший считает ниже своего достоинства (такие случаи действительно могут быть), то никто не принуждает его вчинять иск – иное бы противоречило фундаменталь-

скому праву: В 2 т. Т. 2: Общее учение об обязательствах и его отдельных видах. М., 2012. С. 492–493.

1  Подробнее см: Канторович Я.А. Основные идеи гражданского права. С. 188–190. Представляется, что приведенный пример порождает гораздо больше аргументов против денежного присуждения (это будут убытки, и истец не сможет доказать весь их состав – главным образом причинно-следственную связь, потому что истец не предпринял иных доступных и разумных мер для уменьшения убытков, например, звукоизоляция спальной комнаты), чем если бы нарушитель ночного спокойствия был обязан судом к компенсации морального вреда и негативному обязательству не нарушать ночное благочиние, подкрепленному астрентом.

2  Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. С. 123.

3  Приводится по: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. С. 122. Ср. также сегодня Х. Коциоль: «Не вызывает сомнений, что это (имеется в виду денежная сумма, уплачиваемая потерпевшему в качестве удовлетворения за понесенный неимущественный вред. – М.Л.) и возмещение имущественного вреда – далеко не одно и то же, учитывая, что последний может быть оценен в деньгах и потому прямо компенсирован в деньгах, в то время как к неимущественному вреду эти рассуждения неприменимы в силу самого его определения. Для случаев неимущественного вреда, поэтому, денежная компенсация представляет собой такой способ защиты права, благодаря которому потерпевший, грубо говоря, становится в положение, при котором он может позволить себе различные неимущественные блага в качестве компенсации за понесенный неимущественный вред. Подробнее см.: Koziol H. (ed.). Basic Questions of Tort Law from a Comparative Perspective. Wien: Jan Sramek Verlag, 2015. P. 769.

182

Интерес особого пристрастия

ным принципам гражданского судопроизводства. Однако верно и то, что людям, перенесшим те же страдания, но по-другому относящимся

ктакой компенсации, нельзя отказывать в защите1.

4.Отсутствуют объективные критерии, по которым можно было бы определить размер компенсации за нарушение неимущественных ин-

тересов.

В основе тезиса о том, что неимущественные блага невозможно оценить на деньги, лежит изначально ложное предположение о необходимости для права и суда всякий раз доставлять потерпевшему точный имущественный эквивалент того, что он утратил вследствие правонарушения. Однако приведенное утверждение не всегда оправдывает себя даже применительно к возмещению чисто имущественных потерь. Так, размер упущенной выгоды никогда нельзя установить с исчерпывающей точностью; иногда вообще можно только констатировать, что потерпевший, не будь нарушения, заработал бы «сколько-нибудь» или «что-то», но обязательно заработал бы, однако был этого заработка лишен. Невозможность точно установить размер недополученного дохода не должна, вместе с тем, влечь отказ в возмещении убытков: в этом случае суд должен определить некую сумму с разумной степенью достоверности, с учетом требований справедливости, разумности и пр., но речь уже не может идти об эквиваленте в строгом смысле этого слова.

Похожая ситуация складывается и в отношении морального вреда: установлен факт нарушения, причинены душевные страдания и боль, но присудить потерпевшему имущественный эквивалент понесенной утраты объективно невозможно. Потому определенная судом денежная сумма и не претендует на значение возмещения или реституции – это всего лишь компенсация, или, говоря языком классической цивилистики, удовлетворение потерпевшему2.

Но даже приняв во внимание все изложенное, в присуждении компенсации за утрату ценности особого пристрастия якобы надо отка-

1  Хорошо выразился на этот счет С.А. Беляцкин: «Право рассчитано не на героев

исамоотверженных людей, а на среднего человека со средними понятиями об этике

иморали». Подробнее см.: Беляцкин С.А. Возмещение морального (неимущественного) вреда. С. 54. Уместно вспомнить здесь и великого русского философа В.С. Соловьева, который писал, что «право есть низший предел или определенный минимум нравственности». Подробнее см.: Соловьев В.С. Оправдание добра. М., 2012. С. 523. Нравственно это или нет – требовать с нарушителя денежную компенсацию за противоправное вторжение в личную неимущественную сферу – каждый может решить для себя сам,

а право лишь предоставляет такую возможность.

2  Беляцкин С.А. Возмещение морального (неимущественного) вреда. С. 17–18, 56–57.

183

М.И. Лухманов

зать хотя бы потому, что совершенно непонятно, как рассчитывать эту компенсацию или удовлетворение. Далее снова идут доводы про угрозу спекулятивных исков и сутяжничество, а Я.А. Канторович также писал об опасности передачи целой области отношений, по сути, на полное судейское усмотрение, а вернее – судейский произвол1. Но выше мы убедились, что в определенных случаях и Я.А. Канторович присудил бы компенсацию за моральный вред. Такая избирательность, которой придерживались и другие ученые, свидетельствует, между прочим, о том, что уже противники компенсации морального вреда, уступая своему чувству справедливости, начинают каждый по-разному оценивать нематериальные блага так, что одни из них оказываются более ценными, а другие – менее. Этим же ученым удается одновременно занимать позицию, согласно которой нематериальные блага бесценны. Понятно, что человеческая жизнь многократно важнее выброшенных в море обручальных колец, но из этого должно лишь вытекать, что в одном случае может быть присуждена бо́льшая компенсация, а в другом – меньшая2. Вместо этого во втором деле мы вовсе отказываем потерпевшему в защите. В европейском праве на эту тему давно ведется дискуссия. Так, в комментариях к Принципам европейского деликтного права (Principles of European Tort Law, PETL), разработанных Европейской группой по деликтному праву (European Group on Tort Law), читаем: «Несмотря на то, что не представляется возможным сформулировать какое-либо четкое универсальное правило применительно к этой сфере, во многих правопорядках имеет место определенное нежелание присуждать компенсацию за нарушение неимущественных интересов в делах о причинении вреда имуществу и ответственности за нарушение договора. Поэтому покупатель

1  Канторович Я.А. Основные идеи гражданского права. С. 188–189.

2  Однако опять же никаких формализованных правил здесь быть не может. Допустим, нам кажется, что компенсация за навеки утраченные обручальные кольца после 10 лет совместной жизни будет больше, чем если супруги прожили в браке две недели (в последнем случае кому-то может показаться, что и вовсе интерес особого пристрастия еще не мог возникнуть). А теперь представим возможную ситуацию, когда молодой человек и девушка женятся перед лицом неминуемой смерти одного из них, чтобы успеть скрепить свой союз на земле. Молодожены проживают в браке один день, после чего супруг умирает от смертельной болезни. Обручальное кольцо остается единственным символом и памятью о заключенном браке, который кто-то с умыслом уничтожает. Или же двое поженились перед отправкой мужа на фронт, на войну на другом континенте, с которой он не вернулся. Разных примеров жизнь может придумать очень много, но из изложенного уже ясно, что это очень тонкая сфера, к которой придумать объективное мерило нельзя. И это касается не только ценности особого пристрастия, но и морального вреда вообще.

184

Интерес особого пристрастия

товара вряд ли будет обречен на успех в иске о взыскании компенсации за понесенные чувства разочарования, расстройства и неудобства вследствие того, что заказанная им вещь не была доставлена вовремя. Однако в таких делах провести четкую грань между имущественным и неимущественным вредом бывает затруднительно. <…> Не пытаясь описать исчерпывающий перечень случаев, когда неимущественный вред за нарушение имущественных интересов должен быть компенсирован, нам представляется достаточным, чтобы суду в целом было позволено присудить компенсацию за нарушение неимущественных интересов в делах иных, помимо физического вреда и смерти. <…> То обстоятельство, что такие неимущественные интересы непросто оценить в деньгах и что их нарушение для потерпевшего может быть менее существенно, чем случаи серьезного физического вреда, не означает, что они совсем лишены значимости, особенно в современном

обществе на его ступени нравственного развития (курсив мой. – М.Л.)»1. Далее, говорят об опасности широкого судейского усмотрения.

Но ведь в гражданском праве немало вопросов, решение которых отдается на более или менее полное судейское усмотрение: в качестве примера можно привести хотя бы пронизывающий всю отрасль принцип добросовестности. Нельзя не согласиться с утверждением, что таких областей, подчиненных «свободному праву» судьи, должно быть как можно меньше. От этого страдают и прочность приобретаемых прав, и правовая определенность в целом. Но эти рассуждения нужно оставить, если мы снова, как в примере Р. Иеринга, подчиняем интересы конкретных людей гражданскому обороту так, что приносим в жертву их чувства и достоинство ради прочности укрепляемых прав хозяина гостиницы, готового оставить семью с детьми на улице ради мизерной прибавки в арендной плате. Мы отказываем в защите нематериальных благ во имя правовой определенности, пока другие ученые вновь пытаются создать тип абстрактного среднего человека и решить за всех, какие нематериальные блага достойны защиты, а какие – нет2.

1  European Group on Tort Law. Principles of European Tort Law. Text and Commentary. P. 173–174.

2  Происходит то, о чем предупреждал И.А. Покровский: «Создаваемая воображением законодателя фигура абстрактного, “гражданского” человека в процессе законодательного творчества имеет своим назначением служить только суммированием, отражением действительности в целях ориентировки законодателя. По существу, таким образом, эта абстрактная фигура есть только известное констатирование факта: факт таких-то средних потребностей, таких-то средних интересов и т.д. Это есть некоторый результат своеобразной “моральной” статистики, который мы кладем в основание диспозитивных норм закона. Но при известной aberratio мысли эта статистическая вели-

185

М.И. Лухманов

Представляется же, что судейское усмотрение есть явление неизбежное там, где решаются вопросы факта, а не права. Это одинаково и вопросы добросовестности, и вопросы наличия у блага субъективной ценности для потерпевшего. В таких делах перед судом оказывается конкретный, а не абстрактный человек, и задача права – дать судье самые общие критерии, которыми он должен руководствоваться, вроде критерия непротиворечия интереса особого пристрастия добрым нравам. В остальном же это дело фактических обстоятельств и судебного доказывания. За умаленной субъективной ценностью имущества скрываются те же нравственные страдания, охраняемые институтом морального вреда, потому и компенсация ценности особого пристрастия должна определяться по общим правилам этого последнего. Богатый опыт стран, в которых такие компенсации присуждаются (Англия, США, Канада, Франция, Австрия, Швейцария и т.д.), показывает, что правопорядок от них не рушится; этот опыт может послужить нам примером. Но и ошибки в этом деле, возможные на первых порах, перечеркнутся множеством случаев, в которых конкретные люди постучат в двери правосудия и найдут там отклик вместо прежнего глухого молчания1.

II. Основные случаи компенсации ценности особого пристрастия

1. Смысл и значение вины для компенсации ценности особого пристрастия

Как будет показано далее, для решения вопроса о том, будет потерпевшему компенсироваться ценность особого пристрастия или нет,

чина может быть принята за норму, и тогда факт превращается в должное: то, что обыкновенно есть, приобретает характер того, что непременно должно быть. Тогда наша фигура «гражданского человека» вырастает в некоторое непогрешимое «правило веры», в некоторого давящего homo core. Только его интересы суть законные интересы, только его потребности суть разумные потребности; все же, что отклоняется от типа этого “гражданского человека”, начинает казаться чем-то незаконным, прихотью, не заслуживающей внимания и покровительства права. И притом не потому, что те или другие особенные потребности или интересы противоречат каким-либо этическим или политическим требованиям, а просто потому, что они чужды среднему, гражданскому человеку. Этот последний делается уже сам по себе нормой, законом, а вместе с тем и прокрустовым ложем для живой человеческой личности». Подробнее см.: Покровский И.А. Абстрактный и конкретный человек перед лицом гражданского права С. 34–35.

1  Более подробно вопрос о способах компенсации ценности особого пристрастия см. Раздел III настоящей работы.

186

Интерес особого пристрастия

важнейшее значение имеет форма вины нарушителя: на этой точке зрения стоит подавляющее большинство правопорядков, которые вообще признают за истцом право на такую компенсацию1. Необходимо объяснить этот выбор законодателя, потому что он вызывал и продолжает вызывать критику в литературе. Возражения в основном сводятся следующему.

Некоторые законодательства и ученые, влекомые желанием обеспечить баланс интересов сторон, сделать ответственность соразмерной допущенному нарушению, предписывают суду при определении размера возмещения учитывать степень вины должника в нарушении обязательства (или вины причинителя вреда). Имеется в виду, что несправедливо присуждать двух должников к одинаковому возмещению, когда первый нарушил обязательство (причинил вред) со злым умыслом намеренно в ущерб кредитору, а второй – только по легкой неосторожности, которая хотя тоже вина, но не такая серьезная2. Эта точка зрения была строго отвергнута некоторыми законодательствами3 (хотя во многих правопорядках остается распространенной4),

1  Такой подход (хотя и не совсем последовательно) был избран Проектом ГУ (ст. 117–119). Подробнее см.: Гражданское уложение. Кн. 5. Т. 1. С объяснениями. СПб., 1899. С. 260–264. Сегодня это также Австрия (§ 1331 ABGB) и Франция (art. 1150 [1231-3 после реформы 2016 г.] и 1382 [1240 после реформы 2016 г.] CC). Исключения составляют Швейцария, которая дает истцу право на компенсацию морального вреда, «если тяжесть нарушения это оправдывает и причинитель вреда не предоставил иного удовлетворения» (п. 1 ст. 49 Швейцарского обязательственного закона, далее – ШОЗ; там более широкий критерий), и Англия с США, где право на компенсацию нарушенных неимущественных интересов регулируется разнообразными прецедентами, в которых учитывается много фактических обстоятельств и вина такого принципиального значения не имеет (за отдельным исключением).

2  На эту точку зрения (но только применительно к деликтной ответственности) стал наш Проект ГУ в ст. 1078: «Размер вознаграждения за вред определяется по усмотрению суда сообразно степени вины причинившего вред и другим обстоятельствам». Подробнее см.: Гражданское уложение. Кн. 5. Т. 5. С объяснениями. СПб., 1899. С. 523–530. Это вызвало жесткую критику И.А. Покровского. Подробнее см.: Покровский И.А. Обязательства из деликтов в проекте Гражданского уложения. Киев, 1899. С. 19–26. В сводном Проекте ГУ изд. 1905 г. норма звучала уже иначе (ст. 2613): «Размер вознаграждения за вред определяется по усмотрению суда сообразно обстоятельствам». Подробнее см.: Гражданское уложение. Проект Высочайше учрежденной Редакционной комиссии по составлению Проекта Гражданского уложения. СПб., 1905. С. 250.

3  См., например: § 249, 252, 254 BGB, нашу отечественную ст. 1083 ГК РФ, которая никак не учитывает степень вины самого причинителя вреда, за исключением п. 3, но там более сложный случай.

4  В частности, обращают на себя внимание п. 1 ст. 43, п. 2 ст. 44 ШОЗ, § 1323, 1324, 1331 ABGB, пестрая судебная практика Франции и стран общего права. См. подробнее далее.

187

М.И. Лухманов

потому что ее апологеты, как утверждается, слишком увлеклись идеей материальной справедливости и подчинили гражданско-правовую ответственность принципам ответственности уголовной. В последней, действительно, ключевое значение имеет психическое отношение лица к совершенному деянию, и задача суда – отмерить для виновного уголовное наказание сообразно степени (размеру) его вины; интересы потерпевшего уступают место публичным целям соразмерности наказания и исправления осужденного. Напротив, гражданско-пра- вовая ответственность строится на начале полного возмещения вреда, причиненного кредитору; она не карает должника и не является для него наказанием; она выступает с позиции кредитора, который требует полного возмещения нарушенного интереса, и ему безразлично, было это нарушение умышленное или по легкой неосторожности. А иногда и вовсе ответственность наступает без вины (источники повышенной опасности, работодатель за работника и т.д.). Цель гражданско-право- вой ответственности – не правильно наказать должника (это вообще не наказание), а полностью возместить вред кредитору. Таковы начала гражданско-правовой ответственности, испытанные многовековым опытом. Но вдруг мы снова видим, что размер ответственности должника ставится в зависимость от степени его вины: если совершен деликт (нарушен договор) со злым умыслом, то ценность особого пристрастия потерпевшему компенсируется, а если только по легкой неосторожности, то ограничимся ответственностью за убытки,

внашем случае – рыночной ценой вещи. Это якобы снова уводит нас

всторону к ложному пониманию гражданско-правовой ответственности как наказания провинившемуся соразмерно его вине. На это неоднократно указывал, между прочим, И.А. Покровский, который считал, что если можно вменить должнику нарушение договора или деликт, то ответственность должна быть полной, и не нужно защиту неимущественного интереса ограничивать случаями умысла и грубой неосторожности1.

На эти возражения нужно указать следующее.

Вполне допустимо, что потерпевший, понесший определенный вред, заявляет затем как можно больше требований, не столько соизмеряясь с реальным размером этого вреда, сколько из желания наказать нарушителя, к которому у него после нарушения договора или совершенного деликта может быть неприязненное отношение. Ины-

1  Покровский И.А. Обязательства из деликтов в проекте Гражданского уложения. С. 19–26; Он же. Основные проблемы гражданского права. С. 123–124.

188

Интерес особого пристрастия

ми словами, цели у потерпевшего, требующего той же компенсации морального вреда, могут быть разные. Но для объективного права это не имеет значения – важно то, как право понимает тот или иной институт, как обозначает его цели. Поэтому на плечи суда ложится определение примерно пропорционального понесенному потерпевшим вреду размера возмещения, если будет установлено, что потерпевший вообще имеет на него право. Поскольку мы выяснили, что компенсация ценности особого пристрастия существует в рамках института морального вреда, то из этого следует всецело компенсационная природа и назначение денежной суммы, которую суд присуждает истцу в утешение за понесенные нравственные страдания ввиду утраты находимой в благе субъективной ценности. Присуждая ответчика к выплате такой компенсации, суд привлекает его к гражданско-правовой ответственности, которая не наказывает должника, а восстанавливает или хотя бы компенсирует наиболее полным образом нарушенный интерес кредитора.

Но почему тогда случаи выплаты такой компенсации ограничиваются только умыслом или грубой неосторожностью нарушителя? На то есть как минимум две причины.

Во-первых, в зависимости от степени вины должника в нарушении обязательства закон по-разному определяет юридически значимую при- чинно-следственную связь. Институт компенсации ценности особого пристрастия не привносит ничего нового в правила гражданско-правовой ответственности, а, наоборот, органично встраивается в них. В 1804 г. Кодекс Наполеона установил в art. 1150 (1231-3 после реформы 2016 г.), что должник отвечает только за такие последствия нарушения обязательства, которые он мог или должен был предвидеть, за исключением случаев умысла и грубой неосторожности. При злостном же нарушении должник отвечает на повышенных основаниях в пределах установленной причинно-следственной связи (art. 1151 (1231-4)). Этот подход был позднее mutatis mutandis воспринят англосаксонским правом1, а также перенят странами континентальной Европы, попавшими под влияние французского кодекса2. Распространен он сегодня и в международных частноправовых унификациях3. Несмотря на такую его популярность, принцип предвидимости вреда известен далеко не всем законодатель-

1  См. дело Hadley v. Baxendale (1854) и дальнейшее развитие правила: Beatson J., Burrows A., Cartwright J. Anson’s Law of Contract. P. 543–555.

2  Например, ст. 1223, 1225 ГК Италии.

3  См. ст. III.-3:703 Модельных правил европейского частного права, ст. 4.503 Принципов европейского договорного права.

189

М.И. Лухманов

ствам1, а там, где он применяется, существуют чувствительные различия в деталях (ср. Англия и Франция2). Нам важно не это, а сама ratio такого подхода. Она состоит в том, что должник, нарушая обязательство (причи-

няя вред) умышленно или по грубой неосторожности (злостно), соглашается тем самым отвечать на повышенных основаниях, в том числе возмещать убытки, которые он не мог и не должен был предвидеть, и (в нашем случае) компенсировать ценность особого пристрастия, которую потерпевший

находил в благе и о которой нарушитель мог не иметь ни малейшего понятия. Эта повышенная ответственность – не наказание для нарушителя, а та грань, до которой простирается юридически значимая причинноследственная связь в зависимости от выдающего свою волю поведения должника3. Гражданско-правовая ответственность не изменяет своей

1  В частности, он формально не закреплен в Германии и России.

2  Например, во Франции принцип предвидимости закреплен только для договорной ответственности (art. 1150 (1231-3) CC). Ответственность за внедоговорный вред регулирует art. 1382 (1240), сформулированный самым широким образом (правило «генерального деликта»): он не упоминает ни предвидимость вреда, ни особые различия по степени вины нарушителя. Между тем М. Пляниоль писал, что «различие, проводимое французскою доктриною между двумя родами вины, быть может, недостаточно обосновано. Если является справедливым смягчить в области договоров ответственность лиц, действовавших без намерения причинить вред, то имеется такое же основание сделать это и в случаях вины, допущенной при отсутствии всякого договора». Далее, указанное различие не означает, что суды, применяя его, не могут учитывать обстоятельства вины и предвидимости вреда для определения размера ответственности делинквента: за 200 лет действия Кодекса Наполеона art. 1382 (1240) стал неисчерпаемым источником вдохновения для французских судей (компенсация морального вреда была выведена практикой именно через него). Подробнее см.: Годэмэ Е. Общая теория обязательств. С. 331–332, 314–315; Пляниоль М. Курс французского гражданского права. Петроков, 1911. С. 312–313. В Англии, напротив, принцип предвидимости глубоко разработан и для договорной, и для деликтной ответственности, но вина нарушителя с конкретными ее степенями не выступает безусловно необходимым условием ответственности (особенно договорной), хотя злостный характер нарушения может и расширять ее пределы (см. институт aggravated damages, в рамках которого дополнительная компенсация без цели наказать нарушителя присуждается вследствие особо злостного характера нарушения: Cassels J., Adjin-Tettey E. Remedies: The Law of Damages. P. 240–241, 252). О предвидимости убытков в англосаксонском праве подробнее см.: Treitel G. The Law of Contract. London: Sweet & Maxwell, 2015. P. 1173–1188. О других отличиях французского и англосаксонского подхода к предвидимости убытков подробнее см.: Ferrari F. Comparative Ruminations on the Foreseeability of Damages in Contract Law // Louisiana Law Review. 1993. March. P. 1257–1269.

3  Несмотря на это, некоторые ученые полагали, что возмещение непредвиденных убытков – это наказание для недобросовестного должника. Подробнее см.: Морандьер Л.Ж. Гражданское право Франции. Т. 2. М., 1960. С. 335–336. По-видимому, различное толкование приведенных норм зависит от того, что вообще понимать под наказанием в гражданском праве. Для нас наказание представляется штрафной сан-

кцией, ни в какой связи не состоящей с реальными последствиями нарушения для потер-

190