470 Элиас Канетти

кто сообщались со мной в виде душ... Все они являлись мне "голосами", причем каждая не знала о присутствии других. Какое безнадежное смятение воцарилось в моей голове, сможет понять каждый...

Вследствие моей постоянно растущей нервозности и поэтому усиливающейся силы тяготения, ко мне притягивалось все большее количество отошедших душ, рассеивавшихся затем в моей голове или в моем теле. В очень многих случаях дело заканчивалось тем, что эти души в виде так называемых "маленьких человечков" - микроскопических фигурок человеческого облика, но величиной в несколько миллиметров, - проводили некоторое время у меня в голове, а потом исчезали вовсе... Очень часто их звали по именам звезд или созвездий, с которых они явились или под которыми жили...

Были ночи, когда души в виде маленьких человечков падали на мою голову сотнями, если не тысячами. При этом я предупреждал их, чтобы они не приближались, потому что из предыдущих случаев знал о бесконечно возросшей силе тяготения моих нервов, но души сначала не могли поверить в такую опасную силу тяготения".

"На языке душ я звался "духовидец", то есть человек, который видит духов, общается с духами или отошедшими душами. На самом деле, с тех пор, как стоит мир, вряд ли был случай, подобный моему, когда человек вошел бы в постоянные отношения не просто с отдельными отошедшими душами, но со всей совокупностью душ и даже с всемогуществом Бога".

Ясно, что эти процессы имеют для Шребера массовый характер. Космос вплоть до самых отдаленных звезд населен душами умерших. У всех имеется предписанное место проживания - та или иная хорошо известная звезда. Внезапно из-за своей болезни он становится для них сборным пунктом. Они слетаются к нему, несмотря на его настойчивые предупреждения. Его притяжение неодолимо. Можно было бы сказать, что он собирает их вокруг себя как массу, и, поскольку, как он подчеркивает, речь идет о совокупности всех душ, то собирается величайшая из всех возможных масс. Но дело не только в том, что она собирается вокруг него, как народ вокруг своего вождя. С ними происходит то, что народы, собирающиеся вокруг вождей, - все равно, что это за народы, - понимают лишь постепенно, с течением

Господство и паранойя 471

лет: они становятся все меньше. Достигнув его, они мгновенно ссыхаются до размера нескольких миллиметров, подлинное отношение между ними обнаруживается с полной убедительностью: по сравнению с ними он великан, они снуют вокруг него в виде мельчайших созданий. Но этим дело не ограничивается: великан их поглощает. Они в буквальном смысле входят в него, чтобы затем полностью исчезнуть. Его воздействие на них уничтожительно. Он их притягивает, собирает вокруг, уменьшает и проглатывает. Все, чем они были, усваивается теперь его телом. Но они являлись не для того, чтобы оказать ему эту услугу. Собственно, их намерения были враждебными: они посланы были, чтобы смутить его разум и тем погубить его. Однако в борьбе с этой опасностью он и вырос. Теперь, когда он научился их связывать, он немало горд своей притягивающей силой.

На первый взгляд, в этой области своей мании Шребер выглядит персонажем прошлого, когда вера в духов была всеобщей, а души мертвых, как летучие мыши, порхали сквозь уши живых. Он будто бы служит шаманом, который досконально знает миры духов, умеет устанавливать с ними прямую связь и использовать их для любых возможных человеческих целей. К тому же он охотно называет себя духовидцем. Но власть шамана далеко не так велика, как власть Шребера. Шаман иногда, действительно, принимает в себя духов. Но они никогда не исчезают в нем, сохраняют независимое существование, и заранее предполагается, что в конечном счете они выйдут наружу. В Шребере, наоборот, они сходят на нет, исчезают, как будто и не существовали сами по себе. Его безумие, принявшее облик старомодного мировоззрения, основанного на существовании духов, на самом деле есть точная модель политической власти, которая питается массой и из нее же состоит. Любая попытка понятийного анализа власти может только повредить ясности шреберовского созерцания. В нем содержатся все элементы реальных отношений: сильное и беспрерывное притягивающее воздействие, заставляющее индивидов собираться в массу; сомнительность их намерений; их связывание, когда они уменьшаются, становясь частью массы; их исчезновение во властителе, воплощающем политическую власть своей персоной, своим телом; его величина, которая, таким образом, должна беспрерывно обновляться, и, на-472 Элиас Канетти

конец, - последний и очень важный пункт, о котором до сих пор речь не заходила, - связанное с ним ощущение катастрофичности, угроза мировому порядку, которая обретает собственную притягательность именно по причине этого резкого и неожиданного возрастания.

Об этом ощущении в "Памятных записках" сколько угодно свидетельств. В шреберовских видениях конца мира есть нечто величественное. Прежде всего, надо привести одно место, непосредственно относящееся к силе, с которой он притягивает души. Души, массами падаюшие на него со звезд, своим поведением ставят под угрозу сами небесные тела, с которых происходят. Кажется, будто звезды, по сути дела, состоят из этих душ, поэтому, когда души в больших количествах уносятся, притягиваемые Шребером, все исчезает.

"Со всех сторон приходили печальные новости, что отныне ту или иную звезду, то или иное созвездие следовало забыть; то вдруг оказывалось, что потоп отныне скрыл Венеру, потом, что вся Солнечная система перестала существовать, потом, что Кассиопея - все созвездие - свелось к одному-единственному солнцу, и только Плеяды, пожалуй, еще можно было спасти".

Но озабоченность состоянием небесных тел была только одним из аспектов шреберовского катастрофического мировоззрения. Гораздо важнее был другой факт, с которого началась его болезнь. Он касался не душ умерших, с которыми Шребер, как известно, беспрерывно общался, а других людей. Таковых, собственно, больше не стало - все человечество погибло. Самого себя Шребер считал единственным оставшимся настоящим человеком. Те немногие человеческие существа, с которыми он имел дело, например врач, сторож лечебницы или другие пациенты, были, с его точки зрения, чистой видимостью. Это были "наспех подделанные люди", которых ему подставляли, чтобы смутить его ум. Они возникали как тени или картинки и вновь исчезали; конечно, он не принимал их всерьез. Настоящие люди все погибли. Он был единственным живым человеком. Это не было содержанием отдельных, внезапно приходящих откровений, не опровергалось другими, противоположными фактами, это было твердое, годами державшееся убеждение. Этой подлинной верой были окрашены все другие видения заката мира.

Господство и паранойя 473

Он считал возможным, что вся лечебница Флехсига или даже весь Лейпциг вместе с нею были "изъяты" с Земли и перенесены на какое-то небесное тело. Говорившие с ним голоса иногда осведомлялись, существует ли еще Лейпциг. В одном из своих видений он спускался на лифте в глубины Земли. Он опускался сквозь разные по времени земные слои, пока не оказывался в лесу каменноугольного периода. Покинув на время кабину, он бродил как по кладбищу, попадал в места, где лежало все население Лейпцига, даже видел могилу своей жены. При этом, надо заметить, жена его была жива и регулярно навещала его в больнице.

Шребер по-разному объяснял себе гибель человечества. Он размышлял о понижении температуры благодаря растущему отдалению Солнца и связанному с этим всеобщему оледенению. Приходили ему на ум и землетрясения. Ему было сообщено, что великое лиссабонское землетрясение связывалось со случаем одного духовидца, напоминавшим его собственный. Новость о появлении в мире волшебника, а именно профессора Флехсига, а также об исчезновении самого Шребера, который был все-таки широко известной личностью, пробудила в человечестве страх и сокрушила основы религии. Воцарилась всеобщая неуверенность и тревожность, пошатнулась нравственность, и на человечество обрушились сокрушительные эпидемии. Это были чума и проказа, о которых в Европе давно уже не было слуху. У себя на теле он заметил симптомы чумы. Чума выступала в разных формах: была голубая, коричневая, белая и черная чума.

Пока люди гибли в этих страшных эпидемиях, сам Шре-бер был вылечен благодетельными лучами. Следовало различать два рода лучей: "вредоносные" и "благодетельные". Первые были насыщены трупным ядом и другими продуктами разложения, они вносили в тело зародыши болезни или вызывали другие разрушительные последствия. "Благодетельные" или чистые лучи действовали как противоядие, нейтрализуя вред, причиняемый первыми.

Вовсе не складывается впечатление, что все эти беды постигли человечество вопреки воле Шребера. Кажется, наоборот, он удовлетворен тем, что нападения врагов, на которые обрек его профессор Флехсиг, привели к таким чудовищным последствиям. Все человечество наказано и уничтожено по-474 Элиас Канетти

тому, что кто-то осмелился выступить против него. Только он благодаря "благодетельным лучам" спасся от эпидемии. Шребер оказывается единственным выжившим потому, что он сам этого хочет. Он хочет быть единственным живым посреди гигантского поля трупов, и это поле заключает в себе всех других людей. Этим он обнаруживает в себе не только параноика, это ведь глубинное стремление каждого идеального властителя - стать последним из оставшихся в живых. Властитель посылает людей на смерть, чтобы смерть пощадила его самого, он старается перевести ее на других. Смерть других ему не просто небезразлична: он старается превратить ее в массовое явление. Особенно он склонен прибегать к этой радикальной мере, когда колеблется его власть над живыми. Если он ощутил угрозу своей власти, то желания видеть мертвыми всех перед собой не смирить никакими рациональными соображениями.

Можно было бы возразить, что такая "политическая" интерпретация Шребера не совсем уместна. Его апокалиптические видения имеют скорее религиозный характер. Он вовсе не выражает намерения господствовать над живыми - власть духовидца имеет другую природу. Из-за того, что его мания сопровождается представлением о гибели всех других людей, ему вряд ли можно приписать тягу к власти мирского порядка.

Очень скоро станет ясной ошибочность такого возражения. У Шребера обнаруживается система политики, лежащая в сокровенном ядре его идей. Но прежде, чем ее воспроизвести, глянем на его представления о божественной власти.

Сам Бог, полагает он, "определял все направление нацеленной против меня политики..." "Бог в состоянии когда угодно уничтожить неудобного ему человека, наслав на него смертельную болезнь или направив удар молнии..." "Когда интересы Бога сталкиваются с интересами отдельного человека или группы людей, может быть, даже обитателей целой планеты, в Боге так же, как в любом другом одушевленном существе, просыпается чувство самосохранения. Вспомним Содом и Гоморру!..." "Немыслимо, чтобы Бог отказался уделить любому единичному человеку положенную ему долю блаженства, поскольку любое умножение "преддверий небес" служит лишь тому, чтобы увеличивать его собственную власть

Господство и паранойя 475

и упрочивать оборону против опасностей, возникающих из-за приближения человечества. Столкновения интересов Бога и отдельного человека - при условии, что человек ведет себя в согласии с мировым порядком, - просто не может произойти". Если в его случае это столкновение интересов все же произошло, так это совершенно своеобразное явление в мировой истории, которое никогда больше не повторится. Он пишет о "восстановлении единоличной власти Бога на небесах"; о "своего рода союзнических отношениях флехси-говой души с частями Бога", направляющими против него свои острия; возникшее по причине этого союза изменение баланса сил сохраняется, по существу, вплоть до нынешнего дня. Он упоминает о "колоссальных силах со стороны всемогущего Бога" и о "бесперспективности сопротивления" со своей стороны. Он высказывает догадку о том, что "властные полномочия профессора Флехсига, как управляющего одной из божьих провинций, простерлись, должно быть, вплоть до Америки". То же самое, кажется, относится к Англии. Упоминается венский врач по нервным болезням, который "очевидно, представляет интересы Бога в другой божьей провинции, а именно в славянских областях Австрии". Между ним и профессором Флехсигом завязалась борьба за власть.

Из этих цитат, которые взяты из очень далеко отстоящих друг от друга частей памятных записок, возникает совершенно ясный образ Бога: он есть ни что иное, как властитель. В его державе имеются провинции и партии. Его интересы, обозначенные кратко и отчетливо, состоят в усилении его собственной власти. Именно поэтому, а не по какой иной причине, он ни одному человеку не откажет в причитающейся тому доле блаженства. Неудобных людей он уберет со своей дороги. Ошибиться здесь невозможно: этот Бог сидит в центре своей политики как паук в центре паутине. А отсюда недалеко и до собственной политики Шребера.

Пожалуй, надо предупредить, что он был воспитан в старой протестантской традиции Саксонии и с недоверием воспринимал стремление к обращению в католицизм. Его первое высказывание о немцах связано с победоносной войной 1870/71 гг.

Он получил достаточно ясные указания на то, что суровая зима 1870/71 гг. была организована Богом для того, чтобы обратить военную удачу на сторону немцев. Бог также прояв-476 Элиас Канетти

ляет слабость к немецкому языку. В период своего очищения души изучают "основной язык", на котором изъясняется сам Бог: это немножко старомодный, но мощный "дойч". Это, конечно, не означает, что блаженство предназначается только для немцев. Но тем не менее в Новое время - от Реформации, а может быть, даже от переселения народов - именно немцы являются избранным народом Божьим, чьим языком Бог по преимуществу пользуется. Избранные народы Божьи сменяли друг друга в ходе истории в зависимости от того, какой из них проявлял больше нравственной добродетели. Это были древние евреи, потом персы, потом греко-романские народы и, наконец, немцы.

Избранному германскому народу, естественно, угрожают опасности. На первом месте стоят гонения со стороны католиков. Вспоминаются сотни, если не тысячи имен чистых душ, которые в виде лучей входили в контакт и разговаривали с ним. У многих поименованных на первом плане стояли религиозные интересы. Среди них было много католиков, рассчитывавших на подъем католицизма, в частности, на обращение Саксонии и Лейпцига: сюда относились лейпцигс-кий священник Ст., "14лейпцигских католиков" (возможно, католический кружок), отец-иезуит С. из Дрездена, кардиналы Рампола, Галиберти и Казати, сам папа, наконец, бесчисленные монахи и монахини; однажды сразу 240 монахов-бенедиктинцев под водительством священника "в виде душ вошли в мою голову, чтобы найти там свой конец". Среди душ находился также венский врач по нервным болезням, крещенный еврей и славянофил, который при посредстве Шре-бера намеревался ославянить Германию и заодно установить власть еврейства.

Католицизм здесь, как видим, представлен полным набором. Не только простые верующие, которые в Лейпциге организовывали пресловутые кружки, - представлена и вся церковная иерархия. Упоминается иезуитский патер, как бы олицетворяющий все опасности, связываемые с именем иезуитов. Из церковных владык появляются три кардинала с явно итальянскими именами и ?ам папа. Монахи и монахини выступают в огромных количествах. Даже дом, где живет Шре-бер, кишит ими как паразитами. В одном из видений, которые я здесь не привожу, ему чудится, что женское отделение

Господстбо и паранойя 477

университетской нервной клиники переоборудовано под женский монастырь, а в другой раз - под католическую капеллу. В комнатах под крышей лечебницы сидят милосердные сестры. Но больше всего впечатляет шествие 240 бенедиктинских монахов под водительством священника. Ни одна из форм самоизображения не соответствует католицизму более, чем форма шествия. Замкнутая группа монахов выступает как массовый кристалл по отношению к прочим верующим католикам. Вид шествия пробуждает в зрителях их собственную латентную веру, и они внезапно испытывают стремление присоединиться и шагать в хвосте. Так шествие увеличивается за счет тех, мимо кого оно движется; оно должно, по сути дела, стать бесконечным. Проглотив шествие, Шребер символически покончил с католицизмом как таковым.

Из раннего, острого этапа болезни, который Шребер называет святым временем, особенно выделяется своей напряженностью приблизительно четырнадцатидневный период - время первого Божьего суда. Первый Божий суд - это ряд видений, следовавших беспрерывно днем и ночью, в основе которых лежала "одна генеральная идея". Ядро этой идеи в сущности политическое, хотя она и приобретает мессианское заострение.

Благодаря конфликту между профессором Флехсигом и Шребером наступил кризис, опасный для Божьего царства. На этом основании немецкому народу и прежде всего евангелической Германии могло быть отказано в привилегии в качестве избранного народа вести остальные народы. Возможно даже, оккупация других небесных тел - обитаемых планет - провалилась бы, если бы в немецком народе не выдвинулся герой, способный воплотить в себе его неувядае-мую доблесть. Этим героем представлялся то сам Шребер, то кто-то из называемых им персон. По настоянию голосов он называл имена разных выдающихся деятелей, подходящих, по его мнению, на такую роль. Главная идея первого Божьего суда связывалась с усилением католицизма, еврейства и славянства. Особенно сильно влияли на него представления, относящиеся к будущим странствиям его души.

"Мне поочередно предписывались роли... "воспитанника иезуитов в Оссеге", "бургомистра Клаттау", "эльзасской девушки, которая пытается защитить свою честь от посяга-478 Элиас Канетти

тельств французского офицера", наконец, "монгольского князя". Во всех этих предвидениях, мне казалось, я распознаю некую связь с целостной картиной, складывающейся на основе других видений... Будущность в качестве воспитанника иезуитов в Оссеге, бургомистра в Клаттау и эльзас-ской девушки в вышеописанном положении я рассматривал как предсказания того, что протестантизм уже покорился либо покорится католицизму, и немецкий народ уже уступил либо уступит в борьбе со своими романскими и славянскими соседями. Открывшаяся передо мной перспектива стать монгольским князем казалась мне указанием на то, что, когда арийские народы показали свою неспособность стать опорой Божьего царства, как к последней надежде надо было обратиться к неарийским народам".

"Святое время" Шребера пришлось на 1894 г. У него была страсть к точным обозначениям времени и места. Весь период "первого Божьего суда" точно датирован. Шестью годами позже, в 1900 г., когда его мания прояснилась и стабилизировалась, он приступил к составлению "Памятных записок", в 1903 они были опубликованы как книга. Невозможно отрицать, что по истечении нескольких десятилетий его политическая система оказалась возведенной в высшее достоинство. В несколько более грубом и "примитивном" виде, чем у него, она превратилась в кредо великого народа. Под руководством "монгольского князя" она стала инструментом завоевания европейского континента и чуть ли не достижения мирового господства. Шреберовские претензии были поддержаны ничего о том не подозревающими его потомками. От нас этого ждать не стоит. Но сам неоспоримый факт почти полного совпадения обеих систем оправдывает то, что здесь на основе одного случая паранойи мы делаем далеко идущие выводы, и еще многое нам предстоит.

Во многом Шребер оказался впереди своего столетия. О захвате заселенных планет думать было не время. Любой избранный народ был бы для этого слишком ранним. Но католиков, евреев и славян он уже воспринимал так же личност-но, как позднейший - им не названный - герой, и так же в качестве враждебных масс, ненавидимых за само их существование. Устойчивая тенденция к возрастанию была свойственна им как массам. А по отношению к свойствам массы

Господство и паранойя 479

ни у кого так не наметан глаз, как у параноика или властителя, что в сущности - и теперь с этим можно согласиться - одно и то же. Ибо он - обозначим оба персонажа одним местоимением - интересуется лишь массами, которые стремится уничтожить или покорить, а у масс повсюду один и тот же простой облик.

Примечательно, какими представляет Шребер свои будущие существования. Он перечисляет их пять, из которых лишь первое, которое я опустил, не имеет политического характера. Три последующих переносят его в крайне двусмысленные и спорные ситуации: в качестве воспитанника он прокрадывается к иезуитам, оказывается бургомистром в богемском городе, где идет борьба между немцами и славянами, в образе немецкой девушки защищает честь Эльзаса от поругания французским офицером - ее "женская честь" странным образом напоминает расовую честь потомков Шребера. Поучительнее всего, однако, его пятое воплощение в монгольского князя. Объяснение, которое он ему дает, очень похоже на своего рода извинение. Он стыдится своего все-таки неарийского существования и объясняет его тем, что арийские народы не смогли себя показать. В действительности в качестве монгольского князя является не кто иной, как Чингиз-хан. Шреберу по душе нагромождавшиеся монголами пирамиды черепов, его любовь к горам трупов теперь читателю понятна. Он одобряет этот прямой и массовый путь разбирательств с врагами. Кто сумел их всех уничтожить, у того их не осталось, и он услаждает взор горами их неподвижных тел. Кажется, что потом Шребер вернулся во всех этих четырех существовавниях. Успешнее всего он был монгольским князем.

Из этого детального рассмотрения паранояльного безумия одно пока что следует несомненно: религиозное здесь пронизано политическим, одно от другого неотделимо, спаситель мира и владыка мира - это одно лицо. Жажда власти - ядро всего. Паранойя - это, в буквальном смысле слова, болезнь власти. Исследование этой болезни во всех аспектах ведет к таким полным и ясным выводам о природе власти, которых не получить никаким иным способом. И не надо указывать на то, что в случаях, подобных шреберовскому, ни один больной не достиг той чудовищной позиции, к которой направлены его устремления. Другие достигли. Некоторым