Фильштинский И.М. (сост.) - Арабская средневековая культура и литература. - 1978

отношениях менее точной, чем устная передача. Однако эти не­ достатки перевешивались длительностью и определенностью письменной фиксации.

В мусульманской цивилизации доминировало письменное слово, подобно тому как в современной западной цивилизации доминировал и доминирует его печатный аналог.

Индивидуальный характер человеческого почерка специаль­ но обсуждался в мусульманской литературе как вопрос, имею­ щий практическое значение. Возможность установить личность по почерку имела значение в судебной практике. Возникал во­ прос, действительно ли завещание, написанное от руки, в том случае, если оно не подтверждается другими свидетельствами. Согласно Ибн Ханбалу, оно являлось действительным в том случае, если почерк возможного автора завещания был изве­ стен и совпадал с почерком, которым оно было написано. Один из учеников Ибн Ханбала в своем комментарии утверждал, что идентификация почерка является надежным источником уста­ новления намерений завещателя:

«Почерк обозначает произнесенное слово, а произнесенное слово указывает на волю человека и его намерения. Самый серьезный довод против надежности письменного завещания — это возможность спутать похожие почерки. Однако эта возмож­ ность принципиально не отличается от возможности перепутать фигуру или голос. Бог наделил почерк каждого человека чемто таким, что отличает этот почерк от всех остальных, точно так же, как существуют различия между фигурами и голосами отдельных людей. Люди не испытывают ни малейшего колеба­ ния, свидетельствуя, что это почерк такого-то человека... Име­ ются почти неоспоримые доказательства того, что при опреде­ ленных условиях свидетельство слепого, опознающего голос, полноценно. Возможность перепутать голоса — если не больше, чем в случае с почерком, то уже никак не меньше...»23

В этом и в других отношениях почерк сам по себе стал яв­ ляться частью юридической процедуры, по крайней мере., со­ гласно мнению некоторых законоведов. В связи с ролью юрис­ пруденции в исламе значение почерка еще более возросло24.

Не только индивидуальный характер, но также изначальный смысл и цели письма придают ему особый статус. По твердому убеждению философов и законоведов письмо занимает третье место в системе вещей. Сначала идут идеи, находящиеся в моз­ гу, и разум. Затем идеи выражаются посредством устной речи. И наконец, устная речь приобретает постоянство и универсаль­ ность через письмо.

Можно утверждать, что письмо является наименее ориги­ нальной из этих трех стадий, будучи образом (мисал) об­ раза образа25. Естественно, однако, предположить, что все эти стадии одинаково необходимы для цивилизации. Последняя из них, как наименее примитивная, становилась, таким образом,

159

высшим достижением человеческой культуры и заслуживала вы­ сочайшей похвалы.

Вторя настроению, часто звучащему в мусульманской лите­ ратуре, Авраам Линкольн однажды заметил, что изобретение письма есть «великое завоевание, позволяющее нам разговари­ вать с мертвыми, отсутствующими, еще не рожденными, прео­ долевая время и пространство»26. В исламе действенность этого великого изобретения достигла своей "кульминавдонной точки. Служа утилитарным целям, оно, наряду с Зтйм, стало утончен­ ным и неотъемлемым инструментом культуры во всех ее аспек­ тах. Оно было легко адаптируемым способом выражения худо­ жественных эмоций. Оно разделяло и воплощало священный характер центрального факта мусульманского существования — ислама.

** *

Эта статья была опубликована в «Ars Orientalis». IV (1961), с. 15—23. Здесь пришлось менять способ цитирования,

Алиф» издал J.-C. Vadet (Каир, 1962).

ПРИМЕЧАНИЯ

1Фатави. Т. 2, с. 563—565.

2Несколько примеров того, как набожные люди почитали бумаги, содер­

оценки. Исключение, о котором мы можем здесь упомянуть, составляет из­ данный А. Поупом «Обзор персидского искусства» (А. Р о р е. A Survey of Persian Art). Второй том этого издания затрагивает каллиграфию. Было бы неверно, однако, считать каждое выражение восхищения по поводу того или иного образца почерка показателем оценки почерка как формы искусства в том смысле, который мы имеем в виду.

* Речь идет о книге: F. R o s e n t h a l . 4 Essays on art and literature in Islam. Leiden, 1971 (прим. пер.).

160

6 Ср.- короткий трактат ат-Таухиди по каллиграфии, опубликованный в «Ars Islamica», 1948, с. 19; F. R о s e n t h a 1. 4 Essays, с. 47.

Считается, что сравнения, использующие отдельные буквы, впервые появи­ лись в поэзии Зу-р-Руммы. Ср.: GAL SBd 1, с. 87—88.

11 Ташбихат, с. 251.

бовного союза, а также близкой дружбы и однажды для обозначения алчной

У меня не было возможности просмотреть грамматические монографии с этой точки зрения.

Локоны возлюбленной уподобляются «алифу» и «ламу» у Абу Таммама (Диван, с. 462); ср.также Дик ал-Джин в: а л - ' А с к а р и . Ма<ани. Т. 1, с. 247. Нетвердая походка сравнивается с написанием «лама—алифа» на до­ роге в стихах, приписываемых омаййадскому поэту Абу-н-Наджму ал- *Иджли

отдельные буквы.

Один персидский стих предупреждает нас против необузданных друзей,

Г. Э. фон Грюнеба*

Вклад персов и индийцев, наличие греческих и иудейских эле­ ментов, отпечаток вавилонского и древнеегипетского наследия, влияние крестоносцев — все это было установлено с достаточной

мой постановки вопроса, несомненно, обусловлено тем, что грань между античной и арабской филологией все еще проводится слишком строго. Равно знаменательно как то, что практически только два знатока древней Греции, знакомые с художественной литературой позднего эллинизма, смогли заметить наличие

тературой, тут же обнаружили проблему, хотя и не стали ею за­ ниматься. Так, еще в 1905 г. Йозеф Хоровитц в своей книге «Следы греческих мимов на Востоке» 3 заметил: «Если для араб­ ской литературы являются доказанными тесные связи с Индией, то придется тщательно исследовать и влияние греческой свет­ ской литературы на „Сказки 1001 ночи" и другие рассказы...» Прямо не говоря этого, Хоровитц дает понять4, что греческое влияние он видит в формировании реалистической городской повести, столь богато представленной в А. С. В 1931 г. К. X. Беккер5, не указывая на какие-либо конкретные факты, несколько голословно объявил арабскую прозу более или менее эллинистической. Кроме того, он выразил уверенность в том, что когда-нибудь «исламская литература послужит для пополнения наших знаний о „поздней античности"»6:

Можно сказать, что сама природа греческого вклада более всего мешала его обнаружить. Идентичные или родственные мотивы, как правило, сравнительно легко прослеживаются, од­ нако, на наш взгляд, сохранившиеся сюжетные мотивы являют-

ся относительно небольшой частью греческого наследия. А. С. обязаны античной литературе стилистическими приемами, манерой изображения и условностями в передаче эмоций. Воз­ действие греческой повествовательной традиции на общие очер­ тания некоторых историй из А. С. или на характеры и чувства их героев и в этом случае значительно менее очевидно, чем, на­ пример, заимствование у индийцев приема обрамленной сказки. Античные образцы сохраняются и приспосабливаются к культурной среде, для которой многие их основные черты уже стали бессмысленными. Определенное снижение культурного уровня аудитории ведет к нарушению их художественной це­ лостности. Иной религиозный фон влечет за собой бесчисленные изменения, которые, конечно, не ограничиваются внешним об­ ликом и повседневной жизнью героев. Очень важно, наконец, и то, что уцелевшие античные элементы должны были подчи­ ниться требованиям иной литературной традиции, которая, на­ пример, не была расположена к использованию сценическо-дра- матических элементов, столь развитых в греческом романе7. Однако можно показать, что античные формы выразитель­ ности, элементы античного стиля, хотя уже не признававшиеся таковыми, существовали, когда А. С. облекались в их нынеш­ нюю форму.

Творческая сила некоторых античных форм, а может быть, стойкая привычка пользоваться удобными и хорошо проверен­ ными .схемами, стажшится особенно очевидной в тех далеко не редких случаях, когда мотив персидского или индийского проис­ хождения излагается так, чтобы была соблюдена некая эллини­ стическая условность.

Довольно редкие случаи отражения античных сюжетов в А. С.— в этом исследовании не рассматриваются географические параллели — более важны как свидетельства переходов моти­ вов, чем сами по себе. Главными примерами живучих мотивов являются:

1)«Хвастливый воин» Плавта (латинская редакция одной или двух греческих пьес) 8 и «История мясника, его жены и сол­ дата»9: любовница (или жена в арабской версии) обманывает своего любовника (мужа), говоря, что у нее есть сестра-близ­ нец. Устройство тайного хода между домами обоих мужчин

встречается также в истории «Камар аз-Заман и его возлюб­ ленная» 10, в которой Халима встречается со своим любовником,

переодевшись рабыней, сходство которой с его женой пора­ жает мужа Халимы11;

2)в истории «Пирам и Фисба» 1й трагическую кульминацию

вызывает появление льва, который, как полагает Пирам, убил Фисбу. В истории узритских влюбленных13 снова именно лев кладет конец романтическим свиданиям. Однако то, что в А. С.

лев действительно растерзал девушку и что возлюбленный на­ шел ее останки, «остатки костей девицы»14, является свидетель-

164

ством художественного упадка, проявляющегося при переносе этого мотива в иную традицию;

3) Р. Гуссенс 15 возводит историю Абризы 16, скромной и сме­ лой принцессы, которую король опаивает, а потом насилует, к легенде о Нике из Сангарийского района в Малой Азии, кото­

рую Нонн, называя героиню Аври, включил в свою «Дионисиаку» 17;

4) К. Кереньи18 справедливо сравнивает то, как король Аполониус 19 запугивал своего благодетеля-рыбака, прежде чем дать ему справедливое вознаграждение, с аналогичными дейст­ виями по отношению к Бадраддину Хасану в истории «Вазиры Нураддин и Шамсаддин»20.

Как правило, выразительные приемы значительно более жиз­ неспособны, чем выражаемые ими идеи, и судьба этих приемов никак не связана с судьбой понятий, которые они первоначаль­ но передавали. Это явление, обычно встречающееся в литера­ туре, легче всего проиллюстрировать примером из области ре­ лигиозных писаний, причем термин «религиозный» мы употреб­ ляем в самом широком смысле, включая сюда магию и пр.

Можно показать, что многое в форме коранических пропо­ ведей соответствует более ранним условным формам религиоз­ ной речи. Таким образом будет выяснена действительная роль Мухаммада в создании арабских форм выражения для опреде­ ленных идей. Поскольку до сих пор востоковеды интересовались исключительно происхождением содержания Корана, то и сей­ час стилистические приемы более древнего происхождения, со­ хранившиеся в двух фрагментах из Корана, обнаружил специа­ лист по греческой античности. Э. Норден 21 показал, что «само­ предсказание», применяемое Мухаммадом, например в суре L-XI, 5 и ел.22, имеет долгую предысторию в семитской (и подвергшей­ ся ориентализации греческой) религиозной речи. Сменяющие друг друга религиозные течения, изменяя содержание Открове­ ния, неизменно пользовались формулой «эго ими» или в других местах «си и утос эстин» 23.

тикль. Та же самая.стилистическая форма используется в псал­ мах, житиях пророков, апокрифических гимнах Соломона, элли­ нистических заклинательных гимнах, как бы несовместимы они ни были по содержанию25.

Далее, форма, которая, по-моему, как бы нелегально продол­ жает существовать в А. С,— это форма так называемого грече­ ского романа. Можно обнаружить ряд важных параллелей в

том, какое место занимали эти две литературные категории —

165

роман и сказки А. С.— каждая в своей литературной и социаль­ ной среде. Оба жанра зародились как народные и были народ­ ными по своей сути26. На оба жанра высшие литературные кру­ ги смотрели сверху вниз27. Оба вскоре восприняли строго лите­ ратурный стиль, но так и не сумели преодолеть духовную пропасть28. Но если постоянно возобновлявшиеся попытки гре­ ческих писателей поднять уровень романа настолько, чтобы он был признан серьезной литературой, оказались успешными, по крайней мере, в том, что они обогатили развитие этой формы,

В апокрифических текстах Нового завета свободно исполь­ зуются элементы романа: при этом упор делается на ареталогическую, волшебную, воспитательную стороны, в то время как сам роман подчеркивает эротическую сторону (ни в коем слу­ чае не отрицаемую апокрифами); оба вида литературы исполь­ зовали путешествие или странствие как удобное обрамление30. Несомненно, апокрифические тексты служили промежуточной ступенью для народного воображения ислама при усвоении эллинистических идей и мотивов31, однако именно содержащая­ ся в них тенденция прославлять христианских святых и содейст­ вовать обращению в христианство мешала более тесным и не­ посредственным контактам с арабской литературой. Не внесла заметного вклада в А. С. и эллинистическая ареталогия.

Роман органически соединяет судьбы двух влюбленных в единую драматическую композицию, построенную настолько хорошо, что существенные дополнения, опущения или измене­ ния в переплетающихся эпизодах невозможны без опасности для произведения в целом. С другой стороны, ареталогия, как и апокрифические деяния апостолов, следует совершенно иной повествовательной технике: неопределенное число не связан­ ных между собой деяний (праксис) личности, чья жизнь слу­ жит предметом повествования, сгруппировано, подобно жемчу­ жинам на нитке; связь с главным действующим лицом — един­ ственное, что соединяет различные эпизоды, которые просто сле­ дуют друг за другом; не делается ни малейшей попытки по­ строить хоть что-нибудь похожее на драматическую компози­ цию; эпизоды можно опустить или добавить по своему усмот­ рению; смерть главного героя обычно кладет конец рассказу, но иногда для конца избирается другой эпизод из его биогра­ фии. Очевидно, что А. С, т. е. наиболее значительные истории из этого собрания, задуманы по плану романа.

Однако ареталогическая композиция сильно повлияла на композицию так называемых сийар, таких, как «Сират Антар», «Сират Байбарс» и др.32.

Связь ареталогии с историческими монографиями типа про-

166

изведений Саллюстия нашла свое отражение в историографиче­ ском подходе в некоторых частях сийар. В описаниях битв А. С. продолжают традиции романа, не отражая, однако, со­ временной им историографии. Чтобы проиллюстрировать эту точку зрения, достаточно сравнить батальные сцены из А. С. с параллельными описаниями Табари, Мискавайха и даже более поздних историков. Тенденция греческого романа к отказу от создания видимости исторического фона в пользу чисто вымыш­ ленных декораций33 не нашла сколь-нибудь последовательного продолжения в А. С, где даже выходящее за рамки «истори­ ческих анекдотов»34 описание претендует на связь с определен­ ным в историческом и географическом отношении событием. Но приемы, посредством которых излагаются такие «историче­ ские события», являются продолжением манеры греческих ро­

Трудно не увидеть влияние Ближнего Востока на формиро­

касалось декора, этнографических сведений и, может быть, ре­ лигиозных убеждений. Формальные и стилистические приемы, пришедшие из романа в А. С, являются греческими, и, даже если бы они не были изначально греческими, они попали в А. С. не непосредственно из предполагаемого восточного источника, а несомненно через более позднюю греческую литературу. По­ этому данное исследование сознательно не затрагивает вопро­ са о генезисе греческих форм, как не относящегося к задаче вы­ яснения греческого вклада в А. С.

II

Основной мотив греческого романа был справедливо охарак­ теризован как «странствия гонимой судьбой влюбленной па­ ры»39. Однако любовный элемент является в романе основопо­ лагающим, так как странствия, вызванные капризами судьбы, никогда не фигурируют независимо, в качестве главного содер­ жания какой-либо истории40. В романе больше рассказывается о том, как влюбленные вновь нашли друг друга после разлуки, чем о развитии их чувств, в то время как именно это прико­ вывает основное внимание авторов современного романа. Власть судьбы верховна. Ничто не происходит под влиянием характе­ ров или индивидуальных черт героев. Человек не более чем игрушка случая, которому он безропотно подчиняется, не ли­ шая себя, впрочем, удовольствия обвинить судьбу в том, что она наслала беды, которые его одолели,— упражнения в рито-

167

рике, вполне подходящие к господствующей позиции пассивного отчаяния41.

Этот образец и это настроение легко узнаются в некоторых историях из А. С. Не ссылаясь на греческие модели, Хоровитц определяет технику, использованную в рассказе о Сайф ал-Му- луке42, как «помещение морских странствий с приключениями в рамки любовной истории»43. Еще в 1876 г. Роде44 обнаружил структурное подобие греческого романа и некоторых «восточ­ ных» сказок45.

Литературная ситуация создает два препятствия для более явного признания греческого влияния: 1) модель романа не всегда встречается в А. С. в чистом виде, чаще античную схему повторяет только часть истории; 2) когда греческие мо­ тивы были переняты литературной традицией, не имевшей по­ нятия об их символизме46, их использовали исключительно с точки зрения возможной ценности для сюжета: органичная си­ стема, в которой и для которой они развивались, была разру­ шена, отдельные впечатляющие детали были сохранены и при­ менены там, где это сочли нужным авторы, а не там, где они необходимы согласно их истинной функции. Поэтому не так-то легко воссоздать связи этих разрозненных деталей с повество­ вательной концепцией, к которой они первоначально принадле­ жали.

Естественно, что отделение мотива от литературного источ­ ника, в котором он существовал в естественном виде и который был его оправданием, не могло не привести к деградации лите­ ратурного содержания. Последняя, в свою очередь, способству­ ет скрытию греческих черт и препятствует их распознанию. Покорность капризам судьбы сменяется в А. С. смирением пе­ ред волей Аллаха. Мусульманские писатели умело используют риторические возможности, предоставляемые этими повествова­ тельными приемами, для оплакивания непрочности всего люд­ ского 47, извлечения из событий урока о преходящности мира 48. Однако античный мотив бунтарского обвинения судьбы49 несов­ местим с общепринятой точкой зрения благочестивого мусуль­ манина.

Следует подчеркнуть, что в А. С. не каждый рассказ о до­ рожных приключениях содержит следы греческого романа50. По нашему мнению, решающим критерием является связь странствий с главной нитью любовной истории. Я сошлюсь на мотив «анагноризмос» (узнавание) как на пример черты, обя­ зательной для романтического образца, но используемой иногда в «негреческих» историях из А. С.51. Вот те истории, где, помоему, черты греческого романа различимы:

1)Ганим б. Аййуб52;

2)вторая часть истории «Камар аз-Заман»53;

3)вторая часть истории «Абу Мухаммад-лентяй»54;

4)«Уне ал-Вуджуд и ал-Вард фи-л-Акман»55;

168