§2. Понятие «непреодолимой силы» в советской правовой литературе

I

Хотя Гражданский кодекс прямо и дважды указывает на действие «непреодолимой силы» как на обстоятельство, имеющее

¹ С. Братусь и П. Орловский, Значение ссылки на обстоятельства военного времени по делам о перевозках, «Социалистическая законность» 1942 г. № 11—12, стр. 15.

особое правовое значение (ст.ст. 48 и 404 ГК), история понятия «непреодолимой силы» в нашей правовой литературе сложилась довольно своеобразно.

В 20-х годах многие авторы приходили к выводу, что такие понятия, как «непреодолимая сила», «квалифицированный случай» и т. п., потому непригодны в советском гражданском праве, что они совпадают полностью с тем, что называют простым случаем («казус»). С точки зрения этих авторов, простой случай в советском гражданском праве (ст.ст. 118 и 403 ГК) имеет якобы значение объективного случая, а вовсе не значения события, возникшего без вины ответственного лица. Рассуждая по поводу формулировки освобождения от ответственности за причиненный вред по ст.ст. 403 ГК («не мог предотвратить вред») и по ст. 404 ГК («действие непреодолимой силы»), П. И. Стучка, например, писал: «Я не думаю, что смысл обеих фраз должен расходиться» ¹.

Другие авторы, не отрицая так явно различия между «случаем» и действием «непреодолимой силы», кружным путем приходили приблизительно к тому же выводу. Это происходило потому, что нельзя даже при желании сформулировать отличие «простого случая» от «случая квалифицированного», если считать, что по советскому праву освобождение от договорной или внедоговорной ответственности возможно только при отсутствии достаточной причинной связи между вредом и фактором, за который отвечают. Простой случай, т. е. доказанное отсутствие вины лица, неправомерно причинившего вред, теряет всякое значение, становится ненужным понятием.

Между тем в 20-х годах имели хождение «теории», согласно которым по ст. 403 ГК, как и по ст. 404 ГК, ответственность возлагается независимо от вины лица, причинившего вред, — на основании одного «голого» факта неправомерного причинения вреда.

Это приводило с неизбежностью к признанию, что в нашем гражданском праве существует якобы одна только граница ответственности — «непреодолимая сила».

Вывод этот оказывался в явном противоречии с законом, который устанавливает для различных случаев ответственности две границы этой ответственности.

Пренебрежение этим фактом приводило к различным несообразностям. Грани различия между ст. 403 и 404 ГК почти утрачивались, и не праздным становился вопрос — зачем, собственно, законодателю понадобилось в ст. 404 ГК повторить, только в других выражениях, формулировку, уже ранее данную в ст. 403 ГК ².

¹ П. И. Стучка, Курс советского гражданского права, т. III, Особенная часть, 1931, стр. 154.

² Оставшиеся в таком случае различия между ст. 403 и ст. 404 ГК сводятся: а) к употреблению различных выражений для характеристики одной из

П. И. Стучка в 1929 году окончательно сформулировал «теорию» тождества оснований, освобождающих по Гражданскому кодексу от ответственности, следующим образом: «Статьи 403 и 404 от ответственности освобождают лишь в случае непреодолимой силы («не мог предотвратить») ¹.

Чем же в таком случае объяснить все же несомненно существующее различие формулировок закона в ст. 403 и ст. 404 ГК и раздельное существование этих двух норм нашего гражданского права?

На этот вопрос Стучка давал ответ ненаучный, явно порочный. «Правда,—заявлял Стучка,—у нас находятся ученые, выводящие разницу в этих статьях (403 и 404 ГК. — Б. А.) из конечных слов обеих статей: «если докажет, что не мог предотвратить вреда» (403) и «если не докажет, что вред возник вследствие непреодолимой силы». Но эти авторы забывают, что у нас нет такого формального подхода Гражданского процессуального кодекса к самой системе доказывания. Обе статьи взяты просто из разных кодексов» ².

Ненаучность этого «доказательства» очевидна. Ссылкой на процессуальное правило, на обязанность суда выяснить материальную истину (ст.ст. 5 и 118 ГПК) Стучка только отвлекал внимание от основного вопроса о различии формулировок в материальном праве, о различии между ст. 403 и ст. 404 ГК.

Ведь обязанность суда выяснить материальную истину в силу ст.ст. 5 и 118 ГПК одинаково существовала бы и при любом содержании каждой из этих двух статей Гражданского кодекса. В действительности Гражданский кодекс в одном случае говорит об освобождении от ответственности в случае (субъективной) невозможности отвратить вред (ст. 403 ГК), а в другом — о причинении вреда при содействии так называемой «непреодолимой силы».

Слабости своей «аргументации» не мог не заметить и сам Стучка. Он попытался «подкрепить» ее, но окончательно погубил постыдной клеветой на наш Гражданский кодекс. Лживость ссылки на заимствования, да еще не согласованные между собой, из чужих кодексов настолько очевидна, что не заслуживает опровержения.

II

В комментарии к Гражданскому кодексу, изданном в 1928 году, читаем, что «непреодолимая сила есть такая опасность

форм вины потерпевшего (в ст. 403 ГК — «грубая неосторожность», а в ст. 404 ГК «грубая небрежность»; б) к невозможности в случае ст. 404 ГК сослаться на «управомоченность» совершить действие, причинившее вред.

¹ П. Ст. Возмещение вреда в советском гражданском праве, «Революция права» 1929 г. № 2, стр. 147—148.

² Там же, стр. 149. В последнем предложении подчеркнуто мною. — Б. А.

которая, будучи непредотвратима, вместе с тем не является свойством данной деятельности, проявлением ее специфических свойств» ¹.

На первый взгляд может показаться, что в этой формулировке дано специфическое отличие квалифицированного случая от случая простого. Специфичность квалифицированного случая («непреодолимой силы») здесь усматривается во внешнем характере события в отношении к данной деятельности. Тем самым квалифицированный случай выступает как случай объективной неотвратимости. Однако для того, чтобы внешний объективный признак получил значение отличительного признака данного вида неотвратимости, необходимо, чтобы другой вид неотвратимости понимался как субъективная неотвратимость, как внутреннее свойство определенной деятельности. Но в том же самом комментарии к Гражданскому кодексу издания 1928 года поясняется, что по ст. 403 ГК «возможность либо невозможность предотвратить вред должна быть измеряема чисто объективно ². Выражение это не лишено загадочности, поскольку «измерение возможности», а тем более «измерение невозможности» — операция, которую затруднительно себе представить ³. Невидимому авторы комментария к Гражданскому кодексу считали, что, обсуждая вопрос о возможности отвратить вред, нельзя учитывать субъективные качества лица, от которого ожидали предотвращения этого вреда. Невиновность ответственного лица в том, что он не отвратил вредоносного события, с этой точки зрения, не имеет значения и при применении ст. 403 ГК. Учитываться же должна только объективная внешняя обстановка. Ясно, что таким путем ответственность по ст. 403 ГК доводится вплоть до действия «непреодолимой силы». Но в таком случае рассуждения об особенностях квалифицированного случая лишены своего основания.

III

Разграничение простого и квалифицированного случая не удалось и Н. Топорову, хотя он приложил немалые усилия в этом направлении ⁴. Причиной этой неудачи была все та же коренная ошибка, в которой равно были повинны и Стучка и другие авторы в 20-х годах.

«ГК в вопросе об ответственности за причиненный вред, — писал Н. Топоров, — стоит на принципиально иной точке зрения,

¹ «ГК РСФСР, Научный комментарий», вып. XX, 1928 стр. 26 и ел

² Там же, стр. 20.

³ Разумеется, что речь здесь не идет о расчете вероятностей, применяемом в математическом анализе.

⁴ Н. Топоров, Источник повышенной опасности, «Рабочий суд» 1926 г. № 19, стр. 11.

нежели буржуазные законодательства. Он строит эту ответственность не на понятии вины, а на понятии причинения» ¹.

Ошибочность такого чисто формального противопоставления советского социалистического права праву эксплуататорскому, буржуазному очевидна, — ее уже не раз отмечали в нашей литературе ².

Буржуазное право в разделе о гражданском правонарушении буржуазно не потому, что оно основывает ответственность за причинение вреда на принципе вины. Буржуазное право использует оба основания внедоговорной ответственности по началу вины и независимо от начала вины — ив обоих случаях остается правом буржуазным, эксплуататорским, потому что строит весь институт внедоговорной ответственности в интересах эксплуататорских классов; само понятие противоправности и вины в буржуазном праве имеет совсем другое классовое содержание, чем в праве социалистическом.

Пройти мимо этих фактов самого существа дела может только догматическая правовая схоластика.

Посмотрим, однако, как Топоров различал случаи освобождения от ответственности по ст. 403 и по ст. 404 ГК. Он утверждал, что по ст. 403 ГК освобождение от ответственности наступает, если причинивший вред докажет, что «он не мог предотвратить вреда», а в случае ст. 404 ГК освобождает от ответственности «лишь наличие непреодолимой силы, т. е. вмешательство стихийных явлений чрезвычайной силы, непредвиденных и непредотвра-тимых...». По виду перед нами два различных случая освобождения от ответственности. Кажется, что сама многочисленность признаков, характеризующих квалифицированный случай в определении Н. Топорова, надежно обеспечивает от смешения этого особого «случая» от простого случая— «казуса».

Однако все признаки, которые были перечислены Топоровым, можно свести к одному единственному — непредотвратимости, если понимать непредотвратимость в объективном смысле, а не в смысле субъективной непредотвратимости избежания вреда, невозможности для данного субъекта.

Как стихийность, так и чрезвычайность явления одинаково противопоставляют его обыкновенному поведению отдельного человека. Признак непредвидимости, который Топоров также

¹ Правда, П. И. Стучка пытался одновременно отвергнуть и принцип ответственности за вину и принцип ответственности по началу причинения, заменив их принципом ответственности за «социально-вредное» причинение вреда. Но это последнее понятие сливается с понятием противоправности действия, и, таким образом, помимо воли самого Стучки, он оказался среди сторонников принципа причинения, с которыми он усиленно спорил.

² Б. С. Антимонов. Значение вины потерпевшего при гражданском правонарушении, 1950, § 1—7.

Е. А. Флейшиц. Обязательства из причинения вреда и из неосновательного обогащения, 1951, стр. 17—19, 74, 76.

понимал объективно, есть не что иное, как неразлучный спутник чрезвычайности стихийного явления. Оно именно потому непредвидимо, что оно чрезвычайно, т. е. выходит вон из ряда обыкновенных явлений, на которые можно наперед рассчитывать. Итак, оказывается, что по мнению Топорова, действие «непреодолимой силы» — это не что иное, как обстоятельство объективно непредотвратимое.

Но оказывается далее, что и в случае ст. 403 ГК Топоров понимает непредотвратимость вреда в том же самом объективном смысле. При таком положении напрасны и бесцельны все старания особо определить «непреодолимую силу», придать ей смысл квалифицированного случая в противоположность простому случаю.

IV

Нет оснований останавливаться долее на порочных попытках истолковать вопрос о «непреодолимой силе» вопреки ясному смыслу советского закона. Эти попытки давно сданы в архив. В настоящее время они представляют интерес главным образом при изучении истории науки гражданского права в первой главной фазе развития Советского государства. Для теории советского гражданского права важно лишь извлечь урок из связи между безуспешностью решения конкретного вопроса (о понятии «непреодолимой силы») и порочной теорией ответственности за гражданское правонарушение (так называемой «теорией причинения»).

Корни путаницы в вопросе о «непреодолимой силе» теперь вполне раскрыты — они идут из недр лжеучения о непригодности понятия «вины» для советского гражданского права.

А. Я. Вышинский, разоблачая вредительскую деятельность в теории уголовного права врага народа Крыленко, писал: «Его вредительская теория заключалась в том, что он приписывал советскому уголовному праву отсутствие понятия вины, которое он подменял понятием вреда» ¹.

В теории гражданского права «предложения» избавиться от понятия вины как основания ответственности были не менее вредны — даже и в тех случаях, когда эти предложения делались по недоразумению или с известными оговорками.

Такими были, например, высказывания Стучки: «Наш УК отказался от принципа вины, заменив его принципом социальной опасности. От принципа вины отказался и ГК, только менее решительно» ².

Нужно, однако, подчеркнуть, что искажающие смысл советского закона «толкования» понятий вины и «непреодолимой

¹ «Социалистическая законность» 1938 г. № 6, стр. 9.

² «Революция права» 1929 г. № 2, стр. 148.

силы» вовсе не были господствующим мнением среди советских юристов, разрабатывающих проблемы социалистического права.

Уже в 20-х годах была сформулирована в основном правильная позиция в этих вопросах.

«Мне думается, — писал проф. М. Я. Пергамент, — что пора бы покончить с крикливой басней о принципе «причинения», якобы господствующем у нас..., взамен начала «виновности» или «вины» ¹.

Большинство советских юристов придерживалось взгляда, что принцип ответственности за гражданское правонарушение по нашему гражданскому праву — это принцип вины, а ст. 404 ГК и сходные с ней нормы нашего гражданского права, иначе обосновывающие ответственность, представляют собой разумные изъятия из общего правила.

В соответствии с этой общей позицией уже в первые годы действия наших Гражданских кодексов наметилось в теории гражданского права разграничение простого случая, как случайного обстоятельства, которое хотя и причинило противоправно вред, но не может быть поставлено в вину, и «непреодолимой силы», как случая квалифицированного, лежащего за пределами понятия вины и простого случая.

Раньше других высказались в этом смысле И. Б. Новицкий (в 1921 году) ², С. И. Аскназий (в 1925 году) ³, затем А. И. Штейнберг ⁴, В. М. Нечаев ⁵, М. Я. Пергамент ⁶. Однако И. Б. Новицкий, писавший свои «Очерки гражданского права» в 1921 году, естественно, не мог еще рассмотреть проблему простого и квалифицированного случая на материале Гражданского кодекса, появившегося лишь год спустя.

Что касается А. И. Штейнберга и В. М. Нечаева, то они обсуждали в основном не условия ответственности по ст. 404 ГК и не понятие «непреодолимой силы», а общие вопросы XIII раздела главы Гражданского кодекса об обязательствах.

М. Я. Пергамент в своей критической статье, появившейся в 1928 году и посвященной разбору всего комментария Гражданского кодекса, не имел возможности уделить много места вопросу о границах ответственности за гражданское правонарушение.

¹ Статья М. Я. Пергамента о третьем издании (1927 г.). «Комментария ГК»—«Вестник Советской юстиции» 1928 г. № 15/16, стр. 121 — 122 (отдел библиографии).

² И. Б. Новицкий, Очерки гражданского права, ч. II, Обязательственное право, М., 1921, стр. 151—160.

³ С. И. Аскназий, Вина и причинение в обязательствах но возмещению вреда, «Вестник Советской юстиции» 1925 г. № 20, стр. 776—780.

⁴ Отчет о докладе А. И. Штейнберга — «Об ответственности государства за убытки, причиненные неправильными действиями должностных лиц» — «Вестник Советской юстиции» 1926 г. № 21(79), стр. 855—856.

⁵ «Вестник Советской юстиции» 1928 г. № 15/16.

⁶ Там же.

Он подчеркнул, как мы видели, со всей решительностью ведущее положение начала вины в советском гражданском праве, а вместе с тем и субъективный характер той границы ответственности, которую называют простым случаем — «казусом».

Напротив, С. И. Аскназий затронул и специальные вопросы» связанные со ст. 404 ГК, и в частности вопрос о «непреодолимой силе». Исходя из положения, что по Гражданскому кодексу внедоговорная ответственность строится, как правило, по началу виновного, а не случайного причинения, С.И. Аскназий установил этим правильную предпосылку для объяснения различия в Гражданском кодексе простого «случая» (ст. 403 ГК) и «случая квалифицированного» (ст. 404 ГК). Однако, пионер в этом деле С. И. Аскназий не мог в то время (1925 год) дать совершенного решения вопроса. По мнению С. И. Аскназия, «действие так называемой непреодолимой силы» — это обстоятельство, отличное по своей природе от «случая». Если «случаем» считается обстоятельство, возникающее без вины ответственного лица, то «непреодолимая сила» — это «вредоносное явление, не могущее быть предотвратимым и совершенно не связанное с деятельностью данного предприятия».

Бросается в глаза, что это определение, приуроченное к ст. 404 ГК, не учитывает ст. 48 ГК, где нет речи ни о вредоносности, ни о деятельности предприятия. Впрочем, с последним, с деятельностью предприятия, не всегда приходится иметь дело и в связи со ст. 404 ГК — в тех, например, случаях, когда стоит вопрос об ответственности гражданина — владельца автомобиля или держателя дикого животного. Но эти недостатки определения, — чисто внешние и без труда устранимые. Нельзя, однако, закрывать глаза на коренные недостатки рассматриваемого определения «непреодолимой силы».

Если действие «непреодолимой силы» освобождает от ответственности, когда это действие причиняет вред вне всякой связи с деятельностью предприятия (или вне всякой связи с деятельностью ответственного лица вообще) то едва ли была надобность особо упоминать в законе о «непреодолимой силе».

Отсутствие причинной связи между вредом и фактором, за который отвечают, всегда устраняет самую идею об ответственности. Как известно, ст.78 Воздушного кодекса СССР возлагает ответственность на воздушно-транспортное предприятие даже в случае доказанного действия «непреодолимой силы». Несмотря на это, и по ст. 78 Воздушного кодекса СССР нет ответственности, если нет никакой связи между вредом и эксплуатацией воздушного судна.

Владелец предприятия, эксплуатация которого признана «источником повышенной опасности», отвечает в силу ст. 404 ГК за вред, причиненный этим источником. Если вред причинен не «источником повышенной опасности», а чем-то другим,

так что можно заявить: нет никакой связи с «источником повышенной опасности», — то не может быть и речи об ответственности по ст. 404 ГК. Для вывода об отсутствии ответственности за отсутствием причинной связи не нужно, излишне понятие «непреодолимой силы».

В судебной практике редки случаи предъявления исков о возмещении вреда при отсутствии причинной связи вреда с фактором, за который отвечают. Такие случаи могут встретиться, когда потерпевшему совсем не ясна обстановка, при которой он потерпел вред. Вопрос о «непреодолимой силе» в такого рода делах и не поднимается.

Гр-ка М., опекун иждивенца погибшей потерпевшей, основываясь на ст.ст. 404 и 409 ГК, предъявила иск к двум ответчикам — к троллейбусному парку и к фабрике. Народный суд (1949 г.) удовлетворил иск только в отношении троллейбусного парка. Иск же, предъявленный ко второму ответчику — фабрике, был отклонен судом, притом совершенно независимо от соображений о «непреодолимой силе». По делу было установлено, что «троллейбус объезжал стоявшую крытую грузовую автомашину — полуторатонку фабрики». Народный суд и Московский городской суд признали, что фабрика не может отвечать в данном случае по ст. 404 ГК, так как вред был причинен не ее автомашиной. «Смерть гр-ки М., — писал Московский городской суд в своем определении (1949 г.),—наступила не только в результате проявленной ею неосторожности, но и вследствие халатности, которая была проявлена со стороны работников троллейбуса». Причинная же связь с действием автомашины отсутствовала.

Судебная практика и в этом и в других аналогичных случаях строго различает «отсутствие причинной связи» и действие «непреодолимой силы» как различные по юридической природе составы фактов, устраняющих ответственность.

Значит, наука права тем более не может неправильно ставить знак равенства между разнородными понятиями.

Правильно искать ключ понятия «непреодолимой силы» в причинном отношении. В этом — несомненное достоинство построения С. И. Аскназия. Неправильно, с нашей точки зрения, отождествление «непреодолимой силы» с отсутствием причинной связи между вредом и фактором, за который отвечают.

Случай «непреодолимой силы» характерен тем, что причинная связь между «источником повышенной опасности» и возникшим вредом налицо, но вместе с тем другой необходимой причиной вреда оказывается именно то, что называют «непреодолимой силой».

На наш взгляд, не все обстоит благополучно в обсуждаемой работе С. И. Аскназия и с разграничением между «непреодолимой силой» и простым случаем — «казусом». Правильно раскрыв объективный смысл понятия «непреодолимой силы», также

правильно отнеся это понятие в плоскость отношении причинной связи, С. И. Аскназий различал и два случая неотвратимости вреда.

«Под невозможностью предотвращения вреда, — пишет в цитированной статье С. И. Аскназий, — следует понимать не только случаи возникновения вреда вследствие непреодолимой силы — тогда бы степень ответственности по ст. 403 оказалась бы одинаковой со степенью ответственности по ст. 404 и в существовании второй из них в нашем Кодексе не было бы надобности».

Если «непреодолимая сила», упоминаемая в ст. 404 ГК, — это случай объективной непредотвратимости вреда, то, очевидно, что простой случай, которого достаточно для освобождения от ответственности по ст. 403 ГК, — это случай только субъективной непредотвратимости вреда. Однако Аскназий в той же статье придает, невидимому, иное значение простому случаю, говоря, что «ущерб, причиненный в условиях объективной невозможности предвидеть таковой, а следовательно, и предотвратить его, считается случайным» ¹.

Если в ст. 403 ГК имеется в виду объективная, а не субъективная невозможность предвидеть, а значит, и предотвратить вред, то напрасны все усилия отличить простой случай от того случая, когда вмешалось действие «непреодолимой силы». Объективно непредвидимо в конкретном виде только то, что объективно случайно ².

Если суд устанавливает, например, что кондуктор, передавая одной рукой сигнальный железнодорожный жезл, не мог избежать падения с подножки вагона, не держась другой рукой за дверную решетку, то тем самым устанавливается только субъективная, а вовсе не объективная невозможность избежать вреда. Возможно, что другой кондуктор вполне справился бы с этой задачей. Но, поскольку суд интересовался вопросом о гражданской вине потерпевшего, он должен был судить и судил

¹ С. И. Аскназий, Вина и причинение, в обязательствах по возмещению вреда, «Вестник Советской юстиции» 1925 г. № 20, стр. 778. Подчеркнуто мной. — Б. А.

² Иначе, но без достаточного, по нашему мнению, обоснования, у Т. Л. Сергеевой: «...предвидеть случайные последствия, конечно, можно,— пишет она. Если бы Федулкин, видя, что мальчик, испугавшись его крика, неминуемо натолкнется в своем стремительном беге на препятствие, и, тем не менее, по своей халатности или желая отомстить не остановил его, то вполне возможна была бы его уголовная ответственность за фактически наступивший результат. Но в этом случае причинная связь имела бы место в силу его бездействия... (см. «Вопросы виновности и вины в практике Верховного суда СССР по уголовным делам», изд. Академии наук СССР, 1950, стр. 76). Нельзя возразить против вывода относительно возможной здесь уголовно-правовой, а может быть, и гражданско-правовой ответственности. Однако если Федулкин предвидел «неминуемые» конкретные последствия, то едва ли здесь можно говорить о предвидении случайных последствий. Если последствия были объективно случайны, то почему они названы «неминуемыми», т. е. необходимыми?

о субъективной, а не об объективной невозможности предотвратить вред ¹.

Возможно, конечно, что определяя простой случай, С. И. Аскназий вкладывал не обычный смысл в выражение «объективная непредвидимость вреда». Возможно, что словом «объективный» С. И. Аскназий имел в виду только указать, что субъективная невозможность отвратить вред действительно («объективно») существовала. Последнее вполне увязывается со всей установкой, данной С. И. Аскназием в вопросе о «случае» и «непреодолимой силе». Но если это так, то нужно пожалеть о формулировке, в которую автор облек свою мысль. Ведь в таком случае именно и только формулировка помешала своевременно и по достоинству оценить шаг, сделанный С.И.Аскназием в теории «непреодолимой силы».

V

Подчеркивая необходимость отграничения в науке советского гражданского права действия «непреодолимой силы» от субъективной неотвратимости вреда, — в полном соответствии с положениями советского закона, — нельзя, конечно, не остановиться на том, как это разграничение осуществляется.

Известно, что буржуазные юристы (за немногими исключениями, которые больше всего встречаются во французской юриспруденции) проводят разграничение между двумя случаями освобождения от ответственности. В одних случаях для освобождения от ответственности достаточно отсутствия вины (тогда говорят о «казусе»); напротив, в других случаях необходимо доказать действие «высшей силы», «господа бога» — тогда говорят о форс-мажоре, о «непреодолимой силе» и т. п.

Как смысл в этих разграничениях, так и методы их осуществления в буржуазном праве имеют свою специфику, корнями своими уходят в классовую природу буржуазного права и буржуазного строя.

Это обстоятельство должно было бы предупредить от попыток «воспользоваться» буржуазными юридическими «теориями», касающимися таких вопросов, как «случай», и «непреодолимая сила». Если марксистско-ленинское понимание вины и причинной связи в советской науке права принципиально противоположно идеалистическим домыслам на эти темы в буржуазной юриспруденции, то не может быть и речи не только о тождественном, но даже об аналогичном проведении границ между «случаем» и «непреодолимой силой» в советском праве. Ведь «случай» — это оборотная сторона понятия вины, а «непреодолимая сила» — понятие, немыслимое без определенной позиции в учении о причинной связи. Тем не менее некоторые юристы (например, Либба,

¹ Из дела, рассмотренного Судебной коллегией по гражданским делам Верховного суда СССР (1948 г.).

Гусаков) некритически попытались перенести на советскую почву, так сказать, в готовом виде буржуазную «теорию» вины, а вместе с ней буржуазно-юридическое «учение» о границах между «случаем» и «непреодолимой силой». Конструкции, предложенные в этом плане, рухнули, так как они с неизбежностью пришли в противоречие с советским законом и с практикой советских судов. В работе по советскому гражданскому праву нет надобности останавливаться на этих попытках, тем более, что они не идут далее пересказа буржуазных «теорий» квалифицированного случая, по большей части — так называемой «субъективной теории».

В своей работе о договорной дисциплине в промышленности, появившейся в 1935 году, А. В. Венедиктов вновь и весьма подробно рассмотрел вопрос о «непреодолимой силе» в советском гражданском праве ¹.

Большой заслугой А. В. Бенедиктова в этом исследовании является решительный отказ от буржуазно-правовых пережитков, от «соблазна» воспользоваться чужими готовыми образцами, закрывая глаза на явную недопустимость и обреченность подобных догматических переносов, оторванных от жизни заимствований.

А. В. Венедиктов решает вопрос на материале советского закона, советской судебной практики в условиях строительства социализма в нашей стране. Но, к сожалению, борьба А. В. Бенедиктова против заимствований из «теории» буржуазного гражданского права осталась не доведенной до конца. В упомянутой работе А. В. Венедиктов не дал своей советской теории «случая» и «непреодолимой силы».

А. В. Венедиктов пришел к выводу, что понятия «непреодолимой силы», «случая», как и самое различие этих понятий, некритически якобы заимствованы, «унаследованы» советским гражданским правом.

Речь здесь шла о назревшей будто бы необходимости изменить советский закон, выбросив из него чуждые, случайно попавшие в него понятия. А. В. Венедиктов призывал: «Пора освободить и законодательство и договорную практику от понятий, некритически заимствованных из буржуазного права и находящихся в принципиальном противоречии с основными началами советского хозяйственного права».

Конечно, А. В. Венедиктов был прав, когда писал: «Унаследованный буржуазно-правовыми системами от римского права институт непреодолимой силы должен был установить предел ответственности должника для тех случаев, в которых буржуазное право, в изъятие из общего принципа ответственности лишь за виновное нарушение договора, — расширяет эту ответ-

¹ А. В. Венедиктов, Договорная дисциплина в промышленности, 1935, стр. 163 — 180, § 5 — «Непреодолимая сила» в буржуазном и советском праве».

ственность за пределы вины должника, но вместе с тем не считает возможным возложить на него безусловную ответственность» '.

Конечно, родство буржуазного права с римским правом, коренящееся в общей для этих систем идее частной собственности, давало буржуазной юриспруденции возможность широких позаимствований из догмы римского права, как из «сокровищницы» готовой родственной юридической идеологии и юридической техники.

Но следует ли из этих правильных суждений, что советский законодатель не вкладывает совершенно другого смысла и классового содержания и в самые понятия «случая» и «непреодолимой силы» и в границу между ними? Думается, что не следует.

Показав классовую эксплуататорскую подоплеку деления в буржуазном праве случая на «простой» и «квалифицированный», А. В. Венедиктов говорит:

«Было бы совершенно недопустимо делать аналогичные попытки разграничения между непреодолимой силой и случаем в советском праве».

Но разве при противоположном классовом содержании, в социалистическом праве — праве высшего типа — всякое деление случаев освобождения от ответственности неизбежно сохраняет свой неприемлемый характер?

Мы думаем, что разработка судебной практики, выполненная самим А.В.Бенедиктовым, не подтвердила, а опровергла его мнение, обрекавшее на изгнание из советского права и «случай» и «непреодолимую силу».

Данные, добытые А. В. Бенедиктовым из судебной и арбитражной практики, показывают, во-первых, что практика строго и с пользой различает установленные в законе различные пределы ответственности за вред и убытки; во-вторых, эти данные показывают, что понятие «непреодолимой силы» в нашем праве совсем не то, что в праве буржуазном ². Так соприкосновение с жизнью опрокинуло принципиально отрицательное отношение к различению двух видов «случая» — отношение, сложившееся при изучении буржуазного права и превратившееся затем в «общее» суждение, уже не связанное с условиями места и времени, в которых оно создалось ³.

¹ А. В. Венедиктов, Договорная дисциплина в промышленности, стр. 166.

³ Там же, стр. 174, 177. Выше, на стр. 172, А. В. Венедиктов указал, что «понятие непреодолимой силы подверглось коренной переработке в советской судебной, арбитражной и договорной практике». В действительности же наш закон создал новое, советское понятие «непреодолимой силы», которое наша судебная и другая практика пыталась понять, раскрыть, применить, а вовсе не «перерабатывала» буржуазные конструкции.

³ Опасности догматического метода в правоведении вскрываются на каждом шагу. Объявив, что между «казусом» и «непреодолимой силой» есть различие специфически буржуазное, юрист оказывается перед необъяснимым фактом. Хотя никто не сомневается, что французский гражданский кодекс, кодекс Наполеона, есть кодекс насквозь буржуазный, этот кодекс все же

Наряду с приведенными резко отрицательными суждениями по поводу установления в советском праве двух видов случая мы встречаем в работе Бенедиктова и иное мнение по тому же вопросу. Вот это мнение:

«Включение понятия непреодолимой силы в главу Гражданского кодекса об исковой давности (ст. 48) и в главу об обязательствах, возникающих вследствие причинения другому вреда (ст. 404), а также в специальные кодексы— в применении к отдельным договорным отношениям (ст. ст. 101 и 106 Устава железных дорог СССР, ст. 116 Кодекса торгового мореплавания СССР и ст. 56 Воздушного кодекса СССР) ¹, является примером того внешнего сходства отдельных норм советского права и буржуазного права, которое в известной мере связано с использованием товарно-денежной формы диктатурой пролетариата, но которое вместе с тем и на первом этапе нэпа отнюдь не устраняло принципиального (качественного) различия между советским и буржуазным правом, обусловленного принципиальной противоположностью двух систем: социалистической и капиталистической».

«Нам приходилось, — заканчивает свою мысль Венедиктов, — неоднократно подчеркивать, что внешне сходные постановления ГК получили в советском праве совершенно иное классовое содержание и применение» ².

Этот вывод, по нашему мнению, вне спора. Но где, в таком случае, основание для устранения из советского права понятия «случая» и «непреодолимой силы», если они, эти понятия, в СССР «имеют совсем иное классовое содержание и применение»? Согласно только что рассмотренной и разделяемой нами второй позиции А. В. Бенедиктова задача исследователя понятия «непреодолимой силы» состоит в том, чтобы показать это понятие как своеобразное и самобытное понятие советского социалистического права.

В 1935 году А. В. Венедиктов держался той точки зрения, что пределом договорной ответственности по Гражданскому кодексу является не субъективный «случай», а «непреодолимая сила» — т. е. «случай объективный». А. В. Венедиктов писал: «для договорных отношений, регулируемых ГК, разграничение между тем и другим (т. е. между «случаем» и «квалифицированным случаем». — Б. А.) лишено практического значения, поскольку по

не проводит различия между двумя видами «случая». Французская судебная практика также не испытывает нужды в этом различии. Большинство буржуазных французских юристов отвергает всякое значение деления «случая» на два вида, а некоторые отмечают лишь словесную разницу в выражениях, «force majeur» и «cas fortuit» (например, Л. и А.Мазо, Договорная и деликтная ответственность, изд. 3-е, 1939. т. II, §§ 1518, 1551—1562).

¹ Ссылки сделаны А. В. Бенедиктовым на действовавшие в то время и отмененные позднее Устав железных дорог СССР 1927 г. и Воздушный кодекс СССР 1932 г.

² Подчеркнуто мной. — Б. А.

смыслу ст.ст. 118 и 121 ГК должника следовало бы до просрочки освобождать от ответственности и за случай в узком смысле и за непреодолимую силу, после же просрочки — признавать ответственным и за то и за другое».

«Под общие формулы ст. 118 ГК... и ст. 121 одинаково должны были бы подпадать и невозможность исполнения, обусловленная случаем в узком смысле, и невозможность исполнения, обусловленная непреодолимой силой, если бы даже советское право вкладывало в это понятие какое-либо отличное от понятия случая (в узком слове ¹) содержание» ².

Специальная задача настоящей работы не позволяет углубиться в вопрос об основаниях договорной ответственности. Однако необходимо все же показать, что вопрос о различии между «казусом» и «форс-мажором» в области договорных отношений снят у А. В. Бенедиктова здесь искусственно.

А. В. Венедиктов исходил из того положения, что должник, не исполнивший своего обязательства по договору, всегда вместе с тем является и просрочившим должником ³. Известно, что должник, находящийся в просрочке, отвечает даже и за случайную невозможность исполнения обязательства. Следовательно, нет как будто и смысла в области договорной ответственности говорить о понятии «случая», поскольку неисправный должник не будет освобожден от ответственности, если даже и докажет, что он не виновен в неисполнении, что имел место «случай».

Не трудно, однако, убедиться в том, что доказательство это — мнимое.

Ведь прежде всего следовало еще доказать, что «просрочкой» в смысле ст. 121 ГК называется даже случайное опоздание должника, а не только виновное его опоздание. Но доказать этого нельзя.

Как известно, в примечании к ст. 121 ГК сказано, что «просрочка не наступает, пока исполнение не может последовать вследствие обстоятельства, за которое должник не отвечает». Должник же, как не менее известно, не отвечает, «если докажет, что невозможность исполнения обусловлена обстоятельством, которого он не мог предотвратить». Это последнее правило содержится в ст. 118 ГК, смысл которой и надлежало разъяснить. Попытка раскрыть смысл общего правила об ответственности за неисполнение обязательства (правило ст. 118 ГК) через частное правило, касающееся одного из случаев неисполнения — просрочки (правило ст. 121 ГК),—оказалась неудавшейся.

¹ Очевидная опечатка: имелось, конечно, в виду — «в узком смысле».

² Там же, стр. 175.

³ Нужно сказать, что такое сочетание встречается часто, но далеко не всегда. Имущество кредитора может, например, погибнуть в хозяйстве должника задолго до срока возврата, обусловленного по договору. Небрежное хранение есть неисполнение договорного обязательства, но не просрочка.

Произошло это потому, что частное правило ст. 121 ГК отсылает к общему правилу ст. 118, а не наоборот.

Вопрос о границе ответственности по ст. 118 ГК (а значит, и по ст. 119 ГК) остался, таким образом, нерешенным в анализе А. В. Бенедиктова. Но тем самым остался недоказанным и конечный вывод, что разграничение «случая» и «непреодолимой силы» в нашем праве лишено практического значения.

Сказанным не решается весь вопрос о принципах договорной ответственности в целом, не говоря уже о том, что источники нашего договорного права далеко не исчерпываются нормами Гражданского кодекса. Кроме того, нужно вскрыть значение особых правил ст. 119 ГК, особенностей вопроса о невозможности исполнения в денежном обязательстве и др. Однако и из сделанных замечаний можно извлечь небесполезный для нашей задачи вывод. Критика А. В. Бенедиктова вовсе не сняла вопроса о различии простого случая и квалифицированного случая даже в области договорных отношений.

Мы подчеркиваем здесь «даже» потому, что в ст. 118 ГК (да и в ст. 119) закон не упоминает о «непреодолимой силе» и прямо не противопоставляет этого понятия понятию непредотвратимости для данного лица, как это имеет место в ст.ст. 403 и 404 ГК.

Тем более нельзя отмахнуться от различия между случаем «простым» и случаем «квалифицированным» в теории и судебной практике в связи с гражданским правонарушением.

Что касается самого понятия «непреодолимой силы», то А. В. Венедиктов совершенно правильно подчеркивает относительный характер его, отказываясь, однако, от какой-либо общей формулировки.

А. В. Венедиктов пишет: «Относительность самого понятия непреодолимой силы... требует конкретного подхода суда к каждому отдельному явлению, воспрепятствовавшему исполнению договора, и оценки его как с точки зрения конкретных условий данного события, так и с точки зрения возможностей данного должника» ¹.

Думается, что правильная мысль об относительности понятия «квалифицированного случая» переродилась здесь неожиданно в положение, лишающее суд определенного критерия.

Понятие «непреодолимой силы» в советском праве не поддалось раскрытию в труде А. В. Бенедиктова потому, что это несомненно казуальное понятие не было рассмотрено в свете марксистско-ленинского учения о причинной связи. Весьма тщательно изучив судебно-арбитражную практику 30-х годов,

¹ А. В. Венедиктов, Договорная дисциплина в промышленности стр. 172—173, со ссылкой на цитированное нами выше определение ГКК Верховного суда РСФСР от 22 мая 1925 г. по делу ВСНХ с Синклеровскои разведывательной компанией.

А. В. Венедиктов дал только юридическо-хозяйственные обобщения. Поставив перед собой вопрос в плане будущего законодательства, А. В. Венедиктов решил его несколько иначе, чем это вытекало из его предпосылок. В плане будущего законодательства А. В. Венедиктов дал два предложения: одно общее, другое—для специальных случаев.

Общее решение таково: вполне достаточно формулировки Гражданского кодекса, в силу которой должник не отвечает за неисполнение, если помешали обстоятельства, которых должник не мог предотвратить. «Включение в закон ссылки на «стихийные бедствия» вообще или на наводнение, в частности, — пишет Венедиктов, — немного прибавит к общей директиве закона о возможности освобождения неисправного контрагента от ответственности лишь по специальному постановлению арбитража или суда, если последний признает, что вредоносные последствия того или иного события не могли быть предотвращены им, несмотря на использование всех имевшихся у него, как хозрасчетного предприятия, возможностей» ¹.

Итак, здесь дано известное, при том абстрактное определение обстоятельства, которое должно освободить должника от ответственности. Правда, вряд ли это определение может быть пригодно для практики, не говоря уже о том, что в нем не дано разграничения между субъективными и объективными основаниями освобождения от ответственности. Едва ли хозорган может быть освобожден от ответственности за неисполнение договора (и тем более за вред, причиненный вне договорных отношений), если докажет, что ему, например, не было выделено достаточных оборотных средств, а имевшиеся возможности (в пределах своих средств) он использовал для предотвращения вредоносных случаев. Освобождение от ответственности при таких условиях оказалось бы в противоречии с основными принципами советского социалистического права. Реализация предложения А. В. Бенедиктова означала бы резкое сужение ответственности владельцев «источников повышенной опасности», поскольку строгие правила ст. 404 ГК были бы упразднены и каждый хозорган мог бы доказывать, что у него «не было средств» для предотвращения несчастного случая (на производстве, на транспорте и т. п.), что затраты, необходимые для оздоровления производства, вывели бы предприятие из положения хозрасчетной безубыточности и т. п.

Что касается договорной ответственности, то пределы ее определяются не только «хозрасчетными возможностями», но и плановыми заданиями. Последние, конечно, исходят из хозрасчетных возможностей, но не тождественны с ними. Плановое задание

¹ А. В. Венедиктов, Договорная дисциплина в промышленности, 1935, стр. 178. Подчеркнуто мной.—Б. А.

есть нормативный акт, предрешающий договорное обязательство. И если хозорган, не выполняя договора, тем самым не выполнил плановой нормы, он не может быть освобожден от ответственности в плоскости гражданского права по специальному решению суда или арбитража. Доказательство несоответствия плановой нормы «хозрасчетным возможностям» не может быть допущено в суде или арбитраже, — это было бы равносильно отмене административного планового акта в судебном или в арбитражном порядке. Плановая норма может быть отменена только в том порядке, в каком она возникла, — в порядке акта управления.

Вот почему предложение, сделанное А. В. Бенедиктовым для общего случая, не удовлетворяет нас ни в области внедоговорной, ни в области договорной ответственности. Последнее тем более, что в нем вовсе не учтены такие важные правоотношения, как договоры между социалистическими организациями и гражданами, не учтены также и договоры, заключаемые между гражданами.

А. В. Венедиктов выдвинул, однако, и специальное предложение для правоотношений, связанных с эксплуатацией железнодорожных предприятий и пароходств.

А. В. Венедиктов считает, что «установленный законом перечень оснований освобождения от ответственности должен быть конкретным перечнем важнейших препятствий к исполнению договоров, а не абстрактной отсылкой к непреодолимой силе» ¹.

С нашей точки зрения, и с этим предложением едва ли можно согласиться. Прежде всего, какой перечень «препятствий к исполнению договора» предлагается: примерный или исчерпывающий? Если этот перечень только примерный, то совершенно очевидно, что за ним, хотя и скрыто, лежит все же общее, принципиальное, т. е. абстрактное основание, по которому признано возможным освобождать от ответственности транспортное предприятие в таких-то, например, и в им подобных случаях. Если так, то понятие непреодолимой силы окажется выраженным в законе только иллюстрирующими его примерами.

Наш законодатель весьма часто поясняет свои правила примерами, перечнями случаев, в которых правило должно находить себе применение. Поэтому и сложнейшие правила в изложении нашего законодателя доступны весьма широкому кругу лиц. Но примерный перечень случаев не заменяет собой общего правила, общего понятия. Поэтому и в ст. 404 ГК ряду примеров предпослано обобщающее понятие — «источник повышенной опасности для окружающих». Следовательно, нельзя ограничиться примерным перечнем, не дав его стержневой идеи.

¹ А. В. Венедиктов, Договорная дисциплина в промышленности, 1935, стр. 179. Подчеркнуто мной.—Б. А.

Тем более неприемлемо предложение «исчерпывающего перечня» случаев «непреодолимой силы». Крохоборческое, казуистическое решение правовых вопросов свойственно буржуазному прецедентному праву (англо-американскому), было свойственно также юнкерскому помещичьему праву (прусский «Ландрехт» с его 17000 параграфов), но совершенно чуждо нашему праву. Советское социалистическое право проникнуто широкими общими идеями, покоится на принципиальных позициях, дает гибкие общие решения. Поэтому именно гражданские кодексы наших союзных республик в четыре раза меньше по объему, чем самые немногословные буржуазные кодексы.

Можно, конечно, сделать и исчерпывающий перечень случаев освобождения перевозчика от ответственности лаконически кратким. Можно ограничиться всего двумя-тремя конкретными случаями. Такой исчерпывающий перечень нельзя будет упрекнуть в громоздкости. Но тогда обнаружится еще больший внутренний недостаток, который ни в какое сравнение с внешним недостатком, с громоздкостью поставить нельзя. Окажется, например, что железная дорога освобождается от ответственности, если груз при перевозке погиб от действия землетрясения, но не освобождается в случае наводнения. Прибавив и этот последний случай, улучшения все же не достигнем, так как всегда найдется еще третий, аналогичный, но не предусмотренный случай, исключать который было бы беспринципно, но включить который позабыли, и т. д. Казуистическое решение всегда приводит к подобным положениям. Это отлично известно советскому законодателю, и потому он избегает казуистических решений.

Мы не опасаемся упрека в непоследовательности ввиду того, что в вопросе об установлении повышенной внедоговорной ответственности (см. гл.1) высказались за установление точного, исчерпывающего перечня случаев такой ответственности. Прежде всего, когда речь идет о повышении ответственности, для того чтобы воздействовать на волю владельцев «источников повышенной опасности», необходимо для достижения цели общего предупреждения заранее уведомить соответствующих лиц об особом правовом режиме, который на них распространяется. При наличии только примерного перечня известная часть таких лиц будет в неведении, подлежат ли они общим правилам о гражданской внедоговорной ответственности или на них распространяются специальные правила ст. 404 ГК. Поскольку дело идет об изъятии, о специальном законе, необходимо пожелать установления точной границы изъятия.

Кроме того, упомянутое в законе обобщающее понятие — «источник повышенной опасности» — не отличается необходимой ясностью, а замена его другим обобщением затруднительна (см. гл. вторую, п. I).

По понятным соображениям дело обстоит иначе, когда речь идет о «непреодолимой силе» как об обстоятельстве,

освобождающем правонарушителя от обязанности возмещав вред. Соображения об общем предупреждении здесь, разумеется, выпадают. Наконец, отказываясь от примерного и от исчерпывающего перечня случаев, относимых к «непреодолимой силе», мы предлагаем дать определение ее в законе как объективно случайного обстоятельства.

VI

Следующей попыткой раскрыть понятие «непреодолимой силы» в нашем праве была теория покойного проф. М. М. Агаркова, изложенная им в 1938 году в учебнике «Гражданское право» ¹. Руководствуясь недвусмысленным текстом Гражданского кодекса, М. М. Агарков правильно отвергал смешение простого и квалифицированного случая в одно понятие и пытался провести между ними теоретически обоснованную границу.

«Случай освобождает от ответственности по ст. 403 ГК, — писал М. М. Агарков, — ст. 404 ГК повышает ответственность по сравнению со ст. 403 ГК. Поэтому непреодолимая сила должна рассматриваться как квалифицированный случай, т. е. как случай, обладающий конкретными специальными признаками».

Однако разграничение двух видов случая, предложенное М. М. Агарковым, едва ли можно признать удовлетворительным и соответствующим линии, проводимой нашей судебной практикой. Совершенно справедливо отбрасывая для нашего гражданского права буржуазную «объективную» теорию «непреодолимой силы», М. М. Агарков ограничился в сущности только догматическим анализом ее недостатков.

М. М. Агарков заявляет, что «объективная» теория «непреодолимой силы» «делает излишним понятие непреодолимой силы». К этому выводу М. М. Агарков приходит по следующим соображениям: «Поскольку ответственность по ст. 404 ГК имеет место лишь тогда, когда вред причинен источником повышенной опасности, незачем добавлять еще указание на внешний случай, как на основание освобождения от ответственности, так как совершенно очевидно, что если вред причинен случаем внешним в отношении сферы деятельности предприятия, то он не может быть тем самым причинен источником повышенной опасности».

Буржуазно-правовая «объективная теория» «непреодолимой силы», предложенная в свое время Экснером и затем повторявшаяся многими другими юристами с бесконечными поправками и оговорками, порочна по самой своей природе. Согласно этой «теории» под «непреодолимой силой» нужно понимать некоторые явления природы, которые по их внешнему характеру и грандиозности являются неодолимыми препятствиями для ограниченных сил и возможностей человека. Неодолимость определенных

¹ «Гражданское право», учебник для юридических вузов, под ред. Я. Ф. Миколенко и П. Е. Орловского, 1938, ч. II, стр. 404.

естественных явлений выводится из их неизменных якобы сущностей, которые (сущности) и сопоставляются с также неизменными «слабыми силами человека». Уже это показывает, что «объективная теория», поддерживаемая многими буржуазными юристами, покоится на ложных предпосылках идеалистической метафизики. Не вызывает, в частности, сомнения, что «учение» об имманентных сущностях, об ограниченности человека в познании законов природы и в достижении господства над природой заимствовано из арсенала кантианства и неокантианства. Эти философские «школы», как известно, спешили воздвигнуть пределы и барьеры для человеческих дерзаний, дабы оградить благонамеренных немецких бюргеров от «крайностей» и «ужасов» французской революции. Буржуазные же юристы непрочь были те же барьеры приспособить в качестве незыблемых «естественных» границ ответственности того же бюргера в области гражданского права. Где ранее освобождали коммерсанта от ответственности, ссылаясь на «волю божию» ¹, коей не может противиться даже сам всесильный кредитор, там теперь столь же успешно стали ссылаться на якобы незыблемое метафизическое понятие неодолимости.

Нельзя, далее, не заметить, что «объективная теория» по своему существу враждебна правильному учению о причинной связи: она отвергает представление о возможной множественности причин какого-либо явления. «Объективная теория» молчаливо предполагает, что причина всякого вреда, всякое препятствие, становящееся на пути деятельности человека, всегда есть либо внешняя причина (тогда это «непреодолимая сила»), либо внутренняя причина (тогда это не может быть «непреодолимой силой»). Третьему положению нет якобы места. Не может быть якобы такого положения, при котором одни причинные факторы вреда лежат вне предприятия, а другие — принадлежат к тому кругу, который именуют «спецификой предприятия».

Снизойдя до спора со сторонниками буржуазной «объективной» теории, так сказать, на равной ноге, М. М. Агарков, сам того не замечая, воспринял ложный тезис об обязательной единичности причины. Ведь М. М. Агарков отверг учение о «внешнем случае» не по его философской неграмотности, а только ввиду логического несоответствия его объему понятий, данных в законе.

По мнению М. М. Агаркова, «непреодолимая сила» не может в нашем праве рассматриваться как «внешний случай» только потому, что если перед нами случай действительно внешний (для предприятия), то нет и речи о причинении вреда внутренним для предприятия «источником повышенной опасности», а значит, нет и вообще речи о применении ст. 404 ГК.

¹ Термин act of God до сих пор в ходу у буржуазных английских юристов.

Так мог бы рассуждать только защитник «теории» единичных причин, ненаучность которой не требует особого доказательства ¹.

Применение марксистско-ленинского диалектического метода не позволило бы свести критику буржуазной «теории» с принципиальной позиции в плоскость скучной контроверзы догматиков.

После сказанного не удивительно, что М. М. Агаркову не удалось даже близко подойти к правильному решению проблемы «непреодолимой силы» в советском гражданском праве.

Отвергнув, но не уничтожив буржуазную объективную «теорию», М. М. Агарков попытался найти раскрытие понятия «непреодолимой силы», даваемого Гражданским кодексом, в «субъективной теории», которая, однако, является не менее буржуазной, чем отвергнутая только что «объективная теория».

После исследования А. В. Бенедиктова, которое еще в 1935 году раскрыло самобытность понятия «непреодолимой силы» в советском праве, перенос к нам буржуазной «субъективной теории» представлялся неожиданным шагом назад. «Субъективная теория непреодолимой силы», предложенная в свое время немецким юристом Гольдшмидтом, имеет хождение в буржуазной юриспруденции во множестве вариантов. Нужно заметить, что «субъективная теория» больше пришлась ко двору буржуазным юристам, буржуазным судам, чем теория «объективная». Эта большая популярность «субъективной теории» объясняется, невидимому, ее большей расплывчатостью. «Субъективная теория» дает значительно больший простор классовой маневренности буржуазных судов, чем грубоватая «объективная теория» с ее застывшим в своих границах «внешним случаем», «событием необычайной силы» и т. п.

С точки зрения «субъективной теории», «непреодолимая сила» — это граница ответственности, проведенная по мерке «самого осмотрительного человека», в то время как «простой случай» («казус») проводит границу ответственности по мерке «нормального среднего человека».

Требование заботливости при ответственности по формуле «вплоть до непреодолимой силы» с точки зрения «субъективной теории» повышается до пределов сверхчеловеческих, но зато можно констатировать, что и в этом случае ответственность покоится якобы на начале вины. Правда, понятие вины здесь настолько расширено, растянуто, что даже словоохотливые буржуазные юристы затрудняются дать внятную формулировку «упречности виновника», допустившего такого рода утонченное упущение. Словом, перед нами не вина, а фикция вины (вымысел вины).

¹ Мы имеем в виду взгляды, отрицающие возможность нескольких причин одного результата. Разумеется, что возможны и такие результаты, которые имеют лишь одну причину, все же прочие обстоятельства должны быть признаны только условиями.

Не в том состояла цель создания здесь фикции вины, чтобы все случаи ответственности во что бы то ни стало пристроить под сень начала вины и тем достичь законченности юридической конструкции. Цель состояла в достижении наибольшего удобства для буржуазного суда при применении нормы о «непреодолимой силе» в классовых интересах. Если формулировка «утолченной вины» не поддается усилиям ученых юристов, то не очевидно ли, что буржуазный суд под прикрытием ссылок на «непреодолимую силу», нисколько не стесняясь, может вынести любое классово-выгодное решение.

Этого обстоятельства, этой специфической направленности буржуазной «субъективной теории» «непреодолимой силы» не мог не учитывать и сам М. М. Агарков. Поэтому в учебнике «Гражданское право» (изд. 1938 года) М. М. Агарков придал «субъективной теории» необычную для нее формулировку.

«Непреодолимой силой, — пишет Агарков, — следует считать такое событие, которое не может быть предотвращено никакими возможными мерами».

Вслед за этим М. М. Агарков прямо солидаризируется с «субъективной теорией». Но что тогда означает загадочное выражение — событие, не отвратимое «никакими возможными мерам и»?

Двусмысленность такого определения неотвратимости была замечена вскоре после выхода учебника в свет ¹.

Если «никакими возможными мерами» означает — никакими технически возможными мерами, то понятие квалифицированного случая становится необычайно узким. Не считаясь с экономической стороной дела, технически можно осуществить беспредельно многое вплоть до ограждения решетками железнодорожного полотна на всем его протяжении и т. д.

Однако есть все же такие явления, которые и в самом деле никакими мерами устранить не удается, даже если эти меры понимать как технические мероприятия, без учета размера их финансирования — таков, например, весенний разлив рек. И тем не менее толкование «непреодолимой силы» в нашей судебной практике вовсе не укладывается в определение М. М. Агаркова.

«Весенний разлив вод нельзя рассматривать, как стихийное явление. Ответчик был обязан с учетом разлива реки обеспечить выполнение плана», — писала Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР по одному делу ².

Суть вопроса о «непреодолимой силе», значит, не просто в технической возможности или невозможности устранить

¹ См. рецензию А. В. Бенедиктова и В. Райхера в журнале «Советское государство и право» 1939 г. № 4, стр. 75.

² Определение от 9 апреля 1943 г. по иску управления речного пароходства к архангельской областной конторе «Заготзерно» — Сборник постановлений Пленума и определений судебных коллегий Верховного суда СССР за 1943 г., М., 1948, стр. 221—222.

данное явление, а в чем-то другом, что улавливается судебной практикой, но не раскрыто еще в теории нашего гражданского права.

Напротив, если речь идет только о мерах, экономически возможных для данного предприятия или лица, то область «непреодолимой силы» существенно и неосновательно расширяется. Очень многое, даже необходимое по действующим правилам техники безопасности, может оказаться за пределами наличных экономических возможностей транспортного предприятия, держателя животного и т. д.

Однако невыполнение мероприятий, установленных правилами техники безопасности, всегда влечет за собой ответственность предприятия за вред, причиненный, например, действием машины, не огражденной надлежащим образом. Судебные органы в таких случаях не входят в обсуждение вопроса о том, возможно ли было экономически для данного предприятия провести указанные мероприятия, предписанные законом.

Обвал в шахте возможно технически устранить в большинстве случаев, устроив подземные тюбинги вместо обычных креплений. Однако экономически это невозможно, поэтому ограничиваются креплениями шахт. Последние имеют достаточную крепость в обычных условиях, но не способны выдержать некоторых исключительных по своей силе напряжений в земной коре. Тем не менее судебная практика не считает обвал в шахте «квалифицированным случаем», «действием непреодолимой силы» ¹.

Порча железнодорожного пути не признается судами за действие «непреодолимой силы», хотя для железной дороги экономически невозможно обеспечить наблюдение за железнодорожным полотном на всем протяжении без всяких перерывов во времени ².

Любопытно решение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР, относящееся к 1946 году, которое приводит Т. Б. Маль-цман. В решении этом говорится: «Добыча угля в шахтах дело не новое, изучено или должно быть изучено в совершенстве, и там, где работа угрожает здоровью и жизни рабочего, не может быть непредвиденного случая, кроме случаев, происшедших от внешних причин».

Все эти высказывания наших высших судебных органов показывают, что в нашем праве «непреодолимая сила» не может рассматриваться ни с точки зрения «субъективной теории» в обычной формулировке, ни в том ее варианте, который был предложен М. М. Агарковым.

¹ См., например, определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного суда СССР 1949 г. по иску Б.

² См. определение ГКК Верховного суда РСФСР по делу Нарижного и по делу Лейтмана — Сборник «Обеспечение увечных», под ред. Е. Н. Даниловой М., 1927, стр. 97—100.

Очевидно, что экономический момент с его субъективной возможностью данного лица не вяжется с объективным критерием «внешней причины», о которой пишет Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда СССР.

Невозможность согласования любого варианта «субъективной теории» со смыслом советского закона о «непреодолимой силе» и с нашей судебной практикой выясняется еще более, когда мы изучаем, например, применение Устава железных дорог СССР.

В том же учебнике «Гражданское право» (изд. 1938 года) в разделе о договоре перевозки утверждается, что под «непреодолимой силой» и в этом случае следует понимать то же самое, что и в Гражданском кодексе ¹.

Но как согласовать это правильное само по себе представление о «непреодолимой силе», как о едином в советском праве понятии, с объективной трактовкой «непреодолимой силы» в Уставе железных дорог СССР (п. «а» ст. 68 — «стихийное явление») и одновременно — с «субъективной теорией» квалифицированного случая, поддерживаемой М. М. Агарковым?

В учебнике «Гражданское право» (изд. 1944 года) М. М. Агарков попытался освободить от недостатков свое учение о «непреодолимой силе». На этот раз М. М. Агарков отбросил обе буржуазные теории «непреодолимой силы» — и так называемую «объективную» и так называемую «субъективную»². Впрочем, критика «объективной теории», данная в 1944 году, является почти дословным повторением соображений, высказанных М. М. Агарковым ранее.

Критика же «субъективной» теории и составляет то новое, что М. М. Агарков внес в 1944 году в раздел о «непреодолимой силе». Вместе с буржуазной «субъективной теорией» М. М. Агаркову пришлось подвергнуть пересмотру и свой собственный взгляд на понятие «непреодолимой силы», высказанный в 1938 году.

«С точки зрения этой теории («субъективной». — Б. А.), — писал М. М. Агарков в 1944 году, — нельзя отличить непреодолимую силу от простого случая. Применение этой теории к ст. 404 приведет к отождествлению ответственности по этой статье с ответственностью по ст. 403. Между тем совершенно очевидно, что ст. 404 устанавливает ответственность без вины».

Каково же понятие «непреодолимой силы», которое Агарков предложил теперь, после сдачи в архив обеих буржуазных теорий? Налицо, оказывается, снова прежняя формулировка:

«Непреодолимая сила», — повторяет М. М. Агарков, — это такое событие, которое не может быть предотвращено никакими мерами».

Но в 1944 году М. М. Агарков пытается рассеять сомнения, которые были высказаны в литературе по поводу этого определения.

¹ «Гражданское право», учебник для юридических вузов, 1938, ч. II, гл. 29 (написана К. К. Яичковым), стр. 236.

² «Гражданское право», учебник для юридических вузов, т. I, 1944, под ред. М. М. Агаркова и Д. М. Генкина, стр. 339—341.

«Для непреодолимой силы, — уточняет теперь М. М. Агарков, — характерна невозможность предотвратить событие, существующая не для данного лица, а в данном обществе вообще» ¹. Значит, дело идет теперь не об экономической, а о технической неотвратимости. Значит, учитывать следует не конкретные силы и возможности данного лица, а абстрактные технические возможности «в данном обществе вообще».

Улучшение, которое достигнуто в новом изложении, только кажущееся. В самом деле, о каких возможностях (технических) идет речь — о реализованных уже в СССР технических возможностях или о теоретических возможностях, которые мыслимы, но нигде в нашей стране пока еще не осуществлены?

Этот последний вариант выглядит, как теория, совсем оторванная от жизни. Проще было бы прямо сказать, что понятие «непреодолимой силы» как особого обстоятельства, освобождающего от ответственности за пределами опровержения вины, изгоняется из нашего права. В самом деле: техническая культура в СССР достигла таких высот, что нет, кажется, такой опасности, ликвидацию которой нельзя было бы технически грамотно запроектировать. Технически, например, не исключен снос всех построек старого дореволюционного типа в сейсмически опасных зонах с заменой этих построек строениями, специально рассчитанными на устойчивость в случае колебаний земной коры.

Иначе будет обстоять дело, если сравнение проводить с существующими нашими предприятиями, наиболее совершенными в техническом отношении. Тогда придется, например, для всякой железной дороги признавать неотвратимость только там, где неотвратимость существовала бы и на первом по совершенству в СССР и во всем мире Московском метрополитене. Хотя несообразность такой мерки была бы очевидна, но все же понятие «непреодолимой силы» нашло бы себе некоторое, — весьма, впрочем, узкое, — применение. Железная дорога никогда не смогла бы сослаться на удар молнии, как на действие «непреодолимой силы», поскольку такой удар не страшен подземному метрополитену, но землетрясение — и, пожалуй, только оно одно— могло бы служить примером конструированного М. М. Агарковым «квалифицированного случая». Из дальнейшего изложения видно, что М. М. Агарков склонялся именно ко второму толкованию своего определения. Но в таком случае нельзя не видеть, что новая конструкция, хотя и в завуалированном виде, сохраняет основные черты «субъективной» теории.

За масштаб, по которому определяется наличие или отсутствие квалифицированного случая в обновленной конструкции М. М. Агаркова, принято лучшее предприятие данного рода, скажем, лучшая железная дорога. С этим образцом сравниваются

¹ Подчеркнуто мной. — Б. А.

условия и обстановка всех других предприятий. Если нечто вредоносное произошло на каком-либо предприятии, а условия, на нем существующие, хуже, чем на образцовом предприятии, то ссылка на «непреодолимую силу» отбрасывается. В конкретных условиях вред был не устраним, но он был бы устраним на образцовом предприятии. Очевидно, что за всем этим рассуждением скрыто представление об утонченной вине в создании или в сохранении недолжной обстановки. Упречность предприятия состоит якобы в том, что предприятие это не достигло того уровня, какого достигли лучшие предприятия данного рода.

Если так, то никакого улучшения в учение о «непреодолимой силе» не введено. Взгляды М. М. Агаркова, высказанные в 1944 году, оказываются такими же далекими от потребностей практики, как прежние высказывания по этому вопросу.

В связи с институтом давности (ст. 48 ГК) М. М. Агарков ¹ иллюстрирует «непреодолимую силу» примером: «вследствие землетрясения было прервано сообщение, и иск не мог быть предъявлен». Нельзя не заметить, что этот пример вовсе не иллюстрирует стоящего над ним тезиса: «Под непреодолимой силой следует понимать лишь такие обстоятельства, которые не могли быть предотвращены никакими возможными мерами». Бесспорно:

землетрясения предотвратить нельзя, нельзя его ликвидировать. Но можно ли во время землетрясения восстановить прерванную связь, например, воспользовавшись самолетом? Несомненно, технически это возможно. Более того, всякий раз, когда землетрясения у нас в СССР прерывали связь, авиация немедленно и очень успешно заменяла иные способы сообщения и связи.

Пример на случай действия «непреодолимой силы» оказался примером на случай отсутствия вины (казуса). В известной мере и самому М. М. Агаркову было ясно, что в его учении «казус» и «квалифицированный случай» смешиваются. Недаром он заметил: «непреодолимая сила» не может быть отграничена от простого случая совершенно точными признаками... Суд должен в конечном счете руководствоваться критериями, полученными из жизненного опыта и проверенными практикой».

В обширной статье «К вопросу о договорной ответственности», увидевшей свет в 1945 году ², М. М. Агарков вместо формулы «неотвратимости никакими возможными мерами» дает новую формулу «непреодолимой силы». М. М. Агарков пишет: «Устанавливая невозможность какими бы то ни было мерами предотвратить наступление определенного события, судья должен учесть состояние техники и хозяйства в данный период времени» ³.

¹ «Гражданское право», учебник для юридических вузов, т. I, 1944, стр. 112.

² «Вопросы советского гражданского права», изд. Академии наук СССР, 1945, стр. 114—155.

³ Там же, стр. 122.

Если нужно учитывать только хозяйство, т. е. внедренную в хозяйство технику, то какова же цель учета еще не реализованных возможностей? Очевидно, что первый критерий устраняет второй.

Если считать «непреодолимой силой» только то, что вообще технически нельзя устранить, то круг «непреодолимости» необычайно сузится; напротив, если допускать признание «непреодолимости» там, где на практике, в хозяйстве события данного рода еще не начали предотвращать известным науке способом, то круг «непреодолимости» значительно расширится.

Хотя М. М. Агарков снова заявил, что подразделение теорий «непреодолимой» силы на «субъективные» и «объективные» само по себе ничего не дает для уяснения существа вопроса ¹, — его собственный взгляд на понятие «непреодолимой силы» (также и в формулировке 1945 года) нужно квалифицировать как вариант субъективной теории «непреодолимой силы». Мало того, это определение «непреодолимой силы» приводит нас снова к выводу, что «непреодолимая сила» в интерпретации М. М. Агаркова есть предел требований, которые можно предъявить к гражданину или к предприятию в конкретных условиях времени и места. Иными словами, доказанная «непреодолимая сила» оказывается освобождением от обвинения в нерадивости, в отсталости в сравнении с некоторым уровнем техники. «Непреодолимая сила» в субъективном понимании ее М. М. Агарковым становится прямо антиподом так называемой сублимированной вины, особо утонченной упречности.

Упрек, который М. М. Агарков бросил «субъективной теории» (не смешивайте случай — невиновность — с «непреодолимой силой»), возвратился к самому упрекавшему. Возвратился потому, что М. М. Агарков только внешне, только догматически отгородился от буржуазной «субъективной» теории «непреодолимой силы».

VII

Т. Б. Мальцман дает определение «непреодолимой силы» путем сочетания двух признаков. Под непреодолимой силой как обстоятельством, освобождающем от ответственности, Т. Б. Мальцман имеет в виду сочетание двух элементов в тесной, неразрывной связи, а именно, внешнего события, которое является непредотвратимым, и той специфической опасности, которая характерна для данного источника повышенной опасности». Т. Б. Мальцман указывает, что непреодолимая сила — это постороннее для данной

¹ На это указывал Т. М. Яблочков еще в 1911 году, критикуя классификацию теорий «непреодолимой силы» в сочинениях немецких буржуазных юристов (см. статью «Понятие непреодолимой силы в гражданском праве» в «Юридических записках Демидовского лицея» 1911 г., вып. 11/111 (У111/1Х), стр. 272).

деятельности событие, которое так воздействует на эту деятельность, что проявляется ее специфическая опасность ¹.

Несмотря на то, что эта формулировка, по нашему мнению, не свободна от недостатков, нужно прежде всего подчеркнуть ее несомненные преимущества перед всеми формулировками, ранее нами рассмотренными.

Достоинство формулировки, данной Т. Б. Мальцман, мы видим прежде всего в строго объективном характере, который придается «непреодолимой силе» в отличие от субъективного характера простого случая («казуса»).

Хотя анализ причинного отношения в случае «непреодолимой силы» у Т. Б. Мальцман не дан в развернутом виде, но по существу вопрос о «непреодолимой силе» получает у нее в цитированном месте целостное решение с объективной позиции, не имеющей ничего общего с буржуазной «объективной теорией».

К сожалению, это достоинство в известной мере утрачивается, когда Т. Б. Мальцман подходит вплотную к вопросу о соотношении между простым и квалифицированным случаем.

Оказывается, что случай — это родовое понятие, а квалифицированный случай имеет тот специфический видовой признак, что он не может быть отвращен никакими мерами.

Под «непреодолимой силой» Т. Б. Мальцман понимает непредотвратимое никакими мерами событие, хотя и постороннее «источнику повышенной опасности», но такое, которое своим воздействием на этот источник вызвало проявление тех свойств, которые характеризуют его опасность для окружающих и привело к причинению вреда.

Таким образом, взгляды Т. Б. Мальцман приближаются здесь к рассмотренному выше учению М. М. Агаркова, который различал простой случай от квалифицированного по моменту преодолимости, причем вкладывал в понятие преодолимости субъективное содержание.

VIII

В 1948 году вопросы о случае и о «непреодолимой силе» затронул О.С.Иоффе ².

Этот автор исходит из предпосылки, что «гражданско-правовой случай не лежит вне пределов случая в философском смысле, а есть лишь специфическая разновидность последнего, причем специфика гражданско-правового случая состоит в том, что им охватываются только такие события, одной из причин которых явились действия человека, и что при его оценке особое значение придается субъективному отношению лица к наступившим объективным последствиям. Гражданско-правовой случай

¹ Научная сессия аспирантов ВИЮН 26—27 июня 1947 г. Тезисы докладов, М., 1947.

² О. С. Иоффе, О некоторых вопросах науки гражданского права, «Вестник Ленинградского университета» 1948 г. № 3, стр. 90—94.

может рассматриваться поэтому и как случай в философском смысле, с учетом субъективного отношения к нему лица, действия которого подлежат гражданско-правовой квалификации» ¹.

О. С. Иоффе последовательно проводит эту точку зрения в отношении к понятию «непреодолимой силы», но с этой точкой зрения, по нашему мнению, согласиться нельзя.

О. С. Иоффе определяет гражданско-правовой случай, подобно большинству советских цивилистов, как субъективную непредвидимость события. «Случайными, — пишет О. С. Иоффе, — признаются лишь такие непредотвратимые для причинителя обстоятельства, о возможности наступления которых он не знал и не должен был знать» ².

Таким образом, случай в смысле гражданского права и с точки зрения О. С. Иоффе — это субъективное понятие.

«В гражданском праве, — пишет О. С. Иоффе, — виновное отграничивается от случайного, как познанное от непознанного..., только не познанное случайно» ³.

Между тем марксистско-ленинская философия отвергает сведение случайности к субъективной непознанности. Это понимание свойственно механистическому материализму. Диалектический материализм учит, что случай существует или не существует независимо от того, что человек не познал последствий своего действия. Случай в смысле марксистско-ленинской философии — понятие объективное, а не субъективное.

О. С. Иоффе из этого положения как будто и исходит, говоря что с точки зрения философской случай — это «объективное явление, а не результат простого заблуждения».

Но случай гражданско-правовой (казус) бывает налицо не в тех положениях, когда вредоносные последствия объективно-случайны, но именно в тех, когда последствия лишь субъективно-случайны, а объективно необходимы. Это происходит тогда, когда причинивший вред не мог в данной обстановке предвидеть наступления этих объективно-необходимых последствий.

Следовательно, «казус» может быть налицо, когда с точки зрения философской нельзя говорить о причинно-случайном последствии.

Но отсюда неизбежен вывод: понятие случая в философском смысле этого слова не есть родовое понятие в отношении к невиновному причинению вреда (т. е. к «случаю» гражданского права — «казусу»). Поэтому и нельзя присоединиться к мнению О. С. Иоффе, что гражданско-правовой случай («казус») — это разновидность более широкого понятия философского случая: вид всегда должен умещаться в понятии своего рода.

¹ О. С. Иоффе, О некоторых вопросах науки гражданского права»

«Вестник Ленинградского университета» 1948 г.. № 3, стр. 93.

² Там же, стр. 92.

³ Т а м же.

Поскольку в своей интересной статье О. С. Иоффе затронул такие принципиальные вопросы теории гражданского права, как элементы правоотношения, причинная связь, случай и, наконец, система гражданского права, он мог только вскользь остановиться на проблеме «непреодолимой силы», перейдя к ней от изложения своих взглядов на случай.

Решения вопроса о понятии «непреодолимой силы» по действующему праву О. С. Иоффе, к сожалению, не дал, сделав лишь предложение устранить деление обстоятельств, освобождающих от ответственности, на «случай» и «непреодолимую силу».

Примыкая в этом отношении ко взглядам, высказанным в 1935 году А. В. Бенедиктовым, Иоффе не затронул такого большого материала, как автор «Договорной дисциплины». Поэтому выводы у О. С. Иоффе не отражают многообразия жизни и законодательства. Отбросив субъективную и объективную теории «непреодолимой силы» как неудовлетворительные, О. С. Иоффе пишет, что «гражданско-правовое деление случаев на две их разновидности нельзя также ни обосновать, ни тем более оправдать при помощи философской аргументации...» ¹.

Уже А. В. Венедиктов и другие после него высказывавшиеся авторы привели доказательства тому, что судебная и арбитражная практика осмыслила у нас специфику того, что закон называет «непреодолимой силой».

Теория гражданского права, конечно, отстает в этом отношении. Попытка О. С. Иоффе отказаться от философского обоснования «непреодолимой силы» как объективного случая представляется нам необоснованной.

Конечно, слив сначала воедино субъективный случай («казус») с объективным случаем в философском смысле, О. С. Иоффе потом был лишен возможности найти место «непреодолимой силе» в плане философских категорий.

Предлагая устранить в советском гражданском праве «деление случаев на две их разновидности», О. С. Иоффе все же признает целесообразным сохранить за судом «право предъявлять повышенные требования предусмотрительности к лицам, деятельность которых связана с «источником повышенной опасности» ².

Одним из доводов к устранению существующего в нашем законе различия между «случаем» и «непреодолимой силой», по мнению О. С. Иоффе, является отсутствие в теории критерия для различения этих факторов, освобождающих от ответственности за причинение вреда.

Нельзя не согласиться с тем, что теория нашего гражданского права заслуживает упрека в этом отношении. Единомыслия в этом вопросе пока еще нет. Однако едва ли можно признать удовлетворительным предлагаемое О. С. Иоффе различие между

¹ О. С. Иоффе, О некоторых вопросах науки гражданского права, «Вестник Ленинградского университета» 1948 г. № 3, стр. 94.

² Там же.

«должной предусмотрительностью» и «повышенной предусмотрительностью». Представление о повышенной предусмотрительности сопряжено, как известно, с понятием «утонченной вины». Появление этого понятия в советском гражданском праве, с нашей точки зрения, нельзя оправдать (см. гл. I).