Личность Пьера Жане

С точностью оценить личность Пьера Жане довольно сложно. Он всегда проводил четкую границу между своей деятельностью и частной жизнью и всячески старался избежать внимания со стороны публики, постоянно отказываясь давать интервью журналистам50 и редко раскры­ ваясь даже во время бесед с близкими друзьями. Пьер Жане был невы­ сокого роста, в молодости имел худощавое телосложение, но с годами приобрел более плотную фигуру, у него были каштановые волосы, карие глаза, густые темные брови и всегда хорошо ухоженная борода. Многие вспоминают о нем как об активном и живом человеке, подвижном, остро­ умном и блестящем собеседнике. Другие описывают его как очень сдер­ жанного человека, выслушивающего собеседника с сосредоточенным вниманием, склонного впадать в глубокие раздумья и имеющего склон­ ность к депрессии. По-видимому, эти две грани его личности являлись отражением живой и активной индивидуальности матери Жане, с одной стороны, и «психастенического» отца, с другой. Обе эти грани можно проследить и на фотографиях, сохранившихся от Пьера Жане.

На парадных фотографиях, для которых он специально позировал, Жане запечатлен с выражением спокойного внимания, но на снимках, сделанных неожиданно, мы видим его ведущим с собеседником ожив­ ленный разговор. У него был четкий и разборчивый почерк. Как и боль­ шинство ученых того времени, Жане вел активную переписку со своими коллегами. Он никогда не диктовал писем секретарю, всегда писал их сам, а затем перепечатывал свои рукописи.

Жане довелось дважды писать автобиографические заметки. Первый раз он сделал это для «Истории психологии в автобиографиях» Карла Мерчисона51. В своей второй, более подробной биографии, написанной за год до смерти, он объясняет свое желание стать психологом как опре­ деленный компромисс между достаточно ярко выраженной склонностью к занятиям естествознанием и испытываемыми им в детстве и юности сильными религиозными чувствами52. Он всегда стремился не поддавать­ ся мистическим настроениям и, подобно Лейбницу, мечтал о возможно­ сти примирения науки с религией в форме усовершенствованной фило­ софии, которая одинаково удовлетворяла бы и разум, и веру. «Мне не удалось совершить это чудо, — писал он, — но я остаюсь философом». Направив свои знания и усилия в сторону психологии, Жане создал чрез­ вычайно обширную и развитую систему, в которой почти каждый воз­ можный аспект этой науки занимает свое место. Существует удивитель­ ная связь между его первыми философскими сочинениями и поздними работами, которые ему помешала завершить смерть. Разумеется, в его взглядах происходили изменения, но они являлись скорее развитием

От первобытных времен до психологического анализа

его прежних теорий, нежели перечеркиванием их. Ту же последователь­ ность мы видим и в том, как складывалась жизнь Жане. Известно, что в детстве он был застенчив и нелюдим, но в семнадцатилетнем возрасте он пережил период депрессии и религиозного кризиса, после чего стал блестяще учиться и приобрел трудолюбие, свойственное ему до конца жизни. К сожалению, сохранились лишь немногие источники, позволя­ ющие судить о семилетнем периоде, который он провел в Гавре, но его публикации того времени показывают, что он был не только ученым-те­ оретиком, но и блестящим клиницистом. Эти великолепные качества, ве­ роятно, получили свое развитие в Париже после того, как он расширил свой клинический опыт, работая в Сальпетриере. Макс Дессуар, посетив­ ший Жане в 1894 году в Париже, так пишет о нем: «Он был признанным ученым и популярным специалистом в области заболеваний нервной си­ стемы... Это был живой, темноволосый человек, говорящий по-француз­ ски в истинно парижской манере и любивший рассказывать о том, с чем ему приходится сталкиваться в работе»53. Дессуар добавляет, что Жане производит успешные эксперименты в области телепатии и внушения на расстоянии, но скептически относится к подобным вещам. «Его критика была столь острой, будто она содержала кислоту, способную растворить платину фактов. Но при этом он всегда оставался безукоризненно любез­ ным». Хочется предложить одну гипотезу, связанную с личностью Жане. В 1893 году Марсель Прево опубликовал роман «Осень женщины», в ко­ тором описал несколько пациентов Сальпетриера, а также некого докто­ ра Домье, проводившего необычайно успешное психотерапевтическое лечение своих больных; методы последнего весьма напоминают методы, которыми пользовался Жане54. Это позволяет предположить, что, опи­ сывая манеры и речь доктора Домье, автор создал литературный портрет самого Жане.

В тот период своей жизни, когда Жане жил и работал в Париже, он выступал не только в роли обремененного многочисленными обязанно­ стями врача и плодотворно работающего ученого, но и человека, кото­ рый вел активную светскую жизнь, давал у себя в доме прекрасные при­ емы. У него были близкие друзья среди коллег, как во Франции, так и за границей, к числу последних относились Мортон Принс и Джеймс Бол­ дуин. Согласно многочисленным свидетельствам, Жане был утонченно любезным человеком, имеющим, однако, некоторую склонность к пара­ доксам, так что люди, которые знали его не очень близко, часто не были уверены в том, говорит ли он серьезно или шутит. Иногда у окружаю­ щих создавалось впечатление, что его больше привлекает игра словами, нежели стремление к серьезному обмену мыслями с собеседником.

С годами психастенические черты, которые всегда были у Жане, стали более заметны. Враждебное отношение со стороны его коллег

в Сальпетриере и относительная изоляция, являвшаяся следствием этой враждебности, оказывали на него гораздо большее действие, чем ему хо­ телось показать окружающим. Тяжелая работа, вероятно, требовала от него крайнего напряжения всех сил. Жане все чаще и чаще испытывает приступы депрессии, становится все более непрактичным и рассеянным. По свидетельству близких, его суждения о людях, с которыми он сталки­ вался в повседневной жизни, часто оказывались недостаточно глубоки­ ми, исключая те случаи, когда речь шла о его пациентах. Эти черты осо­ бенно усугубились в последние годы его жизни, проходившие на фоне мрачных исторических событий и личных утрат. У окружающих склады­ валось мнение, что Жане упрямо цепляется за старые привычки и старые понятия. Однако если он принимал какие-то новые идеи, свойственная ему всегда острота ума проявлялась при этой с новой силой. Мадам Пи- шон-Жане вспоминает, что как только ему пришла в голову мысль о том, что он должен отказаться от чтения исключительно своих любимых ста­ рых авторов, таких, как Виктор Гюго, он с таким энтузиазмом стал от­ носиться к Марселю Прусту и Полю Валери, что часто цитировал пер­ вого и выучил наизусть известное стихотворение второго «Le cimetière marin» (Кладбище моряков). Жане был человеком постоянных привычек, бережным и аккуратным и являлся страстным коллекционером. Главная его коллекция состояла из историй болезней его пациентов, написанных его собственной рукой. К концу его жизни в коллекции числилось свыше пяти тысяч единиц, и она занимала целую комнату в его квартире. В дру­ гой комнате располагалась обширная библиотека, содержавшая уни­ кальное собрание работ старых магнетизеров и гипнотизеров, а также большое количество книг, подаренных ему авторами. Он вел тщательно составленный каталог всех своих книг на карточках. Третью коллекцию составлял достаточно обширный гербарий, содержащий растения, кото­ рые он собирал и классифицировал всю жизнь.

Пьер Жане принадлежал к тому поколению ученых, которые счита­ ют своим долгом большую часть своего времени и сил уделять офици­ альным академическим занятиям, а также работе в признанных научных обществах и журналах. Он был активным членом Неврологического общества, Медико-психологического общества и особенно Психологи­ ческого общества и выполнял различные обязанности в Академии мо­ ральных и политических наук. Согласно свидетельству всех знавших его людей, Жане был очень пунктуален в отношениях с коллегами. Он не столь часто выступал в Психологическом обществе, но регулярно посе­ щал все заседания и иногда делал во время выступлений заметки. Если же он действительно принимал участие в обсуждении сообщений, то обычно как бы «переводил» их содержание на язык своих собственных теорий.

Мы не обладаем информацией, позволяющей судить о преподава­ нии Жане философии в лицеях, но можно с уверенностью предполо­ жить, что он делал это на том же уровне, на каком позднее преподавал в Коллеж де Франс и других заведениях. По всеобщему мнению, Жане был великолепным лектором. На какую бы тему он ни читал лекцию, аудитория с самого начала слушала его, затаив дыхание. Пастор Уол­ тер Хортон из Нью-Йорка, посещавший лекции Жане зимой 19211922 года, так пишет о его слушателях:

Уже на первой лекции мрачная, обшарпанная аудитория была заполне­ на до отказа, и всю зиму студенты слушали его лекции с неослабевающим интересом, не обращая внимания на неудобные скамьи без спинок и плохую вентиляцию. Популярность этого курса лекций в какой-то степени можно было объяснить блестящим, поистине вольтеровским остроумием Жане, передать которое не в состоянии никакие попытки, но в основном важно­ стью темы и оригинальностью взглядов автора. Я уверен, что не один я из присутствовавших на его лекциях иностранцев считал, что уже одни эти лекции с лихвой возместили ему расходы на поездку во Францию".

Манера Жане говорить была четкой и живой, а стиль его речи пред­ ставлял нечто среднее между письменным и устным стилем. О его манере читать лекции можно судить по публикации стенографических записей его лекций с 1920 по 1929 год. Поскольку эти записи не были отредак­ тированы автором, они содержат некоторые оговорки, такие, как «Ар­ нольд Мейер» вместо «Адольф Мейер», и некоторые шутки, которые преподаватель, читающий лекцию, может себе иногда позволить, но, если стенограмма предназначена для публикации, он обязательно их уберет при редактировании. Например, Жане имел обыкновение говорить, что «любовь — это гипотеза, трансформировавшаяся в идею-фикс»56. Иног­ да, когда дело касалось того, что действительно сильно его волновало, Жане начинал говорить с необычайным воодушевлением, для большей выразительности сопровождая свою речь жестикуляцией. Один из участ­ ников Международного психологического конгресса в 1937 году в Пари­ же рассказывает о том, что во время выступления Жане его попросили говорить медленнее с тем, чтобы дать возможность переводчику успе­ вать переводить его речь, но через несколько минут Жане забыл об этом и начал говорить быстро, при этом любопытно, что переводчик, который сидел в своей кабине, откуда он не мог видеть Жане, казалось, был захва­ чен тем же воодушевлением и повторял жестикуляцию докладчика, «что производило впечатление телепатии».

В отношении Жане к его пациентам четко прослеживаются две осо­ бенности. Первая — это его необычайная проницательность. Он точно

определял, когда пациент говорит правду, а когда он пытается ввести врача в заблуждение. Жане неоднократно повторял, что в поведении многих пациентов существенную роль выполняет элемент игры (то же, что Флурнуа называет «игровой функцией», которую он продемонстри­ ровал, работая со своими медиумами). Это особенно относится, говорил Жане, к сексуальным извращениям. На заседании Психологического общества в 1908 году57 Жане выразил сомнение по поводу искренности людей, подверженных сексуальным извращениям, и в своем предисло­ вии к переводу на французский язык работы Крафта-Эбинга «Сексу­ альная психопатия»58 он не колеблясь утверждал, что ненормальное сексуальное поведение во многих случаях не более, чем поза и игра. Он ставил под сомнение и правдивость многих пациентов, страдающих тя­ желой формой психопатии: «Чаще всего они играют. Не верьте и одной четверти того, что они говорят. Они пытаются произвести на вас впе­ чатление своим благородством или своим ощущением вины, в которую сами не очень верят или не верят вообще»59. Другой чертой Жане было его психопатическое искусство, «его бесконечная изобретательность», как писали о нем авторы работы «Жизнь Жане»60. Хотя примеры этого можно найти в его «Психологических методах лечения», они далеко не исчерпывают данную тему, и чтобы убедиться, насколько разнообраз­ ны были его психотерапевтические приемы, следует прочесть хотя бы некоторые из его статей. По-видимому, никто из исцеленных Жане не оставил описания истории своего излечения, хотя один из них, Раймон Руссель, которого Жане несколько лет лечил от мегаломании и который позднее стал известным писателем-сюрреалистом, приводит в одной из книг историю своей болезни, написанную Жане, не делая при этом никаких ссылок на источник61. Лишь немногие ученики имели возмож­ ность изучать психотерапию под руководством Жане, который, как уже указывалось, не мог из-за направленных против него интриг проводить постоянные занятия со студентами. Доктор Эрнст Хармс, посетивший Жане в Сальпетриере, написал следующее:

Когда я приехал в Париж, чтобы изучить методы Жане, мне было пред­ ложено ознакомиться самому с обитателями Сальпетриера и условиями, в которых они жили. Поскольку я прибыл из Цюриха, где работал в клинике Крепелина, я был удивлен тем, как были размещены больные. Я обнаружил, что в одной палате лежат пациенты, страдающие манией преследования, которые оказывали друг на друга эмоциональное воздействие своими фан­ тастическими рассказами. Когда я спросил Жане, в чем терапевтический смысл такого размещения больных, я получил следующий, немало удивив­ ший меня ответ: «Я верю этим людям, пока не будет доказано, что то, что они говорят — неправда». Только что до этого я видел молодого человека,

От первобытных времен до психологического анализа

который боялся наступать на любую тень, говоря, что там прячется На­ полеон, грозящий забрать его в армию. Рядом с ним находилась женщина старше 70 лет, заявлявшая, что мэр Парижа преследует ее своими сексуаль­ ными домогательствами. Мне довольно трудно было обнаружить какуюто истину в таких высказываниях. Жане заметил, что его слова озадачили меня. «Видите ли, эти люди страдают манией преследования, и их необхо­ димо тщательно изучить, чтобы добраться до того, что лежит в основе их болезни». Он имел в виду, что фантазии таких пациентов не следует отбра­ сывать как безумные или рассматривать их, пока не будут вскрыты условия, явившиеся причиной заболевания. Я всегда помнил эти мудрые слова Жане о больных, страдающих манией преследования, так же как и многие другие его высказывания, которые играли столь большую роль в его отношениях со студентами. Он обладал сократовским искусством общения с учениками, которого я не видел ни у одного из выдающихся профессоров, преподаю­ щих психиатрию. Для Жане такое отношение к ученикам было неотделимо от его понятия психиатрии62.

Один небольшой инцидент показывает, как внимательно относился Жане к своим пациентам и как он заботился о том, чтобы защитить их от бестактностей и любопытства окружающих. Во время одного из пре­ бываний в Сальпетриере пациентки Жане, Мадлен, в больницу нанес ви­ зит президент республики. Врач-интерн, которым оказался не кто иной, как Жан Шарко, сын знаменитого невропатолога, послал за ней, чтобы показать ее президенту. «Доктор Жане, который знает, как я не люблю подобные вещи, — пишет Мадлен в письме сестре от 26 июня 1898 года, — немедленно вмешался, дав Шарко знак ничего обо мне не говорить»63. Некоторые считают, что стремление Жане скрыть подлинные имена па­ циентов, болезнь которых он описывал, заходило слишком далеко. После его смерти пять тысяч, если не более, хранившихся у него папок с исто­ риями болезней были сожжены, согласно его завещанию. Нельзя не со­ жалеть по поводу утраты столь обширных и прекрасно классифициро­ ванных материалов, в особенности, когда дело касается таких пациентов, как Леони и Мадлен, но в то же время акт подобного отношения к соблю­ дению врачебной тайны не может не вызывать уважения.

Что касается семейной жизни Жане, мы можем судить о ней по вос­ поминаниям его дочери, Элен Пишон-Жане. Она пишет, что ее родите­ ли были весьма сдержанны в выражении своих чувств друг к другу, но они никогда не расставались, мадам Жане всегда сопровождала мужа в поездках и была его незаменимой помощницей во всех делах и обще­ ственных обязанностях. Жане был нежным и любящим отцом. Несмо­ тря на занятость, он всегда находил время почитать детям книжку по­ сле обеда.

Как это было со многими учеными, в юности научные интересы Жане были достаточно разносторонними, но постепенно он ограничил область своих исследований так, чтобы сосредоточить усилия на глав­ ной работе своей жизни. В тот период, когда он учился в Эколь Нор­ маль, там было прекрасно поставлено преподавание греческого и ла­ тинского языков, и студенты, изучающие философию, были хорошо знакомы с сочинениями Цицерона и Вергилия, так же, как и с работами французских классиков. Жане, по-видимому, не проявлял особого ин­ тереса к античной философии, хотя временами демонстрировал блестя­ щее знание латинского языка. По словам родственников, когда Жане впервые встретился с Д. М. Болдуином, ни тот, ни другой не знали языка своего собеседника, и им пришлось изъясняться на латыни, что было достаточно затруднительно из-за различий в произношении. Жане из­ учал в школе немецкий язык, но (возможно, под влиянием патриоти­ чески настроенной матери) у него, по-видимому, развилось негативное отношение к этому языку. Позднее Жане всегда ощущал, что незнание немецкого языка приносит ему большие неудобства. Что касается ан­ глийского, он изучил его позднее и прекрасно им владел, хотя говорил с сильным французским акцентом.

Возможно, ввиду отсутствия свободного времени Жане мало читал помимо психологической и психиатрической литературы. Не проявлял он также особого интереса ни к музыке, ни к искусству, ни к архитек­ туре. Но было бы ошибочным считать, что Жане был оторванным от жизни ученым старой школы, которого не интересовало ничего, кроме науки. Ему была свойственна необычайная любовь к природе. Гербарий, который он собирал, был лишь одной стороной, отражавшей его любовь к цветам. Начиная с детства, когда у него был свой собственный малень­ кий участок в саду, он любил выращивать всевозможные растения. Он считал, что каждый цветок обладает своей собственной индивидуально­ стью, и он описывал эту индивидуальность, как настоящий поэт. Жане ездил верхом со своим дядей со стороны матери. Позднее он научился ездить на велосипеде, который в то время был только что изобретен. Но он всегда предпочитал прогулки пешком. Даже будучи человеком преклонного возраста, Жане любил бродить по парижским улицам. Во время летнего отпуска он часто совершал пешие походы и изучал жизнь растений в лесах Фонтенбло. Огромное удовольствие доставили ему поездки в Скалистые Горы, в Йеллоустонский Парк, а также в бразиль­ ские джунгли и на водопад Игуассу.

Прежде чем стать психологом и психиатром, Жане долгое время был философом. Написанные им учебники по философии позволяют судить о взглядах Жане на многие жизненно важные вопросы. Оче­ видно, его волновали проблемы социальной справедливости и будущее