III. Некоторые социологические факторы, нарушающие процедуру оценки в современном обществе

1. Первый набор факторов, вносящих беспорядок в сферу оценок, вытекает из быстрого и бесконтрольного рас­ширения общества. Мы переходим от стадии, основу которой составляли так называемые первичные группы, такие, как се­мья и соседская община, к другой, где преобладают большие по размеру контактные группы. Как указывает Ч. Х. Кули⁵, про­исходит соответствующий переход от первичных связей и ка­честв к вторичным групповым идеалам. Свойства, характер­ные для первичных групп, такие, как любовь, братство, взаи­мопомощь, глубоко эмоциональны и личностны и без соответ­ствующей корректировки они совершенно неприменимы к ус­ловиям больших контактных групп. Можно любить своего со­седа, которого знаешь лично, но нельзя требовать от людей любви к тем, кого они даже не знают. С точки зрения Кули, парадокс христианства состоял в том, что оно пыталось при­менить добродетели общества, основанного на соседских от­ношениях, ко всему миру в целом. Люди должны были любить не только своих собратьев по племени (требование, вовсе не свойственное христианству), но и все человечество. Разрешение

[429]

этого парадокса состоит в том, что заповедь «Люби своего ближнего» не должна восприниматься буквально, а приспо­сабливаться к условиям большого общества. Это означает создание институтов, воплощающих абстрактный принцип, соответствующий первичным добродетелям, - симпатии и братству. Равные политические права граждан в демократи­ческом государстве представляют собой абстрактные эквивален­ты конкретных первичных добродетелей симпатии и братства.

В данном случае именно метод перевода ценностей из одной системы в другую заставляет систему ценностей функцио­нировать еще раз. Однако лишь социальные работники могли бы сказать нам, как часто люди терпят в жизни неудачу, потому что их никогда не учили тому, как приспособить добродетели, усвоенные ими в семье, к условиям большого общества. Об­разование, необходимое для семейной жизни и жизни в окру­жении ближайших соседей, отличается от образования, необ­ходимого для того, чтобы быть гражданином страны или мира. Наша образовательная традиция и система ценностей все еще приспособлены к потребностям узкого ограниченного ми­ра, так что нечего удивляться тому, что люди терпят неудачу, когда им приходится действовать в более широком плане.

2. Если в данном случае метод перевода или преобра­зования ценностей способствовал приданию смысла первич­ным добродетелям в мире расширяющихся контактов, то в других случаях ценности, характерные для жизни в мире бли­жайших соседей, нуждаются в полной трансформации, чтобы адекватно функционировать в современных условиях. Возьмем, к примеру, всю систему оценок, связанную с идеей частной собственности. Это было справедливое и творческое средство в обществе мелких крестьян и независимых ремесленников, ибо, как указывал профессор Тоуни⁶, в данном случае закон собственности означал лишь защиту орудий труда человека, делающего общественно полезную работу. Смысл этой нормы полностью меняется в мире крупной промышленной техноло­гии. Здесь сам принцип частной собственности на средства производства подразумевает право эксплуатации большин­ства меньшинством.

Этот пример показывает, как при переходе от более простых условий к более сложным один и тот же принцип, т. е. принцип частной собственности, полностью меняет свой смысл и превращается из инструмента социальной справед­ливости в инструмент эксплуатации. Однако недостаточно дать сознательную переоценку системы ценностей, сгруппи­рованных вокруг идеи собственности; необходима полная ре­форма этого понятия, если мы хотим воплотить в жизнь нашу первоначальную цель, а именно - господство социальной справедливости.

[430]

3. Переход от доиндустриального мира, в котором преоб­ладали ремесло и сельское хозяйство, к миру крупного индустри­ального производства отражается не только в изменении смысла оценок, сгруппированных вокруг понятия собственнос­ти, но и в изменении набора эстетических ценностей, а также ценностей, регулирующих наши обычаи, связанные с трудом и досугом. Так, нетрудно показать, как в нашей оценке искусст­ва происходит настоящая борьба между точкой зрения, осно­вывающейся на настоящем мастерстве, и ценностями, соот­ветствующими машинному производству.

Антагонизм ценностей еще более заметен в оценках, связанных с процессом труда. Стимулы к труду и награда за труд в доиндустриальную эпоху отличаются от существующих в наше время. Престиж различных видов деятельности в об­ществе, в котором преобладает ручной труд, отличается от форм престижа, существующих в иерархии фабричной орга­низации. Возникают новые формы личной и коллективной от­ветственности, однако очень часто отсутствие возможности взять на себя ответственность подавляет тех, кто еще отстаи­вает самоуважение через признание своего мастерства, вкла­дываемого им в работу. Было справедливо отмечено, что на­ше общество еще не сравнялось с машиной. Мы успешно разработали новый тип эффективности «по Тейлору», пре­вращающий человека в часть механического процесса и при­спосабливающий его привычки к интересам машины. Однако нам пока не удалось создать такие человеческие условия и социальные отношения на предприятии, которые удовлетво­рили бы ценностным ожиданиям современного человека и способствовали формированию его личности.

То же самое относится и к нашему механизированному досугу. Радио, патефон и кинематограф способствуют созда­нию и распространению новых моделей досуга. Они демокра­тичны по своей природе и вносят новые стимулы в жизнь про­стых людей, однако эти новые формы пока не могут создать истинных ценностей, которые могли бы одухотворить и очело­вечить время, проводимое людьми вне мастерской, фабрики или конторы.

Итак, машинный век оказался не способным создать новые адекватные ценности, которые могли бы сформировать процесс труда и досуга и примирить между собой два различ­ных набора противоположных идеалов, которые из-за своего антагонизма способствуют дезинтеграции человеческой лич­ности. Те же результаты характерны для большинства видов деятельности современного человека, поскольку то, что он дела­ет в одной сфере своей жизни, не связано с другими ее сферами.

4. Смятение в области оценок происходит не только из-за перехода от условий прошлого к условиям настоящего,

[431]

но и из-за увеличения числа контактов между группами. Бла­годаря расширению средств связи и росту социальной мо­бильности, как, например, миграции или передвижения вверх и вниз по общественной лестнице, происходит перемешива­ние и изменение самых различных ценностей. Раньше можно было говорить о различных конкретных пространствах рас­пространения ценностей: обычаи, привычки и оценки одного графства отличались от обычаев и оценок другого; шкала оценок аристократов - от шкалы бюргеров. Если же группы устанавливали контакт между собой или даже сливались, то процесс взаимной ассимиляции ценностей всегда происходил на протяжении какого-то времени, происходило своего рода объединение ценностей, так что не оставалось ни неприми­римых, ни антагонистических различий. Сегодня наша систе­ма ценностей включает самые разнородные влияния, причем нет ни техники посредничества между антагонистическими ценностями, ни времени на реальное их усвоение. Из этого следует, что в прошлом происходили медленные и неосоз­нанные процессы, выполнявшие наиважнейшую функцию по­средничества между различными ценностями, их усвоения и стандартизации. Ныне эти процессы смещены, либо не име­ется ни времени, ни возможности для должного их осуществ­ления. Это уже само по себе снижает значение ценностей. Для того чтобы динамическое общество вообще функциониро­вало, оно должно иметь возможность давать различные ответы на изменяющуюся среду; если же количество принятых моделей становится слишком большим, то результатом являются нервное раздражение, неуверенность и страх. Индивиду становится все труднее жить в аморфном обществе, в котором он даже в простейших ситуациях вынужден выбирать между различными моделями действия и оценок, хотя его никогда не учили выби­рать и действовать самостоятельно.

Для нейтрализации негативных последствий чрезмер­ного разнообразия необходимо найти метод постепенной стандартизации основных ценностей, чтобы восстановить равновесие установок и мнений. Поскольку в нашем массовом обществе такого метода не существует, постольку надо опа­саться, что такая неопределенность в конце концов вынудит нас взывать к диктату ценностей.

5. Еще один источник смещений и тревог в нашей системе ценностей объясняется возникновением совершенно новых форм власти и санкций и новых методов их обоснования. Когда обще­ство было более однородным, то религиозная и политическая власть во многом совпадали друг с другом, в остальном же между ними существовал конфликт в определении сфер их компетенции. Теперь мы имеем дело с множеством религиозных вероисповеданий и расхождением во мнениях между раз-

[432]

личными политическими философиями, которым удается, поскольку они действуют одновременно, лишь взаимно нейт­рализовать свое влияние на сознание людей.

Кроме этого мы имеем дело с различными методами обоснования власти. Когда-то существовало только два ме­тода оправдания законодательной силы социальных установ­лений: они либо являлись частью традиции («как это делали наши предки»), либо выражали волю Бога. В наше время воз­ник новый метод оправдания ценностей, источником которого является вечный рациональный закон, якобы присущий всему человечеству. Когда вера в просветительский статус универ­сального Ratio как законодательной силы стала ослабевать, распахнулись двери для обоснования самых разных ценнос­тей. Утилитарное оправдание ценностей со ссылкой на их по­лезность или вера в неоспоримое влияние лидера стали на­столько же благовидными, как и вера в право сильного. И не суть важно, находит ли последняя свое выражение в теории вечной борьбы между расами, классами или элитами. Во всех этих случаях не видно конца затуханию взаимной вражды, поскольку оправдание как таковое признает бесконечные про­извольные притязания: почему бы моему лидеру не обладать ясновидением, а моей расе или классу призванием править миром?

Еще одна трудность того же порядка состоит в том, чтобы сосредоточить ответственность на каком-то видимом социальном факторе. Когда нет признанной системы ценнос­тей, то власть рассеивается, методы оправдания становятся произвольными и никто не несет ответственности. Сосредото­чение власти и распределение различных степеней ответ­ственности между должностными лицами - предварительное условие функционирования общественной жизни. Это сосре­доточение, однако, затрудняется, поскольку классы, имеющие различное историческое происхождение и духовный склад, придерживаются различных норм и не делается попыток при­мирить существующие между ними расхождения.

6. Еще одна проблема нашего времени связана с тем, что в противоположность обществу, основанному на обычном праве, где основные ценности принимались слепо, в нашем обществе создание новых ценностей и их принятие основаны на сознательной и разумной оценке. Если любовь к ближнему и ненависть к врагу основывались, как мы видели, на вере в то, что такова Воля Божья, или объяснялись нашей древней традицией, то решение о том, должна ли наша система обра­зования придавать больше значения изучению классиков или дальнейшей специализации, подлежит обсуждению. Даже если мы согласимся с тем, что следует отдать предпочтение какому-то иррациональному решению, это убеждение должно

[433]

пройти через стадию сознательного обсуждения, в ходе кото­рой создаются методы сознательной оценки ценностей.

Хотя этот процесс ведет к большей сознательности и зре­лому размышлению и сам по себе прогрессивен, в существующей социальной обстановке он нарушает равновесие между созна­тельными и бессознательными силами, действующими в на­шем обществе. Переход к сознательной оценке ценностей и принятие ее представляет собой коперниканский переворот в социальной сфере и в истории человечества, и он может при­вести к улучшению, только если будет по-настоящему усвоен всем обществом. Нести бремя большей сознательности мож­но лишь при условии одновременного изменения многих дру­гих вещей (например, образования). Причины этого нововве­дения, нарушающего равновесие, следует искать в том вре­мени, когда человек впервые понял, что, сознательно направ­ляя закон, он может оказывать влияние на перемены в обще­стве. Человек уяснил также, что может с помощью сознатель­ного размышления управлять процессом создания ценностей, предсказывать социальные последствия и влиять на них. В настоящее время то, что стало само собой разумеющимся в правовой области, переходит в другие. В области образова­ния, в социальной сфере, в пасторской деятельности ценнос­ти скорее морального, нежели правового характера, подвер­гаются разумному обсуждению и оценке. Так, создание ценно­стей, их распространение, принятие и усвоение все более становится заботой сознательного Ego.

7. Эти изменения довольно значительны, ибо для того чтобы сформировать законопослушного гражданина, покор­ность которого основана не только на слепом одобрении и обычае, нам нужно переучить человека. Люди, которые при­выкли слепо принимать ценности путем ли повиновения или подражания, вряд ли смогут совладать с ценностями, взыва­ющими к разуму, основополагающие принципы которых могут и должны быть обоснованы. Мы пока еще не осознали в пол­ной степени, какую колоссальную реформу образования не­обходимо осуществить, чтобы могло функционировать демок­ратическое общество, основанное на сознательной оценке ценностей. Любому реформатору и педагогу следует помнить о том, что новая система социального контроля требует от него прежде всего переучивания самого себя. В обществе, где ценностной контроль, апеллирующий либо к условным реак­циям, либо к эмоциям и бессознательному, является соци­альным регулятором наподобие светофора, в таком обществе можно было осуществлять социальные действия без напряжения умственных сил Ego. В обществе же, в котором основные изме­нения являлись бы плодом коллективного обдумывания, а пере­оценка основывалась бы на способности интеллектуального

[434]

постижения и всеобщего согласия, необходима новая система образования, которая бы сосредоточила главное внимание на развитии умственных сил и способствовала бы формирова­нию такого типа сознания, которое оказалось бы в состоянии нести бремя скептицизма и не впадало бы в панику, видя исчез­новение множества старых привычек мышления.

С другой стороны, если наша современная демократия придет к выводу, что такой тип сознания нежелателен, не­практичен или пока невозможен для большинства людей, мы должны иметь смелость включить это положение в нашу об­разовательную стратегию. В этом случае нам придется при­знавать и культивировать в некоторых сферах и те ценности, которые апеллируют непосредственно к чувствам и иррацио­нальным силам в человеке, в то же время сосредоточивая наши усилия там, где это возможно, на раскрытии способнос­ти рационального проникновения. Существуют два пути: либо воспитывать привычку к иррациональным ценностям в обще­стве, основанном на таких ценностях, либо обучать процедуре рационального обсуждения там, где ценности допускают ра­циональное обоснование на почве утилитаризма, например. Однако конфликт между характером преобладающих ценнос­тей и существующими методами образования может привести к хаосу. Нельзя создать новый моральный мир, исходя только из рациональной оценки ценностей, социальная и психологи­ческая функция которых умственно постижима, и в то же вре­мя сохранить образовательную систему, методы которой предполагают запреты и которая не допускает выработки соб­ственных суждений. Как мне представляется, решение лежит в постепенном изменении образования, введении стадий обу­чения, на которых как иррациональный, так и рациональный подходы займут достойное место. Такое решение несколько напоминает систему, созданную католической церковью, ко­торая пыталась представить истину простому человеку с по­мощью образов и театрального ритуала, а образованным лю­дям предлагала постичь ту же самую истину на уровне теоло­гических споров. Нет необходимости говорить о том, что моя ссылка на католическую церковь должна восприниматься не как предложение следовать ее догмам, а как пример, показы­вающий, как можно планировать образовательную политику, учитывая различные типы восприятия ценностей.

8. Мы рассмотрели некоторые социальные причины кризиса нашего общества типа laissez-faire. Мы видели, как переход от первичных групп к большому обществу, от ремес­ленного производства к промышленному, способствующий увеличению контактов между ранее обособленными сферами ценностей, вызывает нарушения в оценочном процессе. Мы видели также, что такие факторы, как новые формы власти и

[435]

санкций, новые методы их обоснования, невозможность скон­центрировать ответственность и неудача в обучении созна­тельной оценке ценностей - каждый в отдельности и все вме­сте усугубляют существующий кризис оценок. И наконец, мы видели, как механизм, который обычно автоматически регули­ровал процедуры оценок, постепенно ослабел и исчез, не бу­дучи замененным никаким другим. Поэтому неудивительно, что нашему обществу не хватает здоровой основы, состоящей из общепринятых ценностей, а также факторов, придающих духовную последовательность социальной системе. Если верно утверждение Аристотеля о том, что политическая ста­бильность зависит от приспособления образования к форме правления, и если мы согласимся по крайней мере с теми, кто понимает, что общество может функционировать только при наличии определенной гармонии между преобладающими в нем ценностями, институтами и образованием, то наша сис­тема laissez-faire обречена рано или поздно на распад.

В обществе, где процесс дезинтеграции зашел слиш­ком далеко, возникает парадоксальная ситуация, состоящая в том, что образование, деятельность в социальной сфере и пропаганда вопреки высокоразвитой технологии становятся все менее эффективными, поскольку исчезают все регулиру­ющие их ценности. В чем смысл развития самых искусных методов пропаганды и внушения, новых методов обучения и формирования привычек, если мы не знаем, для чего все это? Зачем развивать науку о воспитании детей, вести психиатри­ческую социальную работу и заниматься психотерапией, если человек, который должен быть воспитателем, лишен всячес­ких критериев? Рано или поздно все станут неврастениками, поскольку затруднен разумный выбор в хаосе противоречивых и непримиримых ценностей. Лишь тот, кто видел результат полного вмешательства в процедуру оценки и сознательного уклонения от любой дискуссии об общих целях в наших нейт­ральных демократических обществах, таких, как Германская Республика, поймет, что подобное абсолютное пренебреже­ние (целями и ценностями. - Ред.) ведет к пассивности и го­товит почву для подчинения и диктатуры. Невозможно пред­ставить себе человека, живущего в полной неуверенности и с неограниченным выбором. Ни человеческое тело, ни созна­ние не могут вынести бесконечного разнообразия. Должна существовать сфера, где господствуют согласованность и за­вершенность.

Конечно, если мы жалуемся на то, что наша либераль­ная демократическая система не имеет центра, это вовсе не означает, что мы хотим иметь регламентированную культуру и авторитарное образование в духе тоталитарных систем. Од­нако должно существовать нечто, своего рода третий путь,

[436]

проходящий между тоталитарной регламентацией, с одной стороны, и полной дезинтеграцией системы ценностей, харак­терной для стадии laissez-faire, - с другой. Этот третий путь я называю демократической моделью или планированием ради свободы. Он представляет собой нечто прямо противополож­ное диктатуре и внешнему контролю. Его метод состоит в на­хождении новых путей для освобождения истинного и непос­редственного социального контроля от разрушительных по­следствий массового общества или в изобретении новых при­емов, выполняющих функцию демократической саморегуля­ции на более высоком уровне осознания и целенаправленной организации.

Теперь, по всей вероятности, стало ясно, почему я так много времени уделил анализу основных социальных измене­ний, повлиявших на различные механизмы оценочной проце­дуры. Ясно также, почему я попытался перечислить некото­рые средства и методы ценностных ориентации, как, напри­мер, перевод или преобразование ценностей, создание новых ценностей, полная реформа, концентрация власти и ответ­ственности, обучение сознательной оценке ценностей и т. д. Поскольку демократическое планирование системы ценностей вовсе не состоит в их насаждении, то настоятельной необхо­димостью становится тщательное исследование факторов, обеспечивающих спонтанность оценок в повседневной жизни.

Если мы согласимся с тем, что настоящее планирова­ние должно быть демократичным, из этого следует, что про­блема заключается не в том, быть или не быть планированию, а в том, чтобы найти разницу между планированием диктатор­ским и демократическим. В мою задачу не входит рассмотре­ние демократического метода создания оценок, который по­степенно разрабатывается в англосаксонских демократиях и получит, как я надеюсь, дальнейшее развитие в будущем. Я лишь укажу на некоторые принципы, лежащие в основе этого демократического метода.