Возбуждение ненависти, вражды, унижение человеческого достоинства: проблемы установления и реализации уголовной ответственности. Монография Введение

Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства представляют собой одно из наиболее распространенных преступлений экстремистской направленности. Более того, возбуждение ненависти либо вражды отражает сущность данных уголовно наказуемых деяний и характеризует порождаемые ими социальные последствия.

Ненависть и вражда в обществе, а равно уничижительное отношение к представителям определенных социальных групп в наибольшей степени проявляются и распространяются в сложные исторические периоды. Братья Стругацкие по этому поводу весьма точно отметили: "Самые разные катаклизмы - будь то глобальная пандемия, или всемирная война, или даже геологическая катастрофа - выплескивают на поверхность одну и ту же накипь: ненависть, звериный эгоизм, жестокость, которая кажется оправданной, но не имеет на самом деле никаких оправданий..."*(1). Например, в настоящее время мы наблюдаем выплескивание такой "накипи" в связи с украинским геополитическим кризисом. При этом масштабы распространения идей ненависти и вражды настолько велики, что большинство новостных интернет-ресурсов в России и на Украине отключили функцию комментирования размещаемых на них материалов.

Президент России В.В. Путин в интервью сербской газете "Политика" подчеркнул опасность распространения "вируса нацизма" и отметил следующее: "К сожалению, "вакцина" от нацистского вируса, выработанная на Нюрнбергском трибунале, в некоторых государствах Европы теряет силу. Наглядное свидетельство - открытые проявления неонацизма, которые стали уже обыденной вещью в Латвии и других странах Прибалтики. Особое беспокойство в этом плане вызывает ситуация на Украине, где в феврале произошел антиконституционный государственный переворот, движущей силой которого стали националисты и другие радикальные группировки"*(2).

Конечно же, негативные изменения и тенденции в межгрупповых социальных отношениях наблюдаются не только в России, на Украине и в государствах Прибалтики, но и в большинстве других стран. Генеральный секретарь ООН Пан Ги Мун в этой связи отметил, что мировому сообществу грозит дальнейшее распространение расизма и ксенофобии, поэтому миру необходимо бороться с угрозой эскалации нетолерантности, в том числе антисемитизма и исламофобии, возбуждением ненависти с использованием новейших технологий*(3).

В Стратегии национальной безопасности Российской Федерации до 2020 г. также отмечается, что на обеспечение национальных интересов негативное влияние будет оказывать дальнейшее развитие националистических настроений, ксенофобии, сепаратизма, национального экстремизма, в том числе под лозунгами религиозного радикализма. В этом же документе указываются и стратегические цели обеспечения национальной безопасности, в том числе защита основ конституционного строя Российской Федерации и сохранение гражданского мира, политической и социальной стабильности в обществе за счет постоянного совершенствования правоохранительных мер по выявлению, предупреждению, пресечению и раскрытию актов терроризма, экстремизма и других преступных посягательств. До конца 2015 г. должна быть утверждена Стратегия по противодействию экстремизму в Российской Федерации до 2025 г., подготовленная МВД России, конкретизирующая цели и задачи в сфере предупреждения преступлений экстремистской направленности*(4).

По мнению авторов, достижение обозначенных целей невозможно без комплексного изучения преступлений экстремистской направленности как негативного социально-правового явления, прежде всего в его уголовно-правовом аспекте. При этом в настоящей монографии основное внимание уделяется вопросам установления и реализации уголовной ответственности за действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства, образующие состав преступления, предусмотренного статьей 282 Уголовного кодекса Российской Федерации*(5).

В монографии нашли свое отражение и дальнейшее развитие положения, изложенные в научных исследованиях авторов*(6) и других ученых, использованы материалы уголовных дел и статистические данные, полученные в Управлении систематизации законодательства и анализа судебной практики Верховного Суда Российской Федерации, учтены изменения и дополнения уголовно-правовых норм об ответственности за преступления экстремистской направленности.

Материал монографии ориентирован на судей, сотрудников прокуратуры и Министерства внутренних дел Российской Федерации, адвокатов, профессорско-преподавательский состав, студентов и аспирантов образовательных учреждений юридического профиля, а также иных граждан, интересующихся проблемами противодействия экстремизму.

Глава I. Общая характеристика возбуждения ненависти либо вражды, а равно унижения человеческого достоинства как преступления экстремистской направленности

§ 1. История развития отечественного уголовного законодательства об ответственности за возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства

В уголовно-правовой литературе уделено большое внимание изучению российского уголовного законодательства об ответственности за возбуждение социальной, национальной, расовой или религиозной вражды с момента Октябрьской революции и установления советской власти в России*(7). Более ранний этап развития отечественного уголовного законодательства в этой области в современных монографических и диссертационных исследованиях изучен мало, хотя российское государство и до этого являлось многонациональным и многоконфессиональным с дифференциацией жителей по множеству признаков на различные социальные группы и слои. При этом в юридической литературе отмечается, что впервые идеи равенства наций и народностей, их право на самоопределение и суверенитет, были провозглашены в декрете II Всероссийского съезда Советов "О мире", декларации прав народов России, Конституции РСФСР 1918 г.*(8) С приведенным утверждением следует согласиться, однако мы считаем необходимым все же остановиться на некоторых важных вехах в развитии нашего законодательства, связанных с ответственностью за возбуждение вражды среди населения по разным основаниям: от истоков возникновения российского государства до прихода к власти большевиков.

Древнерусское право зародилось вместе с Древнерусским государством*(9), которое возникло в IX веке из разрозненных славянских племен*(10). В исторической традиции древнерусское государство IX - начала XII в. получило название Киевская Русь*(11).

Как всякое феодальное право, древнерусское право было правом-привилегией, т.е. закон прямо предусматривал, что равенства людей, принадлежащих к разным социальным группам, нет и быть не может. Он не только не скрывал этого неравенства, но всячески и постоянно его подчеркивал*(12). Это подтверждается существованием в то время свободных людей (мужей) и несвободных (в единственном числе холоп, роба) - рабов. "Русская правда" (предположительно от середины XI в. до 30-х гг. XII в., примерно 1020-1146 гг.*(13)) как один из первых юридических памятников Древней Руси, всесторонне защищала интересы господствующего класса, провозглашая при этом абсолютное бесправие несвободных людей (холопов, челяди).

В период образования Киевской Руси, а затем централизованного Московского государства в их состав постепенно наряду с русскими землями входили и небольшие нерусские народы: мещера, меря, карелы, саамы, ненцы, удмурты и др. Некоторые из них ассимилировались и растворились в составе великорусской народности, но большинство сохранило свою самобытность. В результате этого Русское государство со временем становилось многонациональным. Эта многонациональность существенно возросла при Иване IV, когда к России были присоединены громадные земли на Востоке - Среднее и Нижнее Поволжье и началось освоение Сибири*(14).

Наряду с освещением вопроса о формировании этнического состава населения страны не менее важным является рассмотрение религиозного аспекта. Принятие Русью христианства можно охарактеризовать как событие огромного исторического и правового значения. Около 988 г. киевский князь Владимир Святославович со своей дружиной принял крещение и провозгласил христианскую религию в Киевской Руси государственной*(15). Россия вместе с православием из Византии восприняла и ее церковно-светское право. Полный свод этого права назывался "Кормчие книги" и в различных списках включал в себя множество разнообразных источников, из которых наиболее значимыми и популярными в России были:

"Закон судный людям" 740 г. ("Судебник царя Константина" в позднейших названиях);

"Прохирон", более известный под названием "Закона Градского" 870-878 гг.

"Мерило праведное" (сборники нравственных наставлений и юридическое руководство для судей) конца XIII или начала XIV в. и др.*(16)

В указанных источниках содержались санкции и давались понятия "о ереси, совращении, вероотступничестве, нарушении церковного убежища, волшебстве и чародеянии, неисполнении обрядов христианской веры и исполнении языческих обрядов"*(17).

Почти все национальные юридические источники перенимали и заимствовали основные положения, а иногда и полные тексты из этих Кормчих книг.

Отметим, что в Киевской Руси пределы светской юрисдикции, осуществляемой князем, боярами и судьями князя, существенно ограничивались действием церковного судопроизводства. Это определялось, например, ст. 4 Устава князя Владимира Святославовича (в Оленинской редакции)*(18). Такое положение дел подчеркивает высокую значимость норм канонического права, широко применявшихся после крещения Руси. По сути, с этого исторического момента вся общественная жизнь стала регламентироваться церковно-светским правом и оказалась подчинена православному сознанию. С момента принятия православия на Руси церковь была объединена с государством, что по византийскому праву означало, что любые деяния церкви были государственными, так же как и любые деяния государства освящались церковью.

После утверждения православия как государственной религии в нормах княжеских уставов был установлен прямой запрет на совершение распространенных ранее языческих обрядов. Российское законодательство в сфере межнациональных и межрелигиозных отношений вплоть до 1918 г. развивалось в тесной связи с каноническими правилами, на которые опирались законы светской власти. Поэтому важным здесь является рассмотрение в том числе "церковных" или "религиозных" преступлений. "Русская правда" как в Краткой редакции, содержавшей 43 статьи, так и в Пространной ее редакции, состоявшей из 121 статьи и 8 дополнительных статей, не содержала ни одной нормы о религиозных преступлениях*(19) и других, так или иначе интересующих нас уголовно наказуемых деяниях.

В Синодальной редакции Устава святого князя Владимира Святославича о десятинах, судах и людях церковных (начало XI в., предположительно 995-1011 гг.*(20)), к числу религиозных преступлений относился категоричный запрет древнерусских языческих обычаев ("кто молится под овином или в рощеньи, или у воды"), по которым славяне молились языческим идолам у воды (русалке и иным водным богам); у овина - это культ Сварожича (бога огня), когда под овином зажигали огонь для просушки снопов, а также, оберегая снопы от пожара, славяне бросали в огонь необмолоченный сноп ржи как жертву огню; в роще (замоление лешего и других богов леса).

В Пространной редакции Устава князя Ярослава Мудрого о церковных судах 1051-1054 гг. определены запреты священникам на совместную еду с иноверцами (ст. 49), а также сожительство с представительницами нехристианских вероисповеданий (ст. 51)*(21).

Таким образом, анализ этих норм законодательства Древней Руси свидетельствует о проведении в этот период церковной политики. Иными словами, на государственном уровне просматривается единственный метод правового регулирования - принудительное введение одной религии повсеместно у всех народов и племен Руси, церковно-государственный дуализм. Подобная политика продолжалась и дальше, все более совершенствуясь и выходя из-под влияния византийских Кормчих книг.

Что же касается социального равноправия, то оно в Киевской Руси отсутствовало, а все правовые источники закрепляли привилегии господствующего класса феодалов и, наоборот, полное бесправие несвободного населения (холопов, челяди). В дальнейшем социальное неравенство стало обусловливаться введением и существованием крепостного права. Законодательство Киевской Руси не содержало отдельной нормы, связанной с публичным возбуждением ненависти и вражды среди населения по разным основаниям. Но, принимая во внимание уровень законодательной техники того времени, полагаем, что ее и быть не могло, ведь отсутствовали демократические принципы, а суровость нравов того времени приводит к мысли, что всякие требования всеобщего равноправия и справедливости воспринимались бы как прямая угроза для феодального государства, княжеской власти и бескомпромиссно подавлялись как призывы к бунту, восстанию и смуте.

В Московском централизованном государстве после государственного упадка и феодальной раздробленности начинает оформляться новый род уголовно наказуемых деяний, неизвестный "Русской Правде", а именно государственные преступления.

Судебник 1497 г., относящийся ко времени образования Московского государства и являющийся, как отмечал А.А. Зимин, общегосударственным кодексом*(22), представляет интерес для нашего исследования, поскольку в его ст. 9 устанавливалась смертная казнь для лиц, совершивших особо опасные преступления против государства и церкви, а также деяния, совершаемые феодально-зависимым населением против своих господ: "А государскому убойце и коромолнику, церковному татю, и головному, и подымщику, и зажигалнику, ведомому лихому человеку живота не дати, казнити его смертною казнью"*(23). Эта норма предусматривает применение смертной казни за посягательства на различные общественные отношения, что объясняется невысоким уровнем развития уголовного права и отсутствием у законодателя представления о разграничении преступлений по их объекту.

Наибольший интерес представляют действия крамольника и подымщика. В.Н. Татищев называл крамольников возмутителями народа*(24). Им инкриминировались заговоры, бунты, восстания и иные действия, направленные против государственной власти и жизни самого великого князя. Крамола также вменялась и всем представителям низов феодального общества, которые вступали в открытую борьбу против господствующего класса.

Подымщик по ст. 9 Судебника 1497 г. - лицо, поднимающее, возбуждающее население или какую-то его часть против основ существующего правопорядка, в том числе и на восстание. По мнению О.И. Чистякова, подымщика можно рассматривать как человека, поднимающего бунт, возмущение, возбуждающего народ против власти, ее представителей*(25). Это следует из значений слова "подымати", приводимых И.И. Срезневским (поднимать, вооружать, возбуждать)*(26). Установление санкции в виде смертной казни за данное преступление отражало его действительную опасность для существовавшей государственной власти.

Именно эта норма Судебника 1497 г. стала далеким прообразом действующей в настоящее время ст. 282 УК РФ, поскольку имела непосредственное сходство по объекту и по объективной стороне преступления, выражающегося в возбуждении у части населения страны решимости на уничтожение государственной власти и ее представителей как определенного социального слоя. Общественная опасность таких действий обусловлена порождением межгрупповых противоречий, ослабляющих любое целостное общество. Эти деяния имеют подстрекательский смысл в силу того, что они заключаются в склонении других лиц к совершению определенных преступных или иных противоправных действий. По этому поводу И.Я. Хейфец отмечал, что возбуждение представляет собой вид подстрекательства*(27). По мнению данного ученого, провокатор (подымщик) "...по субъективной и объективной сторонам своей деятельности вполне подходит под обыкновенного подстрекателя к преступлению"*(28). Считаем, что любое организованное массовое возмущение обязательно подогревается провокаторами посредством соответствующих публичных воззваний, призывов. Поэтому рассматриваемые нормы не только обеспечивали охрану личности царя и его власти, а равно всего существовавшего феодального строя от различных межгрупповых столкновений. При этом любое посягательство на существовавший уклад жизни, народное возмущение преследовалось и подавлялось, в том числе и посредством применения данных статей.

Национальная и религиозная сфера жизни окрепшего Московского государства во второй половине XVI в. была связана с включением в его состав Казанского, Астраханского и Сибирского ханств, т.е. обширных территорий, населенных мусульманами. Документы свидетельствуют о чрезвычайно гибкой и разумной политике московского правительства по отношению к мусульманам. Так, например, в "наказной памяти", данной Иваном IV главе Казанской кафедры архиепископу Гурию, он был обязан, с одной стороны, проявлять особую заботу о тех, кто принимал крещение, беречь во всем, а с другой стороны, Гурий должен был крестить только тех "инородцев", которые сами пожелают креститься, вести миссионерское дело путем убеждения, без "жестокости"*(29). Царское правительство прибегало к щедрым пожалованиям новокрещеным, которые получали единовременное вознаграждение от государства, представителям элитных родов после акта крещения могли почти вдвое увеличить их поместно-денежные оклады, им преподносили в дар золотую и серебряную посуду, лошадей, бархат, атлас, меха, деньги*(30).

Соборное Уложение 1649 г. представляло собой в действительности небольшой свод законов, хотя в литературе его нередко называют кодексом*(31). Оно содержало материал не одного, а, думается, всех отраслей права того времени. Кроме того, систематизацию глав Уложения едва ли можно назвать кодификацией. Несмотря на это, Соборное Уложение 1649 г. представляло собой заметную веху в истории развития отечественного законодательства, так как опиралось на всю предшествующую законотворческую деятельность, в особенности на акты XVII в. Также Уложение закрепило основы политического строя и права России, которые, несмотря на все реформы XVIII в., остались достаточно стабильными в течение последующих двух веков.

Соборное Уложение 1649 г. представляет интерес, поскольку оно отражало национально-религиозную политику, проводимую государственной властью, а также содержало ряд норм из числа государственных преступлений, имеющих, по нашему мнению, некоторое смысловое сходство с действующей в настоящее время ст. 282 УК РФ.

Отметим, что Московское государство того времени являлось религиозным, поэтому охрана государственной православной религии в Уложении выходит на первый план, лишь на втором - государственные преступления.

Статья 1 главы 1 "О богохульниках и церковных мятежниках" устанавливала квалифицированную смертную казнь через сожжение за богохульство для русских людей и иноверцев: "будет кто иноверцы, какие ни буди веры, или и русской человек, возложит хулу на Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, или на рождьшую Его пречистую Владычицу нашу Богородицу и приснодеву Марию, или на честный Крест, или на святых Его угодников, и про то сыскивати всякими сыски накропко. Да будет сыщется про то допрями, и того богохулника обличив, казнити, зжечь". Норма, заложенная здесь, как справедливо отмечал А.И. Ногманов, "не делает различий между этнической принадлежностью и вероисповеданием заподозренного в совершении подобных деяний"*(32). Вместе с тем понятие богохульства, как считают ученые, позволяло подвести под него любое враждебное православию религиозное и общественное движение или учение и вносило в определение состава преступления целенаправленный политический смысл*(33).

Еще одним религиозным преступлением, имеющим значение для нашего исследования, является деяние в виде совращения и вероотступничества, закрепленное в ст. 24 главы 22 Уложения: "А будет кого бусурман какими-нибудь мерами насильством или обманом русскаго человека к своей мусульманской вере принудит, и по своей бусурманской вере обрежет, а сыщется про то допряма, и того бусурмана по сыску казнить, зжечь огнем безо всякого милосердия. А кого он русскаго человека обусурманит, и того русскаго человека отослать к патриарху, или к иной власти, и велети ему учинити указ по правилам Святых Апостол и Святых Отец". Здесь наблюдается фактическое заимствование из глав 31 и 32 Прохирона Кормчих книг. Прохирон содержал две подобные нормы: "обрезание хозяином-евреем своего раба" (гл. 31 tit. XXIX Прохирона) и "воздействие на религиозные убеждения совращаемого христианина со стороны еврея" без упоминания об обрезании. Это преступление приравнивалось к богохульству, поруганию святого имени Божьего. По этой норме "иноверец", совративший в свою веру православного, подвергался смертной казни путем сожжения, а на вероотступника лишь налагались епитимья. Добровольное вероотступничество в уголовно-правовом порядке не преследовалось*(34). На практике наказывалось не только совращение в иную веру, но и воспрепятствование православным в отправлении культа (по Указу Иноземного приказа от 21 сентября 1653 г., у помещиков-немцев лютеранского вероисповедания, отлучавших православных крестьян от свойственных им обрядов - поста и др., вотчины, поместья и животы были отписаны на государя*(35)). Статья 70 главы 20 ("Суд о холопех") Уложения 1649 г. запрещала неправославным христианам, а также мусульманам иметь собственных холопов-православных. Данная норма определила табу русским людям "жить во дворех" у некрещеных иноземцев. Это положение брало свое начало из Указа 1627-1628 гг.*(36) Можно добавить, что все народности Сибири, Поволжья и даже Дона, исповедовавшие ислам, собирательно назывались "татары"*(37).

Между тем прочтение ст. 118 Уложения приводит к выводу, что государство выступало против насильственного крещения мусульман: "А будет кто в Астрахани и в Сибири татар и татарченков учнет у кого красти или отымати силно: и тем людем за то по сыску чинити жестокое наказание..."*(38). Данная статья также устанавливала, что виновный в незаконном закабалении и последующем насильственном крещении татарина оставлял его у себя в связи с невозможностью проживания в кругу ближайших родственников-мусульман, но принуждался к выплате штрафа, который превышал рыночную стоимость холопа ("против тамошния продажи болшую цену").

Кроме названных статей в Соборном Уложении 1649 г. какую-либо этническую или религиозную обособленность части служилого населения страны законодатель не отмечал. В сфере владения крепостными крестьянами этническая и религиозная принадлежность феодала не учитывалась*(39). Секретарь посольства Ганзейского союза, находившийся в 1603 г. в Москве, отмечал: "Здесь каждому предоставляется свобода вероисповедания..."*(40). А в середине 30-х гг. XVII в. Адам Олеарий писал: "Московиты относятся терпимо и ведут сношения с представителями всех наций и религий, как-то с лютеранами, кальвинистами, армянами, татарами, персиянами, турками"*(41).

В статьях главы 2 Соборного Уложения 1649 г. предусматривались составы политических, государственных преступлений. Наряду с преступлениями против церкви и порядка управления, они признавались деяниями, наиболее опасными для феодального общества. Относящиеся к ним ст. 2-4 соотносятся с нормами, содержащимися в ст. 9 Судебника 1497 г. и ст. 61 Судебника 1550 г., устанавливавшими смертную казнь за крамолу и подмет, и особенно с так называемыми крестоцеловальными записями, в которых давалось обязательство "никуда не отъехати, служить князю, княгине, их детям в правду, безо всякия хитрости, лиха ... не мыслити, ни думати, ни делати, и о готовящемся на государя лихе известить"*(42). Кроме того, ст. 5 устанавливала за государственные преступления, перечисленные в ст. 2-4, дополнительное наказание в виде конфискации имущества: поместья, животы, вотчины передавались в государеву казну*(43).

Статьи 18-19 главы 2 Уложения широко трактовали круг преступлений о скопе и заговоре, о которых следует немедленно доносить властям. В частности, 24 мая 1650 г. в сотни и приказы были разосланы памяти. В них говорилось: "От каких людей услышат какие воровские на смуту речи, и они б, соцкие и старосты и всяких чинов люди, тех людей имая, приводили к вам, бояром и в приказы и велели про такие воровские речи расспрашивать, и сыскивать, и будет ... пытать"*(44). Скоп и заговор - здесь толпа, объединенная предварительным соглашением*(45).

Статьи 20-22 главы 2 Уложения устанавливали ответственность за самовольство, скоп и заговор против должностных лиц центрального и местного управления, а также за ложное обвинение в скопе и заговоре со стороны последних. Появление этих статей Г.Г. Тельберг связывал с разгромом дворов бояр, дворян, крупных купцов антиправительственным движением, охватившим Москву, южные, поморские и Сибирские земли России*(46). Эти статьи вводят смертную казнь "безо всякия пощады". Для состава преступления главное - прихаживать для воровства, т.е. для совершения любых враждебных действий*(47).

Размах классового движения закрепощаемых крестьян, выросший до уровня крестьянских войн, обусловил и наиболее острые формы подавления сопротивления угнетаемых, в том числе и путем ужесточения уголовной репрессии.

В религиозной сфере, поощряя распространение православия среди евреев, приверженцев ислама, последователей христианства других исповеданий, государство закрепляло за православной церковью исключительное право миссионерской деятельности в стране. Что касается сословно-классовых отношений, то социального равенства в этот период по-прежнему не существовало, а любое возмущение феодально-зависимого населения жестоко подавлялось.

Уголовное законодательство XVIII в. характеризовалось, прежде всего, тем, что его основа была изначально заложена нормами Соборного уложения 1649 г. (гл. I, II, XX, XXI, XXII), а затем нормами Артикула воинского 1715 г. Важно отметить, что после вступления в силу Артикула воинского 1715 г. в течение всего XVIII в. не принимались полномасштабные уголовные законы, поэтому нормы Уложения и Артикула были законодательной основой для судебных органов при вынесении приговоров за совершение преступлений против государства, наносящих ущерб не конкретному человеку, а всей стране, всему обществу.

В указе Сенату от 23 декабря 1713 г. Петр I потребовал "объявить всенародно: ежели кто напишет или скажет за собою Государево слово или дело и те б люди писали и сказывали в таких делех, которые касаютца о их государском здоровье и к высокомонаршеской чести, или уведав какой бунт и измену"*(48). Этим определялась линия на сохранение прежнего блока нормативных положений о государственных преступлениях. В соответствии с указом от 25 января 1715 г. государю подавали изветы по трем пунктам: "1. О каком злом умысле против персоны Его величества или измене. 2. О возмущении или бунте. 3. О похищении казны"*(49). В смысле рассмотрения ст. 282 УК РФ как нормы, предусматривающей уголовную ответственность за публичное возбуждение ненависти и вражды на межгрупповом уровне, большее значение имеет пункт второй "О возмущении и бунте". Поэтому остановимся на нем подробнее.

Согласно "второму пункту" следовало "хватать" всех бунтовщиков и заговорщиков. По ст. 20-22 главы 2 Соборного уложения 1649 г. тягчайшим государственным преступлением был "заговор" и "скоп". В Артикуле воинском в главе XVII предусматривалась ответственность за тяжкое государственное преступление - возмущение и бунт, организованные многими людьми. Здесь законодатель достаточно четко охарактеризовал опасность этих действий, которые могут привести к более широкому выступлению, и предусмотрел возможность, а в ряде случаев необходимость применения непосредственной репрессии. В данной главе устанавливались наказания за различные по своему характеру противоправные действия, включая и действия военнослужащих, и массовые выступления вообще. Артикул 134 требовал от офицеров всячески препятствовать "схотбищам". Давших повод для "схотбища", позволивших его или допустивших его созыв, наказывали лишением чести, имения, живота. В артикуле 135 было сказано об ответственности за провоцирование подобных выступлений "словом, или делом, или писмами". Ответственность здесь наступала и при непосредственном совершении преступления и подстрекательстве к нему (через других лиц).

Артикул 137, в отличие от предыдущих положений, содержал сам состав государственного преступления: "Всякий бунт, возмущение или упрямство без всякой милости имеет быть виселицею наказано... В возмущении надлежит винных на месте и в деле самом наказать и умертвить. А особливо, ежели опасность в медлении есть, дабы чрез то другим страх подать, и оных от таких непристойностей удержать (пока не разрешитца) и более б не умножилось". При этом Артикул устанавливал не только смертную казнь как наказание, но и непосредственные репрессии без суда и следствия: "виновных на месте и в деле самом наказать и умертвить". Целью здесь являлось устранение и локализация бунтовщических выступлений.

В артикуле 138 вновь речь шла о провокации бунта, возмущения, которая может возникнуть во время ссоры, драки, брани между солдатами. Смертная казнь как наказание предусматривалась и для главных виновников, и для соучастников ("вспомогателей")*(50). Как и в случаях с другими государственными преступлениями, собственно "бунт" как вооруженное выступление и призывы к бунту в законодательстве той эпохи были одинаково преступными, причем наказания следовали самые суровые.

Под "бунтом" понималось "возмущение", восстание, вооруженное выступление, мятеж с целью свержения существующей власти государя, сопротивление его войскам, неподчинение верховной власти. Власти преследовали всякие письменные призывы к бунту, которые содержались в "воровских", "возмутительных", "прелестных" письмах и воззваниях, что вполне соответствует объективной стороне состава преступления ст. 282 УК РФ в действующей редакции. Названные письма и воззвания держать у себя, а также распространять их было делом смертельно опасным. Составители Артикулов воинских 1715 г., как и авторы Уложения 1649 г., хорошо знали, что такое бунт, который мог по одному кличу, брошенному в возбужденную толпу, вспыхнуть мгновенно, как пожар. Страх самодержавия перед угрозой бунта, с которым оно сталкивалось не раз в течение всего XVII в. в Москве и в других городах, оставался великим и в XVIII в. Поэтому Артикул воинский так строго предписывал, чтобы военные в случае ссоры, брани, драки никогда не звали на помощь своих товарищей, "чтоб чрез то збор, возмущение, или иной какой непристойный случай произойти не мог"*(51).

Таким образом, "бунт" являлся весьма широким понятием, под ним подразумевалось не только вооруженное выступление или призыв к нему в любой форме, но и всякое, даже пассивное, сопротивление властям, несогласие с их действиями, "упрямство", "самовольство", критика, а подчас просто активность людей в их жалобах*(52). Примечательно, что в Артикуле воинском (арт. 136) предусматривалось наказание за недоносительство о случаях провокации бунта и возмущения. Недоносительство наказывалось так же, как и совершение самого преступления, смертной казнью.

В религиозной сфере в Российском государстве в XVII-XVIII вв., как и раньше, действовал принцип свободы вероисповедания. Органы власти, запрещая пропаганду протестантства, католичества и магометанства, не только не предусматривали обращения иностранцев в свою веру, но и разрешали постройку своих храмов для тех, кто состоял на русской службе. Так, например, первая католическая церковь была построена в Москве в 70-х гг. XVI в., а с конца XVII в. под иностранные храмы были выделены специальные земли. Это право было узаконено Указом Петра I от 1702 г.*(53) А Святейший Синод еще в первой половине XVIII в. обнаруживал чувства высокой терпимости. Например, в 1730 г. Святейшим Синодом было предписано "...не чинить некрещеным татарам принуждения к крещению и никаких угроз не делать..."*(54).

Начиная с периода правления Петра I, а именно с введения Воинских артикулов 1715 г. оформился новый стиль уголовно-правовой охраны религиозной сферы, который Л.Д. Башкатов называет этапом государственно-церковного монизма (от греческого "monos" - один), т.е. безусловного верховенства государства над церковью*(55). Этот период продолжался до принятия Конституции РСФСР 1918 г. и УК РСФСР 1922 г., обусловленных переменами после Октябрьской революции 1917 г.

В Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. было уделено большое внимание регулированию религиозной сферы и ответственности за государственные преступления.

В указанном Уложении раздел, следующий сразу за Общей частью, был посвящен религиозным преступлениям, так как Россия того времени являлась государством религиозным, преимущественно православным. Этим объясняется наиважнейшее значение второго раздела "О преступлениях против веры и о нарушении ограждающих оную постановлений".

Глава первая Уложения 1845 г. устанавливала наказание за совершение следующих действий:

1) хула на славимого в единосущной Троице Бога, или на пречистую Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию, или на честный крест Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, или на бесплотные силы небесные, или на святых угодников Божьих и их изображения;

2) порицание христианской веры или православной церкви или ругань над Священным Писанием и Святыми Таинствами;

3) кощунство - язвительные насмешки над обрядами христианскими;

4) выделывание, продажа или распространение писаных, гравированных, резных или отлитых в соблазнительном виде икон.

Глава вторая "Об отступлении от веры и постановлений церкви" содержала перечень преступных деяний, которые соответствуют следующим трем "отделениям", или видам.

1. Отвлечение и отступление от веры. Отвлечение от веры означало "совращение" или перевод одного человека другим или другими людьми в иную веру путем принуждения и насилия, угроз, обольщения, воспитания детей, вступления в брак, использования в услужении, подговоров, сочинений или их распространения, проповедей, воспрепятствования добровольному присоединению к православию, невоспрепятствования отступлению от веры, допущения священнослужителей других вероисповеданий к исповеди, причащению или елеосвящению, а детей к крещению или миропомазанию и другими разнообразными способами, приведенными в Уложении. Отступление от веры - это переход в другую веру, осуществляемый человеком самим без какого-либо постороннего влияния или под воздействием других людей или священнослужителей. Статья 190 Уложения предусматривала ответственность за отвлечение от христианской веры православного или другого исповедания в веру магометанскую, еврейскую или иную не христианскую. Статья 195 Уложения запрещала совращение из православного в иное христианское исповедание*(56).

2. Ереси и расколы. Ересь по Уложению 1845 г. определялась как проповедование или отвлечение иным путем, иной, нехристианской, по крайней мере неправославной, веры в массовом масштабе, а раскол - как публичная пропаганда своего вероучения и иные формы массового отвлечения от христианской*(57), прежде всего православной, веры (ст. 206-217). Для сравнения, это определение отличалось от приведенного в Своде законов в редакции 1832 г., по которому ересью признавался случай индивидуального отклонения от догматов православия (ст. 279), а расколом - уклонение массовое, сопровождаемое созданием нового религиозного общества. Нормы Уложения 1845 г., формулирующие составы ересей и расколов, были направлены в основном на уголовно-правовую борьбу с различного рода сектами, "повреждающими веру" (ст. 206). Так, в ст. 207 Уложения предусматривался открытый перечень таких сект: духоборцы, молокане, иудействующие, скопцы и др.

3. Уклонение от исполнения постановлений церкви, каравшееся преимущественно церковными наказаниями и заключавшееся в неполном, а лишь в частичном отступлении от веры.

Отношение российского законодателя к православной церкви выражалось в словах: "Она есть великая нравственная сила, связующая в единое целое многомиллионное население России, и залог нравственной мощи русского народа, она есть его дорогое достояние, охранение коего не может не составлять особой заботы для законодателя"*(58).

Полагаем, что такое количество религиозных преступлений и место, которое они занимали в Уложении, означало несомненную заинтересованность государственной власти в регулировании религиозной сферы. Россия того времени представляла собой религиозное государство, где церковь являлась его неотъемлемым институтом, и уголовное законодательство было направлено на охрану православия как государственной религии.

Вместе с тем видно, что в России гарантировалась свобода веры не всем, но только признанным христианским и нехристианским исповеданиям. Также заметен явно дифференцированный подход к отвлечению от веры по составам преступлений и по наказаниям, во-первых, из веры православной в христианскую другого исповедания, "евангелическо-лютеранского", "реформатского" (ст. 195, 196, 197-199, 201, 202, 203 Уложения); во-вторых, из веры христианской, в том числе православной, в "веру магометанскую, еврейскую или иную нехристианскую" (ст. 190, 192-194 Уложения); в-третьих, православных в "еретическую секту, или раскольнический толк" (ст. 197 Уложения).

Отметим, что законодательством России того периода не учитывалось посягательство на этническую (национальную) или расовую принадлежность населения. В обществе не существовало такой остроты этнических (национальных) или расовых противоречий как, например, расовая дискриминация в США. В России более существенной являлась религиозная принадлежность человека, что перекрывало его этнические (национальные) и расовые характеристики. Социальное же неравенство в России было очевидным, особенно на фоне существования крепостного права. Принципы равноправия независимо от расовой, национальной, религиозной, языковой, социальной принадлежности, происхождения или других признаков еще не были провозглашены и не являлись общепризнанными. Эти положения появились гораздо позже и справедливо рассматриваются как правовые достижения человечества.

В разделе 3 главы 2 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. отделение первое (ст. 271) содержало определение бунта против верховной власти. Уже тогда учеными отмечалась общественная опасность бунта, состоявшая в угрозе для "существования государства, его целости и безопасности"*(59). Из текста ст. 271 Уложения следовало, что бунт должен быть направлен против "государя и государства", а также на то, чтобы "испровергнуть правительство во всем государстве или в некоторой онаго части, или же переменить образ правления, или установленный порядок наследия Престола".

Ученые того времени отмечали, что это преступление могло быть совершено с участием многих лиц, другими словами, "скопом и заговором", причем не обязательно выражалось в восстании, а могло состоять лишь в одном заговоре*(60). Представляется, что "заговор" понимался как приготовительные действия к "скопу", т.е. к восстанию. Эти действия заключались в подготовке, приискании участников восстания некоторой части населения, агитационной и пропагандистской работе с ним, формировании недовольства, ненависти к социальному слою чиновников или представителей правящей верхушки. Следовательно, "заговор" переставал быть просто "голым умыслом", поскольку при этом предпринимались конкретные меры для проведения восстания. Представляется, что "заговор" мог включать в себя публичные действия, направленные на возбуждение ненависти и вражды среди одной группы населения по отношению к другой, например, крестьян к представителям государственной власти, чиновникам, помещикам. Само понятие "скоп и заговор" широко употреблялось в законодательстве дореволюционной России при характеристике государственных преступлений и упоминалось еще в Соборном Уложении 1649 г.

Мерой наказания за бунт являлась смертная казнь и "лишение всех прав состояния". Интересно, что в юридической литературе того периода употреблялся оборот "возбуждение к бунту письменным образом" и обозначался момент окончания этого преступления - "когда оно было распространено". Очевидно сходство объективных признаков бунта и существующего в настоящее время вида преступления, предусмотренного ст. 282 УК РФ. Однако это одновременно свидетельствует и о широте существовавшего понятия "бунт".

Стоит отметить наличие в Уложении нормы, подчеркивающей социальное неравенство (ст. 288): "всякое возмущение крестьян или дворовых людей против своих помещиков, владельцев или управляющих, против волостных и общественных управлений почитается возстанием против властей, правительством установленных"*(61).

Таким образом, Уложение о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. стало логическим продолжением более ранних законодательных актов российского государства в части проводимой национально-религиозной политики, а также в плане приоритетной охраны социально-классовых интересов государственной элиты по отношению к остальной части населения страны. В целом характерными для Уложения являются невыдержанность, непоследовательность в используемой юридической терминологии, велеречивость и многоречивость при формулировке составов преступлений. Эти особенности Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г., а также отмена крепостного права в России в 1861 г., развивающиеся в теории уголовного права и криминологии антропологическое и социологическое направления обусловили необходимость создания нового уголовного закона, и уже к концу XIX в., появился первый вариант проекта Уголовного уложения, который был утвержден 22 марта 1903 г.

Изучив Уголовное уложение, В.В. Пржевальский указал, что при его анализе отмечается значительный технико-юридический прогресс, усовершенствованная терминология, однако, "к сожалению, ничтожен социальный прогресс, вносимый им в правосознание и жизнь народа", а также "проект беден идеями и лишь в очень немногом сумел возвыситься над обычною рутиною уложений... С научной точки зрения русское Уложение - явление заурядное"*(62). И.Я. Хейфец отмечал, что "редакторы его [Уголовного уложения 1903 г.] остались на почве Уложения о наказаниях, приведя по возможности его постановления в более точную и строгую систему"*(63).

Стоит согласиться с приведенными мнениями и остановиться на нововведении, представляющемся важным для проводимого исследования. Это появление главы пятой "О смуте", а в ней ст. 125 в следующей редакции:

"Виновный в участии в сообществе, заведомо поставившем целью своей деятельности:

1) возбуждение к неповиновению, или противодействию закону, или обязательному постановлению, или законному распоряжению власти;

2) возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или между хозяевами и рабочими;

3) возбуждение рабочих к устройству или продолжению стачки, статьею 367 предусмотренной,

наказывается:

заключением в исправительном доме или заключением в крепости"*(64).

Представляется, что включение данной нормы в Уголовное уложение являлось попыткой уголовно-правовой борьбы монархической власти с разного рода политическими сообществами, организациями, движениями, возбуждающими недовольство народных масс и использующими их для свержения в конечном итоге самодержавия в России. Второй пункт ст. 125 Уголовного уложения предусматривал наступление уголовной ответственности за "участие в сообществе, заведомо поставившем целью своей деятельности возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями, или между хозяевами и рабочими". На наш взгляд, этот пункт совершенно справедливо критиковал И.Я. Хейфец, говоря, что он является очень растяжимым в виду того, что под него "можно подвести всякую речь, всякую газетную статью, указывающую на бедственное положение той или иной группы рабочих, на недостатки фабричного законодательства, выясняющие положение той или иной отрасли труда"*(65). Но здесь также следует учитывать общее тяжелое положение в стране, рабские условия труда у рабочих, отсутствие у них социальных гарантий. Вообще, формулировка рассматриваемой нормы видится довольно аморфной, она лишена конкретики, за исключением указания на классы "хозяев" и "рабочих". Представляется, что, как и действующая в настоящее время ст. 282 УК РФ, ст. 125 Уголовного уложения была направлена на предотвращение межгрупповых столкновений в разных сферах общественной жизни и борьбу царской власти с революционными кружками.

Сравнивая ст. 125 Уголовного уложения 1903 г. и действующую ст. 282 УК РФ, можно заключить, что они схожи текстуально и по смысловому содержанию. Отличием выступает необходимость "участия в сообществе" в качестве признака объективной стороны ст. 125 Уголовного уложения. Для ст. 282 УК РФ этот признак не является обязательным, т.е. виновное лицо может не являться членом каких-либо организаций или сообществ. В ст. 282 УК РФ уточнен перечень признаков, в связи с которыми может возбуждаться вражда: пол, раса, национальность, язык, происхождение, отношение к религии, а равно принадлежность к какой-либо социальной группе, а также указывается на дополнительный объект преступления - человеческое достоинство.

Религиозная и национальная сферы Уголовным уложением 1903 г. регулировалась следующим образом. Все религиозные преступления были размещены в одной главе, а число статей было сокращено в 3,1 раза, если сравнивать с тем, что было ранее*(66). В новом Уголовном уложении сохранялись такие виды религиозных преступлений, как "богохуление" и отвлечение и отступление от церкви (совращение), причем их содержание кардинально не поменялось. По-прежнему законодательство обеспечивало исключительное право господствующей православной церкви в пределах государства убеждать не принадлежащих к ней верующих к принятию ее веры, хотя в видных научных кругах того времени подчеркивалась коллизия в существующих положениях. Так, Н.С. Таганцев обращал внимание на то, что, "с одной стороны, религиозная проповедь, хотя бы и могущая воздействовать на православных, в виду признания законом права свободного исповедания веры, не может почитаться преступною, а с другой, при непреступности отступления от православия, такое проповедование, не подходящее даже под понятие подстрекательства, не может считаться наказуемым"*(67). Ученые в области уголовного права конца XIX - начала XX вв. осознавали ограниченность уголовного законодательства своего времени, но также отмечали наличие принципа свободы вероисповедания. Тем более явным улучшением стало отражение в Уголовном уложении 1903 г. впервые в истории России ряда уголовно-правовых норм, гарантирующих охрану религиозной свободы граждан: п. 1 ст. 80 "виновный в принуждении посредством насилия над личностью или наказуемой угрозы к совершению богослужения или обряда, воспрещенных или недозволенных правилами вероисповедания, к коему принадлежит принуждаемый, или участию в таком богослужении или обряде", кроме того, ст. 87 гласила: "виновный в том, что посредством насилия над личностью или наказуемой угрозы совратил из одного вероисповедания в другое, если не подлежит наказанию по статьям 82-84".

Известный русский ученый С.В. Познышев указывал, что российское законодательство "более всего охраняет христианскую православную веру восточного исповедания... Другие вероисповедания разделяются на терпимые и нетерпимые. К первым относятся (кроме католического, лютеранского, армяно-грегорианского и некоторых других) старообрядчество и неизуверские секты, а также разные нехристианские исповедания: караимов, еврейское, магометанское, ламаитов и язычников. К нетерпимым принадлежат разные изуверные учения, т.е. такие, принадлежность к коим соединена с посягательством на жизнь свою или других, или с оскоплением себя или других, или с явно безнравственными действиями"*(68).

Несмотря на то что в Уголовном уложении 1903 г. отсутствуют принципы равноправия независимо от расовой, национальной, религиозной, языковой, социальной принадлежности, происхождения и других признаков, все же следует отметить некоторую положительную тенденцию при формулировании Уголовного уложения 1903 г.

Изучив и проанализировав российское законодательство со времен возникновения российского государства до установления советской власти, можно сделать некоторые важные общие и частные выводы по предмету нашего исследования, а именно по вопросам, касающимся возбуждения ненависти и вражды по социальным и национально-религиозным основаниям:

1) начальное российское государство (Киевская Русь) вскоре после своего образования из разрозненных племен было подчинено христианскому правосознанию вслед за крещением Руси. Христианство приобрело статус государственной религии, а национальным законодательством стало церковно-светское право, заимствованное из Византии. Полный свод этого права назывался "Кормчие книги". Это явилось отправной точкой для дальнейшей законодательной эволюции;

2) появление религиозных преступлений обеспечило в первую очередь охрану государственной религии христианства восточного исповедания от любого рода посягательств на установленный приоритет православия вплоть до прихода к власти большевиков. Публичное возбуждение ненависти и вражды к православию могло являть собой "богохульство", "порицание христианской веры", категорически запрещалась всякая миссионерская деятельность представителей иных вероисповеданий среди православного населения. Санкции за подобные преступления предусматривали суровые наказания, вплоть до смертной казни. По мере присоединения к России новых территорий, населенных представителями других вероисповеданий за ними, как правило, в рамках существовавших сословных категорий признавались основные права православного населения, что часто характеризовало преобладание сословно-классовых интересов над этническими и религиозными. Между тем в российском законодательстве рассматриваемого периода в сравнении с этнической (национальной), расовой принадлежностью гораздо более существенное значение имеет религиозная принадлежность человека. Этнические (национальные), расовые особенности в законодательстве не учитывались, а перекрывались конфессиональными характеристиками;

3) публичное возбуждение ненависти и вражды должно быть связано с воздействием на достаточно широкий круг людей, в связи с чем в дореволюционном российском законодательстве широко использовался уголовно-правовой запрет на действия "крамольника", "подымщика", "скоп и заговор", "возмущение и бунт", "смуту". Представляется, что эти явления, относящиеся к государственным преступлениям, преступлениям против государственной власти как раз и связаны с посягательствами на межгрупповое единство и согласие. Поэтому они прямо соотносятся по своим объективным признакам с возбуждением ненависти и вражды между группами людей по разным основаниям. Отсюда кажется обоснованным, что эти преступления стали прообразом действующей ст. 282 УК РФ;

4) социальное равноправие в рассматриваемый период (по крайней мере до принятия Уголовного уложения 1903 г.) в России отсутствовало. Законодатель устанавливал лишь привилегии господствующего класса феодалов над остальной частью подневольного населения. Поэтому любое возмущение, выступление, призывы, возбуждающие ненависть и вражду к государственной элите со стороны зависимого населения, жестоко подавлялись;

5) для борьбы с возбуждением ненависти и вражды среди населения на межгрупповом уровне по различным признакам в дореволюционном законодательстве России наблюдался симбиоз преступлений государственных и преступлений религиозных. Другими словами, отсутствовала единая норма, закрепляющая принципы социального, религиозного, расового, национального равенства и запрещающая возбуждение вражды и розни по названным основаниям. Это объясняется, прежде всего, тем, что национально-религиозную сферу регулировали "преступления религиозные" как отдельная и самостоятельная область в российском уголовном праве, а возбуждение ненависти и вражды по социальным признакам регулировали "преступления государственные". Уголовное законодательство в национально-религиозной сфере закрепляло существенный приоритет православной веры над всеми остальными вероисповеданиями, а в сфере социальной, через призму государственных преступлений, устанавливалась незыблемость власти монарха и возглавляемой им власти "от низа и до верха";

6) второй пункт ст. 125 Уголовного уложения предусматривал наступление уголовной ответственности за "участие в сообществе, заведомо поставившем целью своей деятельности возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, между сословиями или между хозяевами и рабочими". Несомненно, что п. 2 ст. 125 Уголовного уложения 1903 г. и действующая в настоящее время ст. 282 УК РФ схожи текстуально и по содержанию. Поэтому подобная формулировка в российском законодательстве не является новеллой, а берет свое начало еще из Уголовного уложения 1903 г.

Качественно новый этап развития отечественного законодательства начался с установления советской власти. С этим историческим моментом связано принятие Конституции РСФСР 1918 г., Декларации прав народов России, Декрета II Всероссийского съезда Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов "О мире", закрепляющих идеи равенства наций и народностей, их права на самоопределение и суверенитет.

Декретом СНК РСФСР "Об отделении церкви от государства и школы от церкви" от 23 января 1918 г. был провозглашен демократический принцип равноправия граждан независимо от отношения к религии. Как указывают некоторые ученые, "отменялись навсегда всякие праволишения, т.е. ограничение граждан в правах, "связанные с исповеданием какой бы то ни было веры или неисповеданием никакой веры"*(69). Однако более справедливой представляется точка зрения, в соответствии с которой в законодательстве РСФСР и СССР декларировался принцип свободы совести, хотя на практике этот принцип последовательно нарушался*(70). Например, "монахи и служители культа, как и другие представители эксплуататорских классов, были лишены избирательных прав"*(71), что фактически означало реальное отсутствие социальной справедливости и избирательный, "классовый" подход к гражданам, с одной стороны, а с другой - всяческое умаление религии, не важно какой - православия, ислама, иудаизма и пр. Лишь одна "религия" - воинствующий государственный атеизм, т.е. неверие в Бога или богов был провозглашен единственно верным, и это, хотя и исподволь, подчеркивалось. Начавшиеся уголовно-правовые репрессии касались не только служителей православной церкви, но и мусульман в связи с запретом на преподавание детям до восемнадцати лет вероучения, которое носит организованный характер. Так, по материалам Государственного архива Астраханской области, муллы и заведующие религиозными школами привлекались к уголовной ответственности по ст. 105 УК РСФСР*(72). Вместе с тем преподавание атеизма не только не преследовалось в уголовно-правовом порядке, но в обязательном порядке осуществлялось в различных курсах ("обществоведении", "обществознании", "истории СССР и России" и т.д.).

Таким образом, приход к власти большевиков кардинально изменил законодательство в религиозной сфере, в результате чего была провозглашена свобода совести как неотъемлемая свобода каждого гражданина РСФСР и СССР на выбор вероисповедания или неисповедания никакой религии, что означало равенство всех религий между собой, формально ни одной не отдавалось предпочтение. Уголовная ответственность за атеистическую пропаганду, в отличие от пропаганды религиозных учений, установлена не была. Усиление какой-либо религии противоречило интересам и, как следствие, законам советской власти, распространение атеистической идеологии поощрялось государством. "Полицейская опека над религиозной жизнью народа"*(73) дореволюционного периода отечественной истории сменилась другой крайностью - тотальным внедрением религиозного нигилизма. Проведение антирелигиозной работы осуществлялось на государственном уровне в области законодательства и образования.

Уголовная ответственность за посягательство на межнациональные отношения впервые нашла отражение в ст. 83 УК РСФСР 1922 г. Данная норма была включена в раздел об ответственности за преступления против порядка управления. Статья 83 УК РСФСР 1922 г. предусматривала только одну форму возбуждения национальной вражды и розни, а именно путем пропаганды и агитации. Часть вторая этой статьи предусматривала квалифицированную форму агитации и пропаганды: в случае если агитация и пропаганда имели место во время войны или были направлены к неисполнению гражданами возложенных на них воинских или связанных с военными действиями обязанностей и повинностей, наказание могло быть повышено вплоть до высшей меры. Возбуждение национальной вражды и розни печатной пропагандой и агитацией путем распространения литературных произведений предусмотрено не было. В целом в УК РСФСР 1922 г. была предусмотрена ответственность за возбуждение национальной вражды и розни, осуществляемое посредством агитации и пропаганды, которое каралось лишением свободы не ниже одного года. При этом в научной литературе советского периода под пропагандой понималось распространение тех или иных идей среди ограниченного круга лиц, а агитация подразумевала распространение одной какой-либо идеи среди широкого круга лиц*(74).

В соответствии со ст. 57 УК РСФСР 1922 г. возбуждение национальной вражды и розни могло быть признано контрреволюционным преступлением, когда соответствующие действия осуществлялись в целях свержения власти Советов или оказания помощи иностранной буржуазии, стремящейся к свержению данной власти. Следовательно, для основания ответственности в данном случае решающее значение имела субъективная сторона состава преступления.

Таким образом, УК РСФСР 1922 г. содержал норму об ответственности за возбуждение вражды и розни с указанием лишь национальной окраски последних. Религиозный и расовый моменты в описании объекта преступления не выделялись. Отметим, что в УК РСФСР 1922 г. глава III была посвящена религиозным преступлениям и называлась "Нарушение правил об отделении церкви от государства"*(75). Содержащаяся в главе III ст. 119 УК РСФСР 1922 г. предусматривала уголовную ответственность за "использование религиозных предрассудков масс с целью свержения рабоче-крестьянской власти или для возбуждения к сопротивлению ее законам и постановлениям" со ссылкой на наказание, предусмотренное ст. 69 "Пропаганда и агитация". Религиозные вопросы регулировались главой III УК РСФСР 1922 г. и выражали негативное отношение советской власти к религиозным верованиям.

Уголовный кодекс РСФСР 1926 г. в своей первоначальной редакции содержал полностью схожую уголовно-правовую норму. Однако принятое ЦИК СССР 25 февраля 1927 г. Положение о преступлениях государственных*(76) изменило диспозицию и санкцию статьи о возбуждении межнациональной вражды и розни. Статья 21 данного Положения предусматривала следующее: пропаганда или агитация, направленные к возбуждению национальной или религиозной вражды или розни, а равно распространение или изготовление и хранение литературы того же характера влекут за собой лишение свободы на срок до двух лет.

Те же действия, совершенные в военной обстановке или при массовых волнениях влекли лишение свободы на срок не менее двух лет, с конфискацией всего или части имущества, а при особо отягчающих обстоятельствах - вплоть до высшей меры социальной защиты - расстрела с конфискацией имущества.

Сравнение ст. 21 Положения о преступлениях государственных 1927 г. и ст. 83 УК РСФСР 1922 г. позволяет выявить следующие различия между ними. Во-первых, новеллой стало то, что закон предусмотрел ответственность за возбуждение вражды или розни по религиозному признаку. Во-вторых, в отличие от ст. 83 УК РСФСР 1922 г., норма в новой редакции, помимо способа совершения преступления - агитации и пропаганды, дополнительно выделяла возможность совершения преступления иным образом: путем распространения, изготовления или хранения литературных произведений, способных вызвать национальную или религиозную вражду и рознь.

В УК РСФСР 1926 г. соответствующая статья (ст. 59-7) была размещена в разделе "Особо для Союза ССР опасные преступления против порядка управления". В редакции ст. 21 Положения о преступлениях государственных данная норма была введена и в уголовные кодексы всех союзных республик. Положение о государственных преступлениях в понятие контрреволюционного преступления впервые ввело указание об ответственности за действия, направленные на подрыв или ослабление национальных завоеваний пролетарской революции - равенства граждан независимо от национальной и расовой принадлежности, национального мира, содружества и братства народов СССР.

На практике, если преподавание религиозных вероучений использовалось для возбуждения и разжигания религиозной вражды и розни, то такое преподавание образовывало состав преступления, предусмотренный ст. 59-7 УК РСФСР 1926 г. Если же под видом преподавания религиозных учений велась контрреволюционная агитация и пропаганда, то указанные действия образовывали состав преступления, предусмотренный ст. 58-10 УК РСФСР 1926 г.*(77), т.е. расценивались как антигосударственные и контрреволюционные деяния.

Пленум Верховного Суда РСФСР в постановлении от 28 марта 1930 г. обратил внимание судов на то, что возбуждение национальной вражды используется классовым врагом в своих интересах и это является одним из видов классовой борьбы. Пленум также указал на политическую вредность и недопустимость квалификации по ст. 59-7 УК РСФСР оскорблений на личной почве отдельных лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам, не имеющих контрреволюционного характера и вообще нанесенных в обстановке, исключающей возможность признать это деяние, имеющим политический характер.

В постановлении от 16 апреля 1931 г. Пленум Верховного Суда РСФСР обратил внимание судов на то, что действия, связанные с насилием и издевательством над национальными меньшинствами, которые направлены против жизни и свободы трудящихся и фактически лишают их прав, предоставленных им революцией, выходят за пределы ст. 59-7 УК РСФСР и становятся уже преступлением контрреволюционным, предусмотренным ст. 58-1 УК РСФСР.

Рассматривая вопросы уголовной ответственности за возбуждение национальной, религиозной, расовой вражды и розни по УК РСФСР 1926 г., нельзя обойти вниманием специальную норму, предусматривавшую наказание за межплеменную вражду. Согласно ст. 201 УК РСФСР 1926 г. организаторы и руководители нападений на личность, семью, род или племя, на жилище или места обитания, совершенные при участии большого числа сородичей или соплеменников по мотивам родовой или племенной вражды, наказывались лишением свободы на срок до одного года.

Вплоть до 1958 г. положения данной уголовно-правовой нормы оставались неизменными. Закон СССР об уголовной ответственности за государственные преступления от 25 декабря 1958 г.*(78) в ст. 11 устанавливал уголовное наказание в виде лишения свободы на срок от шести месяцев до трех лет или ссылки на срок от двух до пяти лет за пропаганду или агитацию с целью возбуждения расовой или национальной вражды или розни, а равно за прямое или косвенное ограничение прав или установление прямых или косвенных преимуществ граждан в зависимости от их расовой или национальной принадлежности.

Именно этот состав без каких-либо изменений был включен в Уголовный кодекс РСФСР 1960 г. (ст. 74 УК РСФСР). Данная норма предусматривала уголовную ответственность за пропагандистскую и агитационную деятельность с целью возбуждения расовой или национальной вражды или розни, но также еще и за ограничение прав граждан (дискриминацию) по национальным и расовым признакам*(79). Если сравнивать эту норму с современным законодательством, то видно, что возбуждение вражды по национальным и расовым признакам (ст. 282 УК РФ) соответствует первой части ст. 74, а именно "пропаганде и агитации с целью возбуждения национальной или расовой вражды или розни". Вторая же часть ст. 74 УК РСФСР 1960 г. в первоначальной редакции "нарушение и ограничение прав по национальному или расовому признакам" соответствует ст. 136 УК РФ "Нарушение равенства прав и свобод человека и гражданина". Разделение содержания одной ст. 74 УК РСФСР 1960 г. на две самостоятельные статьи УК РФ 1960 г. обусловлено, в частности, развитием учения об объекте преступления.

Несмотря на важность установления уголовной ответственности за посягательства на межнациональный и межрасовый мир, данная норма носила все же больше декларативный характер. В научной литературе отмечается, что ст. 74 УК РСФСР, "несмотря на косметические поправки, долгие годы оставалась бездействующей, "мертвой"*(80).

В 1980-е гг. потерпела фиаско национальная политика советского государства, что отчасти детерминировало распад СССР. Ранее общепринятой являлась точка зрения, что в стране полностью ликвидировано экономическое, политическое, социальное неравенство всех наций и народностей. Совершение преступления, посягающего на национальное равноправие, являлось исключительным, редким случаем. При этом подобные явления не афишировались и тщательно вуалировались. Начавшийся процесс национального и религиозного возрождения народов совпал с высоким уровнем политической и социальной напряженности в обществе и приобрел в ряде регионов страны ярко выраженную националистическую и сепаратистскую направленность. Межнациональная и межрелигиозная напряженность, тлевшая под гнетом цензуры, органов госбезопасности, приобрела открытый характер, скрывать и сдерживать ее для власти больше не представлялось возможным. Вооруженные конфликты в Сумгаите, Фергане, Абхазии, Нагорном Карабахе, Чечне и др. обусловили грубейшие нарушения прав и свобод человека и гражданина по национальному, религиозному, расовому признакам. Проявилась недостаточность правовых средств для более эффективной борьбы с преступностью на почве межнациональной, межрелигиозной, межрасовой вражды и розни. Стали очевидны пробелы в уголовном законодательстве. Поэтому, исходя из возникшей острой необходимости, органы государственной власти бывшего СССР, Российской Федерации спешно приняли ряд законодательных мер.

Указами Президиума Верховного Совета РСФСР от 8 апреля 1989 г. "О внесении изменений и дополнений в Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы РСФСР" и от 11 сентября 1989 г. "О внесении изменений в Указ Президиума Верховного Совета РСФСР от 8 апреля 1989 г. "О внесении изменений и дополнений в Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы РСФСР" в ст. 74 УК РСФСР были включены квалифицирующие признаки, состоящие в применении насилия, использовании обмана или угроз, совершении преступления должностным лицом, и особо квалифицирующие признаки (совершение деяния группой лиц, а равно наступление гибели людей или наступление иных тяжких последствий). Санкции нормы изменились в сторону ужесточения наказания за нарушение национального и расового равноправия*(81). В качестве преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 74 УК РСФСР, стали признаваться умышленные действия, направленные на возбуждение национальной или расовой вражды или розни, на унижение национальной чести и достоинства, а равно прямое или косвенное ограничение прав или установление прямых или косвенных преимуществ граждан в зависимости от их расовой или национальной принадлежности. Как видно из законодательной формулировки, в диспозицию нормы был включен признак объективной стороны состава преступления в виде действий, направленных на унижение национальной чести и достоинства, чего не было ранее.

Законом РФ от 20 октября 1992 г. N 3692-1*(82) были внесены изменения в ст. 74 УК РСФСР, повышающие строгость санкций, но не затрагивающие диспозиции последней.

Очередное, третье по счету с 1989 г., изменение ст. 74 УК РСФСР произошло с принятием Закона РФ от 27 августа 1993 г. N 5668-1, в результате чего пределы ответственности были расширены за счет включения в диспозицию нормы указания на религиозный признак, а также действий в виде пропаганды исключительности либо неполноценности граждан по признаку отношения к религии, национальной или расовой принадлежности. Таким образом, статья 74 УК РСФСР за четыре года (с 1989 г. по 1993 г.) изменялась три раза, хотя значительной практической пользы в сфере межнациональных, межрелигиозных отношений это не принесло.

Закон от 2 апреля 1990 г. "Об усилении ответственности за посягательство на национальное равноправие граждан и насильственное нарушение единства территорий Союза ССР"*(83) объявил противозаконной и подлежащей запрету деятельность любых объединений граждан, в том числе политических партий, общественных организаций и массовых движений, направленную на возбуждение национальной или расовой вражды, розни или пренебрежения, применения насилия на национальной, расовой, религиозной основе. Этот же Закон вводил в ст. 34 Основ уголовного законодательства Союза ССР и Союзных Республик новое отягчающее обстоятельство, которое суды должны были учитывать при назначении наказания - "совершение преступления на почве национальной или расовой вражды или пренебрежения".

В 1991 г. Съезд народных депутатов РСФСР и Верховный Совет РСФСР приняли Декларацию прав и свобод человека и гражданина*(84). Она провозгласила неотчуждаемость основных прав и свобод человека и приоритет международных норм о правах человека над законами Российской Федерации. Этот документ стал основой, базой концепции государства в области прав и свобод человека.

Отметим, что с конца 80-х гг. ХХ в. в нашей стране был принят ряд законов и подзаконных актов, регулирующих национально-религиозную сферу общественных отношений, а именно, Закон СССР от 2 апреля 1990 г. "Об усилении ответственности за посягательство на национальное равноправие граждан и насильственное нарушение единства территории Союза ССР"; Закон СССР от 24 апреля 1990 г. "О языках народов СССР"; Решение Судебной палаты по информационным спорам при Президенте Российской Федерации от 14 июля 1994 г. N 21 "О публикациях в средствах массовой информации, разжигающих социальную и национальную нетерпимость"; Решение Судебной палаты по информационным спорам при Президенте Российской Федерации от 14 мая 1994 г. N 22 "Об этническом аспекте освещения в средствах массовой информации причин преступности"; постановление Правительства Российской Федерации от 11 апреля 1994 г. "Об утверждении Положения о Министерстве Российской Федерации по делам национальностей и региональной политике"; Указ Президента Российской Федерации от 30 марта 1995 г. N 416 "О мерах по обеспечению согласованных действий органов государственной власти в борьбе с проявлениями фашизма и иных форм политического экстремизма в Российской Федерации"; Федеральный закон РФ от 26 сентября 1997 г. N 125-ФЗ "О свободе совести и о религиозных объединениях"; Указ Президента Российской Федерации от 10 января 2000 г. N 24 "О Концепции национальной безопасности Российской Федерации"; Федеральный закон РФ от 25 июля 2002 г. N 114-ФЗ "О противодействии экстремистской деятельности" и др.

После принятия Уголовного кодекса Российской Федерации 1996 г. содержание ст. 74 УК РСФСР фактически было распределено по двум статьям нового уголовного закона: ст. 136 УК РФ "Нарушение равенства прав и свобод человека и гражданина" и ст. 282 УК РФ "Возбуждение национальной, расовой и религиозной вражды". Представляется, что такое законодательное разделение является обоснованным и логичным, поскольку в России с распадом СССР произошло кардинальное переориентирование взглядов на пути государственного развития, была провозглашена современная иерархия ценностей, охраняемых государством от преступных посягательств: личность, общество, государство. В основу этого деления был положен и принцип построения Особенной части УК РФ, в основе которого лежат родовой и видовой объекты преступлений.

Статья 282 УК РФ первоначально была изложена в следующей редакции:

"Статья 282. Возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды

1. Действия, направленные на возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды, унижение национального достоинства, а равно пропаганда исключительности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии, национальной или расовой принадлежности, если эти деяния совершены публично или с использованием средств массовой информации, -

наказываются штрафом в размере от пятисот до восьмисот минимальных размеров оплаты труда или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период от пяти до восьми месяцев, либо ограничением свободы на срок до трех лет, либо лишением свободы на срок от двух до четырех лет.

2. Те же деяния, совершенные:

а) с применением насилия или с угрозой его применения;

б) лицом с использованием своего служебного положения;

в) организованной группой, -

наказываются лишением свободы на срок от трех до пяти лет".

Преступление, предусмотренное ст. 282 УК РФ в первоначальной редакции, посягало на межгрупповое национальное, расовое, религиозное согласие. Сущность этого деяния состояла именно в посягательстве на межгрупповой уровень социальных отношений в российском обществе посредством формирования у одной группы людей ненависти к представителям иной группы по признакам национальности, расы, отношения к религии. Нарушение равенства прав и свобод человека и гражданина (ст. 136 УК РФ) нарушает, прежде всего, межличностные отношения, вместе с тем совершение данного преступления может быть вызвано и мотивом ненависти.

Отметим, что в дальнейшем в ст. 282 УК РФ был внесен ряд существенных изменений, отразившихся на ее названии, диспозиции и санкциях. Так, Федеральным законом от 8 декабря 2003 г. N 162-ФЗ "О внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс Российской Федерации"*(85) название ст. 282 УК РФ было изложено в следующей редакции "Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства". Как видим, помимо вражды в названии ст. 282 УК РФ стала указываться еще и ненависть, кроме того, была учтена и вторая разновидность запрещаемого ею деяния в виде унижения человеческого достоинства. Из диспозиции ч. 1 ст. 282 УК РФ было исключено указание на деяние в виде пропаганды исключительности, превосходства либо неполноценности граждан. Помимо этого, в диспозиции, так же как и в названии ст. 282 УК РФ, стало предусматриваться возбуждение не только вражды, но и ненависти, а унижение достоинства было указано применительно к одному человеку или группе лиц, причем не только по национальному, но и другим признакам: пол, раса, язык происхождение, отношение к религии, принадлежность к какой-либо социальной группе. Те же признаки стали указываться и относительно действий, направленных на возбуждение ненависти либо вражды.

Федеральный закон от 3 февраля 2014 г.*(86) внес существенные коррективы в санкции ст. 282 УК РФ: в ч. 1 - максимальный срок принудительных работ был увеличен до четырех лет (вместо двух лет в предыдущей редакции), соответственно увеличился и возможный срок лишения свободы; в ч. 2 был увеличен размер штрафа: если ранее его низший предел определялся в размерах от ста тысяч рублей либо в размере заработной платы или иного дохода за период от одного года, то после изменений он достиг трехсот тысяч и двух лет соответственно. В качестве критического замечания отметим недостаточно продуманную дифференциацию ответственности за данное преступление, поскольку наиболее строгое наказание в виде лишения свободы в ч. 1 ст. 282 УК РФ установлено на срок от двух месяцев до четырех лет, а в ч. 2 этой же статьи - от двух месяцев до пяти лет, т.е. совершение деяния при квалифицирующих признаках, например с применением насилия, существенно не отражается на потенциально возможном наказании, которое фактически может быть назначено даже в меньшем размере, чем за деяние без таких признаков.

В дальнейшем диспозиция ч. 1 ст. 282 УК РФ была дополнена указанием еще на один альтернативный способ совершения запрещаемых ею действий - "с использованием ... информационно-телекоммуникационных сетей, в том числе сети "Интернет"*(87). Отметим, что указание на сеть "Интернет" в целом следует признать обоснованным, поскольку далеко не все ресурсы данной сети можно отнести к средствам массовой информации, при этом по изученным нами уголовным делам о преступлении, предусмотренном ст. 282 УК РФ, установлено, что в 67% случаях соответствующие действия были совершены в интернет-пространстве. Вместе с тем считаем более правильным подход, при котором использование средств массовой информации и информационно-телекоммуникационных сетей выделяется в качестве квалифицирующего признака, как это сделано в ч. 2 ст. 280 и ч. 2 ст. 280.1 УК РФ. В противном случае наличие или отсутствие данных признаков в диспозиции ч. 1 ст. 282 УК РФ не меняет квалификацию содеянного, так как использование средств массовой информации либо информационно-телекоммуникационных сетей в любом случае есть проявление признака публичности, присутствующего в этой диспозиции. Кроме того, при изучении уголовных дел о преступлениях экстремистской направленности за 2011-2013 гг., рассмотренных на территории Российской Федерации, и опросах сотрудников правоохранительных органов авторы не выявили ни одного факта совершения таких деяний с использованием каких-либо сетей, кроме сети "Интернет". Поэтому более правильным считаем указание только на сеть "Интернет".

Отметим, что действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение национального достоинства, были включены законодателем в объем понятия экстремистской деятельности (экстремизма) и стали рассматриваться в качестве одного из преступлений экстремистской направленности. Такой подход был сформирован после принятия Федерального закона "О противодействии экстремистской деятельности"*(88) и дополнения Особенной части УК РФ ст. 282.1 об ответственности за организацию экстремистского сообщества и участие в нем, в диспозиции части первой, а затем в примечании 2 к которой стали определяться преступления экстремистской направленности.

В целях упорядочения практики рассмотрения судами уголовных дел о преступлениях, совершаемых мо мотивам либо с целью возбуждения ненависти или вражды, Пленум Верховного Суда Российской Федерации разработал и принял постановление от 28 июня 2011 г. N 11 "О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности"*(89). При этом данное постановление, по мнению авторов, не ответило на большинство вопросов практических работников правоохранительных органов и ученых в области уголовного права. Например, без разъяснений Пленума остались такие ключевые признаки преступлений экстремистской направленности, как мотивы ненависти либо вражды, а также понятие "какая-либо социальная группа", не проведено четкого разграничения преступлений, предусмотренных ст. 280 и 282 УК РФ.

Завершая рассмотрение истории развития отечественного законодательства об ответственности за действия, направленные на возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства, сделаем ряд выводов.

Национально-религиозная область общественных отношений в дореволюционной России от истоков ее образования во многом была связана с крещением Руси. С самого начала православная церковь оказалась прочно включенной в государственную организацию. Получив начало от Восточной церкви, православная церковь Руси приняла от первой номоканоны, памятники, содержащие как канонические правила, так и законы светской власти. Русская церковь не только приспособила эти источники права к местным условиям, но вместе с государством развила их и создала новые. Так сложилась своеобразная система источников права, в которых содержалась особая разновидность правонарушений - религиозные преступления. Религиозный фактор практически полностью доминировал над национальной и этнической составляющей и перекрывал признак национальности. Посредством установления ответственности за такие религиозные деликты, как богохуление, порицание веры, отступление и отвлечение от веры, ересь и раскол, в законодательстве отразилась тесная связь правовой системы с господствующей религией. Общий принцип, которому следовали власти, состоял в предоставлении каждому иностранцу свободы совершения частного и общественного богослужения. Проповедь иноверия среди православных была запрещена, среди иноверцев допускалась. Большое значение имело отражение в уголовном законодательстве многоконфессиональности российского общества. Охрана религии и религиозных обществ была дифференцирована в зависимости от признания и покровительства со стороны государства. В то же время осуществлялось суровое преследование всяких оскорбительных и насильственных действий, затрагивающих религиозные чувства сторонников покровительствуемых религий.

Вместе с тем всякое публичное возбуждение вражды между различными слоями населения, исключая религиозную сферу, относилось к государственным преступлениям и сурово наказывалось, особенно если это касалось привилегированных слоев населения. На наш взгляд, действия, запрещаемые ст. 282 УК РФ 1996 г., по своим объективным и субъективным признакам можно сравнить с деятельностью "крамольника", "подымщика", состоявшей в "скопе и заговоре", "возмущении и бунте", "смуте".

В Уголовном уложении 1903 г. была сформулирована норма об ответственности за участие в сообществе, заведомо поставившем целью своей деятельности возбуждение вражды между отдельными частями или классами населения, сословиями или между хозяевами и рабочими. Представляется, что эта норма стала прообразом ст. 282 УК РФ, причем не только текстуально, но и по своему смысловому содержанию.

Установление советской власти в России существенно отразилось на ее системе права. Были сформулированы идеи национального, расового равноправия, принцип свободы совести. Это нашло отражение и в уголовных законах нового государства. Все религии были уравнены между собой, но одновременно подверглись гонениям советской атеистической пропаганды.

Статья, предусматривающая ответственность за возбуждение вражды и нарушение национального, расового, религиозного равноправия, последовательно включалась во все уголовные кодексы советского и российского периодов. Соответствующая правовая норма более чем за 90 лет после принятия первого Уголовного кодекса РСФСР (1922 г.) подверглась многократным изменениям и дополнениям, что уже само по себе говорит о непрерывном поиске законодателем оптимальной регламентации признаков состава возбуждения ненависти либо вражды и дифференцирования ответственности за относящиеся к нему действия. При этом не лишены оснований претензии ученых и правоприменителей к законодателю по поводу несовершенства такой регламентации, в том числе нечеткости и неоднозначности некоторых правовых понятий, употребляемых в данной уголовно-правовой норме, трудностей при квалификации действий, направленных на возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства, возникающих при сопоставлении с другими преступлениями экстремистской направленности и сходными административными правонарушениями. Поэтому ст. 282 УК РФ нуждается в дальнейшем совершенствовании, в настоящее же время на многие проблемные и дискуссионные вопросы могли бы ответить теоретические разработки, посвященные юридическому анализу и разграничению преступлений экстремистской направленности между собой и их отграничению от смежных составов уголовно наказуемых деяний и сходных административных правонарушений.