Часть вторая. Виновное поведение лица, потерпевшего вред

I

Вопрос о понятии и значении вины потерпевшего уже служил однажды предметом нашего специального исследования ¹. В связи с проблемой ответственности за вред, причиненный «источником повышенной опасности», у нас нет оснований пересматривать теоретические выводы о понятии вины потерпевшего, к которым мы пришли тогда.

Однако есть два обстоятельства, заставляющие снова вернуться к вопросу о вине потерпевшего. Во-первых, ст. 404 ГК, а также другие законы, устанавливающие повышенную

¹ См. Б. С. Антимонов, Значение вины потерпевшего при гражданском правонарушении, М., 1950.

ответственность вплоть до «непреодолимой силы» или даже без этого ограничения, неизменно указывают на умысел или грубую неосторожность потерпевшего лица как на фактор, освобождающий от указанной ответственности. Следовательно, работа, в которой ставятся вопросы об ответственности за вред, причиненный «источником повышенной опасности», не может претендовать на законченность даже в главных чертах, если фактор вины потерпевшего окажется в ней обойденным. Во-вторых, вопрос о виновном поведении потерпевшего приобретает некоторые специфические черты, когда он рассматривается применительно к ответственности вплоть до «непреодолимой силы» или за ее пределами.

Эти соображения побудили воспроизвести в сжатом виде основные положения, характеризующие вину потерпевшего, и, кроме того, подробно остановиться на случае вины потерпевшего в особых условиях действия ст. 404 ГК и других норм, в принципе сходных с нею.

II

В более ранней практике судов, как и в юридической литературе до 40-х годов, встречались высказывания, проводившие Правовое различие между той формулировкой вины потерпевшего, которая дана в ст. 403 ГК, и той формулировкой, которую вина потерпевшего получила в ст. 404 ГК.

Статья 403 ГК, как известно, говорит об умысле и грубой неосторожности самого потерпевшего, а ст. 404 ГК упоминает об умысле и грубой небрежности самого потерпевшего.

В понятие небрежности пытались вложить смысл то «сознательного пренебрежения», проявленного потерпевшим к собственной безопасности, то вообще совершенно непростительной Неосторожности. В то же время в термине ст. 403 ГК (неосторожность) хотели усмотреть простую, обыкновенную оплошность, хотя при этом приходилось закрывать глаза на текст закона, где упомянута только грубая, а не какая-либо иная неосторожность.

Такое искажение смысла закона в отношении вины потерпевшего находит себе объяснение (но ни в каком случае не оправдание) во влиянии так называемой «теории причинения». Сторонники этой теории пытались изгнать понятие вины из советского гражданского права. В результате оказывалось, что по ст. 403 ГК ответственность за причиненный вред простирается вплоть до «непреодолимой силы». Но в таком случае ст. 404 ГК оказывается простым повторением ст. 403 ГК.

Чтобы «преодолеть» это затруднение, принявшее форму явной неувязки с текстом закона, сторонники «теории причинения» и пытались найти объяснение самостоятельного существования? ст. 404 ГК особой трактовки вины потерпевшего. Считали, что

в случае причинения вреда «источником повышенной опасности» только «самонадеянность» потерпевшего могла освободить владельца «источника повышенной опасности» от обязанности возместить вред. В книге «Значение вины потерпевшего» мы подробно проанализировали этот вопрос и пришли к выводу, что ошибочно приравнивать грубую небрежность потерпевшего к самонадеянности, т. е. к сознательному пренебрежению безопасностью (при которой хотя и не желают достигнуть вредоносного результата, но допускают его, легкомысленно надеясь его устранить) ¹. Гражданская кассационная коллегия Верховного суда УССР в определении от 2 марта 1928 г. писала, например: «грубая небрежность тем отличается от грубой неосторожности, что она является сознательным нарушением правил безопасности, которое не оправдывается объективными обстоятельствами» ².

В судебной практике РСФСР того времени мы не находим явных сближений именно грубой небрежности с самонадеянностью. Но известную тенденцию в этом направлении все же приходится отметить.

В определении от 15 апреля 1923 г. по делу Гульбинского Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР указывала: «Хотя и не всякое нарушение железнодорожных правил является грубой небрежностью, но езду по полотну железной дороги милиционера верхом на лошади нельзя не рассматривать иначе, как грубую небрежность» ³.

Правда, в других случаях Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР признавала грубой небрежностью и такое поведение, в котором сознательное игнорирование правил безопасности отсутствовало: «Муж истицы, — писала указанная коллегия в определении от 23 февраля 1926 г. по делу Голотоновой, — попал под трамвай, находясь в нетрезвом виде..., боролся с третьими лицами возле трамвайных путей...; в случае подтверждения таких обстоятельств грубая небрежность потерпевшего была бы налицо» ⁴.

Едва ли в этом случае можно говорить о том, что потерпевший предвидел вредоносный результат, но легкомысленно надеялся его устранить. Скорее, он виновно упустил из виду опасность чрезмерного употребления алкоголя.

¹ См. Б. С. Антимонов Значение вины потерпевшего при гражданском правонарушении, М., 1950, гл. II.

² Определение ГКК Верховного суда УССР № 93 по иску Круглова — «Практика Найвищого суду УРСР в справах покаличних», 1930, стр. 52—53.

Та же мысль проводится и в определении ГКК Верховного суда УССР по делу Городовой от 10 ноября 1924 г. (сборник «Обеспечение увечных», под ред. Е. Н. Даниловой, 1947, стр. 138). Здесь вина потерпевшего признана грубой небрежностью, поскольку он подверг себя опасности «добровольно и притом с преступными намерениями».

³ Сборник «Обеспечение увечных», под ред. Е. Н. Даниловой, 1927, стр. 119.

⁴ Там же, стр. 110.

В современной судебной практике выражения «грубая неосторожность и «грубая небрежность» рассматриваются как равнозначные.

Хотя практика давно признала погрузочно-разгрузочные работы «предприятием, связанным с повышенной опасностью» ¹, Судебная коллегия Верховного суда СССР по делу Арихина, пострадавшего от несчастного случая при такого рода работах, писала в своем определении:

«В деле Арихина... устанавливается, что случай имел место по неосторожности самого потерпевшего, который игнорировал правила техники безопасности по погрузке тяжелой поковки на прицепную тележку» ². Следовательно, термин «неосторожность» применен к случаю, рассматриваемому по правилам ст. 404 ГК.

Нужно заметить, что противоположное мнение было в сущности в корне подорвано терминологией союзных законов, изданных после Гражданского кодекса.

О грубой неосторожности потерпевшего говорит и ст. 132 Кодекса торгового мореплавания СССР 1929 года и ст. 78 Воздушного кодекса СССР 1935 года. Между тем предприятия, об ответственности которых говорят указанные кодексы СССР, полностью подходят под понятия предприятий, являющихся «источником повышенной опасности» в смысле ст. 404 ГК, которая, однако, упоминает о грубой небрежности потерпевшего.

При этом еще нужно отметить, что ответственность воздушно-транспортного предприятия даже строже, чем ответственность по ст. 404 ГК, поскольку за вред, причиненный во время полета, даже доказанное действие «непреодолимой силы» не может освободить от обязанности возместить этот вред.

Отсюда и вывод, что в нашем законе понятия «небрежности» и «неосторожности» имеют тождественный правовой смысл.

III

Поведение потерпевшего, содействовавшее возникновению у него вреда, есть один из причинных факторов вреда. «Непреодолимая сила», которая была рассмотрена ранее, также оказывается причинным фактором, содействовавшим вредоносному результату. Тем не менее как в ст. 404 ГК, так и в нормах, с нею сходных, закон отдельно рассматривает влияние вины потерпевшего и действие «непреодолимой силы». Закон не только

¹ Определение Московского городского суда 1926 г. по д. № 72474— «Судебно-арбитражный бюллетень» 1926 г. № 2, стр. 4.

² Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР 1942 г. № 434 по иску С. А. Арихина к заводу «ГАЗ» имени Молотова — «Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР» 1942 г., М., 1947, стр. 160.

дает разные наименования этим двум факторам, которые могут содействовать возникновению вреда, но придает им различное юридическое значение.

Это обстоятельство не проявляется еще с полной отчетливостью в случаях ответственности, предусматриваемых ст. 403 ГК. Как известно, в этой норме виновному поведению потерпевшего не противопоставлено действие «непреодолимой силы» как граница ответственности.

В силу ст. 403 ГК причинивший вред освобождается от обязанности этот вред возместить уже в том случае, если будет опровергнуто предположение о виновности причинившего вред, — иными словами, ответственность по ст. 403 отпадает, когда доказан «субъективный случай» (субъективная неотвратимость вреда — «казус»).

Напротив, в ст. 404 ГК и в нормах, сходных с нею, наряду с виновным поведением потерпевшего как обстоятельство, освобождающее от ответственности, выступает чисто объективный фактор — объективный случай (именуемый в законе «непреодолимой силой). Изучение текста закона показывает, что каждое из этих двух оснований освобождения от обязанности возместить причиненный вред имеет свои особенности, резко их отличающие.

«Непреодолимая сила» раскрывается, как мы видели, в понятии объективного случая, т. е. обстоятельства, занимающего особое причинное положение по отношению к деятельности предприятия, лица, на которое предполагают возложить ответственность по ст. 404 ГК.

Субъективный момент (непреодолимость известного обстоятельства для данного лица) при действии «непреодолимой силы» имеет производный характер. Объективный случай всегда оказывается субъективно-непреодолимым потому, что объективный случай конкретно-непредвидим. Его можно предвидеть лишь в смысле предвидения его общей направленности. Вместе с тем, когда содействие «непреодолимой силы» (объективного случая) доказано, то в силу закона всегда наступает полное освобождение от обязанности возместить вред по ст. 404 ГК и сходным с нею нормам. Только ст. 78 Воздушного кодекса СССР составляет исключение в последнем отношении: даже действие «непреодолимой силы» не освобождает здесь от ответственности. Таков смысл правила о «непреодолимой силе», которое естественно порождает вывод, что искать «непреодолимую силу» нужно лишь за пределами того круга обстоятельств, которые можно поставить в вину ответственному лицу.

Можно ли, однако, подвести под понятие «непреодолимой силы» также поведение потерпевшего лица, если это поведение является объективно-случайным для ответственного (и невиновного вместе с тем) владельца «источника повышенной опасности».

Логически к такому заключению нет препятствий: объективный случай есть объективный случай, какими бы конкретными причинами он ни создавался. Поведение всякого другого лица, в том числе и лица, потерпевшего вред, может быть объективно-случайным для лица, причинившего вред. Однако этот вывод, приводя к объединению общего, связан с отречением от особенностей отдельного и находится в непримиримом противоречии с действующим нашим законодательством. Снова и снова приходится указывать, что проблема ответственности не совпадает с проблемой причинной связи. Закон строит ответственность на предпосылке определенной причинной зависимости между вредоносным результатом и фактором, за который отвечает гражданин или организация. Но существование такой причинной связи еще не решает вопроса об ответственности.

Закон воздействует на материальные факторы жизни, а не просто их регистрирует. Закон изменяет действительность в пределах, которые допускает ранее создавшееся или созданное положение. Но для того, чтобы изменять, закон должен отвергать, как неприемлемое, нечто, имеющее место в действительности. Признание всех факторов имеющими юридически равное значение, напротив, приводит лишь к их констатации и выхолащивает творческую силу закона. Словом, дело идет об одном из случаев воздействия надстройки на базис, на экономический строй общества на данном этапе его развития (так называемое «обратное воздействие надстройки»).

«Надстройка, — учит товарищ Сталин, — порождается базисом, но это вовсе не значит, что она только отражает базис, что она пассивна, нейтральна, безразлично относится к судьбе своего базиса, к судьбе классов, к характеру строя. Наоборот, появившись на свет, она становится величайшей активной силой, активно содействует своему базису оформиться и укрепиться, принимает все меры к тому, чтобы помочь новому строю доконать и ликвидировать старый базис и старые классы» ¹.

Борясь с неправомерным причинением вреда личности и имуществу в условиях социалистического строя, наш законодатель стремится воспитать особенно бдительное отношение граждан к благам, охраняемым социалистическим правом. Поэтому законодатель наш не ставит в равные условия правонарушителя и потерпевшего и в том случае, когда они оба одинаково содействовали возникновению вреда. С полной определенностью и последовательностью наш законодатель во всех случаях, когда он устанавливает ответственность вплоть до «непреодолимой силы», отдельно и особо рассматривает вопрос о поведении потерпевшего. Во всех этих случаях закон наш придает значение только виновному поведению потерпевшего, — и не про-

¹ Сталин, Марксизм и вопросы языкознания, изд. «Правда», 1950, стр. 4—5.

сто виновному, а только грубо-виновному (умысел, грубая неосторожность).

Хотя причинно поведение потерпевшего может содействовать возникновению вредоносного результата в том же смысле, как и действие «непреодолимой силы», но законодатель вовсе не обязан сводить решение общественного, правового вопроса к решению задачи на причинную связь. Как мы видим в этом конкретном случае, наш законодатель не просто регистрирует объективные факторы, но воздействует на эти факторы, влияя своим решением на сознание, чувства и волю людей. Советский законодатель совершенно сознательно пользуется реальной возможностью посредством норм права воздействовать на материальные факторы общественной жизни.

По одному делу, которое рассматривалось в уголовном порядке в 1947 г., было установлено, что пятнадцатилетний подросток М. попал под колеса автомобиля во время озорной попытки растащить редьку, лежавшую в кузове другой автомашины. В определении Судебной коллегии Верховного суда СССР этот несчастный случай изложен следующим образом.

В несчастном случае с потерпевшим М. выступают два фактора: 1) безупречность поведения шофера В., который принял все зависевшие от него меры, чтобы избежать причинения вреда;2) грубо-виновное поведение потерпевшего, который пренебрег самыми элементарными правилами безопасности: не желая быть пойманным, он буквально бросился под колеса ехавшего сзади грузовика, управляемого шофером В.

Вполне обоснованным поэтому представляется вывод Судебной коллегии Верховного суда СССР, которая констатировала: «как это видно из обстоятельств дела, несчастный случай наступил по вине самого потерпевшего»¹.

Даже при разрешении уголовного дела Судебная коллегия Верховного суда СССР не просто констатировала невиновность поведения обвиняемого, но указала на истинную причину несчастного случая — поведение самого потерпевшего. И, что особенно характерно, эта ссылка на указанную причину вовсе не имеет чисто каузального характера. Судебная коллегия четко установила, что причинный фактор несчастного случая, лежащий в поведении потерпевшего, является виновным, т. е. внешним выражением внутренней упречности потерпевшего. Ясно, что при таких условиях и иск потерпевшей стороны, основанный на ст. 404 ГК, не имел бы успеха именно вследствие грубо-упречного поведения потерпевшего, а вовсе не в силу доказанного содействия «непреодолимой силы».

В этом отношении характерно также определение Гражданской кассационной коллегии Верховного суда Украинской ССР

¹ Подчеркнуто мною. — Б. А.

от 25 июня 1928 г. по делу Туранской, не утратившее интереса до сих пор ввиду особой ясности своей формулировки: «Суд формально подошел к установлению признания грубой небрежности по данному делу. В деле имеются указания, что покойный пренебрег некоторыми правилами предосторожности, заботясь об интересах предприятия, где он работал. Суд должен был выяснить вопрос о мотивах поведения потерпевшего, потому что нельзя считать грубо-небрежным работника, который пренебрег опасностью в интересах предприятия, или в интересах государства, или для спасения третьего лица» ¹.

В этом деле оказалось, что потерпевший стал жертвой железнодорожного движения. Поведение потерпевшего при этом было одной из причин возникшего вреда. Однако потерпевший действовал вместе с тем по мотивам, достойным всяческого одобрения и поощрения — он охранял социалистическую собственность. Поэтому Гражданская кассационная коллегия Верховного суда УССР вполне обоснованно отвергла момент вины потерпевшего в данном деле. Внутренне безупречное поведение никогда не может образовать того состава, который именуют виной потерпевшего ².

¹ Определение по делу № 2821 по иску Туранской к Правлению Южных ж. д.—«Практика Найвищого суду УРСР в справах покаличних», 1930, стр. 57. Подчеркнуто мною.—Б. А.

Напротив, ГКК Верховного суда УССР с полным основанием писала в определении от 20 мая 1924 г. по делу гр-ки Г. с Воринским сахарным заводом:

«признание... грубой небрежности в действиях погибшего Г., подвергшего себя опасности добровольно, вне всякой связи с обстановкой работы и притом с преступными намерениями (с целью кражи сахара), надлежит признать правильным (см. сборник «Обеспечение увечных», под ред. Е. И. Даниловой, 1927, стр. 138). Подчеркнуто мною.—Б. А.

³ В нашей судебной практике встречались случаи, хотя и близкие, но все же отличные от только что рассмотренных. В деле Марцынюка («Советская юстиция» 1940 г. № 22) речь шла о самопожертвовании гражданина, который принял участие в тушении пожара, возникшего в поезде, стоявшем на запасном пути. При ликвидации пожара пострадал сам Марцынюк, получивший ожоги, и пострадала его одежда. Иск потерпевший предъявил к железной дороге, имущество которой было спасено. В деле Бычковой-Гончаренко (1949г.) было установлено, что гражданин пожертвовал своей жизнью, спасая имущество спортивного общества также во время пожара. Иск о возмещении вреда был предъявлен иждивенцем покойного к спортивному обществу. Как и в приведенных в тексте делах, потерпевшее лицо действовало в соответствии с долгом гражданина социалистического государства не только безупречно, но и самоотверженно. Однако вред в обоих случаях возник не от действия «источника повышенной опасности», а иски предъявлены не к лицу, причинившему вред, а к лицам, имущество которых было спасено. О возмещении вреда речь идет, конечно, и в делах Марцынюка и Бычковой-Гончаренко. Но возмещение было присуждено потерпевшим не на основании ст. 403 или ст. 404 ГК, а по новому основанию. Верховный суд СССР обосновал удовлетворение иска по делу Марцынюка ссылками на ст. 131 Конституции СССР и на ст. 4 ГП К. Проф. С. Н. Ландкоф говорит, что перед нами новая «категория обязательств» (так и озаглавлена 'его статья, появившаяся в «Юридическом сборнике Киевского государственного университета» 1948 г. № 3—«Новая категория обязательств в советском гражданском праве»). Быть может, спорно, что здесь

Только виновное поведение потерпевшего освобождает (а в других случаях — ограничивает) ответственность владельцев предприятий, машин, эксплуатация которых признается «источником повышенной опасности» — железную дорогу, строительство, предприятие, собственника автомобиля. Так прямо сказано в законе, так разъяснено Пленумом Верховного суда СССР в его постановлении от 10 июня 1943 г. ¹. Ошибочным было бы утверждение, будто бы и невиновное поведение потерпевшего может приводить к такому же результату.

Просматривая решения наших судов и арбитражей, лишь в виде редкого исключения можно установить неправильную в указанном смысле трактовку вины потерпевшего. Почти всегда в таких случаях при внимательном изучении дела выясняется, что недостаток решения заключается не в существе его, а только в неудачной формулировке. Так, в решении Государственного арбитража при исполкоме Московского областного Совета по одному делу 1947 года мы читаем: «сторож пропустил через переезд... лошадь с повозкой в то время, как шлагбаум был закрыт ввиду приближения поезда». В этом арбитраж справедливо усмотрел вину железной дороги (в лице ее агента — сторожа переезда). Сторож знал, что переезд экипажей строго запрещен при закрытом шлагбауме. Но формулировка вопроса о вине потерпевшей организации получилась неудачная. «Лошадь во время переезда заупрямилась, — говорится в решении, — и во время переезда заноровилась и остановилась на путях, и, таким образом, есть основание признать смешанную вину» ². По тексту выходит как будто, что фактическая обстановка несчастного случая объективно вменяется в вину потерпевшей организации. На самом деле арбитраж имел в виду очевидную вину возчика, а значит, и вину организации, вверившей ему лошадь с повозкой. Возчик знал или, во всяком случае, должен был знать, что угрожает при проезде через пути, когда шлагбаум закрыт ввиду приближения поезда. Следовательно, не один сторож переезда был виновен в нарушении железнодорожных правил, но и агент

новая категория обязательств, поскольку речь идет все же о возмещении внедоговорного вреда, но нельзя не видеть, что основание возникновения обязательства здесь действительно новое: ведь лицо, на которое возлагается возмещение вреда, не только не виновно в причинении этого вреда, но не может даже считаться причинителем вреда, — о противоправном причинении вреда здесь нет и речи. Между тем в случаях, приведенных в тексте, потерпевший, тоже действовавший не только безупречно, но и самоотверженно, получил увечье от действия «источника повышенной опасности», а иск был предъявлен не к владельцу спасенного имущества, а к «владельцу источника повышенной опасности», притом на точном основании ст. 404 ГК. Применения аналогии закона здесь не потребовалось, как в делах Марцынюка и Бычковой-Гончаренко.

¹ См. «О судебной практике по искам из причинения вреда»—«Судебная практика Верховного суда СССР» 1943 г., вып. VI, М., 1944, стр. 1—4.

² О вине потерпевших юридических лиц см. ниже, гл. четвертую, ч. вторую, V.

истца — возчик. Неудачная формулировка здесь не затронула правильного по существу вывода об ограничении ответственности железной дороги ввиду грубой вины в поведении потерпевшей стороны.

Случаи, к которым применяются нормы о повышенной гражданской ответственности, показывают с еще большей наглядностью, чем другие случаи гражданского правонарушения, что вина потерпевшего вред лица есть проявление в противоправном поведении действительной вины (умысла, неосторожности).

В нашей юридической литературе все более укрепляется мнение, высказанное нами о вине потерпевшего. В своей рецензии на нашу книгу о значении вины потерпевшего О. С. Иоффе полностью разделяет наш взгляд, что вина потерпевшего соединяет в себе умысел, либо неосторожность и противоправность поведения ¹.

Проф. Е. А. Флейшиц, оспаривая наше понимание противоправности, как несоответствия закону либо также правилам социалистического общежития, соглашается, однако, с тем, что по существу наш взгляд на вину потерпевшего правилен, поскольку «вина потерпевшего может проявиться как в действии противоправном, т. е. противном закону, так и в действии, противном правилам социалистического общежития» ².

Мы уже отметили, что «непреодолимая сила», содействовавшая возникновению вреда, всегда полностью устраняет ответственность владельца вещи, эксплуатация которой признана «источником повышенной опасности». Виновное же поведение потерпевшего может не только устранять, но также и ограничивать указанную ответственность.

Простая неосторожность потерпевшего лица никогда не влияет на размер возмещения вреда. Грубая неосторожность потерпевшего влияет на размер возмещения всегда, но не всегда приводит к полному устранению требования потерпевшего к правонарушителю. Пленум Верховного суда СССР в упомянутом выше постановлении от 10 июня 1943 г. (п. 12) разъяснил: «когда по обстоятельствам дела будет установлено, что вред возник не только в результате неправильных действий причинившего вред, но и вследствие грубой небрежности или грубой неосторожности самого потерпевшего, суд может, исходя из принципа смешанной ответственности, возложить на причинившего вред обязанность частичного возмещения вреда в соответствии со степенью вины каждой из сторон».

¹ О. С. Иоффе, рецензия в «Вестнике Ленинградского университета» (1951 г. № 2) на книгу Б. С. Антимонова «Значение вины потерпевшего при гражданском правонарушении».

² Е. А. Флейшиц, Обязательства из причинения вреда и из неосновательного обогащения, 1951, стр. 165—166.

Формулировка, которую Пленум Верховного суда СССР придал правилу о зачете вины потерпевшего, лишний раз показывает: а) что понятие вины потерпевшего немыслимо без признания вины потерпевшего понятием однородным с понятием вины правонарушителя (иначе невозможно было бы сопоставление «вины каждой из сторон»); б) что понятие вины потерпевшего никогда не может быть исчерпано моментом фактической причастности потерпевшего лица к причинению вредоносного результата: непременно требуется еще момент субъективной упречности потерпевшего; именно по степени вины, а не по степени казуальности должен решаться вопрос о размере ограничения ответственности правонарушителя.

Вопрос о зачете вины потерпевшего имеет свою историю и в нашей судебной практике и в нашей юридической литературе ¹. Однако этот вопрос не связан в особенности с проблемой ответственности по ст. 404 ГК и сходным с нею нормам.

Как, однако, можно ставить вопрос о зачете вины при применении ст. 404 ГК в тех случаях, в которых ответная сторона не виновна, а виновен только сам потерпевший? Если держаться представления о зачете, как о погашении двух встречных однородных требований, то при невиновном причинении вреда «источником повышенной опасности» о зачете вины не может быть речи.

В судебной практике мы лишь в одном деле повстречались с соображениями такого рода. Некто Шапиро утверждал в своей кассационной жалобе, что «ст. 404 ГК не допускает смешанной вины». Здесь вопрос стоял именно о таком положении, в котором ответственность возлагается по правилам ст. 404 ГК на невиновного ответчика при доказанности встречной вины потерпевшего лица.

Гражданская кассационная коллегия Верховного суда Украинской ССР отвергла это возражение. «Кассатор смешивает понятие вины со смешанной ответственностью» ².

Отвлечемся от неудачной терминологии «смешанная вина», «смешанная ответственность», которой воспользовалась Гражданская кассационная коллегия. На недостатки этих терминов неоднократно уже обращалось внимание в литературе вопроса. Но смысл рассуждения понятен и по существу не вызывает сомнений. Гражданская кассационная коллегия имела в виду сказать, что при применении ст. 404 ГК зачет вины заключается не в срав-

¹ См. С. Арабажин, Вина потерпевшего («Вестник Советской юстиции» 1928 г. № 18 (119), стр. 382—384); X. И. Шварц, Значение вины в обязательствах из причинения вреда, 1939; М. М. Агарков, Вина потерпевшего в обязательствах из причинения вреда («Государство и право» 1940 г. № 3, стр. 70—79); Б. С. Антимонов. Значение вины потерпевшего при гражданском правонарушении, 1950.

² Определение ГКК Верховного суда УССР от 5 марта 1928 г. по д. № 1540 1927 г.—«Вестник Советской юстиции» 1928 г., № 8(114), стр. 256.

нении вины двух сторон (ответчик может и не быть виновным), а в ограничении ответственности лица, причинившего вред. Ограничение это происходит, однако, в зависимости от степени вины потерпевшей стороны. В этом смысле и следует понимать п. 12 постановления Пленума Верховного суда СССР от 10 июня 1943 г., когда этот пункт находит себе применение в связи со ст. 404 ГК при условии, что виновному потерпевшему противостоит невиновный владелец вещи, эксплуатация которой признается «источником повышенной опасности»¹.

IV

Вину потерпевшего, как фактор, влияющий на право получить возмещение вреда, иногда пытаются рассматривать только как факт внешнего поведения. Пренебрегая существенным признаком этого фактора, виновностью потерпевшего, ссылаются на такие случаи, когда потерпевший был невменяем, т. е. не мог быть виновным, а между тем суд все же учел поведение потерпевшего — отказал в связи с этим в иске или по крайней мере снизил размер возмещения.

Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР в определении от 8 июля 1927 г. по делу С. писала: «Потерпевший проявил грубую небрежность, выразившуюся в том, «что, будучи настолько пьяным, что схватил вожжи, остановил лошадь извозчика, который вез потерпевшего, и тем самым помешал извозчику предупредить несчастье». Отсюда следует, что несчастный случай не был предотвращен действиями самого потерпевшего, и вывод о смешанной ответственности является противоречащим этим обстоятельствам» ². Но это судебное определение не дает вовсе повода для отождествления вины потерпевшего с объективным причинным фактором, лишенным момента субъективной упречности. Пьяный потерпевший был несомненно виновен. Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР в приведенном рассуждении вовсе не выхолостила момента вины из понятия вины потерпевшего.

Вина в смысле правовом, не теряя характера личной вины, может иметь место и до совершения противоправного действия (так называемая «предшествующая вина»). Хотя потерпевший, возможно, и был вполне невменяем в смысле ст. 31 ГК в тот момент, когда он помешал извозчику спасти его от угрозы попасть под колеса приближавшегося трамвая, но само состояние невменяемости было следствием предшествующего виновного

¹ Иначе подходит к этому вопросу В. И. Серебровский («Советское гражданское право», учебник для юридических школ, изд. 4-е, 1950, стр. 519—520), полагая, видимо, что «принцип смешанной ответственности» не применим, когда нет вины владельца «источника повышенной опасности».

² «Судебная практика РСФСР» 1927 г. № 1, стр. 5 (д. № 33452).

поведения потерпевшего: он злоупотребил спиртными напитками до потери ориентировки, хотя знал, что ему придется еще совершить поездку.

Понятие «предшествующей вины» потерпевшего в указанном смысле прекрасно выступает в определении Гражданской кассационной коллегии Верховного суда УССР от 28 сентября 1928 г. по делу М. «Нельзя согласиться с соображением суда о том, что человека, попавшего под трамвай в пьяном виде, невозможно признать небрежным, потому что пьяный человек недееспособен на 100%. Нельзя проводить аналогию между человеком недееспособным по своему возрасту (малолетство) и взрослым человеком, который временно сам лишил себя дееспособности в смысле ст. 31 ГК. Выходя на улицу в пьяном состоянии, человек своим поведением подвергает себя опасностям уличного движения» ¹. Нужно отметить, что Верховный суд УССР вовсе не пошел здесь по линии смешения объективного случая («непреодолимой силы») с поведением потерпевшего. Не потому Гражданская кассационная коллегия отвергла ответственность трамвайного предприятия, что поведение пьяного потерпевшего было признано «непреодолимой силой», «объективным случаем», за который не может отвечать трамвайное предприятие, а потому, что появление потерпевшего в пьяном виде на улице большого города было признано упречным поведением — проявлением небрежности.

По нашему мнению, такого рода случаи не получают удовлетворительного теоретического объяснения вне понятия «предшествующей вины». Поэтому, как мы полагаем, критические замечания, высказанные в литературе по поводу понятия «предшествующей вины», оказываются недостаточно обоснованными ².

В нашей практике не происходит равным образом и смешения между объективным случаем («непреодолимой силой») и поведением потерпевшего, недееспособного по своему возрасту.

Отклоняя жалобу стороны по одному делу, Главный арбитр исполкома Московского областного Совета совершенно справедливо указал: «Факт появления пешехода на трассе не может быть признан непреодолимой силой».

Этим Главный арбитр отверг довод жалобщика, пытавшегося сослаться на поведение пешехода как на объективный случай. Другое дело, что иногда появление пешехода на трассе может рассматриваться как проявление вины потерпевшего.

¹ «Практика Найвищого суду УРСР в справах покаличних» 1923—1929гг., Харьков, 1930, стр. 61 (д. № 4021).

² Чаще всего против понятия «предшествующей вины» возражают в другом плане: когда этим понятием пользуются для устранения средней мерки должного поведения в вопросе о неосторожности (см. Л. А. Лунц в книге И. Б. Новицкий и Л. А. Лунц, Общее учение об обязательстве, 1950, стр. 331; Е. А. Флейшиц, Обязательства из причинения вреда и из неосновательного обогащения, 1950, стр. 85—86).

Прав был проф. Генкин, когда он, обобщая судебную практику, констатировал субъективный случай (казус), а не проявление «непреодолимой силы», если «ребенок, перебегавший улицу, лопал под автомобиль, который шофер вел, соблюдая все правила уличной езды» ¹.

Положение, что нет вины потерпевшего в смысле ст. 404 ГК, если потерпевшего не в чем упрекнуть, кроме того, что потерпевший стал жертвой несчастного случая, подтверждается множеством судебных решений. В этом отношении старая судебная практика не расходится с практикой новой, относящейся уже ко второй главной фазе развития нашего государства.

В 1939 году, например, по делу Кудухашвили Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР писала:

«Судебные органы... занялись вопросом о вине потерпевшего мальчика Бориса и, признав в его действиях грубую неосторожность, отказали его отцу в иске. Между тем вина потерпевшего, не достигшего 14 лет, не может быть принята во внимание при разрешении вопроса о возмещении за причиненный ему вред» ².

А в 1948 году та же Судебная коллегия отвергла вину потерпевшего по делу гр-на К., высказав такие соображения: «Несчастный случай произошел вследствие того, что пути не были освещены, что паровоз шел без огней и вследствие ветра К. не мог слышать его приближение». Несмотря на промежуток в девять лет, отделяющий одно из приведенных высказываний Верховного суда СССР от другого, несмотря на различие фактических составов в делах Кудухашвили и К., — оба определения покоятся на одном принципе: нет понятия вины потерпевшего, если нет упрека потерпевшему. Вред, причиненный потерпевшему, подлежит полному возмещению, когда поведение потерпевшего было безупречным.

Гр-н М., работая в паровозном депо, производил замер нефти в баке при свете керосиновой коптилки. Этим он, вне всякого сомнения, содействовал возникновению несчастного случая, жертвой которого он сам и стал, — взрыв бака причинил гр-ну М. увечье. Однако субъективно потерпевший вел себя безупречно: депо не выдало ему безопасного фонаря и допускало применение коптилок. Поэтому Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР отвергла вину потерпевшего и в своем определении от 10 января 1950 г. отметила: «Ответчик не обеспечил истца электрофонарем и не изъял из пользования рабочих коптилки...; истец не был обучен безопасным методам работы». «Поэтому, — говорится далее в определении, — выводы Судебной

¹ Д. М. Генкин, В. Н. Серебровский, Г. К. Москаленко, Судебная практика по гражданским делам в период войны, 1943, стр. 5.

² Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР 1940 г., стр. 157.

коллегии Верховного суда Грузинской ССР о наличии по данному делу смешанной ответственности за несчастный случай нельзя признать обоснованным».

В старой судебной практике, которая достаточно хорошо известна, начиная с разъяснения Пленума Верховного суда РСФСР 1925 г. по делу Тобольского ¹, неизменно отвергались все попытки представить вину потерпевшего только как причинное отношение потерпевшего к возникшему у него вреду. Для иллюстрации можно сослаться хотя бы на дело по иску Высокова к Северной ж. д. Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР писала в своем определении по этому делу: «Расценивая действия 9-летнего мальчика Высокова, переходившего железнодорожный путь, как предусмотренную в ст. 404 ГК грубую неосторожность потерпевшего, освобождающую железную дорогу от ответственности за вред, народный суд впал в противоречие с разъяснением Пленума Верховного суда от 6 апреля 1925г. ... по д. Тобольского» ².

Специально в отношении вины потерпевших малолетних в литературе отмечались колебания судебной практики. Отметим, однако, что колебания в судебной практике, о которых идет речь здесь, не касались вопроса о содержании понятия вины потерпевшего. Не в том были сомнения, можно ли обойтись в понятии вины потерпевшего без момента субъективного отношения деятеля к его действию, а в том, с какого возраста принимать во внимание такое субъективное отношение. Речь шла вовсе не об отождествлении вины потерпевшего с понятием внешнего факта, а о том, можно ли сделать упрек в смысле ст. 404 ГК потерпевшим лицам, не достигшим 14-летнего возраста.

Одна линия судебной практики ярче всего, пожалуй, выражена в определении Гражданской кассационной коллегии Верховного суда УССР от 30 марта 1926 г. по делу Лорбера: «Вопрос о наличии грубой небрежности малолетнего разрешен судом отрицательно в полном соответствии в законодательством, не допускающим какой-либо юридической квалификации действий малолетних (ст. ст. 7, 9, 405 ГК)» ³. Эта установка намечалась в украинской практике еще ранее; уже в 1924 году по делу Гликмана Гражданская кассационная коллегия Верховного суда УССР констатировала: «Суд правильно отверг применение понятия грубой небрежности к малолетнему» ⁴. В 1927 году та же коллегия, возвращаясь снова к вопросу о вине малолетних по-

¹ Постановление Пленума Верховного суда РСФСР от 6 апреля 1925 г. (протокол № 5) — Сборник циркуляров и важнейших разъяснении Пленума Верховного суда РСФСР (январь 1925—май 1926), М., 1927, стр. 97—98.

² Определение ГКК Верховного суда РСФСР по д. № 31253—«Судебная практика РСФСР» 1928 г. № 14, стр. 6.

³ Сборник «Обеспечение увечных» под ред. Е. Н. Даниловой, 1927, стр. 58, 148.

⁴ Сборник «Обеспечение увечных» под ред. Е. Н. Даниловой, 1927, стр. 136.

терпевших, указывала: «Грубая небрежность потерпевшего (ст. 404 ГК) не может иметь места со стороны малолетнего, не достигшего 14-ти лет» ¹. В следующем году эта же коллегия, отменяя решение суда, отступившего от занятой практикой позиции, с упреком отметила: «Признание судом грубой небрежности со стороны 10-летнего мальчика—неправильно, ибо, как неоднократно разъяснял Верховный суд, признание умысла, грубой небрежности или неосторожности несовершеннолетних не может иметь места»².

В практике Верховного суда РСФСР (в 20-х годах) вопрос о вине малолетних потерпевших решался в конкретных случаях отрицательно, но самой возможности вины потерпевшего малолетнего Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР не отвергала. Это — вторая линия в вопросе о вине потерпевшего в ранней судебной практике.

В 1925 году Гражданская кассационная коллегия Верховного' суда РСФСР в определении по жалобе Дементьева указала: «...из дела усматривается, что никто из трамвайных служащих даже не заметил, при каких условиях попал ребенок под вагон... Суд в своем решении строил лишь предположение, что мальчик вскочил на подножку вагона на ходу. Умозаключить из таких шатких оснований о грубой небрежности ребенка... нельзя» ³. Признание вины потерпевшего ребенка в конкретном случае отвергнуто вопреки выводу губернского суда, но из цитированной формулировки определения не следует, что Гражданская кассационная коллегия вообще отвергает возможность встречной вины малолетних.

В опубликованной судебной практике, как и в практике неопубликованной, нами изученной, мы не обнаружили определений Гражданской кассационной коллегии Верховного суда РСФСР, в которых бы признавалась в конкретном случае вина потерпевшего ребенка. По делу Тобольского, на которое часто указывают, Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР в том же 1925 году писала: «При определении грубой небрежности со стороны ребенка должна быть приложена иная мера, чем при определении небрежности взрослого человека» ⁴.

Здесь как будто содержится признание возможности встречной вины малолетнего потерпевшего. Кассационная коллегия делает лишь оговорку о масштабе вины. Однако это соображение при дальнейшем исследовании материала теряет свою убедительность. В приведенном определении Гражданской кассационной коллегии нет положительного признания вины конкретного мало-

¹ «Вестник Советской юстиции» 1927 г. № 3(85), стр. 110.

² «Практика Найвищого суду УРСР в справах покаличних», 1930, сто 65

³ Сборник «Обеспечение увечных», под ред. Е. Н. Даниловой, 1927, стр. 89. Подчеркнуто мною. — Б. А.

⁴ Там же, стр. 94.

летнего потерпевшего, а есть только пояснения, почему в данном случае малолетнего нельзя признать виновным потерпевшим.

Чем более углубляется исследование, тем больше накапливается материала, устанавливающего факт, что признание встречной вины детей постоянно отвергалось Верховным судом РСФСР.

По делу Оковатого (1930 г.) Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР, рассмотрев протест, в котором доказывалось, что ребенок проявил грубую неосторожность, отвергла эту точку зрения: «Указание протеста на то, что увечье истцу было причинено вследствие его собственной неосторожности, явно неосновательно, так как по совершенно понятным соображениям нельзя ставить в вину 12-летнему подростку то, что он не мог удержать испугавшихся лошадей с косилкой» ¹. И здесь неизменная картина: Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР принципиально как будто не отрицает понятия вины потерпевшего ребенка, но в данном случае, как, впрочем, и во всех других нам известных, отвергает такую вину.

В позднейшей судебной практике РСФСР линия в рассматриваемом вопросе в сущности не изменилась. В решениях и определениях судебных инстанций встречаются формулировки более четко, более обобщенно отвергающие вину потерпевших малолетних, и наряду с этими формулировками встречаются высказывания менее ясные, сильно привязанные к конкретным обстоятельствам дела, но также неизменно приводящие к отклонению вопроса о встречной вине детей.

По делу гр-ки К. (увечье четырехлетнего ребенка) ни у народного суда, ни у Московского городского суда не возникало даже мысли о возможности юридической квалификации поведения потерпевшей девочки как виновного (1949 г.). И ответчик не решался на такую квалификацию; в своей жалобе он сослался «как на вину потерпевшего» — на вину родителей, не досмотревших за ребенком. Но и такая попытка была отвергнута в определении Московского городского суда.

По делу гр-ки М. с управлением железной дороги народный суд (1949 г.) отверг мнение, будто потерпевший, 11-летний сын истицы, получил увечье «по своей неосторожности вследствие невнимательного отношения к нему родителей».

Пленум Верховного суда СССР в своем постановлении от 10 июня 1943 г., обобщающем судебную практику по делам из причинения вреда, не коснулся рассматриваемого нами вопроса о возможности вины потерпевшего, не достигшего 14-летнего возраста. Об этом приходится пожалеть, потому что в определениях Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР наряду с положениями, правильно раскрывающими смысл поня-

¹ «Судебная практика РСФСР» 1930 г. № 16, стр. 8.

тия вины потерпевшего лица, встречаются также формулировки, вызывающие сомнения.

Мы указывали уже на решительный (и правильный) отказ Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР признать наличие встречной вины потерпевшего малолетнего (дело Кудухашвили). Но как по этому делу, так и по делу Яролана Судебная коллегия попыталась усмотреть вину «самого потерпевшего» в виновном поведении родителей, опекунов. «Если, — писала Судебная коллегия, — суд установит, что опекуны Яролана допустили грубую неосторожность по надзору за потерпевшим ребенком, дело подлежит разрешению в порядке смешанной ответственности» ¹. В этой формулировке вопрос о вине малолетнего потерпевшего собственно не затрагивается — в определении Судебной коллегии нет вовсе упоминания в виновное ли поведения одиннадцатилетнего Яролана. Но речь все же шла именно о вине самого потерпевшего ребенка в лице его опекунов.

Верховный суд СССР неоднократно подчеркивал существование только двух освобождающих от ответственности обстоятельств, если речь идет о применении ст. 404 ГК ². Одно из этих обстоятельств, как известно, — содействие «непреодолимой силы», а другое — умысел или грубая небрежность потерпевшего. Суд, следовательно, не мог ссылаться на какое-либо третье основание для ограничения ответственности по ст. 404 ГК. Между тем по делу Яролана, как мы видели, речь шла все же о возможности применения «смешанной ответственности», т. е. об уменьшении возмещения потерпевшему, но не вследствие его собственной вины, а вследствие вины опекунов потерпевшего ³.

По упомянутому выше делу Кудухашвили Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР, отвергнув вину 14-летнего потерпевшего Бориса, все же поставила дополнительный вопрос о вине его родителей. Судебную коллегию интересовало: не была ли допущена родителями ребенка вина «в надзоре за ним»? не было ли вины родителей в том, что «они отпустили его (ребенка.—Б. Л.) в город одного»?

Анализ этих двух дел показывает, что Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР иногда придерживается старой формулировки, изложенной в постановлении Пленума Верховного суда РСФСР от 6 апреля 1925 г. (п. 8) ⁴. Хотя,

¹ «Советская юстиция» 1939 г. № 15/16.

² Например, Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда СССР за 1946 г., стр. 112, определение № 235.

³ Невозможно, разумеется, было признать поведение опекунов за действие «непреодолимой силы»; к тому же при доказанном содействии «непреодолимой силы» не может в силу ст. 404 ГК применяться ограничение ответственности владельца «источника повышенной опасности»: при содействии «непреодолимой силы» такая ответственность полностью исключена.

⁴ Сборник циркуляров и важнейших разъяснений Пленума Верховного суда РСФСР, 1927, стр. 99—100.

рассматривая конкретный случай (дело потерпевшего четырехлетнего мальчика Тобольского), Пленум Верховного суда РСФСР согласился с тем, «что дети 4-летнего возраста не могут проявлять грубой неосторожности, так как они не в состоянии отвечать за свои действия», но замена вины самого потерпевшего ребенка виной его родителей было отвергнуто Пленумом только по особому «мотиву — «поскольку родители являются рабочими, они не могли постоянно следить за малолетним ребенком и, следовательно, они не могут нести ответственность за его действия». В этом постановлении допускалась принципиально возможность зачета вины родителей в вину потерпевшему малолетнему. Для самого Пленума Верховного суда РСФСР эта возможность казалась настолько вероятной, что Пленум, отменяя определение Гражданской кассационной коллегии (отклонившее жалобу потерпевшего), напомнил, что, даже признав вину родителей за вину потерпевшего ребенка, суд все же может удовлетворить иск, прибегнув к помощи ст. 406 ГК ¹.

Мы отрицательно относимся к такому широкому толкованию вины малолетнего потерпевшего, которое охватывает и вину родителей или опекунов потерпевшего. Поскольку дело идет о правонарушении, каждый гражданин, независимо от своего возраста, может быть виновен только сам за себя. Быть виновным в правонарушении за другого гражданина невозможно. Это положение вытекает из функции вины в советском социалистическом праве, на которой мы останавливались в гл. первой. Это положение относится как к вине правонарушителя, так и к вине потерпевшего лица.

Применение по аналогии норм обязательственного права, относящихся к договорным отношениям (ст. 119 ГК), здесь, конечно, недопустимо. Область внедоговорной ответственности имеет свою специфику, и перенос в эту область правил, регулирующих контрагентские права и обязанности, ничем не оправдан. Такой перенос был бы формально-догматическим приемом, оторванным от общественных явлений, подлежащих правовому регулированию. И по правилам о внедоговорной ответственности можно, конечно, нести гражданскую ответственность за другое лицо, стать обязанным к возмещению вреда, причиненного другим лицом (например, по ст. 405 ГК). Но в области внедоговорной ответственности обязанность отвечать за другое лицо — это исключение, которое может основываться только на норме закона. Но в законе нет предписания вменять детям вину их родителей или возлагать на детей ответственность за действия родителей.

Тем не менее мы не можем согласиться с пессимистическим

¹ Ссылка на ст. 406 ГК (учет имущественного положения сторон) в данном деле была вообще неправильна: сам Верховный суд РСФСР разъяснил, что сопоставление имущественного положения гражданина и госоргана в смысле от. 406 недопустимо (доклад ГКК о работе ГКК за 1&26 год, официальное издание ГК, 1948, стр. 253).

итогом, который подвел М. М. Агарков практике Верховного суда СССР по этому вопросу.

«Верховный суд СССР,—писал Агарков, — пошел значительно дальше и применил тот же принцип и к случаю вины родителей и опекунов ребенка» ¹. Здесь имелся в виду принцип зачета вины работника в вину организации, для которой работник исполнял работу.

Мы считаем слишком поспешным подобное «обобщение» практики Верховного суда СССР, поскольку оно основано на двух только определениях Судебной коллегии по гражданским делам.

В опубликованной практике нам не пришлось встретиться с делами, по которым признание вины родителей приводило бы в действительности к ограничению возмещения вреда потерпевшему ребенку.

Типично в этом отношении определение Гражданской кассационной коллегии Верховного суда УССР от 30 марта 1926 г. по делу Лорбера, где было сказано: «Вопрос же о наличии грубой неосторожности со стороны родителей потерпевшего есть вопрос оценки фактических обстоятельств дела и разрешен судом в полном соответствии с установленными им обстоятельствами — работой отца вне дома и состоянием здоровья матери» ². Не трудно видеть, что соображения Кассационной коллегии исключают в сущности и самую постановку вопроса о вине родителей (в качестве вины самого потерпевшего ребенка), поскольку в большинстве наших трудовых семей оба родителя работают вне дома. Как на редчайшее исключение можно сослаться на определение Гражданской кассационной коллегии Верховного суда РСФСР (по делу №31266), в котором она пришла к выводу: «Поскольку установлена грубая небрежность отца ребенка, пытавшегося в нетрезвом виде с ребенком на руках сесть в трамвай на ходу, постольку Откомхоз ответственности за увечье ребенка не несет» ³. При изложенных обстоятельствах Коллегии трудно было отрешиться от мысли о поведении отца ребенка как о «единственной» причине увечья ребенка. Между тем очевидно, что деятельность трамвайного предприятия была другой причиной этого увечья. Неправильное решение вопроса о причинной связи привело здесь к затенению вопроса о вине потерпевшего: ребенок, которого отец держал на руках, не был ни в чем виновен. Гражданская кассационная коллегия также ничего не говорит здесь о вине самого малолетнего потерпевшего. Что же касается несомненно виновного поведения

¹ М. М. Агарков, Вина потерпевшего в обязательствах из причинения вреда—см. «Государство и право» 1940 г. № 3, стр. 77 и сл. (обзор судебной практики Верховного суда СССР).

² Сборник «Обеспечение увечных», под ред. Е. Н. Даниловой, 1927, стр. 148.

³ «Судебная практика РСФСР» 1927 г. № 10.

отца, то его никак нельзя зачесть в вину самому ребенку. Вина отца здесь должна была служить основанием гражданской ответственности отца перед ребенком наряду с гражданской ответственностью трамвайного предприятия перед ребенком. Считать вину отца за вину потерпевшего ребенка в подобном случае — это, значит, ставить малолетнего в худшее положение, чем взрослого. Если бы взрослого гражданина некто столкнул с площадки трамвайного вагона, то, разумеется, поведение этого третьего лица нельзя было бы поставить в вину потерпевшему. По делу гр-на Ч., разрешенному в 1949 году народным судом, обстановка сложилась, примерно, таким образом. Потерпевший вышел на площадку вагона трамвая. В это время другой пассажир, очевидно спешивший выйти, нечаянно задел потерпевшего и столкнул его. В результате потерпевший попал под колесо вагона. Признав, что потерпевший «был сшиблен с трамвая», народный суд полностью удовлетворил иск потерпевшего, правильно отвергнув ссылку на вину, якобы им допущенную.

В определении Московского городского суда по этому делу было высказано сомнение по поводу последнего вывода народного суда. «Если, — полагала Судебная коллегия городского суда, — истца кто-то из пассажиров столкнул с трамвая, истец, видимо, стоял на подножке трамвая и, таким образом, сам нарушил существующие правила проезда в трамваях, а потому, если при новом рассмотрении дела судом упомянутое обстоятельство будет установлено, то народному суду надлежит обсудить этот вопрос и применить принцип смешанной ответственности».

Несмотря на эти критические замечания, Московский городской суд вовсе не поставил (и совершенно правильно) вопроса о зачете в вину потерпевшему вины третьего лица, столкнувшего потерпевшего. Московский городской суд лишь отметил, что потерпевший по обстоятельствам дела мог быть виновен, что надлежало проверить это существенное по делу обстоятельство. После новой проверки в суде первой инстанции обстоятельств дела в направлении, указанном Московским городским судом, было установлено, что потерпевший стоял не на подножке, а на площадке заднего вагона, т. е. не совершил правонарушения. Поэтому иск потерпевшего был снова удовлетворен полностью, и Московский городской суд утвердил решение, указав, что «по делу ничем не установлено, что несчастный случай произошел по грубой неосторожности самого истца».

Вина третьего лица — это вина другого возможного соответчика по делу. При этом безразлично, каковы взаимоотношения или родственные связи между потерпевшим и третьим лицом, которое виновно содействовало «источнику повышенной опасности» в причинении потерпевшему вреда. В соответствии с этим принципом было разрешено немало дел в наших судебных органах. Возмещение вреда потерпевшему ребенку полностью присуждалось, невзирая на вину в поведении родителей этого ребенка.

По делу об увечье, полученном 11-летним мальчиком М., органы дознания отвергли вину агентов железной дороги и, прекращая уголовное дело производством, дали такую формулировку:

«М. получил увечье по своей неосторожности и вследствие невнимательного отношения к нему родителей». Однако суд (в 1949г.) отверг вину самого потерпевшего мальчика и, — что нас, в частности, интересует, — вовсе не возвел в ранг вины самого потерпевшего вину его родителей. Последовало полное удовлетворение иска в соответствии со ст. 404 ГК.

В неопубликованной судебной практике можно указать немало таких случаев. Признанная постановлением Пленума Верховного суда РСФСР от 6 апреля 1925 г. возможность вину родителей зачитывать в вину самого потерпевшего ребенка на практике, поскольку нам известно, не реализовалась. Уже в определении от 30 апреля 1925 г. по делу Тобольского Гражданская кассационная коллегия Верховного суда РСФСР писала: «Если же рассматривать вопрос с точки зрения грубой небрежности родителей ребенка, то положительно недопустимо предъявлять требование о том, чтобы пролетарская семья имела особых провожатых для ребенка» ¹.

Поскольку эксплуататорских классов во второй главной фазе развития Советского государства уже не существует, ограничительный смысл формулировки Кассационной коллегии в настоящее время утратил свое значение. Противопоставление пролетарских семей непролетарским теперь лишено у нас какой-либо почвы — о. пролетариате как классе, лишенном орудий производства, нельзя говорить в стране построенного социализма «...наш рабочий класс, — отметил товарищ Сталин, — не только не лишен орудий и средств производства, а наоборот, он ими владеет совместно со всем народом. А раз он ими владеет, а класс капиталистов ликвидирован, — исключена всякая возможность эксплуатации рабочего класса. Можно ли после этого назвать наш рабочий класс пролетариатом? Ясно, что нельзя» ².

При изменившихся общественных и политических условиях классовая диференциация случаев, которой требовал в 1925 году Пленум Верховного суда РСФСР, потеряла свое основание.

Очевидно, что теперь в отношении всякой семьи, семьи трудящихся, нельзя предъявлять требований, которые были в 1925 году отвергнуты в отношении к семьям пролетарским. Целесообразно ли после этого настаивать хотя бы «в принципе» на зачете вины родителей в вину потерпевшим малолетним детям? По нашему мнению, такой целесообразности нет. Здесь, конечно, неуместна параллель с решением, которое закон дает по вопросу об ответственности родителей за вред, причиняемый их малолетними детьми третьим лицам (действующая редакция ст. 405 ГК).

¹ Сборник «Обеспечение увечных», под ред. Е. Н. Даниловой, 1927, стр.94.

² Сталин, Вопросы ленинизма, изд. 11-е, стр. 511.

Закон РСФСР, повышающий ответственность лиц, имеющих надзор за малолетними (родителей, усыновителей, опекунов и т. д.) ¹, ставит перед собой ту же задачу, что и постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 31 мая 1935 г. ² по тому же вопросу. Как постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б), так и закон РСФСР направлены на установление ответственности родителей малолетних правонарушителей перед третьими лицами (как социалистическими организациями, так и гражданами) за вред, причиненный этим третьим лицам. До 1935 года за вред, причиненный малолетними, гражданско-правовой ответственности не существовало. Необоснованно, по нашему мнению, предположение, что в силу упомянутых только что актов 1935 года может ограничиваться право самих малолетних на возмещение вреда, им, малолетним, причиненного. О таком побочном действии актов 1935 года в самих этих актах нет и намека. Представляется обоснованным иное заключение — именно, что имущественная ответственность лиц, обязанных к надзору за малолетними, перед этими малолетними не должна упускаться из виду.

Такой вывод соответствует, по нашему мнению, идее ст. 405 ГК в новой ее редакции потому, что в результате достигается повышение ответственности лиц, обязанных к надзору. Малолетние дети поставлены в отношении своих родителей, опекунов и прочих обязанных к надзору лиц не в худшее положение, чем третьи лица, которым малолетними причинен вред вследствие недосмотра родителей и прочих обязанных к надзору лиц. Нам представляется, что только этот дополнительный вывод можно сделать из постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 31 мая 1935 г. и из новой редакции ст. 405 ГК РСФСР ³.

V

Вина потерпевшего юридического лица — вопрос, все еще недостаточно разработанный в нашей литературе.

Изучение этой темы столько же относится к разделу учения о лицах, сколько и к разделу об ответственности за гражданское правонарушение.

Последняя по времени работа о субъектах гражданского права принадлежит перу проф. С. Н. Братуся ⁴. На наш взгляд, она должна принести пользу судебной практике, поскольку проливает свет на многие сложные вопросы учения о юридических лицах.

Однако интересующего нас вопроса вины потерпевшего юридического лица С. Н. Братусь прямо не затронул. В параграфе,

¹ Постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 25 ноября 1935 г., изменившее редакцию ст. 405 ГК РСФСР (СУ РСФСР 1936 г. № 1, ст. 1).

² СЗ СССР 1935 г. № 32, ст. 252.

³ Действующая ныне редакция 25 ноября 1935 г. (СУ РСФСР 1936 г. № 1, ст. 1).

⁴ С. Н. Братусь, Субъекты гражданского права, 1950.

посвященном дееспособности юридических лиц, мы находим, однако, настолько широкое высказывание относительно вины юридических лиц, что оно, не нарушая построения С. Н. Братуся, повидимому может охватить вину потерпевшего.

Проф. С. Н. Братусь пишет: «К юридическому лицу могут быть применены все категории, заключенные в понятии вины (умысел, неосторожность, вменение и т. д.) в области гражданско-правовых отношений. Возможны случаи ответственности юридического лица за его деятельность, осуществляемую его органами и представителями и при отсутствии вины. Но это имеет место в тех случаях, когда ответственность без вины несут и граждане. Такова, например, деликтная ответственность владельцев «источников повышенной опасности», предусмотренная ст. 404 ГК» ¹.

Если ответственность юридического лица за неправомерное причинение вреда создается в результате действий органов юридического лица и представителей юридического лица, очевидно и вина этих органов и представителей должна рассматриваться как собственная вина юридического лица, независимо от того, является ли юридическое лицо в данном случае правонарушителем, причинившим вред другому, или потерпевшим, который сам понес вред и стремится получить его возмещение.

Вопрос о вине потерпевшего юридического лица еще более уточняется в связи с тем, что С. Н. Братусь считает юридическое лицо ответственным не только за действие своих органов и своих представителей. «Равным образом, — пишет С. Н. Братусь, — юридическое лицо отвечает за вред, причиненный его рабочим и служащим при совершении возложенных на них хозяйственно-технических операций» ². Вина любого работника при совершении этого рода операций может образовать состав вины юридического лица. По мнению С. Н. Братуся, предпосылкой ответственности юридического лица «являются виновные действия или упущения работников в связи с осуществлением возложенных на них задач и деятельности юридического лица ³.

В кооперативных организациях при сходных условиях состав вины организации образуют действия их членов. Это касается, конечно, только производственных систем кооперации — колхозной, промысловой и т. п. Действия члена потребительской кооперации только при том условии могут рассматриваться как действия кооперативного юридического лица, если данный член кооператива состоит органом управления кооператива, его рабочим или служащим.

Но при всем этом решение С. Н. Братуся не может считаться достаточным для целей нашего исследования: оно не дает все же прямого ответа на вопрос о природе вины потерпевшего вред

¹ С. Н. Братусь, Субъекты гражданского права, 1950, стр. 207.

² Там же, стр. 209.

³ Там же, стр. 211.

юридического лица. Остается без расшифровки и тот особый случай вины потерпевшего юридического лица, в котором вред причинен «источником повышенной опасности» (ст. 404 ГК и сходные нормы других законов).

В своей статье, посвященной судебной практике по зачету вины потерпевшего, М. М. Агарков высказывался в том смысле, что к вине потерпевшего юридического лица «вполне уместно применять по аналогии правила о вине причинителя вреда», что судебная практика, именно так поступающая, «не может вызвать возражения» ¹. Но эти замечания, сами по себе правильные, во-первых, лишены теоретической основы, во-вторых, они также не учитывают особенностей случаев применения ст. 404 ГК и других, сходных с нею норм ².

В старой литературе вопрос о вине потерпевшего юридического лица обыкновенно обходили молчанием. Это зависело по большей части от неправильного подхода к понятию вины вообще и вины потерпевшего в частности. Отрицая субъективный момент в понятии вины, освобождались тем самым от необходимости особо говорить о том случае, когда потерпевшим является юридическое лицо.

Вопрос искусственно упрощался. Вина потерпевшего юридического лица лишалась специфики и выступала точно так же, как и любой состав внешних фактов. Известно, однако, что упрощения, искажающие действительность ради пресловутой «экономии мышления», не являются вместе с тем предпосылками правильных решений научных вопросов.

Как и во многих других случаях, «простое» решение и здесь оказалось обманчивым. Удаление субъективного момента из понятия вины привело к извращению самих начал гражданской ответственности по советскому социалистическому праву. В своей статье о вине потерпевшего, появившейся в конце 20-х годов, С. Арабажин не упоминал особо о вине потерпевшего юридического лица ³. Для этого автора грубая неосторожность потерпевшего — это только «отклонение от нормального... правопорядка поведения по охране своей личности и имущества» — и ничего

¹ М. М. Агарков, Вина потерпевшего в обязательствах из причинения вреда, «Государство и право» 1940 г. № 3, стр. 76.

² М. М. Агарков приводит практику по ст. 403 ГК, ссылаясь на определения Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР, вынесенные по спорам между Госбанком и его клиентурой («Советская юстиция» 1939 г. № 12, стр. 66—71). Нельзя не отметить, что подобные иллюстрации правильных в своем существе положений едва ли убедительны: отношения между банком и клиентом — это договорные отношения, и со ссылкой на ст. 403 ГК в таких случаях, конечно, нельзя согласиться. Это особенно очевидно в связи с п. 1 постановления Пленума Верховного суда СССР от 10 июня 1943 г. «О судебной практике по искам из причинения вреда», давшим четкую границу между договорной и внедоговорной ответственностью.

³ С Арабажин, Вина потерпевшего, «Вестник Советской юстиции» »928 г. № 13 (119), стр. 382—384.

более. По каким мотивам — упречным или безупречным — это отклонение произошло у конкретного лица, по мнению С. Арабажина, — безразлично. Потому, конечно, излишне различать, кто потерпел вред: гражданин или организация, юридическое лицо. Правда, переходя к анализу судебной практики, С. Арабажин вынужден сделать оговорку, представляющую собой не что иное, как отступление от его понятия вины как насквозь объективной категории. Чтобы уйти от резкого противоречия с судебными решениями, С. Арабажин заявляет: «Грубая небрежность только тогда существует, когда сам потерпевший сознает, что он отклоняется от некой нормы».

Мы не касаемся здесь ошибочного смешения понятий самонадеянности и небрежности, которое допущено С. Арабажиным, считающим, что небрежность и самонадеянность — это синонимы ¹. В приведенном высказывании сейчас нас интересует непримиримое противоречие между двумя представлениями о гражданской вине, которые, однако, мирно уживаются у С. Арабажина — одно подле другого. Если грубая небрежность — это только отступление от нормы поведения, то понятие вины исчерпано здесь понятием противоправности, которая есть ведь не что иное, как объективно неправильное действие, т. е. действие, нарушающее норму права. Если же, по взгляду С. Арабажина, грубая небрежность не существует без внутренней упречной мотивации, то неверно первое объективистское определение, данное тем же автором той же грубой небрежности. В конце концов С. Арабажин склонялся к объективистской трактовке гражданской вины ², что, как отмечено выше, объясняет (но не оправдывает) забвение особенностей вины потерпевшего юридического лица. Очевидно, что вопрос о природе вины потерпевшего вред юридического лица нельзя сколько-нибудь удовлетворительно разрешить, не придя предварительно к определенному выводу о природе вины потерпевшего в ее отношении к природе вины правонарушителя. Последний вопрос является достаточно широким и требует специального исследования. В других своих работах «О зачете вины» (1945 г.) и «О значении вины потерпевшего при гражданском правонарушении» (1950 г.) мы пришли к выводу, что вина потерпевшего есть разновидность гражданской вины. Вине потерпевшего, с этой точки зрения, присущи оба признака, свойственные родовому понятию вины: 1) общественно упречное отношение действующего лица к своему действию; 2) совершение действия (воздержание от действия), которое не совместимо с нормой права или с правилом социалистического общежития. Отличает же вину потерпевшего от вины лица, неправомерно причинившего вред другому, то обстоятельство, что

¹ Этот вопрос рассмотрен выше, в п. I настоящей части гл. четвертой.

² С. Арабажин, Вина потерпевшего — «Вестник Советской юстиции» 1928 г. № 13/119, стр. 384.

правонарушитель причиняет вред своим неправомерным действием чужому праву или чужому благу, а виновный потерпевший делает то же самое в отношении своих собственных прав или благ ¹.

Придерживаясь этого взгляда и в настоящей работе, мы приходим к выводу, что вина потерпевшего юридического лица возможна в том же самом смысле, в каком смысле возможна вина юридического лица в качестве неправомерного нарушителя чужих прав или благ.

В вопросе о природе ответственности юридических лиц по началу вины мнения разошлись. Одни авторы считают, что юридические лица отвечают за свою вину, признавая вину работников юридического лица виной самого юридического лица. Другие авторы полагают, что в таких случаях юридические лица отвечают за чужую вину.

К вине потерпевшего юридического лица применима только первая конструкция ответственности «за свою вину». В законе (в ст.ст. 403, 404 ГК, в Кодексе торгового мореплавания СССР, в Воздушном кодексе СССР) говорится всегда о вине самого потерпевшего, а не о чужой вине, за которую потерпевший должен нести ответственность. При попытке воспользоваться второй

¹ Недавно доцент О. С. Иоффе выступил с новой конструкцией вины потерпевшего при гражданском правонарушении: он рассматривает вину потерпевшего лица как вину в отношении правонарушителя.

По мнению О. С. Иоффе, его конструкция может быть обоснована тем соображением, что «своими виновными противоправными действиями потерпевший ущемляет права причинителя..., вторгается в правовую сферу причинителя». Это ущемление прав причинителя вреда О. С. Иоффе усматривает в том, что причиняющий вред вправе рассчитывать на соблюдение потерпевшим всех тех правил, которые могли бы предотвратить вред. При таком положении, однако, оказывается, что обокраденный должен быть признан виновным в отношении вора, если этот обокраденный не принял всех необходимых мер, которые можно было принять для предотвращения кражи. О. С. Иоффе не хочет присоединиться к такому заключению и, чтобы его избежать, делает оговорку. О. С. Иоффе предлагает фигуру причинителя рассматривать не только «в фокусе совершенного им правонарушения». «В действительности же,—пишет О. С. Иоффе, — он не только причинитель вреда, но и субъект права. Потерпевший своим противоправным поведением ущемляет интересы причинителя не как причинителя вреда, а как субъекта права».

Мы не можем присоединиться к конструкции вины потерпевшего от правонарушения, в которой потерпевшее лицо объявляется виновным в отношении лица, причинившего вред. Нас не удовлетворяет и предложение расщеплять фигуру причинителя вреда на две половины, из которых одна — только правонарушитель, а другая — только субъект права, ни в чем не повинный, не действовавший противоправно. Лицо, противоправно причинившее вред личности или имуществу другого,—это и есть субъект права, действовавший противоправно. Если правонарушитель не был бы субъектом права, то вообще не ставился бы и вопрос о его гражданской ответственности за причинение вреда.

Не вор или иной правонарушитель вправе «обвинять» лицо, потерпевшее вред, а только государство; противоправность виновного поведения потерпевшего вред состоит только в нарушении нормы права, правил социалистического общежития (интересов общества в целом). Против этого нашего положения последовательно возражает О. С. Иоффе. Он говорит: «При такой конструкции,

конструкцией (юридическое лицо отвечает за чужую вину) получается нелепый вывод: юридические лица якобы никогда не бывают виновны в положении потерпевших.

Невозможность построить вину потерпевшего юридического лица без одновременного признания вины юридического лица в роли правонарушителя была отмечена в нашей литературе. Если вина органа, представителя, работника юридического лица — это не вина самого юридического лица, то нет и понятия вины потерпевшего юридического лица. М. М. Агарков предложил конструкцию, по которой юридическое лицо отвечает: 1) за действия органа, как за свои собственные действия, 2) за действия же рабочих и служащих при исполнении ими служебных обязанностей — по началу вины, состоящей в упущениях при выборе работника, по надзору за ним со стороны органа ¹.

Нужно признать совершенно правильным признание действий и вины органа юридического лица за действия и за вину самого юридического лица. Орган не может противопоставляться юридическому лицу как нечто внешнее.

Но неправильно сводить ответственность юридических лиц во всех случаях к ответственности органов этих юридических лиц

казалось бы, следует прийти к выводу, что причинитель должен возместить ущерб (виновного потерпевшего. — Б. А.) полностью, но часть возмещения должна поступить в доход государства, поскольку потерпевший своим поведением нарушил общественные интересы».

Нам кажется, что такой вывод не следует из предлагаемого нами понимания вины потерпевшего.

Вина потерпевшего проявляется в его поведении. Это поведение — одна из причин вреда, возникшего у потерпевшего. Другой причиной этого вреда является поведение правонарушителя. Если бы наш закон ставил правонарушителя и потерпевшего в равное положение, то потерпевший, который своим повелением содействовал возникновению вреда, никогда не имел бы права на полное возмещение этого вреда. Достаточно ведь создать своим поведением хотя бы одну из причин вреда, чтобы право сделало отсюда свой вывод. Однако наше право учитывает поведение потерпевшего, содействовавшее возникновению вреда, не всегда, а только в случаях, когда потерпевший действовал умышленно-виновно либо допустил грубую неосторожность. Следовательно, полное возмещение вреда, получаемое потерпевшим при отсутствии вины с его стороны, является результатом особого подхода к потерпевшему со стороны законодателя, который не учитывает причинного отношения поведения потерпевшего к возникшему вреду, если потерпевший невиновен.

Значит, когда закон возлагает на правонарушителя в случае вины потерпевшего лишь обязанность частично возместить возникший вред, то нет никакого основания для взыскания прочей части возмещения с правонарушителя в пользу государства: ведь поведение правонарушителя было только одной из причин возникновения вреда, другой причиной было поведение потерпевшего. В этом случае учитываются все стороны причинного отношения, в результате которого возник вредоносный результат (см. О. С. Иоффе, Рецензия в «Вестнике Ленинградского университета» 1951 г. № 2, стр. 135—136 на книгу Б. С. Антимонова, Значение вины потерпевшего при гражданском правонарушении).

¹ См. М. М. Агарков, К вопросу о договорной ответственности, сборник «Вопросы советского гражданского права», изд. Академии" наук СССР, 1945, стр. 147.

за вину в выборе работника или за вину в надзоре за деятельностью работника. Такая конструкция совершенно искусственна и оторвана от практики наших судебных органов.

Нельзя согласиться и с высказыванием М. М. Агаркова по специальному вопросу о вине рабочих и служащих в тех случаях, когда применяются нормы о повышенной гражданской ответственности. М. М. Агарков указывал: «Вина рабочего или служащего не имеет значения для ответственности владельца источника повышенной опасности. Ответственность наступила бы в случае вреда, причиненного без вины» ¹.

Конечно, ответственность по ст. 404 ГК наступает и при отсутствии вины рабочих и служащих владельца «источника повышенной опасности». Но ответственность эта была бы иной, чем при отсутствии вины. Когда виновны и потерпевший и агенты владельца «источника повышенной опасности», то происходит зачет вины обеих сторон. Если шофер допустил грубые нарушения правил уличного движения, то даже грубая вина лица, потерпевшего вред, не избавит владельца автомобиля от обязанности возместить вред, возникший у потерпевшего.

Итак, ни в каком случае нельзя отрицать значения вины лиц, состоящих на работе у юридических лиц ².

Нужно присоединиться ко взглядам С. Н. Братуся по этому вопросу. «Работник при выполнении своих обязанностей не противостоит юридическому лицу в качестве отдельного от него субъекта права: из суммирования служебных действий рабочих и служащих или действий членов, связанных с осуществлением их членских обязанностей, и возникают деятельность юридического лица как целого и его ответственность за вред, причиненный членами и работниками, действующими в этом качестве, а не в качестве частных лиц. Ответственность юридического лица в этом случае является ответственностью не за чужие, а за свои действия» ³.

Не ставя в этой работе задачи проанализировать начала, по которым юридическое лицо отвечает за внедоговорный вред во всех случаях, мы находим, что в отношении к ст. 404 ГК и сходным с нею нормам вину рабочих и служащих, допущенных к эксплуатации «источника повышенной опасности», нужно рассматривать как вину самого владельца такого источника. Если речь идет о вине потерпевшего юридического лица, то в смысле ст. 404 ГК этой виной потерпевшего может быть также и вина

¹ М. М. Агарков, К вопросу о договорной ответственности, сборник «Вопросы советского гражданского права», изд. Академии наук СССР, стр. 148. Подчеркнуто мною.—Б. А.

² Мы не затрагиваем здесь вопроса о том, какое значение имеет вина юридического лица, когда вред причинен «источником повышенной опасности» застрахованному в порядке социального страхования работнику этого юридического лица (случай сопряженного применения ст. ст. 404 и 413 ГК).

³ С. Н. Братусь, Субъекты гражданского права, 1950, стр. 211—212.

рабочих и служащих этого юридического лица, а не только вина его органов.

Это положение может быть подтверждено линией нашей судебной практики, прочно сложившейся в течение многих лет. Кроме того, подтверждение этого положения может быть найдено в правилах о столкновениях средств транспорта (см. п. VI второй части настоящей главы).

Что касается судебной практики, то она безоговорочно признает за вину самого потерпевшего юридического лица вину тех работников, которым юридическое лицо поручило управление своим имуществом: например, грузом, автотранспортом и т. д.

Вот как сложилась обстановка по одному делу, разрешенному Государственным арбитражем при Совете Министров СССР в 1950 году. Автомашина, принадлежавшая ответчику, наехала на автомашину истца (автобазы), в результате чего были причинены повреждения. Госарбитраж удовлетворил этот иск, применив ст. 404 ГК, поскольку ответчиком не были доказаны обстоятельства, освобождающие от ответственности по этой статье ГК, — т. е. действие «непреодолимой силы» или вина шофера потерпевшей стороны. Здесь арбитраж даже не ставит вопроса, не следует ли вину шофера рассматривать в качестве вины третьего лица. Раз машина была поручена данному шоферу автобазой, то в случае повреждения машины (например, при столкновении с другим средством транспорта) вина шофера и есть собственная вина юридического лица, в данном случае — автобазы.

По спору трамвайного депо с автобазой тот же Государственный арбитраж в 1950 году установил, что между трамваем и автомашиной ответчика, автобазы, произошло столкновение, которое причинило убытки главным образом истцу — трамвайному депо. Представитель ответчика ссылался на «грубую небрежность, допущенную водителем трамвая, который не принял необходимых мер во избежание аварии... Между автомашиной и трамвайным вагоном до столкновения имелось расстояние не менее 50 м; водителю трамвая в это время подавались сигналы, однако последний смотрел в сторону от направления движения трамвая и не затормозил своевременно».

Арбитраж признал вину водителя трамвая доказанной и сделал из этого выводы, предусмотренные ст. 404 ГК для случая вины самого потерпевшего. И в этом деле, следовательно, проявилась конструкция, признающая вину работника виной самого потерпевшего юридического лица.

Конструкция М. М. Агаркова, сводящая вину юридического лица к вине ее органа в ненадлежащем выборе работника или в упущениях по надзору за выполнением работы, оказывается здесь бессильной. С такой точки зрения вина потерпевшего трамвайного депо должна была бы заключаться в том, что начальник депо плохо изучил вагоновожатого, принимая его на работу или

не сопровождал его во время рейса по линии с целью осуществления постоянного надзора. Последнее обоснование выглядит прямо как фикция вины, чуждая советскому праву. Об упущениях же в выборе работника по данному делу и речи не было: водитель трамвая до рассматриваемого случая работал без аварий в течение ряда лет.

Взгляд арбитражной практики на понятие вины потерпевшего юридического лица раскрывается и в решении Государственного арбитража при исполкоме Московского областного Совета в 1950 году по делу между одним заводом и управлением железной дороги. Речь шла здесь о наезде поезда на автомашину истца в то время, когда она переезжала через железнодорожные пути.

Железная дорога, ссылаясь на вину потерпевшего завода, указывала, что переезд был в исправном состоянии, а несчастье произошло вследствие того, что автомашина буксовала на переезде, что у нее заглох мотор, что завод допустил перегруз машины.

Арбитраж не признал существенной для дела ссылку дороги на исправное состояние железнодорожного переезда, «поскольку владелец «источника повышенной опасности» в порядке ст. 404 ГК обязан возмещать причиненный ущерб и при отсутствии вины со своей стороны». Ссылка же на вину потерпевшего была отвергнута, так как было установлено, что «лед на переезде не был сколот и не было песку», что и объясняло буксование машины именно на переезде».

Перегруз автомобиля при известных условиях мог еще быть поставлен в вину самой дирекции завода. Но остановка мотора — это факт, который в условиях данного дела не мог быть поставлен в вину дирекции завода. Тем не менее арбитраж рассматривал упрек по адресу шофера как упрек по адресу завода — и совершенно правильно.

Арбитраж совершенно так же обсудил и вину другой стороны: вина юридического лица (железной дороги) состояла в том, что переезд не был посыпан песком, что не был сколот лед. Известно, что на всех железных дорогах действуют строгие правила, исходящие от управлений этих дорог и предписывающие и сколку льда и посыпку переездов песком. Говорить, что орган железной дороги должен сам осматривать состояние всех переездов после каждой гололедицы, невозможно. Следовательно, Государственный арбитраж признал виной дороги вину ее рядовых работников.

При столкновениях средств транспорта вред в той или иной мере возникает у обеих сторон, и дорогу в изложенном деле следует рассматривать одновременно и как потерпевшую сторону и как причинителя вреда. Таким образом, суждение арбитража о вине железной дороги в то же время есть и суждение о вине потерпевшего лица.

VI

Проблема «гостя в экипаже», а) Буржуазное право по большей части отрицательно решает вопрос о праве потерпевшего на возмещение вреда, если потерпевший добровольно согласился на риск поездки, любезно предложенной ему хозяином экипажа. Одно дело, — говорят буржуазные юристы, — если потерпевший за плату воспользовался услугами перевозчика; здесь безопасность пассажира гарантируется условиями договора перевозки. Но совсем иначе, по мнению многих буржуазных юристов, должно будто бы обстоять дело, когда владелец экипажа, — например, автомобиля, — только из любезности, без встречного обязательства оплаты проезда, предложил «подвезти» своего знакомого или незнакомого встречного. Такой бесплатный пассажир, говорят буржуазные юристы, становится наравне с хозяином экипажа «участником предприятия» со всеми присущими этому предприятию рисками, выгодами и невыгодами. Под выгодами здесь имеют в виду бесплатную поездку на автомобиле, а под невыгодами — риск получить увечье в компании с хозяином экипажа. Словом, по воззрениям многих буржуазных юристов у потерпевшего бесплатного «гостя в экипаже» нет права добиваться возмещения вреда, полученного в связи с поездкой. К такому неутешительному для «гостя» выводу буржуазные юристы приходят и в том случае, когда уменье хозяина управлять машиной ни в какое сравнение не шло с его любезностью. Даже виновный «хозяин» не обязан возмещать вред, возникший у гостя. Именно в таком смысле высказываются французские цивилисты Мазо в своем «Трактате о деликтной и договорной ответственности» ¹. Не далеки от них и английские юристы — они обыкновенно рассматривают вопрос о вреде, понесенном «гостем в экипаже», в свете пресловутого «правила»: volenti non lit injuria (давшему согласие нет обиды). «Нельзя предъявить иска по поводу правонарушения, если кто-либо дал согласие на соответствующее действие», — говорил в связи с вопросом о «госте в экипаже» английский юрист Сэман ². Буржуазное право создало таким образом ловушку для «гостей», воспользовавшихся любезностью хозяина экипажа.

Отрицательное отношение буржуазной юриспруденции к требованиям потерпевших «гостей в экипаже» имеет под собой несомненную классовую предвзятость. Буржуазные юристы всемерно обслуживают своих хозяев, эксплуататоров. Нельзя усматривать причину отклонения требований бесплатных пассажиров о возмещении вреда, причиненного им в связи с поездкой, в том, что буржуазная юриспруденция якобы вообще принципиально не склонна поощрять безвозмездные сделки. Это соображение

¹ L. Et H Mazeaund, Traite theoretique et pratique de la responsabilite civile delictuelle et contractuelle,изд. 3-е, 1939, стр. 601—602.

² Salmond’s Law of Tors, 1945, стр. 31—32.

должно быть отвергнуто, поскольку буржуазные законодательства и буржуазные суды вовсе не имеют тенденции ставить под вопрос категорию безвозмездных сделок. Сплошь и рядом именно этого рода сделками капиталисты пользуются для разнообразных комбинаций, например, уклоняясь от обложения налогами с имуществ, которые якобы пожертвованы на благотворительные цели, а на самом деле находятся в управлении доверенных лиц — родственников дарителя.

Действительную причину отрицательной позиции буржуазной юриспруденции в рассматриваемом вопросе следует искать в условиях типического случая, при котором «гость в чужом экипаже» получает увечье.

Как правило, хозяином экипажа является лицо, более обеспеченное, чем потерпевший гость, воспользовавшийся чужой автомашиной. Учитывая это положение, буржуазные юристы и избирают путь отрицания права «гостя» на получение возмещения с хозяина: хозяин чаще всего — капиталист, интересы которого буржуазное право призвано защищать во всех случаях.

б) Принципиально противоположное решение случая «гостя в экипаже» дает советская судебная практика, опираясь на точный смысл постановлений советского закона. Ответственность владельца «источника повышенной опасности» в силу ст. 404 ГК исключается (а иногда ограничивается) только виновным поведением потерпевшего ¹.

Поездка в чужом экипаже, хотя бы и без обязательства пассажира оплатить услуги перевозчика, сама по себе вовсе не образует вины потерпевшего. Бесплатный пассажир, «гость в чужом экипаже», как, впрочем, и всякий другой пассажир, дает, конечно, перевозчику, владельцу средства транспорта, свое «согласие». Но это согласие направлено только на известную поездку в определенных условиях. Пассажир соглашается также (прямо или молчаливо) подчиняться тем правилам и требованиям, которые связаны с поездкой известного рода. Из заявлений пассажира или прямо из его поведения иногда следует, что пассажир соглашался терпеть во время своей бесплатной поездки и неудобства, быть может, довольно тягостные и не совсем обычные при такого рода путешествиях. Более того, бесплатный пассажир не может претендовать на то, чтобы в случае поломки машины владелец ее нанял за свой счет для «гостя» другие перевозочные средства или возместил убытки гостя, недокончившего свой маршрут, и т. д. Но только буржуазное юридическое крючкотворство

¹ Мы касаемся здесь только факторов, зависящих от потерпевшего, и не имеем поэтому в виду влияния «непреодолимой силы». Этот последний фактор, как мы уже пытались показать, рассматривается законом как обстоятельство, отличное от поведения потерпевшего.

Конечно, и столкновение конных экипажей ставит иногда проблему «гостя в экипаже». Однако наиболее серьезной и сложной эта проблема становится в условиях автомобильного движения.

способно истолковать поведение «гостя», садящегося в чужой экипаж, в смысле согласия получить увечье при поездке или отказа от возмещения вреда на тот случай, если вред возникает в связи с поездкой в чужом экипаже.

По делу Грушина народный суд усмотрел вину потерпевшего в том, что он «сел в автомобиль с пьяным шофером».

Народный суд, однако, не поставил даже вопроса о том, не выражало ли поведение потерпевшего согласия на риск получить увечье или отказ от права получить возмещение вреда. Руководствуясь ст. 404 ГК, народный суд не придал никакого правового значения тому обстоятельству, что потерпевший не был платным пассажиром.

Нельзя, учитывая конкретные обстоятельства дела Грушина, согласиться с констатацией вины потерпевшего. Но эта ошибка, допущенная народным судом и исправленная впоследствии Верховным судом РСФСР, не имеет ничего общего с принципиальным искажением правил об ответственности за правонарушение в случае «гостя в экипаже».

В своем определении по делу Грушина Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда РСФСР писала:

«Прежде всего, неизвестно, знал ли Грушин о том, что шофер пьян, и, наконец, если он даже знал об этом, мог ли он не воспользоваться автомобилем, находясь на расстоянии нескольких километров от города» ¹. Судебная коллегия Верховного суда РСФСР не ввела при обсуждении вопроса об увечье, полученном «гостем в экипаже», никаких дополнительных критериев, специфических именно для такого рода вопроса ².

в) Наш закон принципиально выводит вопрос об ответственности за причинение вреда жизни и здоровью человека за пределы договорных отношений. Поездка пассажира по железной дороге, на пароходе, на автомобиле и т. д., как правило, основана на договоре, предварительно заключенном между пассажиром и перевозчиком. Тем не менее судебная практика последовательно проводит линию внедоговорной ответственности перевозчика за вред, причиненный жизни или здоровью пассажира в связи с перевозкой.

¹ «Советская юстиция» 1938 г. № 10.

² Если потерпевший знал о том, что шофер находился в нетрезвом состоянии, и, следовательно, сознательно подверг себя опасности, то налицо оказывается тот вид вины, который в литературе обыкновенно называют «самонадеянностью». Из дальнейших рассуждении Судебной коллегии Верховного суда РСФСР видно, что не всегда и эта форма виновности может приводить к отказу в иске. Этот вывод находится в противоречии с высказываниями некоторых наших цивилистов, а вместе с тем — это правильный вывод. Дело не в форме виновности, а в существе всей конкретно сложившейся обстановки. Не отрицая пользы классификации форм виновности, мы считаем, что суждение о форме виновности вовсе еще не решает вопроса о значении вины, проявившейся в конкретном случае. Значение вины (в частности, вины потерпевшего) в конкретном случае раскрывается только путем изучения всего состава фактов в целом.

Это же положение вытекает в сущности и из постановления Пленума Верховного суда СССР от 10 июня 1943 года «О судебной практике по искам из причинения вреда».

К сожалению, этот бесспорный в нашей практике принцип, разделяемый и Пленумом Верховного суда СССР в указанном постановлении, не получил вполне ясного выражения. Обратимся к тексту постановления от 10 июня 1943 г. В п. 1 этого постановления предусмотрено, что «правила ст.ст. 403—415 ГК… должны применяться судами лишь в тех случаях, когда взыскивается возмещение за вред, возникший вне договорных отношений».

Поскольку пассажира и владельца средства транспорта почти всегда связывает именно договор, из приведенного предложения Пленума Верховного суда СССР может следовать как будто вывод: за увечье, причиненное «гостю в экипаже», как и всякому вообще пассажиру, перевозчик отвечает в соответствии с условиями договора перевозки, заключенного пострадавшим пассажиром. Но такой вывод, как мы увидим, оказывается преждевременным и неверным. В том же п. 1 постановления Пленума Верховного суда СССР от 10 июня 1943 г. сказано: «Если же причиненный истцу вред возник вследствие неисполнения обязательства, принятого на себя ответчиком по договору или возложенного на него в силу закона, то ответственность за вред должна определяться или в соответствии с условиями договора, существующими между сторонами (ст.ст. 117—122 ГК РСФСР), ...или же по правилам того закона, который регулирует данное правоотношение».

Далее, в п. 2 того же постановления Пленум Верховного суда СССР предлагает применять ст. 404 ГК — «если возникший вне договорных отношений вред причинен деятельностью лиц и предприятий, связанной с применением источников повышенной опасности для окружающих».

Эти правила исключают возможность применения ст.ст. 403— 415 ГК к тем случаям, когда ответственность за причинение вреда установлена: а) специальным законом и б) договором. Ввиду этого ответственность за утрату или повреждение груза или багажа в связи с перевозкой никогда не рассматривается по правилам ст. 403 или 404 ГК. Здесь применяются: при железнодорожной перевозке — Устав железных дорог СССР, при морской перевозке — Кодекс торгового мореплавания СССР, при воздушной — Воздушный кодекс СССР.

Но все дело в том, что эти правила, сформулированные Пленумом Верховного суда СССР, не применимы к случаям ответственности за вред, причиненный жизни или здоровью граждан. Эти высшие блага всегда охраняются у нас законом и никогда — договором.

Специальный закон, о котором может идти речь в вопросе о возмещении вреда, причиненного жизни или здоровью, — это

не упомянутые выше транспортные кодексы: в них не содержится правил, регулирующих ответственность перевозчика за вред, причиненный жизни или здоровью пассажира ¹.

В некоторых случаях в качестве специального закона является здесь закон о пенсиях и пособиях определенным категориям лиц (обеспечение военнослужащих — солдат, младшего начальствующего состава, офицеров, генералов, адмиралов и других лиц). Во всех же остальных случаях специальным законом являются ст.ст. 403—415 ГК РСФСР и соответствующие им статьи гражданских кодексов других союзных республик.

При автомобильном и гужевом транспорте отношения сторон регулируются условиями договоров перевозки и административными актами местных органов власти.

Но дело в том, что ни договор, ни административный акт не могут изменить велений закона, выраженных в ст.ст. 403—415 ГК, поскольку дело касается ответственности за вред, причиненный жизни или здоровью гражданина. Если в вопросе об ответственности за гибель или повреждение имущества стороны по договору перевозки иногда вправе установить свои правила, отступающие от норм ст.ст. 117—122 ГК ², то в вопросе об ответственности за причинение смерти пассажиру или нанесение вреда его здоровью никакие изменяющие соглашения невозможны.

В этом отношении формулировка пунктов 1—2 постановления Пленума Верховного суда СССР от 10 июня 1943 г. требует, по нашему мнению, уточнения. Случай ответственности за причинение вреда жизни или здоровью особо не выделен в этих пунктах, а правила, в них данные, получили излишне всеобщий характер. На самом деле приоритет договорной ответственности существует только в отношении случаев причинения вреда имуществу, но не жизни или здоровью потерпевшего лица.

Исследуя дальнейшие пункты постановления Пленума Верховного суда СССР от 10 июня 1943 г., прямо относящиеся к возмещению вреда, возникшего от причинения гражданину смерти или увечья (п.п. 5—11), можно прийти все же к выводу, что Пленум вовсе не имел в виду изменять судебную практику, сложившуюся для этих случаев.

Практика же эта такова: за исключением редких случаев, когда специальный закон прямо исключает применение ст.ст. 403—415 ГК, именно по этим нормам определяется гра-

¹ Устав железных дорог СССР вовсе не упоминает об ответственности дороги за причинение вреда жизни или здоровью пассажира. Статья 132 Кодекса торгового мореплавания воспроизводит правило ст. 404 ГК, но не дает развивающих ее содержание правил ст.ст. 409, 413—414 ГК. Статья 78 Воздушного кодекса СССР по вопросу об ответственности воздушно-транспортного предприятия «за причиненные при стартах, полетах, посадках смерть и телесные повреждения пассажирам» отсылает к «общему законодательству СССР и союзных республик».

² Если это не противоречит императивным нормам соответствующего транспортного кодекса.

жданская ответственность за причинение вреда личности или здоровью; договорное соглашение не может исключить применение ст.ст. 403—415 ГК.

С нашей точки зрения, такое решение вопроса о природе ответственности перевозчика за вред, причиненный жизни или здоровью пассажира, основано не на отсутствии договорного основания такой ответственности. Трудно себе представить такое соглашение о перевозке, в котором перевозчик не обещал бы доставить пассажира в пункт назначения целым и невредимым.

Соответствующее обязательство, если и не всегда выражается, то всегда подразумевается. Без него договор перевозки выглядит просто парадоксально: перевозчик берется перевезти груз в целости—это не вызывает сомнения ¹, но перевозчик, оказывается, не обещает благополучно доставить самого контрагента — пассажира. Речь идет, следовательно, о выборе одного из двух оснований ответственности. Приоритет внедоговорной ответственности в таких случаях означает устранение норм договорного соглашения и норм транспортных уставов и кодексов.

Децентрализация в установлении условий ответственности могла бы привести здесь к совершенно неоправданному ослаблению этой ответственности, — неоправданному потому, что общее требование безаварийности на транспорте в отношении пассажирского движения формулируется у нас как требование абсолютной безопасности для пассажира в любой поездке. В этом именно и заключается смысл предпочтения нашим законодателем и нашей судебной практикой внедоговорного основания ответственности за вред, причиненный жизни или здоровью пассажира.

г) Весьма показательным для проблемы «гостя в экипаже» является, по нашему мнению, определение Судебной коллегии по» гражданским делам Верховного суда СССР по делу Джалиашвили ². В этом определении затронут вопрос, какое значение имеет для возмещения вреда потерпевшему поездка потерпевшего «без билета».

Судебная коллегия высказалась таким образом: «Поскольку истец в данном случае утверждал, что его жена и сын поехали на грузовой машине с разрешения автобазы и в путевке шофера было указано, что с машиной отправляется не только груз, но и пассажиры, ответчик, отрицающий это обстоятельство должен был представить суду путевку и таким образом доказать, было или не было разрешение на проезд пассажиров на автомашине потерпевшей аварию. При отсутствии в деле путевки на отправку машины основной вопрос, кто несет ответственность за происшедший случай, остается невыясненным». Если внимательно

¹ В тех случаях, когда нельзя применить соответствующего транспортного устава или кодекса, например при автомобильной или гужевой перевозки там это правило можно вывести из ст. 220 ГК.

² «Советская юстиция» 1941 г. № 18, стр. 25

вчитаться в определение Судебной коллегии, то совершенно отпадает мысль о том, что основным вопросом по делу коллегия признавала формальный момент — наличие или отсутствие разрешения на проезд (путевка, билет и т. п.).

Нелишне напомнить, что своему приведенному только что рассуждению по поводу содержания путевки на отправку грузовой автомашины Судебная коллегия предпослала истолкование ст. 404 ГК: «На основании ст. 404 ГК предприятия отвечают за вред, причиненный источником повышенной опасности, если не докажут, что вред возник вследствие непреодолимой силы, умысла или грубой неосторожности самого потерпевшего. В силу этой статьи потерпевший обязан доказать лишь факт причинения ему вреда и то, что вред этот произошел в результате деятельности предприятия, связанной с применением источника повышенной опасности. Доказывание же обстоятельств, освобождающих предприятие от ответственности, лежит на самом предприятии».

Итак, путевка на отправку грузовой автомашины рассматривалась Судебной коллегией как факт, который при известных условиях мог вскрыть вину потерпевших пассажиров. Но вопрос о путевке, поставленный Судебной коллегией, не сводится к формальному моменту безбилетности. Дважды Судебная коллегия подчеркнула, что ее интересует существо, а не форма нарушения:

пассажиры отправились в путь на грузовике, шедшем с грузом цемента. Иное дело, если бы поездка совершалась на легковой пассажирской машине. При перевозке же пассажиров на грузовике всегда возникают вопросы об опасности перегрузки машины и об опасном для пассажиров соседстве с некоторыми видами грузов. Бочки, ящики могут при толчке перекатиться, упасть и причинить увечье лицам, находящимся в кузове; когда машина до высоты бортов заполнена грузом, пассажирам, сидящим вверху, трудно удержаться даже при плавном изменении скорости или направления движения и т. д. Именно поэтому основным вопросом по делу было наличие или отсутствие разрешения ответчика на поездку. Все это позволяет сделать вывод: к несчастным случаям при поездках судебные органы применяют общие правила ст. 404 ГК о вине потерпевшего. Чтобы ограничить или устранить ответственность, поведение потерпевшего должно по существу содействовать возникновению вреда, но вместе с тем это поведение должно быть грубо-виновным.

VII

Вина потерпевшей стороны при столкновении средств транспорта, а) Случай столкновения судов—морских или воздушных—представляет собой осложненный случай применения правил о повышенной гражданской ответственности. Оставаясь неизменным правилом, когда дело идет об ответственности перед третьими лицами

(не судовладельцами), принцип повышенной ответственности заменяется началом вины, когда возникает вопрос о взаимной ответственности двух судовладельцев (двух владельцев «источников повышенной опасности»).

Кодекс Торгового мореплавания СССР, как известно, в регламентации ответственности за причинение вреда, возникшего при столкновении судов, отказывается от применения принципа повышенной ответственности.

Статья 155 Кодекса торгового мореплавания, СССР устанавливает, что «при столкновении между морскими судами, а также между морскими и иными судами, вне зависимости от того, произошло ли столкновение в морских или иных водах, применяются правила настоящей главы» (т. е. главы VIII КТМ СССР).

Эти правила (ст.ст. 156—162 КТМ СССР) рассматривают, во-первых, вопрос о взаимной ответственности владельцев столкнувшихся судов; во-вторых, — вопрос об ответственности владельцев столкнувшихся судов перед третьими лицами, если эти третьи лица потерпели вред от столкновения.

Все эти нормы одинаково применимы и к тем случаям, когда одно из столкнувшихся судов или некоторые или все столкнувшиеся суда снабжены механическими двигателями, так и к тем случаям, когда ни одно из столкнувшихся судов не является пароходом, теплоходом и т. п. (например, к случаям столкновения парусных судов).

Нужно заметить, что ст. 162 Кодекса торгового мореплавания СССР распространяет правила, регулирующие гражданско-правовые последствия столкновения судов, и на те случаи, «когда убытки причинены одним судном другому или находящимся на судне лицам, грузу или иному имуществу, либо выполнением или невыполнением правил судоходства, даже если при этом не произошло столкновения» ¹.

Нормы Кодекса торгового мореплавания СССР, регулирующие гражданско-правовые отношения, возникающие между владельцами столкнувшихся судов, проникнуты принципом возложения ответственности по началу вины с учетом любой вины потерпевшей стороны. В этом и состоит существенное отличие от правила ст. 404 ГК, которая построена независимо от начала вины, с учетом только умысла и грубой неосторожности (но не всякой вины) потерпевшей стороны.

Нельзя сказать, что редакция ст. 156 Кодекса торгового мореплавания СССР, трактующей о пределах ответственности за вред, возникающий при столкновении судов, достаточно строго выдержана. Статья 156 освобождает от ответственности всех судовладельцев, «если столкновение произошло случайно» ¹. В таком случае «убытки несет тот, кто их потерпел». Нет оснований

¹ Подчеркнуто мною.—Б. А.

особенно возражать против того, что, кроме «случая», ст. 156 упоминает в смысле освобождающего от ответственности обстоятельства также «непреодолимую силу». Конечно, с точки зрения теоретической, упоминание о действии «непреодолимой силы» излишне, если ранее в качестве обстоятельства, равно освобождающего от ответственности, указан «случай» ¹. Но на практике при рассмотрении дел о столкновении морских судов значительно чаще ссылаются на объективный случай (шторм, туман и т. п.), чем на случай субъективный. Поэтому упоминание в ст. 156 о «непреодолимой силе» наряду с упоминанием о случае имеет известное практическое значение. Далее, в ст. 156 говорится, что вред остается на потерпевшем собственнике — «также, если есть сомнение относительно причин столкновения». По существу речь здесь идет только об установлении предположения, а именно презумпции невиновности любого из участников столкновения. И в этом случае, при недоказанности вины судовладельца, причинившего вред, убыток остается на потерпевшем судовладельце. Но формулировка «случая сомнения», данная в ст. 156, по нашему мнению, не удачна. Суд или арбитраж не вправе оставлять «под сомнением» такие существенные для дела факторы, как момент виновности правонарушителя. Решающий дело орган обязан дать ответ на вопрос — доказана или не доказана вина судовладельца, на которого предполагают возложить обязанность возмещения убытков, возникших от столкновения судов. Если в такой вине есть «сомнение», — это означает, что вина не доказана, а мысль закона в ст. 156 заключается в том, что (в противоположность статье 403 ГК) вина участника столкновения не презюмирована, а всегда должна быть положительно установлена. Презюмирована в ст. 156 Кодекса торгового мореплавания СССР, напротив, невиновность судовладельца.

Этот вывод подтверждается следующей статьей (157) указанного Кодекса, где сказано: «Если столкновение вызвано неправильными действиями или упущениями одного из судов, убытки возмещаются той стороной, по чьей вине произошло столкновение». Именно доказанная вина (виновное действие, виновное бездействие, т. е. упущение) является основанием для возложения убытков на участника столкновения.

Здесь, собственно, уже дана и формулировка первого правила о вине потерпевшего участника столкновения: если причинившее вред судно ² не виновно, то виновное потерпевшее судно остается при своем убытке.

¹ Поэтому в ст. 403 ГК упоминается только о (субъективной) неотвратимости вредоносного события. Но несомненно, что по ст. 403 ГК «непреодолимая сила» тем более должна освобождать от обязанности возместить причиненный вред, если даже простой, субъективный случай приводит к такому юридическому последствию.

² В Кодексе торгового мореплавания СССР имеется в виду вина капитана судна как органа предприятия и вина экипажа судна как рабочих и служащих

Важно отметить, что учитывается любая степень вины причинителя или потерпевшего — как грубая, так и легкая. Это правило о вине потерпевшего судовладельца сближает ст. 157 Кодекса торгового мореплавания СССР со ст.ст. 117, 118, 121 ГК и противопоставляет ее ст.ст. 403 и 404 ГК.

Второе правило о вине потерпевшего установлено в ст. 158 Кодекса торгового мореплавания СССР. Его можно назвать правилом о «зачете вины потерпевшего». «Если столкновение вызвано виной всех столкнувшихся судов, — говорится в ст. 158,—то ответственность каждого из них определяется соразмерно степени вины. Как видно, это правило не разнится от установки, данной Пленумом Верховного суда СССР по применению ст.ст. 403 и 404 ГК (п. 12 постановления от 10 июня 1943г.). Но далее ст. 158 вводит норму, не известную нашей судебной практике по другим делам: «Если по обстоятельствам дела эта соразмерность не может быть установлена или если степень вины представляется равнозначащей, то ответственность распределяется в равных долях».

Приведенную формулировку ст. 158 едва ли можно упрекнуть в чем-либо, кроме не очень удачной ее редакции. В самом деле, если вина «всех столкнувшихся судов установлена», то одновременно выяснится и степень их вины, а значит, и соразмерность распределения убытков, о которой упомянуто в ст. 158. Напротив, если не установлены и самые факты, позволяющие судить о вине сторон, то очевидно нет и речи о степени этой вины. Таким образом, случай, когда соразмерность не может быть установлена, в сущности упомянут излишне, — он совпадает со случаем, в котором вина вообще не может быть установлена, а, значит, должна быть отвергнута, поскольку по правилам гл. VIII Кодекса торгового мореплавания СССР вина не предполагается.

В отношении ответственности владельцев столкнувшихся судов перед третьими лицами Кодекс торгового мореплавания СССР не изменяет основных правил, которые установлены в гражданских кодексах союзных республик. Статья 159 указанного Кодекса ограничивается лишь установлением особых правил относительно порядка ответственности. Если речь идет о столкновении судов, происшедшем по вине всех столкнувшихся судов, то «за убытки, происшедшие вследствие смерти или повреждения здоровья», все столкнувшиеся суда «отвечают солидарно перед третьими лицами» ¹. Все же остальные убытки возмещаются третьим лицам виновными участниками столкновения, «по соразмерности, но без солидарной ответственности». По правилу ст. 408 ГК во всех случаях совместного

предприятия. Судно рассматривается как предприятие, а вина указанных лиц — как вина этого предприятия.

¹ Подчеркнуто мною. — Б. А.

причинения вреда, т. е. и в случае совместного повреждения имущества, действовало бы правило о солидарной ответственности всех лиц, признанных совместными причинителями вреда.

Вопрос о возмещении вреда имуществу (грузу, багажу), поскольку он урегулирован в Кодексе торгового мореплавания СССР, решается не по правилам ГК. Частным случаем такой замены норм гражданских кодексов нормами Кодекса торгового мореплавания является рассмотренное выше правило ст. 159 о пропорциональной (соразмерной), а не солидарной ответственности перед третьими лицами владельцев столкнувшихся судов.

Вопрос же о возмещении вреда, причиненного при столкновении судов жизни или здоровью третьих лиц и пассажиров, рассматривается по правилам Гражданского кодекса.

Статья 132 Кодекса торгового мореплавания СССР повторяет формулировку ст. 404 ГК ¹ и потому подкрепляет, а не устраняет ст. 404 ГК. Все прочие нормы Гражданского кодекса, регламентирующие гражданскую ответственность специально в случаях причинения вреда жизни и здоровью людей, подлежат применению и в связи со ст. 132 Кодекса торгового мореплавания СССР.

Таким образом, поскольку дело идет об ответственности за вред, причиненный жизни или здоровью людей при столкновении морских судов, значение вины потерпевшего лица совершенно тождественно значению этой вины по правилам гражданских кодексов союзных республик.

Упомянутые выше специальные правила о вине столкнувшихся морских судов не применимы.

Смысл этих специальных правил Кодекса торгового мореплавания СССР о вине потерпевшего, как и смысл специальных правил о взаимной ответственности владельцев столкнувшихся судов по началу вины, состоит, невидимому, в том, что судно рассматривается как морское транспортное предприятие, которое вступает во время плавания в определенные отношения с другими такими же предприятиями. И отношения эти при плавании судов в одном море имеют черты, сходные с отношениями, которые существуют между контрагентами, заранее взаимно обязавшимися к соблюдению определенных правил, необходимых для осуществления безопасных рейсов.

б) Случай столкновения воздушных судов урегулирован по существу весьма сходно со случаем столкновения морских судов.

Воздушный кодекс СССР не устанавливает непосредственно норм, на основании которых должны разрешаться вопросы о воз-

¹ В ст. 132 Кодекса торгового мореплавания СССР не воспроизведено» лишь имеющееся в ст. 404 ГК упоминание о «повышенной опасности» и об «источнике повышенной опасности».

мощении вреда, возникшего вследствие столкновения воздушных судов. Однако ст. 91 Воздушного кодекса СССР отсылает в этом отношении к правилам, устанавливаемым Главным управлением Гражданского воздушного флота (ГУГВФ). Такие «Правила имущественной ответственности за вред, причиненный находящимся в полете или маневрирующим гражданским воздушным судном другому воздушному судну», и были установлены ГУГВФ в 1937 году.

«Правила ГУГВФ» 1937 года, действующие и в настоящее время, распространяются не только на случаи столкновения двух или нескольких воздушных судов, находящихся в полете или движущихся на поверхности земли или воды (п. «а» ст. 1), но также и на случаи причинения летающим или маневрирующим воздушным судном ущерба другому летающему или маневрирующему воздушному судну, хотя бы эти два судна и не столкнулись между собою. Таким, например, может быть случай, когда с одного воздушного судна на другое падает какой-либо предмет, причиняющий вред воздушному судну.

Статьи 2 и 4 «Правил ГУГВФ», отступая от правила ст. 404 ГК, возлагают ответственность только за вину и устраняют ответственность владельца воздушного судна за вред, случайно причиненный другому воздушному судну. По своему смыслу норма эта совпадает со ст. 156 Кодекса торгового мореплавания СССР. Но ст. 4 «Правил ГУГВФ» редакционно выдержана более строго: поскольку даже случай (событие, которое нельзя поставить в вину судну) исключает ответственность воздушного предприятия, нет основания упоминать сверх того о таком же освобождающем действии «непреодолимой силы». Поэтому в ст. 4 «Правил ГУГВФ» о «непреодолимой силе» не упоминается.

В «Правилах ГУГВФ», так же как и в соответствующих нормах Кодекса торгового мореплавания СССР, отсутствует презумпция вины судна, причинившего вред. Вина судна, причинившего вред, должна быть доказана. В этом «Правила ГУГВФ» расходятся со ст. 403 ГК, презюмирующей вину правонарушителя.

Правило зачета встречной вины потерпевшей стороны изложено в ст. 3 «Правил ГУГВФ», по нашему мнению, удачнее, чем это сделано в ст. 158 Кодекса торгового мореплавания СССР. «Если причинение ущерба вызвано неправильными действиями или упущениями обеих сторон, — сказано в ст. 3 «Правил», — то размер ответственности каждой из них определяется соразмерно тому, в какой степени неправильность действий или упущение каждой из сторон явилось причиной возникновения ущерба» ¹.

¹ Подчеркнуто мною.—Б. А.

Таким образом, прежде всего поставлен вопрос о разделении возникшего вредоносного результата на части, в зависимости от причин, вызвавших этот результат. Этим «Правила ГУГВФ» выгодно отличаются от формулировки ст. 158 Кодекса торгового мореплавания СССР, где понятие «вина» употреблено неточно — в смысле «виновного действия, причинившего вред», а «степень вины» заменяет, невидимому, совсем иное понятие, а именно — «объем причиненного вреда».

Разделить вредоносный результат на части, зависящие от поведения каждой из сторон, удается, однако, далеко не всегда. Значит, в таком случае невозможно также осуществить и распределение убытков между сторонами пропорционально степени «каузальности их поведения» в отношении к вредоносному результату.

Пленум Верховного суда СССР в своем постановлении от 10 июня 1943 г. «О судебной практике по искам из причинения вреда» предложил в таких случаях руководствоваться степенью вины каждой из сторон, т. е. вины лица, причинившего вред, и вины лица, вред потерпевшего.

Иной путь избран в «Правилах ГУГВФ» 1937 года. Случай неделимости результата, причиненного все же виновным поведением обеих сторон, они регламентировали так: «При невозможности установить степень участия каждой из сторон в причинении ущерба ответственность распределяется между всеми сторонами в том смысле, что общая сумма убытков всех сторон делится поровну между всеми сторонами» ¹.

Таким образом, оказывается, что умысел или грубая небрежность одной стороны и легкая неосторожность другой стороны все равно приведут к механическому делению суммы убытков на равные части. Иное распределение убытка возможно, если вредоносный результат удастся представить в виде суммы двух отдельных частей, каждая из которых причинно зависела от поведения только одной из сторон. Но такое распределение результата, как отмечено, далеко не всегда возможно. Не подлежит сомнению, что более гибкая формулировка, предложенная Пленумом Верховного суда СССР в п. 12 постановления от 10 июня 1943 г., заслуживает предпочтения, как теоретически более правильная и практически более удобная.

Как и Кодекс торгового мореплавания СССР, «Правила ГУГВФ» 1937 года в соответствии со ст. 91 Воздушного кодекса СССР предлагают учитывать не только умысел или грубую неосторожность потерпевшей стороны, но всякую, даже легкую ее вину.

Очевидно, что и в этом случае сближение норм, регулирующих внедоговорную ответственность с нормами, определяющими ответственность договорную (ст.ст. 117, 118, 122 ГК), может

¹ Подчеркнуто мною. — Б. А.

быть объяснено некоторым сходством взаимоотношений воздушных судов с положением контрагентов ¹.

Если потерпевшей стороной является не воздушное судно, то применяются общие правила о вине потерпевшего, изложенные в ст. 404 ГК. Правило ст. 78 Воздушного кодекса СССР, устраняющее для воздушного перевозчика возможность сослаться на действие «непреодолимой силы», ничего не меняет в применении норм ГК (ст.ст. 404, 408, 409, 413—415) в случаях воздушных аварий, не предусмотренных «Правилами ГУГВФ» 1937 года.

в) Во всех остальных случаях столкновения средств транспорта, кроме рассмотренных выше случаев столкновения морских судов и случаев столкновения воздушных судов, применяются общие правила гражданских кодексов союзных республик.

Стороны, т. е. владельцы столкнувшихся средств транспорта, поставлены, следовательно, в неравное положение. Причинивший вред при эксплуатации «источника повышенной опасности» отвечает даже при отсутствии вины со своей стороны. Напротив, поведение потерпевшей от столкновения стороны, содействовавшее вредоносному результату, учитывается только при условии, что это поведение было грубо-виновным.

Когда в результате столкновения двух средств транспорта, например двух автомобилей, вред оказывается причиненным третьему лицу, то оба владельца столкнувшихся машин, независимо от их вины и степени их вины, солидарно отвечают перед третьим лицом. Эти положения находят достаточное подтверждение в арбитражной, а также в судебной практике ².

Принцип ответственности независимо от начала вины был применен Государственным арбитражем при исполкоме Московского областного Совета депутатов трудящихся при разрешении дела по иску одной Автобазы. Речь шла об убытках от столкновения двух автомобилей. Государственный арбитраж в своем решении (1950 г.) писал: «Ответчик, как владелец источника повышенной опасности, в порядке ст. 404 ГК обязан возместить причиненный ущерб». Отсутствие вины ответчика не было принято во внимание Государственным арбитражем, поскольку не была установлена грубая неосторожность потерпевшего.

Обсуждая вопрос об ответственности за убытки, возникшие от столкновения поезда с трехтонным грузовиком, тот же Государственный арбитраж отверг возражения дороги, состоявшие в том, что дорога не была виновна в возникновении вреда у истца. Сославшись на ст. 404 ГК, арбитраж удовлетворил иск

¹ См. и. VII «а», стр. 232.

² По большей части дела о столкновениях средств транспорта разрешаются органами арбитража, поскольку основная масса средств транспорта является социалистической собственностью, преимущественно государственной собственностью.

полностью по указанному выше мотиву, поскольку не была установлена вина потерпевшего (1950 г.).

Во всех случаях, когда при столкновении автомашин вред возникает «случайно», т. е. без чьей-либо вины, Государственный арбитраж удовлетворяет иск потерпевшей стороны о возмещении вреда, «поскольку не установлено, что вред возник вследствие непреодолимой силы или по грубой неосторожности потерпевшей стороны» ¹.

По делу другой Автобазы речь также шла о правовых последствиях столкновения двух автомашин. Стороны спорили между собой по вопросу о доказанности вины шофера ответчика и о значении этой вины. Государственный арбитраж при исполкоме Московского областного Совета указал в своем решении (1950 г.), что «вопрос об уголовной ответственности шофера не имеет значения для рассмотрения настоящего дела, поскольку иск предъявлен в порядке ст. 404 ГК». Совершенно так же разрешал Государственный арбитраж и дела, возникавшие вследствие причинения вреда от столкновения других механических средств транспорта — трамвая с автомобилем, автомобиля с мотоциклом, экскаватора с трамваем. По спору между трамвайным депо и одним заводом по поводу возмещения вреда от столкновения трамвая с автомашиной Государственный арбитраж при исполкоме Московского областного Совета указал, что «владелец источника повышенной опасности (завод. — Б. А) в порядке ст. 404 ГК обязан возместить причиненный вред», хотя вина водителя автомашины ничем не была установлена. Дело в том, что в равной мере не была установлена и вина потерпевшей стороны — вагоновожатого трамвая. Поэтому опровержение довода о вине шофера истца вовсе не подрывало основания иска.

По делу о столкновении автомашины с мотоциклом (1950 г.) ответчик возражал против иска, ссылаясь на то, что «сидевший за рулем не является шофером, а работает слесарем, что автомашины ему никто не предоставлял, а взята автомашина была самовольно». Поскольку путевка не была выписана на имя импровизированного шофера и учитывая другие обстоятельства данного дела, можно было согласиться с тем, что вина ответчика отсутствовала. Тем не менее Государственный арбитраж вполне последовательно отверг доводы ответчика, «поскольку ответчик возмещает ущерб не за вину, а за причинение вреда «источником повышенной опасности».

По одному делу (1950 г.) было установлено, что столкновение грузовой автомашины с легковой произошло случайно. Иск потерпевшей стороны был удовлетворен Государственным арбитражем полностью, несмотря на то, что уголовное дело против

¹ Среди дел этого типа нам не удалось обнаружить ни одного случая признания арбитражем действия «непреодолимой силы».

шофера ответчика было прекращено следственными органами с мотивировкой: «Авария произошла не по вине водителя, а ввиду того, что лопнул баллон автомашины», несмотря также и на то, что при рассмотрении дела в Государственном арбитраже не было добыто никаких доказательств хотя бы гражданской вины со стороны шофера ответчика.

По делу гр-на В., (1949 года) фактический состав был очень сложным. В результате столкновения на улице двух легковых автомашин получил увечье пешеход, проходивший по тротуару. Владельцы обеих автомашин оказались в судебном процессе в положении ответчиков, а потерпевший пешеход, гр-н В., выступал в качестве истца. Несмотря на то, что шофер одной из столкнувшихся машин был признан виновным (и даже был осужден в уголовном порядке за свое упущение), в то время как шофер другой машины не был ни в чем виновен, суд возложил на обоих владельцев автомашин солидарную ответственность перед потерпевшим.

Трудность возникла, однако, не по вопросу об ответственности владельцев автомашин перед потерпевшим. Поскольку поведение потерпевшего было безупречно, его иск подлежал, конечно, удовлетворению по правилам ст. 404 ГК. Не было оснований сомневаться и в солидарном порядке ответственности владельцев перед потерпевшим — на это прямо указывала ст. 408 ГК.

Но поскольку потерпевший гражданин воспользовался своим правом кредитора солидарных должников и избрал взыскание с невиновного владельца автомашины, возник вопрос о последующих расчетах между бывшими солидарными должниками. Невиновный владелец автомашины, удовлетворивший по судебному решению требование потерпевшего гражданина, стал кредитором в отношении к своему содолжнику, виновному владельцу другой автомашины.

Статья 159 Кодекса торгового мореплавания, как известно, говорит, что «судно, уплатившее (увечному или семье убитого — Б. А.) сумму большую, чем с него следует по соразмерности, имеет право обратного требования к другим судам». Здесь судно, являющееся одним из солидарных должников и удовлетворившее требованию потерпевшего, только тогда несет в конечном счете равную со всеми прочими судами долю убытка, когда это судно равно виновно.

Еще более четко определены правила расчетов между воздушным судном, удовлетворившим требования пострадавшего третьего лица, и другими воздушными судами, участниками столкновения.

Статья 6 «Правил ГУГВФ» 1937 года говорит, что если лицо, владеющее воздушным судном, «уплатит третьим лицам сумму большую, чем с него причитается на основании ст.ст. 2 и 3, то оно имеет в отношении излишне уплаченного право обратного требования в соответствующих долях к учреждениям, предприятиям

или лицам, в ведении или во владении которых находятся прочие суда, вызвавшие причинение ущерба».

Статья 2 «Правил ГУГВФ» возлагает всю ответственность на виновную сторону, а ст. 3 тех же «Правил» устанавливает принципы разделения убытка на части между сторонами, когда: виновник не один ¹.

Таким образом, невиновный владелец воздушного судна, удовлетворивший потерпевшего от столкновения полностью, может взыскать в порядке регресса все уплаченное с виновного участника столкновения (или с виновных участников столкновения).

Наконец, ст. 6 «Правил ГУГВФ» предусматривает и тот случай, когда «ущерб при столкновении причинен случайно». Здесь невиновный владелец воздушного судна, удовлетворивший потерпевшего, вправе в порядке обратного требования к другим (также невиновным) владельцам столкнувшихся судов переложить на них все, что им переплачено сверх его доли, — доля каждого из невиновных причинителей вреда в этом случае считается равной.

Итак, по правилам Кодекса торгового мореплавания СССР и Воздушного кодекса СССР после удовлетворения потерпевшего убытки между владельцами столкнувшихся судов распределяются поровну, если 1) никто из этих владельцев не виновен и обязанность возместить вред потерпевшему была возложена по началу повышенной ответственности и если 2) все владельцы столкнувшихся судов (или их агенты) были признаны одинаково виновными.

В остальных случаях, т. е. при отсутствии вины одной стороны или при неравенстве вины столкнувшихся сторон, распределение убытков не подчинено механическому правилу деления на равные доли. Мера ответственности соответствует степени вины;

невиновная сторона, несмотря на солидарность своей ответственности перед потерпевшим, вправе переложить весь свой убыток, возникший от расчетов с потерпевшим, на виновных участников столкновения судов.

Эти правила нужно признать вполне целесообразными. Охраняя интересы третьего лица, потерпевшего при столкновении, эти правила сохраняют для потерпевшего всю выгоду системы повышенной ответственности судовладельцев. Сохраняется также не менее выгодная для потерпевшего солидарносгь ответственности всех судовладельцев, участвовавших в причинении вреда ².

¹ См. об этом выше п. VII, «б».

² Правила ГУГВФ 1937 г. устанавливают солидарность ответственности владельцев столкнувшихся судов во всех случаях (ст. 5), в то время как ст. 159 Кодекса торгового мореплавания ограничивает применение принципа солидарной ответственности только случаями причинения смерти или повреждения здоровья; в остальных же случаях «убытки падают на соответствующие суда по соразмерности, но без солидарной ответственности». Точнее было бы сказать: «т. е. без солидарной ответственности».

Таким образом, при применении этой системы убытки, возникшие вследствие столкновения судов — морских или воздушных,— в конечном счете падают на виновных судовладельцев.

По нормам гражданских кодексов союзных республик дело обстоит иначе. Часть 2 ст. 115 ГК изложена так: «Должник, исполнивший солидарное обязательство, имеет, поскольку иное не установлено законом или договором, право обратного требования к остальным должникам в равной доле».

В случаях ответственности за гражданское правонарушение, т. е. при неправомерном причинении вреда, не связанном с нарушением договорных обязательств, нельзя, разумеется, говорить о существовании какого-либо предварительного соглашения сторон.

Второй случай, в котором ст. 115 ГК допускает распределение убытков между бывшими солидарными должниками не в равных, а в различных долях, — это случай, когда «иное установлено законом». Однако ни в гражданских кодексах союзных республик, ни в других законах не содержится общих правил, иначе определяющих способ расчетов между собою солидарных должников, совместно причинивших вред, чем это установлено в ст. 115 ГК. Отсюда вывод: если столкновением любых средств транспорта вред причинен третьему лицу, то возникший убыток после удовлетворения потерпевшего может быть распределен между участниками столкновения только в равных долях. По нашему мнению, такое положение не соответствует общему принципу, проводимому в Гражданском кодексе, — принципу возложения убытков в конечном счете на виновное лицо. Это обстоятельство учитывается как в судебной, так и в арбитражной практике.

Изучение арбитражной практики по регрессным искам в такого рода случаях показывает, что арбитраж имеет тенденцию класть принцип вины в основание распределения убытков. Однако, как мы видели, эта целесообразная практика едва ли может быть обоснована нормами Гражданского кодекса или нормами специальных законов. Поэтому, с нашей точки зрения, было бы весьма желательным дополнительное урегулирование в законодательном порядке вопросов, связанных со случаями столкновения механических средств транспорта. Нам представляется, что за образец следовало бы взять редакцию «Правил ГУГВФ» 1937 года о случаях столкновения воздушных судов, внеся в них, однако, некоторые изменения. Следовало бы установить, по нашему мнению, такие принципы:

1) Случайное столкновение двух средств транспорта не дает права потерпевшей стороне на возмещение понесенных убытков, поскольку эти убытки проистекают из повреждения самих средств транспорта или перевозимых грузов. Это правило не должно иметь применения к случаям возмещения вреда, причиненного жизни или здоровью людей. Оно равно не

должно применяться и к случаям возмещения всякого вреда, причиненного третьим лицам (не владельцам столкнувшихся средств транспорта). Грузовладельцы, разумеется, сохраняют свое право на требование о возмещении убытков со стороны перевозчика, когда и поскольку такое право вытекает из договора перевозки или соответствующего транспортного устава.

2) При обсуждении вопроса о распределении убытков, понесенных всеми владельцами столкнувшихся средств транспорта, должно прежде всего устанавливать, какая часть убытков и кем из участников столкновения причинена.

Если такая локализация возможна, то вредоносный результат, а вместе с ним и все убытки распределяются на отдельные части (результаты). Участники столкновения, не имевшие причинного отношения к некоторой части вредоносного результата, должны освобождаться и от ответственности за убытки, вытекающие только из этой части результата.

3) Когда, однако, результат столкновения не поддается указанному делению на отдельные части, то убытки, от него зависящие, распределяются уже по началу вины сторон, т. е. соразмерно со степенью вины каждого из участников столкновения. При равной вине всех участников возможно, конечно, распределение убытков и на равные доли. Невиновные участники столкновения, таким образом, не несут перед другими участниками того же столкновения никакой ответственности (в отступление от правила ст. 404 ГК).

4) Поскольку виновный участник столкновения является всегда одновременно и в положении лица, причинившего вред, и в положении лица, потерпевшего вред, вина такого участника имеет двоякую природу. Отсюда должно следовать правило, что учитывается даже легкая вина участника столкновения, а не только его умысел или грубая неосторожность (как это установлено в отношении вины потерпевшего лица в ст. 404 ГК).

5) Нет оснований менять что-либо в правилах ст. 404 ГК, регламентирующих отношения между владельцами столкнувшихся средств транспорта и потерпевшими третьими лицами. Правило ст. 404 ГК об ответственности независимо от начала вины и правило ст. 408 ГК о солидарной ответственности при совместном причинении вреда должны находить свое применение в тех случаях, когда вред причинен потерпевшему столкновением средств транспорта.

6) Невиновный участник столкновения средств транспорта должен получить право переложить весь свой ущерб на виновных участников столкновения.

Могут на это заметить: применяя все ту же ст. 404 ГК, мы возложили бы всю ответственность за убытки, причиненные «источником повышенной опасности», на одного, даже невиновного владельца средства транспорта, если бы весь вред

был причинен только единственным механизированным средством транспорта, принадлежащим данному владельцу. Это возражение не представляется нам убедительным. Конечно, поскольку вред причинен одним «источником повышенной опасности», только один его владелец и отвечает перед потерпевшим, независимо от момента вины. Но, когда два или несколько «источников повышенной опасности», действуя совместно, создали единый вредоносный результат, то в силу ст. 408 ГК возникает совместная, солидарная ответственность всех владельцев «источников повышенной опасности», причинивших вред.

Таким путем интересы потерпевшей стороны попрежнему ограждаются. Незыблемой остается и характерная для советского гражданского права установка: учету подлежат только умысел и грубая неосторожность потерпевшего, простая же, легкая неосторожность потерпевшего попрежнему не учитывается. Словом, остаются в силе все правила, составляющие в своей совокупности то, что именуют повышенной гражданской ответственностью за причинение вреда.

Эта повышенная ответственность, как известно, стимулирует сокращение и искоренение несчастных случаев на транспорте и на производстве там, где начало вины, столь полезное во многих областях, не может помочь в достижении указанных выше целей, поставленных перед собой нашим законодателем.

Спрашивается, как должно обстоять дело, когда из области, так сказать, внешней, от правоотношений между потерпевшим истцом и ответчиками — владельцами «источников повышенной опасности», — мы переходим в область, которую можно назвать внутренней, где вопрос стоит о правоотношениях между самими ответчиками, между владельцами «источников повышенной опасности», которые (источники) причинили потерпевшему вред. Мы не видим решительно никаких оснований к тому, чтобы в указанных внутренних отношениях поставить на одну доску виновных и невиновных владельцев «источников повышенной опасности», чтобы искусственно уравнять между собой во внутренних расчетах по-разному виновных лиц. Нам представляется наилучшим средством для искоренения случаев столкновения механизированных средств транспорта применить для урегулирования внутренних отношений между владельцами этих средств транспорта начало вины. Единодушный положительный ответ, даваемый на этот вопрос союзными кодексами (Кодексом торгового мореплавания и Воздушным кодексом), подкрепляют этот вывод. Железнодорожное, трамвайное, автомобильное, автобусное, троллейбусное движение по дорогам общего пользования в настоящее время у нас так подробно и научно-обоснованно регламентировано, что нельзя провести здесь принципиальной грани с положением воздушных судов в полете или морских судов в плавании.

Хотя органы Государственного арбитража уже сделали шаги к установлению права регресса только к виновным владельцам средств транспорта, но нужно признать, что это правило получит прочный фундамент только в случае издания закона, разрешающего немаловажный вопрос о последствиях столкновения средств механизированного транспорта.

В противоположность сказанному мы не считаем целесообразным менять действующие правила в отношении возмещения вреда, возникшего вследствие столкновений моторизированного транспорта с гужевым транспортом, с велосипедистами и т. д. Это особенный случай, и в нем потерпевшей стороне должно быть сохранено ее особое положение.