учебный год 2023 / Егоров А.В., Папченкова Е., Ширвиндт А.М. Представительство

Представительство: исследование судебной практики

Такой подход сближает российский правопорядок с европейскими (в частности, с немецким), прямо закрепляя принцип неограниченности полномочий директора.

При этом, анализируя германский опыт, необходимо отметить, что неограниченность полномочий директоров имеет свои пределы. Соответствующая ссылка доступна по-настоящему только третьим лицам. К таковым не относятся лица, связанные в силу корпоративных отношений фидуциарными отношениями с обществом и не имеющие в связи с этим права ссылаться на неограниченный характер полномочий директора. К указанной категории лиц, по общему мнению представителей германской доктрины, относятся органы управления, члены товарищества, участники общества с ограниченной ответственностью (GmBH). Из указанной группы, однако, выпадают акционеры, в гораздо меньшей степени связанные фидуциарными отношениями с акционерным обществом1.

Похожая позиция проведена в п. 22 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 23.06.2015 № 25, согласно которому иммунитет от проверки уставов предоставляется только третьим по отношению к обществу лицам, т.е. лицам, не входящим в состав органов юридического лица и не являющимся его учредителем или участником.

Из указанного пункта следует, что не только от менеджмента, но и от участников общества ожидается знание устава общества и содержащихся в нем ограничений полномочий директора. Очевидно, речь идет о фидуциарной обязанности участников общества, наличие кото-

тия данного Постановления (см.: Кузнецов А.А. Орган юридического лица как его представитель // Вестник экономического правосудия. 2014. № 2. С. 23). На неудобоваримость такого понимания п. 1 ст. 174 ГК РФ, при котором проверка уставов является обязательной, ранее указывалось в литературе также М.И. Брагинским и В.В. Витрянским: «Нельзя не заметить, что при таком подходе анализ действительного волеизъявления сторон и их действий по заключению договора подменяется сугубо формальной констатацией обязанности сторон, вступающих в договорные отношения, тщательно изучить учредительные документы друг друга, ибо практически во всех договорах имеется «дежурная» фраза о том, что представитель стороны, заключая договор, действует от имени юридического лица на основании его устава или его доверенности» (Брагинский М.И., Витрянский В.В. Договорное право. Общие положения (кн. 1), 3-е изд, стереотип. М.: Статут, 2001). Отметим, что ранее в судебной практике можно было нередко встретить позицию, согласно которой при наличии между сторонами договорных отношений, предполагается, что сторона заведомо знает содержание устава и иных учредительных документов другой стороны (Постановление Девятого арбитражного апелляционного суда от 25.06.2010 № 09АП-9116/2010-АК по делу № А40-163764/09-17-1282; Определение Верховного Суда РФ от 25.01.2005 № 19-В04-27; Постановление Президиума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 09.06.1998 № 1225/98).

1  Vedder K.-C. Op. cit. S. 117.

201

А.В. Егоров • Е.А. Папченкова

рой уже признается нашим законодательством, в частности п. 4 ст. 65.2 ГК РФ. Не совсем, однако, ясно, во-первых, идет ли речь обо всех участниках корпораций, в том числе публичных и непубличных акционерных обществ, либо только об участниках обществ с ограниченной ответственностью, как это имеет место в Германии. Во-вторых, распространяется ли указанная обязанность на иные внутрикорпоративные документы общества, не относящиеся к учредительным документам (например, ограничения полномочий директора, содержащиеся в положении о единоличном исполнительном органе). Думается, что однозначно ответить на этот вопрос нельзя и решаться все должно исходя из обстоятельств конкретного дела. Главное, что в п. 22 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 23.06.2015 № 25 закладывается презумпция осведомленности лиц, связанных корпоративными отношениями с обществом, о внутренних ограничениях полномочий директора, обратная той, что существует для третьих лиц, не обязанных знакомиться с внутренними документами общества.

Однако для всех третьих лиц ограничения, содержащиеся в учредительных документах, по общему правилу не будут иметь обязательной силы.

Также ограничения полномочий товарищей, содержащиеся в договоре простого товарищества, по общему правилу не будут действовать против третьих лиц. В соответствии с п. 3 ст. 1044 ГК РФ в отношениях с третьими лицами товарищи не могут ссылаться на ограничение прав товарища, совершившего сделку по ведению общих дел товарищей, за исключением случаев, когда они докажут, что в момент заключения сделки третье лицо знало или должно было знать о наличии таких ограничений. Практика толкует оборот «знал или должен был знать» весьма ограничительно. Так, например, совершение товарищем сделки от имени всех товарищей в нарушение «внутренней компетенции» (привлечение инвестиционных средств вместо реализации строительства1) не будет влиять на действительность последней.

Объективное нарушение интересов (п. 2 ст. 174 ГК РФ)

Исторически в германской доктрине и практике незыблемость принципа абстракции отрицалась именно тогда, когда имелись признаки того, что сделка представителя злонамеренно совершена им

стретьим лицом в ущерб представляемому. Очевидная недобросовестность представителя, действующего с ведома или даже в сговоре

сконтрагентом, дает основание проигнорировать защиту последнего,

1  Определение ВАС РФ от 20.03.2013 № ВАС-3445/12 по делу № А55-6250/2009.

202

Представительство: исследование судебной практики

хоть он и заключает сделку с формально уполномоченным представителем. Принцип абстракции полномочий нейтрализуется здесь именно потому, что главная и единственная цель последнего – защитить правомерные ожидания добросовестных участников оборота. В тех случаях, когда оборот в лице конкретного участника такой защиты не заслуживает, принцип абстракции действовать не должен.

Такой подход был оправдан при оглядке на общую тенденцию ограничения абстрактных сделок и обязательств. Правопорядок не может смириться с такой ситуацией, когда сторона, ссылаясь на абстрактный характер того или иного обязательства, допускает явное злоупотребление. Даже такой абстрактный по своей сути инструмент, как вексель, имеет пределы своей абстрактности, проявляющиеся в предоставлении векселедателю возражения против недобросовестного векселедержателя1.

Тут, однако, надо отметить, что исторически отход от принципа абстракции представительства не был одномоментен. Ситуация, когда имеются признаки сговора или иного недобросовестного взаимодействия представителя с третьим лицом, довольно давно стала рассматриваться в качестве безусловного основания для признания недействительной сделки представителя с третьим лицом как противоречащей добрым нравам (§ 138 ГГУ)2. В данном случае сам по себе мошеннический умысел представителя и третьего лица непосредственно затрагивает сделку третьего лица с представителем3.

Проблематичной вместе с тем казалась ситуация, когда третье лицо знает или подозревает о недобросовестных действиях представителя, однако факт сговора отсутствует либо труднодоказуем. Изначально только позитивное знание другой стороны сделки о нарушении интересов представляемого рассматривалось как основание для признания сделки недействительной. Контрагент, таким образом, принципиально не должен проявлять заботу о том, чтобы действия представителя находились бы в полном согласии с интересами принципала. Однако в деле Имперского суда Германии 1909 г. (v.14.6.1909 – VI 356/08) уже простое подозрение в сговоре представителя с третьим лицом (в данном случае речь шла об отце, действующем в противоречии с интересами своих детей) суд счел достаточным для того, чтобы освобо-

1  Bydlinski P. in: FS Bydlinski 39 (ссылка по: Hofmann N. Missbrauch von Formalvollmachten. Dissertation (2008), University of Vienna. S. 118).

2  Подробнее см.: Егоров А.В. Сделки, противные основам правопорядка и нравственности: в России и за рубежом / Liber amicorum в честь 50-летия А.Н. Жильцова. Трансграничный торговый оборот и право. М.: Инфотропик Медиа, 2013. С. 57–58.

3  Flume W. Das Rechtsgeschaeft. S. 788; Schilken E. in: J. Staudinger Kommentar zu BGB. Neubearb. 2009. § 167. Rn. 93a. Schmoeckel M., Rückert J., Zimmermann R. (Hrsg.) Op. cit. S. 943. Rn. 25.

203

А.В. Егоров • Е.А. Папченкова

дить принципала от сделки, заключенной для него представителем. В данном деле впервые прозвучала мысль о явном злоупотреблении на стороне представителя, которое было столь очевидным, что должно было вызвать подозрения у третьего лица и уже поэтому не могло порождать никаких правовых последствий для представляемого. Именно указанное дело, по общему мнению, положило начало доктрине злоупотребления полномочиями – Имперский суд намеренно поступился принципом абстракции представительства, который оказался слишком негибким для нормального оборота1.

Правовая квалификация сделок, в которых сговор отсутствует, однако третье лицо знало или должно было знать о действии представителя в ущерб представляемому, также менялась в ходе правоприменения. Первоначально представляемому давалась защита в виде возражения о злом умысле в соответствии с § 242 ГГУ против требования третьего лица об исполнении такой сделки. По сути речь шла о праве выбора (Wahlrecht) на стороне представляемого исполнить сделку или отказаться от исполнения, схожем по своей природе с правом выбора лица, от имени которого совершена сделка без полномочий, одобрить ли действия псевдопредставителя или нет. Однако в последующем практика и доктрина стали склоняться к тому, что в данном случае речь должна идти о действии представителя в отсутствие полномочий, и, соответственно, непосредственно регулироваться § 177–179 ГГУ2.

В российском законодательстве ситуация злонамеренного сговора одной стороной с другой подпадала под ст. 179 ГК РФ как сделка, совершенная под влиянием злонамеренного соглашения представителя одной стороны с другой стороной. Однако применение этой статьи ограничивалось жестким стандартом доказывания наличия злонамеренного соглашения, который ввели в обиход российские судьи, а также высокой латентностью соответствующих нарушений (взяток и «откатов»).

Понятно, что объективные потребности жизни поставили перед судами задачу что-то менять.

Первый толчок к разрешению данной ситуации был дан в п. 9 информационного письма Президиума ВАС РФ от 25.11.2008 № 127 «Обзор практики применения арбитражными судами статьи 10 Гражданского кодекса Российской Федерации».

Согласно фабуле данного дела директором санатория был продан имущественный комплекс (лечебно-спальный корпус), необходимый

1  Schmoeckel M., Rückert J., Zimmermann R.(Hrsg.). Op. cit. S. 944. Rn. 26.

2  Ibid. S. 944. Rn. 26–28; Schilken E. in: J. Staudinger Kommentar zu BGB. Neubearb. 2009. § 167. Rn. 94b-95.

204

Представительство: исследование судебной практики

самому продавцу для выполнения своих уставных задач. Впоследствии данное имущество было включено в уставный капитал вновь созданного общества и затем перепродано по более высокой цене иностранной компании, которая сдала здание лечебно-спального корпуса в аренду другому лицу. Суд пришел к выводу, что обстоятельства продажи недвижимого имущества свидетельствуют о недобросовестном поведении (злоупотреблении правом) общества (покупателя), воспользовавшегося тем, что единоличный исполнительный орган продавца при заключении упомянутых договоров купли-продажи действовал явно в ущерб последнему, в результате чего санаторий утратил возможность использовать имущество, необходимое ему для осуществления основной деятельности, и понес дополнительные расходы по аренде этого же имущества, многократно превышающие сумму, полученную им за проданное имущество в качестве покупной цены. Совершенные представителем сделки были признаны недействительными на основании п. 2 ст. 10 и ст. 168 ГК РФ как свидетельствующие о наличии факта злоупотребления правом со стороны общества (покупателя).

Таким образом, проблема злоупотребления представителем своими полномочиями была за неимением специального регулирования решена Президиумом ВАС РФ через общую норму ст. 10 ГК РФ, являющуюся в российском праве универсальным корректором недобросовестного поведения. Указанная ситуация не является чем-то уникальным для российского права; как показано выше, в германском праве исторически данная ситуация также разрешалась через обращение к общим нормам о недействительности сделок, противоречащих добрым нравам (§ 138 ГГУ) (в случае наличия сговора), в последующем при простой недобросовестности третьего лица – к § 242 ГГУ о недопустимости недобросовестного поведения.

Российский же законодатель пошел еще дальше и ввел в главу о недействительности сделок специальный состав недействительности сделки – действие представителя (органа юридического лица) в ущерб представляемому, о чем знала или должна была знать другая сторона либо имели место обстоятельства, которые свидетельствовали о сговоре либо иных совместных действиях представителя (органа юридического лица) и другой стороны в ущерб интересам представляемого (юридического лица) (п. 2 ст. 174 ГК РФ).

Надо сказать, что п. 2 ст. 174 ГК РФ, сформулированный максимально гибко, представляет собой крайне опасный инструмент вмешательства в частное усмотрение сторон и оценки экономической целесообразности сделки. Не всегда судам удается нащупать идеальный баланс между двумя антагонистичными принципами – принципом

205

А.В. Егоров • Е.А. Папченкова

справедливости и принципом невмешательства в частные отношения, являющимся незыблемым в свободных рыночных отношениях. Что российская практика понимает под сделкой, совершенной явно в ущерб представляемому, дающей принципалу право оспорить ее?

Ярким маркером для применения п. 2 ст. 174 ГК РФ судебная практика признает совершение сделки на заведомо и значительно невыгодных условиях – например, если предоставление, полученное по сделке,

внесколько раз ниже стоимости предоставления, совершенного в пользу контрагента (п. 93 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 23.06.2015 № 25). В то же время, согласно данному Постановлению, занижение стоимости имущества при его продаже само по себе не является безусловным основанием для признания сделки недействительной на основании ст. 10 и 168 ГК РФ1. Неравноценность встречного предоставления является лишь обстоятельством, смещающим бремя доказывания отсутствия ущерба представляемому, на контрагента. Контрагент

всвою очередь может, согласно п. 93 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 23.06.2015 № 25, доказывать, что были обстоятельства, позволяющие считать сделку экономически оправданной, – например, ее совершение было способом предотвращения еще больших убытков для представляемого, сделка хотя и являлась сама по себе убыточной, но была частью взаимосвязанных сделок, объединенных общей хозяйственной целью, в результате которых юридическое лицо или представляемый получили выгоду, невыгодные условия сделки были результатом взаимных равноценных уступок в отношениях с контрагентом,

втом числе по другим сделкам.

Другим примером может быть принятие поручительства, которое само по себе не предполагает встречного предоставления, а значит, априори ухудшает положение лица, его принявшего. Однако судебная практика склоняется к тому, что сам по себе данный факт не является достаточным основанием для признании сделки поручителя недействительной и каждый раз должна изучаться цель принятия последним на себя такого поручительства.

Так, по одному из дел рассматривался спор о признании договора поручительства, заключенного от имени компании ее директором, недействительным. Нижестоящие суды, удовлетворяя требование истца, мотивировали свое решение тем, что договоры поручительства, на которых основано требование к должнику, были заключены в период, когда должник находился в неудовлетворительном финансовом

1  Ранее данный подход уже был озвучен в Постановлении Президиума ВАС РФ от 24.03.2009 № 8207/08.

206

Представительство: исследование судебной практики

положении, их заключение не имело экономической целесообразности для поручителя и было направлено на уменьшение его имущества без встречного предоставления.

Однако Президиум ВАС РФ1, отменяя судебные акты судов нижестоящих инстанций, указал, что заключение договора поручительства может быть вызвано наличием у заемщиков и поручителей в момент выдачи поручительства общих экономических интересов (например, основное и дочернее общества, преобладающее и зависимое общества, общества, взаимно участвующие в капиталах друг друга, лица, совместно действующие на основе договора простого товарищества). Делая вывод об отсутствии экономического смысла заключения спорных договоров поручительства, об их убыточности, суды первой и апелляционной инстанций вопрос о наличии у заемщиков и поручителя в момент выдачи поручительств общих экономических интересов не исследовали.

При этом Президиум ВАС РФ сослался на положения п. 9 Постановления Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 12.07.2012 № 42 «О некоторых вопросах разрешения споров, связанных с поручительством», а также п. 15.1 Постановления от 30.04.2009 № 32 «О некоторых вопросах, связанных с оспариванием сделок по основаниям, предусмотренным Федеральным законом «О несостоятельности (банкротстве)»», согласно которым заключение договора поручительства может быть вызвано наличием у заемщиков и поручителей в момент выдачи поручительства общих экономических интересов (например, основное и дочернее общества, преобладающее и зависимое общества, общества, взаимно участвующие в капиталах друг друга, лица, совместно действующие на основе договора простого товарищества)2.

1  Постановление Президиума ВАС РФ от 11.02.2014 № 14510/13.

2  Позже данная правовая позиция была повторена в Определении ВС РФ от 28.12.2015 по делу № А63-4164/2014: «судами не учтено, что сделки поручительства и залога обыч-

но не предусматривают встречного исполнения со стороны кредитора в пользу предоставившего обеспечение лица. Поэтому не имелось оснований ожидать, что банк должен

был заботиться о выгодности спорных сделок для поручителя (залогодателя)». В то же время с точки зрения Верховного Суда РФ о злоупотреблении правом со стороны кредитной организации при заключении обеспечительных сделок может свидетельствовать совершение банком сделок поручительства не в соответствии с их обычным предназначением (т.е. не для создания дополнительных гарантий реального погашения долговых обязательств), а в других целях, таких как: 1) участие банка в операциях по неправомерному выводу активов; 2) получение банком безосновательного контроля над ходом дела о несостоятельности; 3) реализация договоренностей между банком и поручителем (залогодателем), направленных на причинение вреда иным кредиторам, лишение их части того, на что они справедливо рассчитывали (в том числе не имеющее разумного экономического обоснования принятие новых обеспечительных обязательств по уже просроченным основным обязательствам в объеме, превышающем совокупные активы поручителя (залогодателя), при наличии у последнего неисполненных обязательств перед собственными кредиторами), и т.п.

207

А.В. Егоров • Е.А. Папченкова

В судебной практике имеются и иные примеры, когда при внешней невыгодности сделки для представляемого имелись обстоятельства, позволяющие считать сделку экономически оправданной1.

Что еще, кроме неравноценного встречного предоставления может пониматься под «заведомо и значительно невыгодными условиями» по смыслу п. 93 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 23.06.2015 № 25?

К таким ситуациям практика относит, в частности, заключение представителем для представляемого договора на условиях, отличных от положений диспозитивных норм и ухудшающих положение представляемого. Так в Постановлении АС Уральского округа по делу № А60-14063/2014 от 03.02.2015 судом был признан недействительным на основании п. 2 ст. 174 ГК РФ договор купли-продажи ценных бумаг с отсрочкой оплаты, в котором вопреки диспозитивной норме п. 5 ст. 488 ГК РФ о залоге проданного с рассрочкой оплаты товара, было согласовано, что акции не считаются находящимися в залоге у продавца. Суд рассуждал следующим образом: «каких-либо объяснений от истцов по первоначальным искам по поводу отсутствия залога, причин исключения из договоров такого обеспечения не последовало. Вместе с тем суд считает необходимым обратить внимание на то, что действующим гражданским законодательством установлено наиболее экономически эффективное и справедливое с учетом баланса интересов сторон регулирование и распределение прав и обязанностей. В результате большинство контрагентов подчинятся этому оптимуму даже независимо от содержания нормы, а просто в силу ее «статус-кво эффекта», отступая от предписанного правила только тогда, когда для этого будут весомые резоны. Примером реализации «эффекта статускво» является именно норма п. 5 ст. 488 ГК РФ, которая предусматривает, что товар, проданный покупателю в кредит, до момента его оплаты считается находящимся в залоге у продавца».

Также заключение представителем сделки цессии с существенной рассрочкой исполнения и без предоставления обеспечения может

1  Денежные средства, вырученные представляемым (продавцом) от совершенного договора купли-продажи с третьим лицом (покупателем), были направлены представляемым на погашение его же обязательств перед третьим лицом по договору займа (Постановление Арбитражного суда Северо-Кавказского округа от 17.09.2015 № Ф086644/2015); оказанные представляемому услуги имели для него потребительскую ценность, а факт причинения ему ущерба не подтвержден (постановление Арбитражного суда Волго-Вятского округа от 27.11.2015 № Ф01-4811/2015 по делу № А11-499/2015); взамен расторгнутых договора ипотеки (при оспаривании соглашений о расторжении договоров) сторонами были одновременно заключены новые договоры ипотеки (постановление ФАС Московского округа от 06.11.2015 по делу № А40-226/2014).

208

Представительство: исследование судебной практики

(«в условиях очевидной для сторон сделки инфляции») являться основанием для признания сделки недействительной на основании п. 2 ст. 174 ГК РФ1.

Применение п. 2 ст. 174 ГК РФ имеет большое значение в корпоративном праве, так как недобросовестные действия директора в ущерб интересам представляемого им лица – наиболее часто встречающийся случай злоупотребления представителем полномочиями. Поэтому неудивительно, что доктрина злоупотребления полномочиями представителя как основание недействительности сделки изначально зародилась в корпоративном праве в связи с недобросовестными действиями директора (п. 9 информационного письма Президиума ВАС РФ от 25.11.2008 № 127 «Обзор практики применения арбитражными судами статьи 10 Гражданского кодекса Российской Федерации», который появился на пять лет раньше, чем в ГК РФ был включен п. 2 ст. 174).

Применительно к действиям директора актуальным является вопрос о соотношении ст. 174 ГК РФ с институтом корпоративных сделок с заинтересованностью и крупных сделок2. Как представляется, институт оспаривания сделок, совершенных с установленным судом явным нарушением интересов представляемого, позволяет не травмировать гражданский оборот в тех масштабах, в которых он травмируется бесконечными согласованиями сделок как заинтересованных, но при этом не допускает несправедливого ущемления прав и интересов участников юридических лиц, из которых выводятся активы. Поэтому данный институт гораздо более перспективен и должен прийти на смену правилам о сделках с заинтересованностью.

2. Недобросовестность третьего лица (контрагента)

В п. 2 ст. 174 ГК РФ смоделированы сразу две ситуации, при которых возможно оспаривание сделки, совершенной во вред кредитору, в зависимостиотстепенивовлеченноститретьеголицав злоупотребленияпредставителя: 1) сговор представителя с другой стороной (так называемая коллюзия); 2) другая сторона «знала или должна была знать» о факте совершения сделки представителем в ущерб интересам представляемого.

Ситуация сговора недобросовестного третьего лица, умышленно вступающего в сговор с представителем контрагента, очевидна и не

1  Постановление Арбитражного суда Северо-Западного округа от 06.05.2015 № Ф071876/2015 по делу № А56-56225/2014.

2  Подробный анализ соотношения ст. 174 ГК РФ с институтом сделок с заинтересованностью и крупных сделок см.: Кузнецов А.А. Оспаривание крупных сделок и сделок с заинтересованностью: общие замечания // Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 2014. № 2.

209

А.В. Егоров • Е.А. Папченкова

нуждается в дополнительном пояснении. Сложнее выглядит ситуация, когда контрагент не был в сговоре с представителем, однако знал или должен был знать о том, что он действует с нарушением внутренних ограничений или в ущерб представляемому. Ранее нами уже указывалось на возможность двойственного толкования данного оборота, рассмотрим данную проблему подробнее.

Прежде всего отметим, что используемая в п. 1 и 2 ст. 174 ГК РФ формулировка «знал или должен был знать» (альтернативный вариант: не знал и не мог знать), являющаяся, по сути, формулой добросовестности1, встречается во многих нормах ГК РФ. И если категория знания кажется очевидной и связанной с фактическим (чувственным) восприятием той или иной информации, то категория «должен был знать» оставляет простор для судейского усмотрения.

Согласно первому пониманию формулу «знал или должен был знать» можно трактовать так, что правопорядок тем самым накладывает на участников оборота своего рода обязанность в определенных ситуациях проявлять должную степень заботы по получению той или иной юридически значимой информации. «Должен был знать» – по сути предъявляемое к лицу требование знать об определенных обстоятельствах, что в свою очередь равносильно требованию предпринимать определенные действия по их надлежащему выяснению. Знания и действия образуют собой логическое единство в том плане, что первые выступают в качестве побочного, сопутствующего эффекта по отношению ко вторым2.

Согласно иному пониманию категории вменяемого знания правопорядку должно быть в определенной степени безразлично, попадет ли указанная информация в сферу чувственного восприятия лица или нет. Если последняя могла быть объективно воспринята средним участником оборота, знания считаются приобретенными вне зависимости от их фактического присутствия или отсутствия у лица. Таким образом, речь идет не о фактическом знании, а лишь о создаваемой правом фикции знания. Известным теоретиком данного подхода считается Д. Медикус, который, определяя содержание формулируемого им понятия актуального знания (aktuelles Wissen), подчеркивал,

1  Егоров А.В. Принцип добросовестности в Гражданском кодексе РФ: первые шаги реформы // Legal Insight. 2013. № 2 (18). С. 4–10.

2  Сторонником такого понимания является Ольденбург, см.: Oldenburg. Die Wissenszurechnung: die Lehre vom Wissensgehilfen, zugleich ein Beitrag zur Lehre von der sogenannten Empfangsvertretung Dt. Dr.- u. Verlag-Haus, 1934. Вопрос о том, чем фактическое знание отличается от вменяемого, в западной литературе нередко рассматривается

вретроспективе того, какие знания на стороне представителя подлежат вменению

вадрес представляемого.

210