учебный год 2023 / Егоров А.В., Папченкова Е., Ширвиндт А.М. Представительство

Представительство: исследование судебной практики

вопрос о том, чья воля и чье знание – представляемого, представителя, либо их обоих – должны учитываться, подлежит разрешению в каждом отдельном случае исходя из содержания конкретного правоотношения. Несмотря на сегодняшнюю непопулярность данного подхода, последний тем не менее нашел прямое закрепление в ст. 1106 ГК Албании, предусматривающей, что «пороки воли представляемого принимаются во внимание лишь в той степени, в какой представитель доводит волю представляемого». Законодательство Нидерландов содержит аналогичное предписание, однако акцент смещен на то, «в какой степени представитель или представляемый принимают участие в заключении договора либо в определении его содержания» (BW ст. 3:66 (2)).

Немалое число европейских стран (преимущественно страны Скандинавии) предлагает еще более радикальный вариант: во всех случа-

ях суммированный учет пороков воли (знания, небрежного незнания) как представителя, так и представляемого. Ввиду отсутствия в указанных странах прямого на этот счет регулирования данный подход выводится преимущественно судебной практикой и доктриной.

Указанное правовое решение (одновременный учет знания, воли представителя и представляемого) согласуется с теоретическим воззрением на институт представительства как на сложный юридический состав, где выдаваемое представителю полномочие квалифицируется

вкачестве неотъемлемого элемента сделки, заключаемой им с третьим лицом. Иными словами, речь идет об одновременном взаимодействии (Zusammenwirken) воли как представителя, так и представляемого: уполномочивший и уполномоченный воспринимаются вовне

вкачестве единой личности1, что, в свою очередь, доктринально оправдывает агрегированный учет их обоюдного знания2.

Однако в большей части в основе такого решения лежат не столько догматические, сколько политико-правовые аргументы. Правопорядок стремится ex ante исключить те ситуации, когда представляемый недобросовестно использовал бы к своей выгоде факт знания либо незнания своего представителя об определенных юридически значимых обстоятельствах. В противном случае создавалась бы такая ситуация,

1  Inledning til Formueretten (Oslo 1935.). S. 606 ff (цит. по: Müller-Freienfels W. Op. cit. S. 413).

2  Мюллер-Фрайенфельс не указывает на однозначную корреляцию доктрины и складывающейся в данных странах судебной практики, однако приходит к заключению, что подобное регулирование находится в согласии (hält sich im Einklang) именно с таким пониманием института представительства. В то же время им отмечается: даже в Дании, где, так же, как и в Германии господствующим мнением разделяется принцип замещения, практика, тем не менее, идет по пути суммирования воли (знания) представляемого и представителя (Müller-Freienfels W. Op. cit. S. 411–413).

101

А.В. Егоров • Е.А. Папченкова

при которой недобросовестный приобретатель мог бы через своего добросовестного представителя приобрести право собственности1.

Сегодня тем не менее доктрина и практика названных стран все же проводят попытку обособить (там, где это целесообразно) знание представителя от знания представляемого. Приводимый в литературе пример: Прокурист в ходе своей обычной деятельности приобретает от неуправомоченного отчуждателя X ценные бумаги, в дальнейшем отчуждает их Y – все по доброй совести. Cторона по сделке, в интересах которой действует брокер, знает, что X неправомерно внесен в реестр как правообладатель акций, однако понятия не имеет о намерении брокера приобрести данные бумаги у X для их последующей продажи Y. В данном случае, по мнению Arnholm (Норвегия), нельзя отрицать факт дальнейшего приобретения Y данных ценных бумаг уже от добросовестного приобретателя, т.е. от управомоченного лица2.

Вышеуказанное заставляет задуматься над тем, что универсальное применение какого-либо единого подхода (в том числе основанного на принципе замещения) к вопросу об учитываемом знании и воля представителя или представляемого вряд ли целесообразно. В этом смысле заслуживает внимания позиция известного немецкого правоведа МюллераФрайенфельса, который не без справедливости критикует занимаемый во всех вышеуказанных странах подход как крайне формальный и неизбирательный. С точки зрения данного ученого, вопрос о том, в каких случаях и в какой комбинации необходим учет воли (знания) представителя и (или) представляемого, не может решаться без учета специфики каждого конкретного нормативного предписания, исходя из лежащих в его основе политико-правовых целей3. Например, очевидно, что нормы о виндикации имущества от недобросовестного приобретателя ни при каких обстоятельствах не могут искусственно обходиться без привлечения добросовестного представителя для приобретения имущества. В этой связи, по мнению ученого, оптимальное регулирование предлагают ст. 1391 ГК Италии, ст. 259 (2) ГК Португалии, закрепляющие, что «недобросовестное лицо ни при каких условиях не может извлекать выгоду из незнания или добросовестности уполномоченного им лица»4.

В то же время нельзя отрицать и то, что принцип замещения в представительстве и, как следствие, учет воли и знания в сделке преимуще-

1  Wolff K. Grundriß des österreich.bürgerl. Rechts (4. Aufl. 1948). S. 106 (цит. по: MüllerFreienfels W. Op. cit. S. 412).

2  Aftaler paa Formuerettens Omraade (3. Aufl. 1950). S. 329 (цит. по: Müller-Freienfels W. Op. cit. S. 413).

3  Müller-Freienfels W. Op. cit. S. 431.

4  Ibid. S. 431.

102

Представительство: исследование судебной практики

ственно представителя, а не представляемого являются оптимальной презумпцией. Помимо догматического обоснования политико-право- вое оправдание такому подходу находит себя в том, что, в принципе, это дело уполномочивающего – выбрать себе надежного представителя, надлежаще его проинструктировать и в последующем контролировать. Принятие указанных мер входит в пределы обычно ожидаемых от принципала действий, соответственно оправданны и те риски, что он потенциально несет в связи с действиями назначенного им представителя1. В английской прецедентной практике можно встретить аналогичные рассуждения. Оправданность вменения знания представителя представляемому объясняется тем, что во внутренних отношениях, в принципе, всегда существует обязанность агента передать принципалу всю имеющуюся у него значимую для принятия решения информацию. Исходя из этого презумпция аналогичной осведомленности принципала обо всех известных агенту обстоятельствах должна трактоваться в пользу третьего лица, по крайней мере до тех пор, пока не доказано иное2.

В ситуации, когда применение такого подхода ведет к очевидно несправедливому результату (например, в случае доказанности таких действий представителя во вред в сговоре с другой стороной), действие принципа замещения согласно практике большинства правопорядков нейтрализуется. Последнее, однако, ни в кой мере не дискредитирует принцип замещения как универсальное, удобное для оборота правило, рассчитанное на защиту интересов его добросовестных участников.

Знания, подлежащие учету

Принцип замещения исходит из того, что представляемому засчитываются не только знания о фактически имеющейся в распоряжении представителя информации, но и позитивно вменяемые представителю правопорядком знания, т.е. те, которые обычно ожидаются в определенных ситуациях от разумного человека. Соответственно каждый раз, когда законодатель говорит о том, что лицо «должно было знать» или ему «должно быть известно», соответствующий объективный масштаб знания будет оценен по личности представителя, а не представляемого. В частности, при определении того, знал или должен был знать приобретатель о непровомочности отчуждателя (ст. 302 ГК РФ),

1  Schilken E. in: J. Staudinger Kommentar zu BGB. Neubearb. 2009. § 166 BGB. Rn. 2. В отношении представителей в силу закона главное обоснование заключается в изначальной, в данном случае ограниченной, дееспособности представляемого и, как следствие, невозможности для него самостоятельно изъявлять свою волю.

2  Boursgout Savage Bowsted Beyonds on Agency Sweet & Maxwell 19th Edition, Mainwork & Supplement. P. 518.

103

А.В. Егоров • Е.А. Папченкова

офакте отзыва доверенности (ст. 189 ГК РФ), о том, что сделка представителем контрагента совершается с нарушением договорных (уставных) ограничений (п. 1 ст. 174 ГК РФ)1.

Принцип замещения при этом относится только к вопросам изъявления воли в сделке и сопутствующих ей моментов, но не к содержанию прав и обязанностей сторон и не к соблюдению сторонами предпосылок вступления в сделку. Лицензирование деятельности, на совершение которой представитель обязывает своего представляемого по сделке

стретьим лицом, например, создает необходимость для представляемого получить лицензию еще до заключения сделки его представителем. Подобные моменты проверяются в лице представляемого.

Что касается источника полученной информации, то в отношении знания на стороне уполномоченного представителя четкой границы не проводится: в пользу принципала засчитываются как знания, полученные представителем при осуществлении коммерческой деятельности, так и личные знания, полученные в частном порядке. Иная логика действует в отношении неуполномоченных лиц, в отношении которых, однако, допускается применение по аналогии положения § 166 ГГУ – засчитываются по общему правилу только знания полученные при осуществлении ими деятельности в пользу принципала2.

Необходимо, однако, отметить, что вменение знаний представителя представляемому ограничено только теми ситуациями, когда знание (или обязанность знать) способно тем или иным образом оказать влияние на правовые последствия волеизъявления и, как правило, относятся только к вопросам заключения договоров 3. В то же время в немецкой практике допускается применение правила § 166 ГГУ по аналогии к схожим отношениям в отсутствие какой-либо сделки.

Ктаким исключениям, например, относится знание представителя

оначале течения срока исковой давности, которое в некоторых случаях может засчитываться в отношении представляемого. В то же время подходы различаются в зависимости от вида представительства. Так, в случае недееспособности (ограниченной дееспособности) кредитора для определения момента начала течения срока исковой в расчет принимается знание или небрежное незнание законного представителя. Аналогичный подход действует в отношении органов юридических лиц. В то же время германская доктрина исходит из того, что знание на

1  В Германии в таких случаях применяется § 166 ГГУ (Heinrichs in: Palandt. BGB. 71. Aufl. 2012. § 166. Rn. 4).

2  Heinrichs in: Palandt. BGB. 71. Aufl. 2012. § 166. Rn. 4, 6. 3  Schramm K.-H. in: MünchKomm BGB § 166. Rn. 17.

104

Представительство: исследование судебной практики

стороне добровольного представителя о начале течения срока исковой давности автоматически не должно засчитываться в счет знания представляемого. Однако в тех случаях, когда кредитор (представляемый) передает третьему лицу (представителю) на комплексной основе определенный круг задач на самостоятельное решение, учитывается субъективное знание представителя, причем даже тогда, когда представляемому последним соответствующее знание не передавалось. Ссылка кредитора в таком случае на собственное незнание всех обстоятельств, обосновывающих требование к должнику, расценивается как недобросовестное поведение (treuwidrig) с его стороны1.

Российская судебная практика также в большинстве своем исходит из той логики, что вопрос об исчислении срока исковой давности должен решаться по личности представителя, а не представляемого. Основания для этого выводятся из общей нормы ст. 182 ГК РФ о действии представительства, хотя в указанной норме ничего и не говорится о знаниях представителя, тем более, тех, что не связаны с заключением сделки.

Однако, как было указано, в Германии знание о начале течения срока исковой давности во всех случаях положительно решается только в отношении знаний законного представителя, а также органа юридического лица. В отношении добровольного представительства помимо вышеназванного ограничителя (отнесение спорных отношений к соответствующей компетенции представителя) действует правило, согласно которому знание представителя о начале течения срока исковой давности вменяется в счет представляемого только по искам из договоров, но не по иным, в частности деликтным, требованиям.

В российской практике указанное строгое разделение засчитываемых знаний в зависимости от вида представительства не проводится. Так, по одному из дел суд по иску о незаконном списании акций оценивал знание о начале течения срока исковой давности не по личности пострадавшего акционера, а по личности его представителя, участвовавшего в общем собрании акционеров и знавшего о количестве принадлежавших истцу акций. Суд рассуждал следующим образом. Из материалов дела следует, что представитель истца принимал участие на основании выданной доверенности в четырех собраниях акционеров, голосуя принадлежащими истцу акциями, в том числе по вопросам избрания совета директоров, когда указывается принадлежащее акционеру количество акций. В связи с этим суд считает, что голосование

1  Это особенно актуально, когда кредитор либо его законный представитель поручают адвокату задачу по сбору информации, проведению расследований, совершению иных действий в целях реализации требования кредитора в отношении должника (Schramm K.-H. in: MünchKomm BGB. § 166. Rn. 55).

105

А.В. Егоров • Е.А. Папченкова

представителя акционера В. принадлежавшими последнему акциями нового выпуска является голосованием самого В. именно этим количеством акций. Из чего суд делает вывод о том, что истец знал о количестве принадлежащих ему акций нового выпуска, что помимо прочего свидетельствует о пропуске срока исковой давности1.

Такой подход вызывает сомнения – даже в Германии при наличии прямой нормы § 166 ГГУ об оценке воли и знания в сделке по личности совершающего ее представителя, ее применение по аналогии к иным знаниям представителя осуществляется в достаточно ограниченном порядке. Безусловно, лицо, привлекающее для действия от своего имени представителя, должно учитывать, что все совершаемые этим представителем сделки проходят через личность представителя, оставляя на себе отпечаток его фактических и преизюмируемых знаний. Однако это не означает, что представитель является полным alter ego представляемого и любая известная ему информация «автоматически» засчитывается в пользу представляемого (как в данном случае информация о факте уменьшения принадлежащих истцу акций).

Однако не исключено, что и знание о начале течения срока исковой давности на стороне представителя по доверенности будет также в определенных ситуациях подлежать вменению в адрес представляемого, если, например, в круг компетенции представителя входило заключение определенных сделок равно от имени данного лица наряду с последующим контролем за их исполнением. Третьи лица в этом случае также вправе разумно ожидать, что знания такого представителя о тех или иных значимых обстоятельствах должны считаться знанием самого представляемого, добровольно вверившего представителю столь широкий круг полномочий.

Субъектный состав (чьи знания подлежат вменению)

В западной доктрине вопрос о вменении знания положительно решается как в отношении добровольного представительства, так и в отношении представительства в силу закона, а также представительства со стороны органов юридических лиц2. В то же время стандарт вменения знания во всех указанных случаях различен.

Так, если речь идет о добровольном представительстве, вменению в адрес принципала, как правило, подлежат только такие знания пред-

1  Постановление ФАС Волго-Вятского округа от 16.02.2009 по делу № А28-4194/2008- 157/17. Аналогичную практику см.: Постановление ФАС Северо-Кавказского округа от 24.10.2012 по делу № А53-13512/2011.

2  Schramm K.-H. in: MünchKomm BGB. § 166. Rn. 17; также Heinrichs in: Palandt. BGB. 71. Aufl. 2012. § 166. Rn. 2.

106

Представительство: исследование судебной практики

ставителя, которые так или иначе способны повлиять на последствия волеизъявления, совершаемого представителем. В тех же случаях, когда знающий об определенных обстоятельствах представитель лично не участвует в совершении конкретной сделки – ввиду ее заключения, допустим, самим представляемым или другим лицом от его имени, нет и оснований для вменения такого знания. Например, представитель лица А лицо Б-1 знает о том, что вещь украдена С, однако в сделке ку- пли-продажи данной вещи от С для А участвует не Б-1, а сам А лично либо же другой его представитель, допустим, Б-2. В такой ситуации знание на стороне представителя Б-1 о том, что С – неуправомоченный отчуждатель, теоретически может иметь значение при установлении факта добросовестности на стороне А, однако об автоматическом вменении последнему известной Б-1, лично не участвующему в заключении сделки, информации речи идти не может.

Аналогичное ограничительное применение принципа замещения, по всей видимости, должно действовать и в отношении законных представителей. В литературе, однако, ведутся споры о справедливости в целом вменения в адрес недееспособного лица, не принимающего самостоятельного участия в назначении своего представителя, знания последнего. В то же время также небезосновательно отмечается, что недееспособный представляемый должен не только получать выгоды от совершаемых от его имени действий другого лица, но и нести все связанные с ними риски. Фигура последнего полностью замещает первого (Ersatzmannes) при заключении от его имени сделок, поэтому, в принципе, справедливо учитывать знания законного представителя об определенных, не известных недееспособному обстоятельствах. Исключения, однако, составляют злоупотребления на стороне законного представителя1.

Несколько иная специфика вменения знания представителя представляемому лицу в случае представительства на стороне органа юридического лица. В противовес ранее озвученному подходу в европейской доктрине преимущественно господствует теория абсолютного замещения знания юридического лица знанием действующих от его имени директоров (или теория абсолютного знания – absolute Wissenstheorie). В свете данной теории не имеет значения даже то, что информация, известная члену правления, была намеренно утаена последним либо не фигурировала при выработке решения. Аналогичным образом факт того, участвовал ли осведомленный член правления в совершении конкретной значимой сделки либо (по крайней мере) знал о данном факте, также не будет иметь значения. Так, например, приобретение доб-

1  Müller-Freienfels W. Op. cit. S. 393.

107

А.В. Егоров • Е.А. Папченкова

росовестного владения на стороне акционерного общества исключено

втех случаях, когда хотя бы один из членов правления знал либо должен был знать о том, что отчуждатель имущества не является собственником продаваемой им вещи1.

Иной интересный аспект теории «абсолютного замещения» проявляется в том, что для ее применения, в принципе, иррелевантен актуальный статус осведомленного директора – важно, чтобы последний либо на момент приобретения информации, либо же после этого однажды бы состоял в органах управления. Так, в частности, долгое время устойчивая судебная практика Германии исходила из того, что вышеописанный подход без каких-либо поправок применяется и к знаниям на стороне умерших либо по иным причинам выбывших из состава органа управления директоров. Вне зависимости от того, располагают новые члены правления указанными сведениями или нет, последние продолжают оставаться частью знания самого юридического лица. Указанная логика исходит из невозможности для юридического лица «забыть» однажды приобретенную и надлежаще зафиксированную им информацию («юридическое лицо не может забывать»)2.

Вто же время в настоящий момент наблюдается тенденция отклонения от столь жесткого стандарта, предъявляемого к юридическим лицам, в первую очередь под давлением аргумента о равенстве физических и юридических лиц. Поворотным решением стало дело Верховного суда Германии (BGH 109, 332), в котором Верховный суд впервые высказался, что сведения, известные бывшим членам правления, лишь тогда вменяются в знание юридического лица, когда таковые

всилу своей особой значимости (и с достаточной очевидностью для располагающего ими лица) подлежали фиксации и дальнейшему хранению. Согласно данному подходу в расчет всякий раз должна приниматься содержательная значимость каждой конкретной информации

сточки зрения ее потенциального дальнейшего использования3. Кроме того, важно также то, чтобы указанные знания относились к тем,

1  Uwe Hüffer Aktiengesetz-Kurzkommentar, 4 Aufl., § 78. Rn. 12. S. 371. В некоторых ситуациях, однако, необходим агрегированный учет (Zusammenrechnung des Wissens) знания (обязанности знания) нескольких или одновременно всех членов правления. Schramm K.-H. in: MünchKomm BGB. § 166. Rn. 22–22a.

2  Abegglen S. Wissenszurechnung bei der juristischen Person und im Konzern, bei Banken und Versicherungen, Bern: Stämpfli, (2004). S. 58. Также: Schramm K.-H. in: MünchKomm BGB § 166. Rn. 22; Goldschmidt C.-U. Die Wissenszurechnung. Ein Problem der jeweiligen Wissensnorm, entwickelt am Beispiel des § 463. S. 2 BGB. Berlin 2001.

3  Важно также то, чтобы указанные знания относились к тем, которые обычно в обороте принято фиксировать и документировать (typischerweise aktenmäßig festgehaltenes Wissen). Schramm K.-H. in: MünchKomm BGB. § 166. Rn. 20f.

108

Представительство: исследование судебной практики

которые обычно в обороте принято фиксировать и документировать1. Таким образом, было положено начало отходу от теории абсолютного вменения и движению к функционально обоснованному подходу к засчитыванию в пользу юридического лица знаний его представителей

(funktional begründeten Wissenszurechnung).

Следует, однако, отметить, что применительно к знаниям на стороне участников товарищества уже на раннем историческом этапе стал вырабатываться более гибкий подход. При этом выработка последнего происходила синхронно с эволюцией теоретических воззрений на природу товарищества и складывающихся в его рамках отношений. Так, ранее доктрина, находящаяся под влиянием «теории органа», исходила из того, что личность товарищества образует единство с личностью ее членов. Родоначальник данной теории Отто фон Гирке прямо исходил из того, что только неосведомленность всех участников товарищества достаточна для того, чтобы товарищество могло выдвигать против третьих лиц аргумент о собственном незнании. В этой связи, в частности, добросовестное приобретение владения присутствует только в том случае, если на момент приобретения каждый из товарищей находился в доброй совести2.

В последующем, однако, воззрения на институт товарищества были подвергнуты сильной модификации, что отразилось в первую очередь в трудах В. Флуме, критикующего выдвигаемый теорией «органа» взгляд на товарищество как на отделенный от товарищей субъект права. В результате господствующая доктрина отказалась от такого воззрения на товарищество, и сегодня в § 31 ГГУ прямо отражена идея, что объединение несет ответственность за ущерб, причиненный действиями его органов, только при исполнении ими своих обязанностей. Такой подход объясняется требованием о наличии необходимой коррелляции между теми выгодами и потерями, которые товарищество должно нести совокупно в связи с действием от его имени определенных лиц. В том случае, когда товарищ не осуществляет каких-ли- бо действий по управлению делами товарищества, нет оснований для вменения его знаний (недобросовестности) в адрес последнего, так

1  Тем самым Верховный суд Германии отчасти признал за юридическими лицами способность «забывать» определенную, не имеющую на первый взгляд очевидной значимости информацию. Забытые знания, в свою очередь, это потерянные знания, а значит, их вменение лицу возможно только в тех случаях, когда закон прямо говорит, что лицо не просто знало, но также и должно было знать о тех или иных обстоятельствах. Schramm K.-H. in: MünchKomm BGB. § 166. Rn. 20.

2  Von Gierke. Die Genossenschaftstheorie und die deutsche Rechtsprechung 627 f. цит. по: Abegglen S. Op. cit. S. 114.

109

А.В. Егоров • Е.А. Папченкова

как само товарищество не получает никакой выгоды от того факта, что

втовариществе рядом с непосредственно участвующим в заключении сделки товарищем присутствует также указанный товарищ1.

Аналогичное различие подходов к масштабу вменения знаний на стороне представителя по доверенности и на стороне органа юридического лица можно наблюдать в российской судебной практике.

Втех случаях, когда речь идет о представительстве на стороне юридического лица, нормативную основу для вменения знания директора

вадрес общества судебная практика, как правило, черпает в положениях ст. 53 ГК РФ, согласно которой юридическое лицо приобретает гражданские права и принимает на себя гражданские обязанности через свои органы, что, в свою очередь, обусловливает оценку знания на стороне юридического лица по личности последних. Такой подход соответствует теории органа и, в частности, вызван неполноценным восприятием теории директора как представителя в российской доктрине и практике.

Так, по одному из дел судом подлежал исследованию вопрос об осведомленности Общества об отзыве доверенности у лица, заключившего сделку с Обществом от имени ФГУП, в отношении которого была введена процедура ликвидации, за которой последовал отзыв всех выданных им доверенностей. Иными словами, подлежал исследованию вопрос о том, знало или должно было знать Общество о том, что действие доверенности лица, заключающего с ним сделку, прекратилось (п. 2 ст. 189 ГК РФ).

Общество ссылалось на то, что отсутствие публикации в газете извещения о предстоящей ликвидации ФГУП само по себе является доказательством неосведомленности истца об этом факте. Вместе с тем судом было установлено, что директор Общества принимал участие в арбитражном процессе по делу, возбужденному по факту оспаривания приказа о ликвидации ФГУП. В материалах дела помимо прочего фигурировал приказ о ликвидации ФГУП и об отзыве доверенностей.

Общество доказывало, что осведомленность его директора о предстоящей ликвидации ответчика не тождественна надлежащему уведомлению, предусмотренному законом. Суд, однако, указал, что в силу

ст. 53 ГК РФ юридическое лицо приобретает гражданские права и принимает на себя гражданские обязанности через органы, действующие

в соответствии с законом, иными правовыми актами и учредительными документами. Следовательно, оснований полагать, что истец не был осведомлен о предстоящей ликвидации, создании ликвидационной ко-

1  Goldschmidt С.-U. Die Wissenszurechnung. Ein Problem der jeweiligen Wissensnorm, entwickelt am Beispiel des § 463 S.2 BGB. Berlin, 2001. S. 266.

110