
Фильштинский И.М. (сост.) - Арабская средневековая культура и литература. - 1978
.pdfА. Буланже |
(A. |
B o u l a n g e r . |
Aelius Aristide. P., 1926, с. 343, |
прим. 4) не |
||||
правильно понял |
порядок размещения частей текста у Менандра. |
|
||||||
12 Перевод цитаты сделан Штейнгассом |
(F. S t e i n g a s s. The Assemblies |
|||||||
of al-Hariri. Vol. |
2. L., |
1898, с |
176—178), |
что соответствует |
с. |
401 и ел. в |
||
издании арабского текста тем же Штейнгассом |
(L., 1897). |
где |
говорится о |
|||||
13 См.: |
М е н а н д р , |
с. 347, |
стк. 2 и ел., |
а также там, |
воспевании хора, с. 344 и ел. Местоположение Басры в какой-то мере соот ветствует местоположению Кизика, за счет чего можно отнести дальнейшее сходство описания Абу Зайда с описанием Аристида в «Панигирикос эн Кизико пэри ту нау» (Opera. Hrsg. G. Dindorf. Bd 2. Lpz., 1829, с 382 и ел.).
14С. 353 и ел.
15С. 353, последняя стк.
16К пункту 3 части 2, с. 355, стк. 8—10.
17 |
С. 352, см. также: Q u i n t i l i a n . |
Institutiones. T. III. 7, с. 27. |
18 |
У Абу-л-'Ала ал-Ма'арри (ум. в |
1057 г.) в «Посланиях» есть два от |
рывка, где он говорит о своем родном городе, которые являют собой отличный пример городского топа: Послание 1, с. 7 и ел., и Послание 20, с. 55 и ел. по изданию Д. С. Марголиуса (Ох., 1898). Ал-Маарри имеет дело исключительно с топос ката фисин кэ фэсин. Здесь нельзя с уверенностью заявить, что он
тоже следовал традиции софистов, но его, по всей видимости, вряд ли можно исключить из числа попавших под ее влияние.
19 |
М е н а н д р , |
с. 360, стк. 10—11: ди дэ номизин пэри политиас, аристон |
инэ то экусан, алла |
ми акусан архэстэ тин полин. |
|
20 |
Султан; у Штейнгасса Lord, что является неверным. |
|
21 |
М е н а н д р , |
с. 360, стк. 17—20: э дэ ката тас эпистимас эпитидэфеие, |
и ката полин иисан |
эвдокими, астрологиа кэ гэомэтриа, и мусики, и и грам |
матики, и философиа. Э гар тиафтэ исин э кат'эпистимин эпитидэфеие. |
|||||||
22 |
Ср. соответствующий топ, когда ал-Ма'арри в |
Послании |
24, |
с. 61, |
|||
стк. 7, сетует на то, что он родился там, где не было ученых. |
|
|
|||||
23 С. 361, стк. 1. |
|
|
|
|
|
|
|
24 |
M е н а н д р, |
с. 362 и ел. |
идиос |
топос ине |
пара тугус |
||
25 |
М е н а н д р , |
с. 365, стк. 10—12: доки дэ |
|||||
о апо тон тимон, он |
тэтихикасин э полис пара |
василэон и архонтон и гно- |
|||||
римон андрон... |
|
выше замечаниям следует |
дать |
разъяснения по |
двум |
||
26 |
К приведенным |
основным аспектам: связи арабского панегирика городу в прозе с панегири ком в поэзии еще нуждаются в исследовании, как и отношение арабской тео
рии (и |
художественной практики) васфа |
и греческой теории экфрасиса. |
В |
связи с этим необходимо указать, |
что знаменитые истории арабских |
городов, такие, как «Та'рих Исфахан» Абу Ну *айма ал-Исфахани или «Та'рих
Багдад» ал-Хатиба ал-Багдади,, представляют собой краткое описание |
города |
со следующим затем перечислением знаменитостей, родившихся в этом |
городе |
либо связанных с ним. Оказывается, что этим историям предшествовали ан тичные образцы. Так, Филон Библейский составил при Адриане словарь го родов назвав его «Пэри полэон кэ ус экасти афтон эндоксус инэигэ». У Стра-
бона также есть списки |
великих людей, составленные по |
городам. |
||
G. E. von Grunebaum. |
Observations |
on City |
Panegyrics |
|
in Arabic |
Prose.— JAOS. |
Baltimore, vol. 64, 1944, с |
61—65. |
Ф. Роузентал
ФУНКЦИОНАЛЬНОЕ ЗНАЧЕНИЕ АРАБСКОЙ ГРАФИКИ
15 октября |
1351 г. известный шафиитский юрист и литера |
тор Такиаддин |
ас-Субки дал фетву в ответ на следующий во |
прос: «Каково будет ваше мнение, если кто-нибудь ступит на ковер, на котором вытканы буквы, складывающиеся в значи мые слова, такие, как „благословение", „блаженство", „терпе ние**? Допустимо ли для человека коснуться стопой той части ковра, где расположены буквы?»1
Ас-Субки в своем ответе склонен считать такой поступок недозволенным. Он, однако, оговаривается, что не в состоянии подкрепить свое мнение достаточно вескими доказательствами. Для объявления чего-либо недозволенным требуется или пря мой запрет Творца закона, или рассуждения, основанные на прочной аналогии, т. е. необходим какой-либо решающий аргу мент. Ас-Субки тем не менее не сомневается, что рассматри ваемую акцию следует классифицировать как недозволенную. Некоторые, говорит он, приводят тот довод, что каждая буква алфавита указывает на одно из прекраснейших имен бога. Од нако это рассуждение недостаточно конкретно. Далее, имеются теории «науки о буквах», приписывающие магические и физи ческие свойства отдельным буквам. Такие теории либо явно греховны и классифицируются как не подлежащие одобрению, либо, как он выяснил на собственном опыте, ложны.
Поскольку перечисленные аргументы непригодны для реше ния проблемы, ас-Субки подкрепляет свое мнение доводом, ко торый можно изложить примерно так.
Коран многократно именует бога «создателем всего». Буквы алфавита должны быть включены в понятие «всего». Они яв ляются частицами звуковых комплексов, которые суть акциден ции тел, сотворенных богом, т. е. они сотворены вместе с ними во вторую или третью очередь. Все сотворенное богом имеет определенную цель. Эта цель должна учитываться человеком. Она вкладывается в вещь уже в акте творения либо устанавлива ется религиозным законом.
Неподобающее использование чего-либо из созданного допу стимо только, если оно санкционировано Творцом закона. Один из хадисов включает историю коровы, которая заговорила че-
150
ловеческим языком, протестуя против того, чтобы ее использо вали как верховое животное. Всякий, кто пытается доказать, что корову можно использовать для верховой езды, должен при вести специальные аргументы. Он может также использовать тот довод, что верховая езда была одной из вторичных целей сотворения коровы, хотя, как специально подчеркивается, изна чально она создана для пахотных работ. Итак, буквы — и здесь мы видим свойственную почти всем средневековым ученым не способность провести четкое различие между звуком и буквой — были созданы для того, чтобы воспроизводить путем соответст вующей аранжировки слова бога, Мухаммада, а также других пророков и ангелов наряду с прочими необходимыми, желатель ными или разрешенными высказываниями. Вполне справедли во предположение, что использование букв для выражения че го-либо необходимого или желательного обязывает людей ува жать и почитать их. По мнению законоведов, на листе бумаги, содержащем имя божие, нельзя записывать светские истории и т. д.2. В этом случае, конечно, все ясно, поскольку привлечено имя божие. А как быть с обычными буквами, из которых мо гут быть составлены любые слова? В этом случае запрет тоже обоснован, так как не обязательно доказывать полную идентич ность двух ситуаций, но достаточно доказать общность для них некоторых юридических характеристик (causa legis).
Допустимо возражение, продолжает он, что одни и те же
буквы могут использоваться как для обозначения |
праведных и |
|||||
священных |
слов, |
так и |
для обозначения |
слов |
зла и |
неве |
рия. Хотя |
это и |
верно, |
следует оговорить, |
что |
буквы |
были |
созданы с первой целью. Подобно всему остальному, они могут служить как истинным целям людей, так и противоположным. В последнем случае, однако, мы имеем дело с неподобающей и неправедной акцией, которая соответственно должна быть классифицирована как недозволенная. Следуя этой точке зре ния, некоторые законоведы заходили так далеко, что совершали омовение каждый раз перед тем, как дотронуться до листа бу маги. Бумага может быть использована для написания либо ис тинных слов, либо дьявольских. Тем не менее настоящая цель ее сотворения, в связи с которой ее следует почитать,— это за пись Корана, сунны и других необходимых сведений. Если че ловек, прекрасно зная, что всю бумагу должно уважать, насту пает на лист бумаги, на котором еще ничего не написано, его действия следует рассматривать как недозволенные. То же от носится и к буквам алфавита. Знающие о целях сотворения букв не имеют права ступать на них. Позволительно сделать ис ключение для людей, не осведомленных о целях письма, что отвечает закону, по которому только знание того, что данная ак ция запрещена, превращает ее совершение в преступление.
Следовательно, заключает ас-Субки, только люди, осведом ленные об истинных целях письма, как было сформулировано,
151
совершают преступление, ступив на вытканные на ковре буквы. Однако, и не будучи преступлением, такое действие может в любом случае быть расценено как недозволенное, а человека неосведомленного следует просветить.
** *
Этот короткий пересказ юридического обоснования ас-Субки может, я полагаю, служить компетентным руководством при освоении необъятных просторов исламской письменности. Прак тическое использование арабской графики никогда не подвер галось никаким ограничениям. Арабская письменность исполь зовалась для того, чтобы увековечить слово божие и все мысли мые формы научного и художественного творчества, начиная с самых возвышенных мыслей и кончая чисто утилитарными за метками купца и случайными надписями, сделанными неумелой рукой на стенах домов и в комнатах. Оказалось, что она способ на в не меньшей степени, чем другие виды письма, служить ма териальным выражением большого числа языков и быть источ ником транслитерационных знаков, пригодных для того, чтобы иногда отображать на письме иностранные звуки. Несмотря на давление могущественной литературной традиции, она оказа лась также способной выразить, когда в этом возникала необ ходимость, самые разнообразные формы арабской речи со столЬ же большим или малым успехом, как это имело место при по добных попытках, например, внутри английской системы пись ма. Мы можем задать вопрос, в чем же своеобразие или особен ности использования письменности в исламе?
В -рассуждениях ас-Субки можно выделить, в частности, та кой аспект, как священный характер письма в исламе. В то же время ас-Субки разъясняет,— и он, несомненно, прав в прове дении такого различия,— что священный характер письма дол жен рассматриваться как нечто отличное от той магической силы, которой, по широко распространенному убеждению, обла дает письмо. Очевидно, что как священный характер, так и магическая сила издавна приписывались письму как его неотде лимые свойства. Несомненно также, что магия букв была ши роко распространена на протяжении всей мусульманской исто рии и что теория особых свойств, внутренне присущих буквам, рассматривалась как достаточно основательное объяснение тайн природы даже некоторыми из лучших умов, порожденных му сульманской цивилизацией. Однако священный характер письма в исламе обладал большей исторической эффективностью и был, по существу, более мусульманским. Истоки «освященности» письма кроются в том значении, которое Коран придал нали чию в религиозной общине письменных памятников.
Проблема священного характера письма была тесно связа на с обсуждавшимся в раннем исламе вопросом о значении по-
152
нягия «слово бога», которое касалось устного чтения и пись менного воспроизведения Корана. С самого начала речь шла преимущественно об арабском языке и арабской письменности, что превратило и то и другое в неотъемлемые компоненты му сульманской религии. Их значение все более вырастало по ме ре того, как в мусульманской цивилизации все сильнее выступал на первый план религиозный аспект.^ Арабское письмо даже в большей степени, чем язык, стало священным символом ислама. Причин письмо как религиозный символ ушло
далщо воеред по сравнению с языком, легко объясняются ис торическими обстоятельствами. В первом могучем всплеске энергии арабские мусульмане преуспели в вытеснении языков, распространённых на сравнительно большой территории, и в кон це концов заменили их своим собственным. Это было удиви тельным подвигом, если учесть относительно небольшое число говорящих по-арабски и тот факт, что они не были носителями более высокой цивилизации. Основное сопротивление арабскому языку исходило от давно существовавших административных институтов, тесно связанных с цивилизациями покоренных на родов, и понадобилось более полувека, чтобы преодолеть его. Время, расстояние и численность покоренных народов быстро сделали свое дело, ослабив первоначальный импульс настоль ко, что было уже невозможно влиять на новые массы говоря щих на других языках и живущих на еще более отдаленных землях, требуя от них такой огромной жертвы, как отказ от родного языка. Пожертвовать письменностью им было значи тельно легче. Часто утверждают, что арабская графика не бы ла приспособлена к выражению звуков тех языков, которые ее приняли. Однако к моменту перехода на арабскую графику соб ственная письменность этих языков была еще менее удобна, чем арабская. Восприятие арабской графики означало, разумеется, разрыв с прошлым, но оно не сопровождалось значительными потерями в практическом отношении и фактически сделало гра моту более доступной.
Таким образом, в мусульманской цивилизации письмо стало религиозным символом первостепенного значения. Соответствен но, различные немусульманские общины, жившие там, где гос подствовал ислам, ревностно держались за свою письменность, хотя и охотно меняли язык. Нет достаточных данных, относя щихся к доисламскому периоду на Востоке, чтобы утверждать, что письмо превалировало над языком как религиозный сим вол, хотя известно, что письму с древнейших времен приписы вался священный характер и что религиозные группы, естест венно, стремились выработать собственный тип письменности для своих языков. В исламе священный характер письма стал его характерной чертой, наличие и воздействие которой не только ощущалось, но также обсуждалось и анализировалось. Вплоть до наших дней распространено мнение, что радикаль-
153
ные реформы письма приведут к разрыву с традицией, окружен ной ореолом святости 3.
Чувства, вызываемые религиозным благоговением, по суще ству не отличаются от эмоций, обусловленных чувством пре красного, которое присуще человеку. Юридическое мнение асСубки связано с тем, что письмо использовалось в исламе как форма художественного выражения. Чрезвычайный интерес к каллиграфии, характерный для мусульманской цивилизации, на столько же примечателен, насколько хорошо известен. Письмо широко использовалось как декоративный элемент в архитек* туре, а также iB малых формах, таких, как ковры, ткани и прочие предметы быта. Каллиграфическое оформление рукописей и до кументов высоко ценилось как форма искусства. Были изобре тены бесчисленные варианты почерка. В некоторых из них в качестве украшения употреблялся растительный орнамент, по черк зооморфического характера использовал буквы в форме животных, преимущественно птиц. Возникла обширная - лите ратура по каллиграфии, большая часть которой сохранилась.
Эта литература и не пытается замолчать тот факт, что целц ее прежде всего практические. Книги по каллиграфии создава лись, с тем чтобы помочь правительственным чиновникам, глав ным-оружием которых было отличное владение письменным словом. Эти книги помогали чиновникам добиться успеха в их часто весьма доходной профессии, поскольку такая литература концентрировала внимание на комплексе технических приемов, знание;которых требовалось от чиновника, практически исклю чая все остальное. В них также прослеживается понятная тен денция связать каллиграфию скорее с интеллектуальными по требностями, чем с эстетическими и художественно-эмоциональ ными; категориями. Однако не может быть никакого сомнения в том, что каллиграфия служила также удовлетворению художе ственных потребностей человека. Один из авторов книг по кал лиграфии, Ибн Дуруставайх (ум. в 958 г.), говорил, что, кроме технических и утилитарных аспектов письма, рассмотрением ко торых, ограничивается его книга, существует также другой важ ный аспект, а именно: орнаментальные надписи на бумаге и кам не (тасвир, накш) 4.
Подавляющее большинство фактов, свидетельствующих о на личии эмоционально-художественного элемента в мусульманской каллиграфии, можно извлечь из самой ее природы. О том же свидетельствуют бесконечные усилия создать новые, более пре красные формы письма. Иногда встречаются замечания, выра жающие эстетическое восприятие письма в глубоко прочувст вованных, эмоциональных терминах5. Мы видим, что письмо сравнивается с объектами признанной красоты и эмоциональ-
154
ной вривлекательности, такими, как драгоценности, цветы;-сады и ткани. Сфера более интимных переживаний затрагивается, когда красивый почерк описывают как приносящий радость сердцу и удовольствие глазу6 или когда сравнение основано на чувстве обоняния, столь утонченном на Востоке. Напр'й&ер, чернила уподобляются духам 7, и поэт может сказать:
Шафран — это духи дев, А чернила — духи мужчин 8.
Этот пример показывает, что каллиграфия сознательно свя зывается с чувственными эмоциями — тенденция, получившая широкое распространение самое позднее в раннюю аббасидскую эпоху. «Слезы на щеках целомудренных дев не более пре красны, чем слезы пера в рукописи» — таково высказывание, приписываемое секретарю халифа ал-Ма'муна9. Особенно в любовной лирике сравнение телесных черт с буквами превра тилось в стандартный компонент поэтической образности»; Ло кон-на виске возлюбленной сравнивался с «кафом» в конечной позиции10 или с изящным изгибом хвостика буквы «ра»11. Он может напомнить поэту и форму буквы «нун», тогда как родин ку на щеке возлюбленной поэт, естественно, сравнивает с точ кой над «нуном» 12. Пробивающиеся усы могут быть уподобле ны половине буквы «сад», изображенной искусным каллигра фом 13. Все эти красоты свидетельствуют о величии божествен ного автора и .
Форма буквы может служить символом даже любовного сою за, например, лигатура букв «лам» и «алиф», когда они на писаны в переплетении друг с другом:
Я грезил, что ты обнимаешь меня, Как «лам» на письме обнимает «алиф».
Эта строка неоднократно цитировалась, и в дальнейшем поэты часто использовали это сравнение в самых разнообразных вариантах15. Те же буквы «лам» и «алиф», прочтенные как сло во, означают «нет», и мы видим поэта, жалующегося наг свою печальную судьбу отвергнутого влюбленного:
«Лам» щеки и «алиф» стройной фигуры возлюбленной Ясный дают ответ на вопрос влюбленного: «Нет» 16.
К счастью, буквы, угадываемые в чертах возлюбленной, -дале ко не всегда давали настойчивому влюбленному отрицательный ответ:
«Нун» бровей и «айн» век Вместе с «мимом» рта дают ответ: «Да» 17.
Все сравнения такого рода, необычайно часто встречающиеся в арабской поэзии, кажутся нам надуманными и утомитель ными, поскольку мы не приписываем-никакой эмоциональной
155
выразительности форме букв. Напротив, популярность этих сравнений в исламе — веское доказательство того, насколько сильно было влияние каллиграфии на чувства мусульманина.
Каким образом письму удалось занять столь особое место в мусульманской цивилизации? Вряд ли можно считать удов летворительным утверждение, что искусство нашло себе убе жище в каллиграфии 18, так как все остальные формы изобрази тельности в исламе были сильно-ограничены. Однако в мысли, что письмо оказалось приемлемым выходом для творческой энергии художника, должно что-то быть. Таким образом, мы вернулись туда, откуда начали. Мне кажется, что не стоит объ яснять возникновение мусульманской каллиграфии тем прекло нением и восхищением, с которыми малообразованные доислам ские арабы воспринимали тайну письма 19. На первоначальном этапе было мало надежд, что арабская письменность разовьется когда-нибудь в искусство.
•'-.. Набатейскую письменность, предшественницу арабской, вряд ли можно было назвать красивой даже в пору расцвета и благо денствия набатейского государства. Разумеется, суждения по добного рода могут легко стать объектом субъективной крити ки. Кто-нибудь, вероятно, даже может находить в продолгова тых набатейских буквах некую утонченную элегантность и кра соту. Однако, превратившись в арабскую, набатейская письмен ность утратила всякое изящество и художественную утончен ность. Почерк ранних образцов арабского письма был, мягко говоря, несколько неуклюж20. История семитского алфавитного письма в целом отнюдь не свидетельствует о наличии художе ственных тенденций. Семитский алфавит, возникший на базе чисто утилитарных и экономических соображений, избегал вся ких излишеств и в гораздо меньшей степени мог служить от правным пунктом для художественного развития, чем, напри мер, египетское или китайское письмо.
В семитской эпиграфике поздние пальмирские надписи об наруживают тенденцию к развитию художественных форм, что, вероятно, произошло под влиянием утонченности, которой до стигли в эпиграфике греки. Южная Аравия была ближе по времени и культуре к истокам и последующей истории мусуль манской цивилизации. Эпиграфические памятники на южноара вийском алфавите дают нам пример высшего развития подлин ного чувства формы и симметрии в сочетании с изящной про стотой, пример, не превзойденный в семитских языках (вклю чая, я полагаю, и арабскую письменность).
Что касается письма на мягком материале, то у нас имеется сравнительно мало документов доисламского периода, которые могли бы служить основой для сравнения. Многие выдающиеся образцы высокого каллиграфического мастерства, вероятно, ут рачены. Мы располагаем, в частности, арамейскими документа ми, относящимися к ахеменидскому периоду, богатыми находка-
156
ми с берегов Мертвого моря, старыми сирийскими рукописями, дающими наиболее перспективный материал для сравнения. Всем им присуща определенная аккуратность и тщательность исполнения. Что же касается подлинно художественно-эмоцио нальных элементов, то если они в них и содержатся (что, на мой взгляд, маловероятно), то их появление скорее всего не преднамеренно. Арабское культурное наследие не обусловливало выбор каллиграфии как естественной формы художественного выражения среди мусульман.
Повлияли внешние модели на быстрое развитие мусульман ской каллиграфии или нет — это вопрос открытый. Во всяком случае, возможность несемитских влияний исключать нельзя. Греческая письменность в Сирии была, вероятно, не очень впе чатляющей в том виде, в каком она должна была предстать перед мусульманами. Манихейское пристрастие к красиво офор мленным книгам, возможно, повлияло на мусульманскую калли графию где-то позднее, но вряд ли в самом начале. С'другой стороны, в контексте семитской речи южноаравийская эпигра фика вполне могла служить главным источником вдохновения. Однако в подтверждение этой мысли у нас есть только одно малоубедительное свидетельство, что мусульмане знали южно аравийскую письменность и восхищались ею.
Наиболее вероятной отправной точкой поразительного раз вития каллиграфии в исламе опять оказывается священный ха рактер письма. Он не только требовал тщательного и точного исполнения религиозных документов, но и заставлял мусульман видеть в письме выход для религиозных чувств, рассматривая письмо как воплощение красоты божества и его творения. Именно поэтому письмо легко могло стать художественным средством на всех уровнях мусульманской цивилизации. Оно сохраняло свои позиции благодаря усилению религиозного на пряжения в позднейшей мусульманской истории. Определенную роль здесь, возможно, сыграли и неарабские художественные импульсы, незаслуженно подавляемые исламом. Во всяком слу чае, взлет каллиграфии в исламе произошел так рано и так бы стро, что должен был охватить уже первые поколения мусуль ман. Маловероятно также, что мусульманскую каллиграфию со здали потребности могущественного бюрократического аппара та, даже если они сильно способствовали ее развитию. Так или иначе, слияние религии и искусства в мусульманской каллигра фии стало реальностью. Плиты с именами пророка и четырех халифов под куполом Айя Софии до сих пор не перестают по ражать внимательного наблюдателя и как воплощенное искусст вом религиозное чувство, я как религиозно-художественный опыт, не менее эффективный, чем западная религиозная живо пись в иной, хотя и типологически схожей среде.
Другим заслуживающим внимания аспектом письма в ис ламе, также затронутым в фетве ас-Субки, является тот бегло
157
отмеченный выше факт, что письменность |
как таковая,— и |
арабская письменность в частности,— стала |
предметом теоре |
тического обсуждения и анализа у большого числа различных ученых и писателей. Подобно другим аспектам использования письма в исламе, этот аспект не является специфичным только для этой религии. Однако практическое использование письма даже в очень широких масштабах не обязательно должно со провождаться глубокомысленными рассуждениями относительно значения и цели письма, его специфических характеристик или пределов его возможностей. Между тем все это мы находим в мусульманской литературе. Некоторые из поднятых вопросов, несомненно, заслуживают того, чтобы мы уделили им несколь ко слов в этом контексте, так как они показательны для той роли, которую письмо играет в мусульманской цивилизации.
Факторы, ограничивающие эффективность письменности, о которых наиболее часто сожалеют мусульманские ученые, были специфичными для арабской графики. Ал-Бируни, творивший около середины XI в., в конце своей долгой и плодотворной жиз ни говорил: «У арабской письменности есть большой недостаток. Она содержит буквы идентичной формы. Их легко спутать, и в результате возникает потребность в диакритических значках, для того чтобы отличить одну букву от другой, а также в средствах выражения грамматических окончаний слов. Там, где эти знач ки опущены, значение становится туманным. Вдобавок^ среди переписчиков существует привычка пренебрегать сличением ру кописей и исправлением в них ошибок. В силу этого часто нет никакой разницы, существует книга по какому-то предмету или нет. Чтение ее никого не делает осведомленнее относительно того предмета, которому книга посвящена»21.
Такого родя жалобы подтверждают тот факт, что мусульманская_..дивилиз iция зависела от письменности именно с точки, зрения сохранения и умножения интеллектуального наследства. Необходимо специально подчеркнуть этот момент, так как аппа рат мусульманской учености создает впечатление, что устная передача информации ценилась очень высоко. Религиозные нау ки особенно подчеркивали необходимость получения информа ции viva voce и рассматривали процесс устной передачи как неоспоримую гарантию правильности. Часто обсуждался вопрос о том, в чем больше нуждается будущий ученый: в наставле ниях учителя или в самообразовании с помощью книг. Обычно он решался в пользу первой точки зрения22. Однако письмо использовали всегда, даже в тех дисциплинах, где фетишизиро вались устная передача и поразительные чудеса памяти. Фак тически требование обязательной ссылки на устную передачу стало для большинства чистой условностью. Мусульманская уче ность всегда полагалась на письменное стово,;'3'/имёш1о'''ТтЗ" сделалоее великой. Признавалось существование ряда техниче ских ограничений письменности, которые делали ее в некоторых
158