Длугач Т.Б. - Три портрета эпохи Просвещения. Монтескье. Вольтер. Руссо (Научное издание)-2006

12

13

14

болеющий за страну гражданин выбирает для себя созвучные идеи. Мы постараемся кратко остановиться на некоторых важных, на наш взгляд, сегодняшних идеях.

Не говоря о глобальных преимуществах или недостатках Запада, вновь обозначим главный вопрос, поставленный на первых страницах Введения: почему россиянам живется значительно хуже, чем на Западе? Почему они не защищены социально? Что это так — бесспорно. Но что тому причиной? Попытки нащупать ответ предпринимает в своей монографии «...есть европейская держава. Россия: трудный путь к цивилизации» (М., 1997) В.К.Кантор. Пронизывающая всю книгу главная мысль заключается в признании татаро-мон- гольского нашествия одним из главных факторов, в корне изменивших складывающуюся нормально в Киевской Руси после принятия христианства ментальность и всю жизнь; татаро-монгольское нашествие и стало важнейшей причиной нынешних бед. Почему в России не возникли частная собственность, неразрывно связанная с ней свобода личности и, далее, демократия и правовое государство? После завоевания Ордой русских земель установившееся подчинение хану, согласно мнению автора, породило полное бесправие завоеванных и произвол завоевателей. В самой Орде не было никаких зачатков демократии, то же распространилось и на попавших под иго русских. Перед ханом были бесправны все, никто не мог иметь ничего своего, никакой собственности — ведь никто не мог быть уверен даже в завтрашнем дне. Неопределенность становится основой существования, а «степь» вместе с «хаосом» входит внутрь сознания и жизни каждого человека. «Унаследовав от Орды вражду к западу, к его принципам жизни — упорядоченности, методичности, трудовой выдержке, Московская Русь наследовала и ее специфику. А специфика кочевого варварства — в паразитарности, в отсутствии собственной производительной силы»22 . Поскольку существовала необходимость платить дань, возникает при-

15

вычка не заботиться о завтрашнем дне (ведь в любой момент завоеватели могут захватить все имущество). У русских постепенно также формируется обычай платить (брать) дань. «Русский человек с легким сердцем берет дань, быть данником он также привык. А как широко распространился этот обычай в среде русского чиновничества вплоть до современных хапуг: дать взятку, брать взятку, да разве проживешь в России без этого, прокормишь семью, воспитаешь детей?»23 . Действительно, если нет уверенности в завтрашнем дне, если нет основы для хозяйствования, если ты бесправен, то кроме того, чтобы сегодня награбить, сколько возможно, кажется, никакой возможности выжить и нет. Даже освобождение русского государства от татарского ига не отменило произвола, который стал теперь произволом правителей по отношению к собственному народу. «Русский простолюдин оставался в положении не просто бесправном, а в положении постоянного страха, что его правители, наследники татарских ханов, отберут у него все им благоприобретенное: никаких гарантий собственности, чести и достоинства личности Россия очень долго не могла выработать»24 . А, может быть, не выработала и до сих пор?

«Смута» — т.е. господство над жителями неуправляемых социальных стихий — также осталась со времен татаро-мон- голов. Поэты и писатели разных лет XIX–XX вв. определяют свою эпоху, включая Октябрьскую революцию, как период смуты, бунта, разбушевавшейся стихии, в которой нет места разуму, и тем она страшна. Гибнет старый мир, новый еще не родился, одни крушат, другие пытаются убежать — и нет нигде надежного места; такие ощущения навсегда принесла с собой Орда. Поэтому нет и самодеятельности личности; самодеятельность существует только как произвол. Нет и свободы личности. «Чудовищные последствия степного владычества, — пишет В.Кантор, — трудно до конца

23Кантор В.К. «...есть европейская держава...». М., 1997. С. 24.

24Там же. С. 25.

16

выявить и оценить. Произошел своеобразный симбиоз завоевателей и завоеванных. Многие наши привычки, взгляды, типы поведения идут оттуда. Например, взгляд на Западную Европу как на объект «грабежа», явного или завуалированного, как на мир не родственный, а чужой. «Если раньше главным врагом Руси была Степь, то теперь под влиянием степи таким сущностным экзистенциальным врагом стал Запад»25 . Страшно читать раздел книги, озаглавленный «Торжество неправовой стихии», где говорится о Смуте, вопервых, как о загадочном и вместе с тем ключевом моменте российской истории (смута возникала как бы на каждом ее этапе), а во-вторых, как об эпохе фатальной уголовщины, что в России сопровождается «исканием только личной выгоды, а отнюдь не высшей религиозной идеи (как в протестантизме или даже в расколе), а также и не идеи лучшего устроения общества (как в эпоху Великой французской революции и грандиозной общенародной революции в России 1917 года)...». В связи с этим вновь встает проблема управления государством: демократия или империя? С одной стороны, кажется, что управлять страной с огромными пространствами, с Хаосом и Смутами можно только силой (и современный хаос как будто свидетельствует о том, что раньше был хоть какой-то порядок, действительно, благодаря диктату КПСС). С другой стороны, подавляя личность, невозможно вывести страну из этой ситуации. Как писал В.О.Ключевский, «совместное действие деспотизма и свободы, просвещения и рабства — это политическая квадратура круга, загадка, разрешавшаяся у нас со времени Петра два века и доселе не разрешенная»26 .

Демократия приносит как будто свободу личности, пробуждает ее инициативу, дает собственность. Но и демократия может быть «чревата тиранией: XX век доказал это и на судьбе России, на судьбе Испании, Италии, Германии.

25Кантор В.К. «...есть европейская держава...». М., 1997. С. 120.

26Ключевский В.О. Соч.: В 9 т. Т. 4. С. 203.

17

В.Кантор напоминает слова Е.Н.Трубецкого о 2-х типах демократии: народ не ограничен ничем, ему принадлежит беспредельная власть — и такое понимание демократии несовместимо со свободой. Тогда демократия вырождается в массовый деспотизм, во власть охлоса. При другом понимании народовластие имеет в своей основе незыблемые нравственные ценности — тогда есть истинная власть демоса.

Что происходит в России сейчас? Те, кто называли и называют себя демократами, в действительности являются представителями прежней партийной элиты и не заинтересованы ни в чем, кроме своей выгоды. В.Кантор не дает ответа на вопрос: что делать; он просто предлагает отказаться от не объясняющего ничего выражения «умом Россию не понять» и обратиться к серьезному рациональному осмыслению российской ситуации. Но это как будто и пытаются сделать все нынешние политологи и социологи.

В книге «Почему я не демократ» (М., 2005) с давних пор известный всей российской читающей публике публицист и политолог А.Ципко исходит как раз из опасностей демократии, из того, что демос легко перерождается в охлос, особенно в России, в российских специфических условиях; он защищает монархию и самодержавие. Говоря об угрозах русской нации со стороны так называемых демократов (или либералов — Ципко не проводит между ними различия, во- обще-то надо было бы наконец как-то различить их — это в известной мере сделает И.К.Пантин, к работам которого мы впоследствии обратимся), Ципко приводит примеры, которые мы все знаем и к которым относимся так же отрицательно, как и он. Нынешняя либеральная элита, пишет он, противостоит абсолютному большинству населения не только своим запредельным богатством, но и интересами, образом мысли, ценностями. Но выводы из фактов бедственного положения народа А.Ципко делает такие, какие, может быть, не сделали бы мы. Например, если руководствоваться теми принципами, опираясь на которые мы, антикоммунисты, разоблачали преступления ленинцев и Сталина, то «необхо-

18

19

20

ной церкви). Поэтому, по мысли Ципко, надо воспитывать в людях именно такой патриотизм — любовь к Родине, вере, самодержцу. В полемике с И.Клямкиным, утверждающим в книге «Западники и националисты: возможен ли диалог?» (М., 1991), что если патриотизм и нужен, то он должен быть ка- ким-то другим, нежели прежде, и что патриотизм не занимает у русского человека в его системе ценностей первых мест, А.Ципко отвечает: «Национальное чувство, которое движет «почвенниками», как и идея нации, как писал тот же Петр Струве, «тесно связано с государственным и разделяет с ним его сверхразумный или мистический характер. Никакой человеческой рациональностью или целесообразностью нельзя объяснить, почему ради государства Ивану Сидорову надлежало умереть под Плевной, а какому-нибудь Ота Нитобе сложить свою голову под Порт-Арбуром. Патриотизм — это то чувство, тот «чернозем мысли», то «нечто», о чем больше не рассуждают»36 . (Иными словами — оно из той же «оперы», что и «умом Россию не понять»). Патриотизм, который защищает Ципко, можно было бы и принять — и с самодержавием, и с православием, и с народностью, если бы не одна «маленькая», но настораживающая деталь: он считает, что в этом чувстве выражается единство нации «по крови». Читаем: «...русские начинают осознавать себя как нация, как единство не только единоверцев, но и единство по крови (выделено мной. — Т.Д.). Все, что ты говоришь о русскости в широком, культурном, языковом смысле, в смысле принадлежности к одному государству, сохраняется. Но все же нельзя недооценивать и углубление, происходящее на наших глазах, этнического, племенного сознания, появление того, что можно назвать «биологическим» национализмом. Русские, если угодно, начинают терять свою евразийскость, они действительно начинают воспринимать представителей народов Кавказа как «чужаков»37 . Вот это уже по-настоящему страш-

21