Литература

1. Сорокин П.А. Главные тенденции нашего времени. М.: Наука, 1997.

Осипов ю.М., д.Э.Н., проф., акад. Раен главные приближения нашего времени

П. Сорокин — бесспорно чувствующий время времяписатель. Нельзя сказать, что он проник во время, т. е. в историю, ибо он более социолог, чем философ, не столько сущностновед, сколько феноменолог, но на уровне феноменоистории он смог узреть то, мимо чего проходит подавляющее большинство обществоведов и человековедов. Сорокин полон обоснованного исторического беспокойства, фиксируя жесткую правду пессимизма, но не ограничиваясь этой фиксацией, старается уловить и оптимистический образ возможного бытия человечества. Сорокин чувствует вселенскую катастрофу, ее дискурсивно показывает, пусть и фрагментарно, не может избавиться от факта ее настойчивого приближения, но... любя человечество, желает ему счастья, конечно, призрачного, заклиная избежать физического самоуничтожения в огне термоядерной (или какой-либо подобной) войны. Сорокин уходит так или иначе от той страшной фиксации, что катастрофа восходит не к средствам уничтожения человека, а к тому самому «само», которое предшествует слову «уничтожение». Дело не в войне, ибо война лишь орудие уничтожения, тут все сложнее и не так — дело в самом человеке, эту войну вызывающем; но и это еще не все, далеко не все — дело вообще не в войне, ибо человек успешно погибает и без войны.

Так погибает или не погибает человек? Можно ли исповедовать хотя бы в небольшой мере исторический оптимизм? Каковы они — главные приближения времени?

П. Сорокин абсолютно прав, говоря о деградации западной цивилизации. Эта так называемая возвышающаяся цивилизация, открытая для любых человеческих «либидо», успешно доказала, что полезность и здравый смысл отнюдь не гарантируют от самоуничтожения человека, причем вовсе не от войн и болезней, а от разрушения человеческого в человеке, если не сказать более точно — божественного в человеке. Эта же прогрессивная (технически) и вовсе не прогрессивная (человечески) цивилизация показала, как надо создавать глобальные проблемы для всего человечества, не показав, однако, как их надо решать. И еще: эта очень уж «разумная» (умственная) цивилизация, претендующая на водительство всем миром, потрясающе эффективно доказывает, как не надо управлять человечеством и его жизнью. Выходит, что основной знак современности, во всяком случае, лежащий на поверхности и мельтешащий тут и там, знак в основе своей ложный. Сорокин это достаточно показал, говоря о достижениях западной цивилизации. Не надо быть глубокомысленным философом, чтобы разглядеть истинное значение таких знаков, если не знамений, как телереклама, шоу-бизнес, вторичные ценные бумаги, массовая адвокатура, развлекательно-тестовое образование, примитивный международный язык, поп-музыка, клонирование или абстрактное искусство.

Можно ли человечеству двигаться по пути, указанному западной цивилизацией, да еще и под ее водительством? Похоже, что нельзя. Но как выполнить это «нельзя», как превратить в другое «можно»? Сорокин видит (даже немножко про-видит) решение в вызревании интегральной цивилизации, способной вобрать в себя все лучшее, как принято упрощенно говорить, от Запада и Востока, т. е. от Запада и остального мира, им — этим Западом — отрицаемого, эксплуатируемого и презираемого. Что-то не очень верится в такой синтез, хотя на поверхностном уровне только о нем и возможно, по-видимому, говорить. Конвергенция — спасительное решение, но, увы!, на словах.

Нет, мы не отрицаем некоторого взаимопроникновения разных цивилизаций друг в друга, как известного их движения и во что-то общее, скорее, правда, призрачное, чем реальное. Но можно ли принять конвергенцию за истинную и явно потребную возможность?

И вот тут нам полезно задуматься над возможностями самого человеческого разума. Возможно ли разумно начертать (даже угадать) разумные пути человечества, не говоря уже о том, чтобы разумно двинуть непокорное человечество по этим разумным путям? Пусть каждый в меру своего разумения отвечает на этот вопрос, но наш ответ, к сожалению, отрицателен. Относительный разум, располагающий весьма туманными и отрывочными знаниями о мире и о себе, основательно запутывающийся в собственных измышлениях, неуверенно бредущий по краю бездны, вздыбленный и отчаявшийся, обессмысленный и обезумевший... что может этот самый разум предложить человеку и человечеству, кроме неправды, да еще и призрачной?

П. Сорокин недаром подмечает ограниченность человеческого разума и так называемого разумного познания. И самым истинным знанием почитает как раз знание... откровенческое, приходящее человеку неизвестно откуда и непонятно когда. Не исследование, а озарение, не выработка знания, а его таинственное получение, причем никогда не полное, не абсолютное. Почему так, мы достоверно не знаем, но так, а не иначе. Что же, какому-то человеку может что-то и открыться по поводу будущего человечества — хорошее или плохое, да кто ж ему поверит, тем более, кто за ним пойдет... просто так, по велению разума?

Выходит, что не только разумно-исследовательское знание о будущем («научный прогноз»), но и духовно-откровенческое знание ничего особенного для человечества не значит: первое скорее ложно по немощности, второе, может, и истинно, но вовсе не убедительно. Знанием никто руководствоваться не собирается.

А элиты? Есть же знаниевые элиты, к тому же уважающие традиции, писания, откровения?

Что ж, может, и есть, но, во-первых, что-то их не видно, во-вторых, что-то не чувствуется их водительство, разумеется, в позитивном, а не в негативном аспекте. Негатива вполне достаточно, тогда это не элиты, а антиэлиты, имеющие иные цели, к примеру, то же самоуничтожение человечества.

Разум вообще тут не при чем, во всяком случае, мало при чем. Помимо разума есть просто жизнь, которая далеко не так разумна, как это обычно кажется сциентизированному уму. Не все действительное разумно, как и не все разумное действительно. Гегель, пожалуй, грубо исказил представление о жизни. Нельзя на человека переносить механико-детерминистские постулаты, даже объявляя их диалектическими (диалектика от механики не спасает). Первична в жизни — жизнь, а не разум. Мы ничего особенно нового не говорим, ибо мы вовсе не первые это ощущаем. И Сорокин это понимает, высказываясь о главных тенденциях времени очень осторожно.

Проекты будущего у элит, конечно, есть. Но это ничего не значит. Одно непредвиденное, а может, и очень хорошо предвиденное, событие может все резко изменить (эффект Моники Левински), а выполнение проекта всегда бывает, во-первых, неполным, во-вторых, искаженным, в-третьих, ущербным, в-четвертых, совсем не таким, каким было задумано, в-пятых, все более уязвимым по мере реализации (чем ближе к цели, тем цель «другее»). Решать в конечном итоге будут не проекты, а жизнь, в которой проекты участвуют, но не определяют. Сотрудничество, взаимопонимание и взаимопомощь, как и Любовь, не говоря уж об альтруизме, конечно, есть и будут, но... далеко не в достаточном избытке. Скорее все-таки больше зла, чем добра, а потому утопии невозможны, причем любые — счастливые и несчастные. Возможны только реалии, которых человек знать не может и не должен, как возможны и процессы-события, которые будут вершиться человеком, но над которыми человек не властен.

Впереди в глобальном плане — неизвестность. Умом будущее не понять. Что-то можно высветить, более откровенчески, чем разумно. Но это для общего человеческого дела мало что значит. Никто и никогда не откажется от себя. Поэтому творение человеком жизни более объективно-случайно, чем субъективно-закономерно. А в плане катастрофы, в том числе и вселенской, можно сказать лишь, что она вероятней некатастрофы, ибо человечество живет и «развивается» через и посредством катастроф, а не наоборот, да и мы все живем сегодня в контексте катастрофы — разве не так?

Каковы же они, главные приближения нашего времени? О технических приближениях говорить много не надо, хотя и непонятно, зачем, к примеру, такие скоростные и глобальные средства коммуникаций... что, собственно, человек человеку собирается сокровенного сообщить, разве лишь поделиться впечатлениями о Кока-Коле? Вряд ли стоит говорить много об экологическом, народонаселенческом, урбанистическом или военно-уничтожительном приближениях. Нас волнует другое, даже не этика и религия, даже не нравственность. Нас волнует иное: состояние и метасмысл бытия. И чтобы уловить приближения, полезно взглянуть на нынешнюю Россию, ни с того ни с сего рухнувшую в бездну — бездну абсурда. И это при конвергенции и под водительством Запада. Нет смысла формулировать приближения и их перечислять, загибая пальцы, а лучше постараться прочувствовать этот образ — сегодняшнюю и завтрашнюю Россию.

Что ж тогда, Россия моделирует мир? И нет, и да. Мир, конечно, не Россия, а потому у него достаточно и своих мотивов устремиться в бездну, как не лишены этих мотивов не одни Хуссейны, но и те же США, Китай, Япония или Норвегия. Нет, Россия, может, и не моделирует мир, но не обратить внимания на возможность такого моделирования нельзя. Доживи П. Сорокин до сего дня, да погляди на действие международных миротворческих сил, да посети невзначай нынешнюю, готовую развалиться, Россию, как бы он посмотрел на будущее мира, конвергенцию и интегральную цивилизацию? Как?..

Демиденко Э.С.,

д.ф.н., проф. Брянского государственного

педагогического университета

ВЕЛИКИЙ ПЕРЕХОД И СОЦИОКУЛЬТУРНОЕ БУДУЩЕЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА: ИДЕАЛ И РЕАЛЬНОСТЬ

Сегодня, когда мы пытаемся осмыслить сложный и динамичный мир нашей планеты, человеческого общества, мы обращаемся к трудам Питирима Сорокина, сверяем свои наблюдения и исследования с его теоретическими построениями и выводами, в чем-то с ним соглашаясь и принимая лучшие его идеи социокультурной динамики, а в чем-то уходим дальше, поскольку жизнь дает нам новые факты для обобщений. Так или иначе, мы интеллектуально вырастаем на могучих плечах гигантов, чтобы затем подставить и свои плечи для дальнейшего развития и возвышения человечества. П.Сорокин верил в «новый нарождающийся социокультурный строй», способный «обеспечить добровольное объединение религии, философии, науки, этики и изящных искусств в одну интегрированную систему высших ценностей Истины, Добра и Красоты» [1. C.64], и не его вина в том, что человечество не способно пока построить такое интегральное общество и, раздираемое далеко не альтруистическими действиями, идет, похоже, к печальному концу своей истории.

Другой мыслитель, американский футуролог Герман Кан, уже более точно уловил современные тенденции глобализации, динамику общественного развития и в этой динамике, замешанной на революционных сдвигах и переворотах, увидел Великий переход человечества (XIX-XXII века) от аграрного через индустриальное к постиндустриальному обществу. Все революционные и иные качественные сдвиги укладываются у него в понятие Великого перехода, за которым наступит для всей планеты период стабилизации после ошеломляющих модернизаций человеческой жизни. И опять же, это будущее общество, измеряемое нынешним американским лидерством и американской мечтой, грезилось ему как грядущий экономический, политический и социальный подъем [2. C.169]. Перестраивающийся человеческий мир, считают многие социологи вслед за Г.Каном, обретет самого себя в завершенном постиндустриальном обществе, которое принесет всем землянам блага.

И мы не должны сетовать ни на Питирима Сорокина, ни на Германа Кана, хотя развивающаяся по своим законам действительность преподносит нам нечто иное. Разумным и добрым людям, влюбленным в своих собратьев, очень хотелось, чтобы мир состоял из таких же альтруистов, какими являются и они сами.

Но факты упорно нам говорят, что мир земной идет совсем иным путем и путь этот не так гладок. В последние десятилетия XX века мы наблюдаем галопирующий динамизм общественного развития, и становится заодно ясно, что этот переход находится не только и не столько в границах самого социума, сколько в границах планеты Земля, на которой еще несколько веков назад стояли практически нерушимыми биосфера и традиционное, по сути своей аграрное, общество. Подвижки в длительной истории человечества были настолько малозаметны, что казалось: мир создан Богом (или природой) раз и на веки веков.

Коренным образом положение в мире начало меняться начиная с промышленной революции второй половины XVIII века и индустриализации Запада, а затем индустриализации и урбанизации во многих других регионах планеты. В определенной мере за точку отсчета динамично нарастающих изменений мы можем принять 1800 г., когда в мире насчитывалось всего 5 % городских жителей и мировое сообщество стало переходить на путь техногенного прогресса. За 6-7 тысяч лет развития аграрных цивилизаций, концентрировавшихся вокруг возникших городов, городское население росло крайне медленно — менее 1 % в тысячелетие, тогда как за два века (XIX-XX) оно поднялось до 51,5 %.

Что же послужило основой для такого колоссального рывка в развитии человечества? Анализ показывает — коренная смена характера производительных сил. В земледельческом обществе развитие происходило на основе медленного прогресса биологических производительных сил — человека и животных. В 1800 г. на их долю приходилось 98 % всех выполняемых в мире работ, а на долю техники — всего 2 %. Через два столетия пропорции поменялись местами. Сейчас на долю человека и животных приходится менее 2 % всех выполняемых в мире работ, хотя большая часть человечества занята еще ручным трудом. Неимоверно выросли объемы переработки предметов труда машино-техникой. Хотя в целом мир идет к вытеснению ручного (мускульного) труда машинным, сегодня в мире прочно утвердились две основные составляющие производительных сил: 1) интеллект человека (наука) и 2) онаученная техника. Мы можем объединить это одним словом — наукотехника.

Новые производительные силы позволили достаточно быстро наращивать богатства общества, удовлетворять индивидуальные и общественные потребности, формировать искусственный мир, искусственную инфраструктуру человеческой жизнедеятельности. По оценкам специалистов, только в XX веке число богатых и зажиточных, социально удовлетворенных людей возросло с 1 % до 45 %,или в абсолютных числах (с учетом роста населения планеты) — примерно в 200 раз. Именно XX век открыл не только возможности удовлетворения былых потребностей, но и создал новые, особенно социально-культурные, так называемые цивилизованные потребности и интересы. Рост этих потребностей и их удовлетворение характерно прежде всего для индустриально развитых стран. Именно наукотехника позволила, по некоторым расчетам, взять из недр Земли за 50 последних лет в 4 раза больше минерально-сырьевых ресурсов, чем за 10 тысяч лет существования аграрного (традиционного) общества на планете.

За последние два столетия сильно разрослась и техносфера. О ее росте можно судить по увеличению численности горожан. Если за два столетия население планеты увеличилось примерно в 6 раз, то число горожан почти в 70 раз. Сейчас в мире более 3 млрд. горожан, а два столетия назад их было меньше 0,05 млрд. К тому же нужно учесть, что объем техносферы на каждого жителя Земли увеличился в десятки раз, а в индустриально развитых странах — в сотни. При этом не следует упускать из виду, что техносфера сложилась практически за последние четыре-пять десятилетий: еще в 1950 г. горожан было в 4 раза меньше, чем сейчас.

В границах планеты Земля происходит еще одно явление, которое имеет решающее значение для ее судеб. Человечество рождено биосферой и развивалось по природно-биосферным законам. В XX веке в действии последних происходит переворот: теперь закономерности (и потребности) социума, а точнее уже метасоциума, диктуют логику развития не только общества, но и самой биосферы, разрушая и подчиняя ее человеческому эгоизму. Ради удовлетворения потребностей человечество нарушило или уничтожило 2/3 экосистем и лесного покрова планеты, более половины плодородных земель от тех, которые были когда-то на планете. Только в XX веке «проедена» и уничтожена треть гумусного слоя Земли. Становится ясно, что техносфера (как часть ноосферы) приходит на замену биосфере, разрушая ее. Вместо мира природного человечество утверждает мир искусственный, который трансформирует и биосферу, и самого человека, породившего этот «комфортный мир». Искусственным становится не только предметный мир, но и мир биоприроды — от полевых злаковых растений до комнатных цветов, а на очереди — творение мира животного. При таких темпах преобразований через два столетия от дикой, биосферной природы останется только ее отдаленное эхо. Природотворчество, которое миллионы и миллионы лет принадлежало биосфере, переходит в человеческие руки, а для поддержания уже ноосферной биоприроды нужна специальная, опять же техническая, искусственная инфраструктура.

Отрыв от природы и разрастание техносферы, многие другие новые факторы начинают активно воздействовать на человеческий организм. На первых порах социологи отмечали изменение образа жизни людей — на смену сельскому приходил городской (урбанистический), но проживание в новых условиях привело и к заметной потере здоровья, развитию городских болезней: сердечно-сосудистых, онкологических, аллергических, психических, а в последние десятилетия — СПИДа и СПИНа.

Исследователи в своем большинстве просто не замечают (или не хотят замечать) начавшуюся и весьма заметную деградацию биосферного человека. Многим кажется, что с преодолением антропогенных загрязнений все встанет на свои места. Уповают и на то, что новая медицина решит медицинские проблемы, хотя здоровье человека зависит от нее не более чем на 20-25 %. Марвин Минский даже предсказывает (и не только он один) «биологическое бессмертие» человека на основе клонирования и замены отдельных органов человека, выращенных клонированием из клеток своего же организма. Факты же говорят о другом: резко сокращаются детородные функции мужчин и женщин, растут импотенция и фригидность, бесплодные браки и многое другое. Разрушаются органы чувств, особенно зрение и слух. Разрыв человека с природой не проходит для него бесследно. Резкое ухудшение восприятия мира органами чувств и взлет рационального мышления подводят человека техногенной цивилизации к «бесчувственному киборгу». В XX столетии выработка спермы у мужчин снизилась примерно на 60 % и в 3-4 раза уменьшилось число активных сперматозоидов; в индустриально развитых странах четыре пятых женщин не могут вскормить родившегося ребенка своим молоком, прибегают к смесям, рождение детей посредством кесарева сечения становится нормой для изменяющегося и ослабевающего женского организма.

В последние десятилетия наблюдается активный процесс интеграции человека и техносферы, человека и техники, в целом биожизни с техносферой. И данная интеграция идет не только на внешнем уровне, но она затрагивает и внутреннее телесное и духовное содержание человека. То, что четверть женщин в развитых индустриальных странах делает операции на груди, «вшивает» силиконовые и иные «подушки» ради красоты — небольшое, но яркое свидетельство этого. Самые серьезные последствия такой интеграции начнут ощущаться при дальнейшем ухудшении здоровья, разрушении важнейших человеческих органов и замене их искусственными. Уже сейчас нарастает поток искусственных зубов, слуховых аппаратов, почек, кожи, сердец, а на подходе уже и голубая кровь.

Особенно сильно скажется интеграция человека с кибернетической техникой как при замещении отдельных частей тела (рук, ног), так и человеческого мозга с миром искусственного интеллекта. Уже сейчас английский кибернетик Уорвик проводит свои опыты на себе, вшивая разнообразные чипы в тело, с целью последующего распространения на других людей. И желающих, несомненно, найдется немало, особенно среди тех, кто стремится преуспеть в этом мире.

Американские ученые А. Болонкин и Х. Моравек предсказывают появление уже в первых двух столетиях третьего тысячелетия киборга, который сможет, как более совершенное существо, вытеснить и человека. Но этот процесс, скорее всего, пойдет по пути дальнейшей интеграции человеческого и технического, что приведет к появлению постчеловеческого, биотехносоциального существа на Земле.

Мы не замечаем, или не хотим замечать в силу нашего консерватизма, бездоказательной уверенности, что человечество найдет выход всегда, как оно находило в прошлом, чтобы решить назревшие проблемы. Но сегодня возникают проблемы совершенно иного характера и былые средства и механизмы решения оказываются непригодными, а поиском новых человечество занимается вяло.

В мире устанавливается новая социокультурная динамика, и миру предстоит новое социокультурное будущее — с человеком, интегрированным в мир техносферы, или с киборгом, являющимся неотъемлемой частью самой техносферы. И это социокультурное будущее нужно изучать и осваивать немедленно, если мы не хотим выпустить из рук ситуацию. В первую очередь, на мой взгляд, этим предстоит заняться философам и социологам, поскольку новая социодинамика, связанная с индустриализацией и урбанизацией мира, уже началась, но осваивается философией и социологией на старых и во многом изживших себя подходах.

Какие выводы вытекают из сказанного?

Во-первых, нам нужно серьезно исследовать этот процесс движения от естественно-биосферного мира к миру искусственному, особенно в плане установления меры искусственного в биосфере и человеческой жизни.

Во-вторых, принимать срочные меры на всех уровнях политической власти и общественных движений по прекращению разрушения биосферы и ее составляющих.

В-третьих, немедленно заняться исследованиями в области трансформации человека под воздействием техногенной цивилизации, чтобы наметить пути прекращения его деградации.

В-четвертых, мы можем и должны уже на основе имеющегося опыта развернуть массовое общественное движение по сохранению и укреплению физического и психического здоровья населения.

В-пятых, предстоит объединить усилия всех наук на решение возникших глобальных проблем биосферы и биосферного человека, разработав первоочередные меры и программы на длительную перспективу.

Во многом от нас будет зависеть, осуществится ли та впечатляющая идеальная перспектива для человечества, которая извечно тревожила лучшие его умы и над которой работали и наши современники Питирим Сорокин и Герман Кан. От нас, живущих на цветущей пока планете, уже сейчас зависит, какой путь развития мы изберем и по какому пути пойдет человечество, выражаясь языком Питирима Сорокина, — по пути строительства «интегрального морального строя», в котором получит расцвет человек «как чудесное интегральное существо», или же по пути апокалиптической катастрофы, «кремации», чего не исключал и великий ученый, правда, имея в виду только третью мировую войну и не подозревая, что роду homo sapiens угрожает избранный им техногенный путь прогресса.