Правовой обычай в традиционных обществах Севера Европы (80

А.Н. Халтурин, Северный (Арктический) федеральный университет в г. Архангельске

Правовой обычай в традиционных обществах Севера Европы1

Обычное право можно исследовать в различных измерениях – этнографическом, психологическом, философском, и т.д. Нас интересует, прежде всего, два из них – историкоправовое и культурологическое, в т.ч. этнокультурное.

Первые серьезные историко-правовые исследования обычного права связаны с деятельностью российских правоведов второй половины XIX века, осуществлявшейся под влиянием немецкой исторической школы права (Ф. Савиньи, Г. Пухта и др.). Основываясь на фундаментальной идее Г. Спенсера рассматривать общество как биологический и социальный организм, представители исторической школы, как немецкой, так и российской, основными аксиомами считали: 1) идею органического развития права (как и общества в целом); 2) идею порождения обычного права (правового обычая) народным сознанием, народной совестью, народным духом.

Приведем несколько мнений, выражающих по существу разные философскоонтологические концепции правового обычая.

В.Е. Васьковский понимает под обычаем «юридическую норму, живущую в сознании всего народа или его части и постоянно применяемую в жизни» [2]. В русле классической историко-правовой школы автор наделяет правовые обычаи субъективно-идеалистической природой.

Один из авторитетнейших правоведов второй половины XIX века Д.И. Мейер исходит из предположения, что правовой обычай основывается на юридических воззрениях народа, а «юридические воззрения народа могут установиться только сообразно законам экономическим и нравственным»[6]. Таким образом, в основу правового обычая автор заложил экономические и нравственные начала.

Дуалистическая позиция Н.К. Ранненкампфа заключается в том, что правовой обычай образуется в результате приложения к одним и тем же отношениям идеальных или материальных первоначал. По мнению юриста «обычное право лежит в народном духе, материальных и исторических условиях народной жизни и образуется постепенно, незаметно, посредством постоянного приложения известного воззрения или действия к одним и тем же отношениям» [8, с. 58-67].

Е.Н. Трубецкой отдает предпочтение деятельностному подходу и сводит обычай к

прецеденту. «Обычай есть не что иное как множественный, многократно повторяющийся прецедент. Иногда для создания нормы права достаточно прецедента единичного, иногда же только обычай, т.е. многократное повторение, может сообщить прецеденту силу права»[9, с. 98-99]. Таким образом, основанием для возникновения обычая, по Трубецкому, выступает практика применения одних и тех же действий.

Нашему пониманию сущности правового обычая более близки размышления Н.М. Коркунова. Обычай, полагает авторитетный правовед, есть «одна из форм объективировавшегося правосознания... Выражая во вне свое правосознание, человек пользуется выработанными житейским обиходом формами, сглаживающими особенность его деятельности, делающими ее частью общей жизни, выражением коллективного правосознания, словом — обычаем» [5, с. 296-297].

Обычай для Коркунова – это выражение коллективного правосознания. Для нас принципиально важно, что Коркунов обращается именно к правосознанию коллективному, а не к индивидуальному, поскольку обычай функционирует в социуме и, что, самое важное,

1 Халтурин А.Н. Правовой обычай в традиционных обществах Севера Европы // Традиционные общества: неизвестное прошлое: Материалы VII Международной научно-практ. конференции. 25-26 апреля 2011 – Челябинск: Изд-во ЗАО «Цицеро», 2011. С. 92-97.

1

для социума, поэтому и носителем ценностей обычного права является семья, род, община, волость. Именно коллектив санкционирует отдельные правила и преобразует их в правовые обычаи, исходя опять же (как у Д.И. Мейер) из хозяйственных и нравственных начал коллективного бытия.

Представленные размышления позволяют сделать несколько важных и принципиальных выводов. Во-первых, правовой обычай есть одна из форм проявления во вне правосознания коллективного, а значит, и народного, т.е. независимого от государственной власти. В социально-философском аспекте обычай представляет собой феномен общественной обычно-правовой психологии. Во-вторых, правовой обычай есть комплекс действий, объединенных конкретной целью, решающий определенные задачи и удовлетворяющий определенные материальные потребности. В-третьих, не противопоставление (как у Н.К. Ранненкампфа), а взаимодействие материального и духовного порождают правовой обычай и создают условия для его сохранения и дальнейшей эволюции.

Культурологическое измерение правового обычая предполагает его исследование в структуре определенной модели мироустройства. Как справедливо утверждал А.Я. Гуревич, «модель мира» - та «сетка координат», при посредстве которых люди воспринимают действительность и строят образ мира, существующий в их сознании…Время и пространство - определяющие параметры существования мира и основополагающие формы человеческого опыта»[3, с. 43-44].

Правовой обычай существует не только в хозяйственной и общественной практике. Он опосредованно соотносится с пространственно-временными координатами конкретной модели мироустройства, конструируемой народным сознанием этносов, этнических и социальных групп. Более того, правовой обычай сам устанавливает пространственные и временные границы своего бытия в традиционной культуре.

В языческой мифологии, в частности, скандинавской, ядром модели мира выступает система представлений о пространственно-временном континууме. По мнению Е.М. Мелетинского, эта «система состоит из двух пространственных подсистем (горизонтальная и вертикальная) и двух временных подсистем (космогоническая и эсхатологическая)»[7]. Главнейшим средством организации мифологического пространства выступало «мировое древо». С идеей мирового древа были соотнесены верх - низ, правое - левое, небо-земля, чистое - нечистое, мужское - женское и другие мировоззренческие оппозиции архаического сознания [3, с. 72]

Языческое правосознание (если вообще можно использовать этот термин применительно к эпохе зарождения правовых обычаев), являясь одной из форм общественного сознания, не может существовать вне мифологической модели мира. С одной стороны, правосознание определяет роль правового обычая, да и в целом обычного права в системе общественного бытия. С другой стороны, правосознание выражает основные ценности и языческие представления о мироустройстве в целом. Процесс рождения правового обычая суть рождение социального порядка из хаоса нравственных воззрений, теряющих постепенно свой обязательный и всеобщий характер. Правосознание мифологического космогенеза огранивается ареолом существования рода и племени, отчего горизонтальное пространство правогенеза сравнительно небольшое; как правило, оно совпадает с территориями, на которых этнос организует свой хозяйственный уклад и ведет повседневную жизнь.

Вертикальная пространственная плоскость, выраженная в языческом образе «мирового дерева», в обычном праве фокусируется на строго иерархической структуре семьи, рода, а затем и общинной организации.

При этом весьма примечательны правовые воззрения лопарей на образ вертикальной структуры государства. А.Я. Ефименко отмечает, что «государство, по поняти ям лопарей, есть большое семейство, где старший хозяин – царь, который имеет власть над всеми, и которого каждый обязан слушаться. Чиновники – исполнители воли царя, и их также все

2

обязаны слушаться»[4,с.53]. Мы видим ту же двухярусную модель вертикального

противопоставлялись друг другу «земное» и «небесное» в буквальном смысле слова); философский онтологический модус (когда противопоставлялись друг другу материя и дух, время и вечность, что можно также обозначить как «земное» и «небесное», но в порядке метафоры). Все три модуса были сопряжены в единой символической системе как взаимозаменяемые смысловые эквиваленты. Перед нами как бы уравнение: духовное так относится к телесному, как небеса относятся к земле и «будущий век» относится к «сему веку» [1, с. 281-282].

Из представленного отрывка следует, что символика объединяет все знаковые системы трех модусов языческой и религиозной картины мира – временного (исторический), пространственного (космологический) и философского. Символика каждой известной науке картины мира предлагает обычному праву свой набор определенных предметов , явлений, выражений и действий для использования их субъектами правового обычая в качестве символов.

В нашем случае символ соединяет правовой обычай, как наиболее рациональный способ социального действия в предлагаемых спорных ситуациях, с миром духовных спиритуалистических народных представлений и мировосприятия.

Народное правосознание глубоко символично, как символично языческое и средневековое мировосприятие в целом. Причем следует напомнить, что мифопоэтическая оппозиция «свой – чужой», создавшая свой Космос из чужого Хаоса, проецировалась на правовую оппозицию «мое (наше) - чужое», обозначающую, по-видимому, культурологическое обоснование происхождения и оформление собственности как таковой.

Архаические этносы ненцев, карел, коми, лопарей (саамов) разграничивали «свое» космическое упорядоченное пространство на собственность семейную и родовую, используя при этом определенную символику пространственной организации.

Например, восточные саамы (лопари) Кольского полуострова использовали для обозначения своих территорий природные объекты – ручьи, горы, реки, камни, называемые урочищами. По сообщению Н. Харузина вся русская Лапландия является разделенной на участки лопарских погостов. Каждый погост разделен между жителями по количеству родов. В свою очередь родовой участок поделен между отдельными семьями. Семейные участки являются собственностью отдельной семьи и переходят в пределах членов семьи из поколения в поколение [10, с. 243-246].

К собственности общины – погоста относились морские и речные семужьи тони, охотничьи угодья, береговая территория океана и оленьи пастбища. В пользовании семей или семейно-родственных групп находились озера, а также часть охотничьих угодий.

Самоеды (ненцы), по утверждению А.Я. Ефименко, из всех инородцев Архангельской губернии более других сохранили следы родового быта. В Большеземельской тундре родовой быт поддерживается тем, что каждый род знает свое место и кочует в определенных пределах. В Канинской тундре самоеды кочуют без всякого разделения тундры между собой. Между тем прежде, не в очень отдаленное время, утверждала А.Я. Ефименко, тундра со всеми ее угодьями была разделена не только между родами, но и между семьями [4, с. 212217].

Вся ненецкая территория полуострова Ямал, по свидетельству Л.В. Хомич, делилась на ряд крупных участков, каждым из которых владел один какой -то род или часть рода. Границами родовых территорий служили как естественные, так и искусственные знаки. К естественным знакам собственности на определенные пространства в тундре относились урочища - реки, речки, овраги. Ненецкая правовая культура знала и искусственные, т.е.

3

изготовленные человеком, специальные меты (хэкур) – камни, положенные на вершине сопок. Родовые владения, носившие названия по имени рода делились на более мелкие участки – вотчины, принадлежавшие уже отдельным семьям [11, с. 152-153].

Таким образом, предметами обычно-правового разграничения у малых народов Европейского Севера выступали пространства морских и речных тоней; береговой территории океана; оленьих пастбищ; озер и охотничьих угодий; земельные участки (пахотные и сенокосные) и огороды (репища). Пространство обычного права у карел, самоедов и лопарей ограничивается их родовыми и семейными пастбищами, наследственными семейными промысловыми угодьями. Границы владений семейных, родовых и территориально-общинных весьма условны, определяются или географическими координатами в их языческом природном представлении (урочищами), или специально для этих целей возводимыми искусственными знаками – камнями на естественных возвышениях и холмах.

Обычному праву северно-русских крестьян знакомы пространства собственности семейной, дворовой, родовой и общинной. Каждый вид пространства имел свои границы, традиционно обозначаемые символами. Такими юридическими символами становятся

изгородь, межа, перетес, бортное знамя и пр.

Исходя из юридической практики обычное право северно-русских крестьян знает горизонтальную, горизонтально-вертикальную и собственно вертикальную пространственные ориентации.

К горизонтальным символам следует отнести межу и межевые знаки (межевые ямы и камни). Горизонтально-вертикальными изображениями можно считать изгородь, стенной огород, или стену, поскотинный огород или осек, «огороду-изгороду», городьбу. Для сравнения норвежское обычное право знало четыре вида изгороди – символа границы собственности норвежских бондов - 1) забор, 2) поперечно-перекладная ограда; 3) дощатый забор; 4) изгородь.

Символами вертикального пространства выступают межевые столбы, ямы и камни;

бортные знамена на деревьях; различные затеси на деревьях.

Таким образом, более развитая система видов собственности маркируется и более разнообразной системой символов пространственной организации собственности в упорядоченном Космосе.

Отличие норвежского обычного права от русского заключается, прежде всего, в том, что норвежская языческая оппозиция «свой - чужой» проходит сквозь толщину времени, не претерпевая серьезных принципиальных изменений. Личная собственность бондов была смыслообразующим ядром правовой системы варварской Норвегии. Общественная собственность (альменнинг) не играла какой-либо серьезной роли в обычно-правовых отношениях норвежского варварского общества.

Совсем по иному вектору развивался правовой обычай в крестьянских общинах на Русском Севере. Семейная собственность, архаические черты которой мы можем обнаружить даже на рубеже XIX-XX веков, породила собственность крестьянского двора. Как правило, крестьянский двор состоял из нескольких семей, большая часть которых отделялась, кроме хозяйства младшего сына, семья которого оставалась жить в доме родителей. На них, в частности, возлагалась обязанность содержания и ухода за престарелыми родителями. Во многих регионах Русского Севера сохранилась собственность рода (печище), как правило, на сенокосные и промысловые участки, которые со временем не делились, но использовались родственниками совместно по устной договоренности. Постепенно родовая собственность в северно-русской деревне эволюционировала в общинную собственность, поскольку крестьянская община постепенно пополнялась пришлыми крестьянами из других местностей и регионов. Таким образом, оппозиционный член «свой» трансформировался в правовой многочлен «свое личное – свое семейное – свое родовое – свое общинное». Эта трансформация требовала четкого правового регулирования, что и взял на себя правовой обычай.

4

Если мифопоэтическая традиция разделила весь мир на Космос-порядок и Хаосстихию, то правосознание в традиционном обществе продолжило дальнейшее «упорядочение» и «устроение» своего Космоса путем пространственной организации собственности его «микрокосмов».

Список литературы

1.Аверинцев С.С. Порядок космоса и порядок истории в мировоззрении раннего средневековья (Общие замечания) в кн.: Античность и Византия. – М., Наука, 1975.

2.Васьковский Е.В. Учебник гражданского права. Выпуск I. Введение и общая часть. – СПб,

1894.

3.Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. – М.: Искусство. 1984.

4.Ефименко А.Я. Юридические обычаи лопарей, карелов и самоедов. Записки Императорского Русского Географического общества. Т. 8.

5.Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. Книга 4. Положительное право. - 1914 г.

6.Мейер Д.И. Русское гражданское право (в 2 ч.). По исправленному и дополненному 8-му изд., 1902. Изд. 3-е, испр. - М.: «Статут», 2003.

7.Мелетинский Е. М. Скандинавская мифология как система / Труды по знаковым системам,

VII. – Тарту: ТГУ, - 1975.

8.Ранненкампф Н.К. Юридическая энциклопедия. – Киев, Типография Т-ва Н.Н. Кушнерев и К0, 1913.

9.Трубецкой Е.Н. Лекции по энциклопедии права. На правах рукописи. – М., Тов-во типографии А.И. Мамонтова, 1917.

10.Харузин Н. Русские лопари. Очерки прошлого и современного быта. – М., Товарищество Скоропечатни А.А. Хевенсон, 1890.

11.Хомич Л.В. Ненцы. Историко-этнографические очерки. – М.-Л-д., «Наука», 1966.

5