Медушевский А.Н. - История русской социологии.(1993) -317

суде и управлении, источником которого было боярское вотчинное пра­ во удельной эпохи. При таком подходе крепостное право эпохи сос­ ловной монархии выступает как логическое продолжение борьбы крупных землевладельцев предшествующего времени за право их экс­ плуатации крестьян. Периодизация русской истории в трудах Сильван­ ского становится средством выявления социальной природы и специфики основных этапов развития общества и государства.

Особый интерес представляет интерпретация ПавловымСильванским истории сословий в России. Эта тема находилась в центре внимания историографии после реформ 60-х годов XIX в. и стала осо­ бенно актуальной в период первой русской революции. Известно, что

врассматриваемое время к этой теме обращались такие крупнейшие русские историки, как А. Д. Градовский, В. И. Сергеевич, В. О. Клю­ чевский. В их трудах находим и применение сравнительного анализа

вэтой области. В работах Павлова-Сильванского перед нами предстает более развернутый сравнительно-исторический анализ проблемы, ко­

торый включает сопоставление основных сословий и социальных групп в России и на Западе: крестьянства, дворянства, горожан, духовенства и ряда других. Принимая в принципе концепцию служилого государ­ ства, историк использует ее несколько по-другому, чем его предше­ ственники. Исходя из того, что сословия в России создавались государством для несения определенного тягла, они видели в этом специфику русской истории, невозможность ее сопоставления с запад­ ной в принципе. Анализируя эту проблему в сравнительно-историче­ ской перспективе, Сильванский приходит к выводу, что специфика генезиса и развития сословного строя в России не исключает возмож­ ности его сравнительного исследования. В центре его внимания при этом оказывается само понятие «тягло», которое, по его мнению, пред­ ставляет собой научную конструкцию, идеальный тип, в основе ко­ торого лежит исключительно русский материал, содержится априорная презумпция несопоставимости явлений отечественной и западной истории. Между тем податные и служебные обязанности, в которых историки видели исключительную особенность сословного строя России, имеют место и на Западе в эпоху сословной монархии. Ведь и там, и тут речь шла об определенном соотношении обязанностей и прав, обеспечивавшем служилую функцию данного сословия. До­ казывая единство социальной природы сословий разных стран, историк проводит некоторые параллели в их положении.

Так, в положении крестьянства на Руси Павлов-Сильванский видит много общего с его положением в Германии. Основанием для такого сопоставления является сходство путей развития аграрных отношений в этих странах. Ученый отмечает взаимосвязь установления крепо­ стного права и утверждения нового государственного порядка в обеих странах в XVI в. Сходным представляется и процесс падения крепо­ стного права в России и Германии, где оно было отменено путем

201

реформы. Обращаясь в связи с этим к интерпретации поместной систе­ мы, историк также открывает определенные аналогии. Поместная система традиционно считалась наиболее самобытным институтом, свойственным исключительно Руси и не сопоставимым с какими-либо аналогичными институтами на Западе. В трудах Соловьева, Чичерина, Градовского, Ключевского и многих других исследователей организация поместной системы и была воплощением всесильного го­ сударства, имевшего полную собственность над всеми землями и соз­ давшего на этой основе специальный военно-служилый класс. Сильной стороной такого подхода являлось его соответствие фактам, нашедшим выражение в источниках. В то же время вывод, который делался из этих фактов, состоял в констатации уникальности всего социального порядка Московского государства или сближении его с восточной де­ спотией. Павлов-Сильванский, подходя к проблеме в сравнительноисторической перспективе, впервые выявил аналог поместной системы на Западе, увидев его прежде всего в данной системе. Он сближал поместную систему с ленной инвеститурой в Германии, право на ко­ торую имели только члены дворянских родов, как и в России XVII в., где поместья давались детям боярским за службу. В этом со­ поставлении правильно схвачена связь земли и службы как действен­ ного механизма организации привилегированного класса феодальной эпохи. В то же время, сосредоточив внимание главным образом на сходных чертах этих явлений, историк упускал из виду их очень боль­ шую специфику. Именно на эту сторону дела обратили внимание критики его концепции, в частности Милюков. Отмечалось, что срав­ нение недостаточно учитывало специфику функционирования рас­ сматриваемых институтов, которое, по мнению критиков, во многих отношениях было диаметрально противоположно: на Западе земля (лен) обусловливала службу в силу традиционных отношений вассаль­ ной зависимости, а на Руси, наоборот, факт несения службы обус­ ловливал получение земли (от государства, которое было ее верховным распорядителем). В историографическом отношении, однако, важно другое: впервые была сделана попытка типологии ряда основных социальных институтов русского и западного феодализма, причем это позволило показать некоторые сходные черты их функционального на­ значения в общеисторической перспективе, несмотря на внешнее не­ сходство и даже известную противоположность их проявлений.

Другим аспектом сравнительного исследования явилась история правящего класса. Историк исходил при этом из представления об общности функции русского дворянства и западного рыцарства, несших со своих владений воинскую службу. Одно из специальных монографических исследований ученого «Государевы служилые люди. Происхождение русского дворянства» (189Ю позволяет более полно представить его взгляд на правящее сословие *. В основу периодизации истории дворянства положен такой критерий, как фундаментальная

202

линия его отношений с государственной властью. Специфическим инструментом^ государства для обеспечения военно-служилой функции

одна из центральных проблем в ходе формирования Московского го­ сударства. Именно по этой линии проведено в дальнейшем сравнение социальной стратификации правящего сословия России и Германии, причем ученый усматривал большое сходство в их социальной природе.

Отметим также применение сравнительного метода к изучению го­ родов и городского населения, которое историк как на Западе, так и в Московском государстве определяет как «третье сословие». Вопрос этот интересен прежде всего тем, что он выводит исследователя еще на одну очень важную проблему — генезиса капитализма. Мы не зна­ ем, как относился историк к оживленным спорам славянофилов и за­ падников, народников и марксистов о судьбах капитализма в России, о времени его зарождения и особенностях развития. Но можно пред­ положить, что он и в этом вопросе стремился отыскать общую за­ кономерность, специфический вариант которой представляли русские условия. Это следует, в частности, из его сравнительно-типологических наблюдений о городском строе эпохи феодализма. Важно отметить, что, подходя к решению этого вопроса, ученый в традициях ака­ демической науки берет прежде всего правовую сторону явлений, одна­ ко выводы, к которым он приходит, весьма отличаю тся от господствующих в его время. В отличие от А. С. Лаппо-Данилевского, А. А. Кизеветтера и других ученых, специально изучавших русский город и считавших его крайне слабым экономически и политически, продуктом административной деятельности государства и его фискаль­ ных потребностей, а потому не сравнимым с западным, Сильванский, сопоставляя городской строй России и Запада, видит принципиальную возможность их сравнения. Он подчеркивал, в частности, что посадские люди по своим сословным правам сходны с немецкими бюр­ герами и буржуа французского третьего сословия, причем те и другие имели важное в экономическом отношении право на занятие торговлей и промыслами, платя в то же время высокие подати. В сравнительной перспективе анализируются такие важные проблемы истории города, как его правовое и экономическое положение, социальный статус и занятия жителей, их состав и социальная борьба. Историк рас­ сматривал прежде всего вопрос о типичности и индивидуальности того тягла посадского населения, которое несут посадские люди в России. Он склоняется к выводу о том, что такое положение свойственно не только русским, но и западным городам, где (по выражению Маурера) сословные обязанности идут рука об руку с правами.

Наряду со сравнением основных сословий — крестьянства, дворян­ ства и горожан, а также сословных групп феодального общества пред­ метом специального внимания в рассматриваемый период все более

203

становится сопоставление однотипных социальных институтов. Мы видели уже, что сравнительное право ставило своей задачей выявление однотипных учреждений, нормативных актов и законодательных норм, регулирующих их деятельность. В русле данной традиции лучше мо­ жет быть понят подход Павлова-Сильванского к решению этой проб­ лемы. Для сравнения политических институтов ученый избирает земские соборы, изучение которых стало особенно популярно в России в эпоху борьбы за народное представительство.

Отметим, что проблема земских соборов является одной из цен­ тральных для понимания российской государственности. Вопрос этот рассматривается в историографии с противоположных позиций. Либе­ ральные историки в период расцвета конституционных идей в России пореформенного периода и особенно конца XIX — начала XX в. стремились найти историческое обоснование ограничению самодер­ жавия. В этом отношении наиболее характерно внимание ко всякого рода сословным и сословно-представительным учреждениям, земским соборам, истории местных сословных учреждений. Данный взгляд по­ лучил особенно четкое выражение в трудах В. И. Сергеевича, В. Н. Латкина и Н. П. Павлова-Сильванского. Они отстаивали кон­ цепцию, согласно которой земские соборы в России могут рассматриватсья как учреждения, по своему социальному происхождению и функциональному назначению близкие или даже аналогичные сход­ ным учреждениям на Западе — генеральным штатам, парламентам, кортесам и т. д. Данная постановка вопроса обусловила обращение к сравнительно-историческому методу для его решения. Обоснованный в правовой литературе Ф. В. Тарановским, этот метод был использо­ ван Н. И. Кареевым и особенно Павловым-Сильванским для сравнительного изучения сословно-представительных учреждений феодального периода.

Известная идеализация сословно-представительных учреждений вызывала уже в то время стремление противопоставить сословно-пред­ ставительные учреждения Запада сословной монархии России. Данный взгляд получил наиболее полное выражение в трудах Б. Н. Чичерина, В. О. Ключевского, а также С. Ф. Платонова. Исходя из концепции

за Б. Н. Чичериным) приходил к выводу о слабости сословно-пред­ ставительных учреждений в России, а также об их существенной специфике в сравнении с однотипными представительными учреж­ дениями Западной Европы. С другой стороны, Павлов-Сильванский, признавая большую специфику организации и проведения земских со­ боров, их социального статуса, в то же время считал, что эти вполне верные сами по себе наблюдения заслонили от ряда исследователей общую сравнительную перспективу. Обосновывая свою позицию, уче­

204

ПОЛИТИКА, НРАВСТВЕННОСТЬ И ПРАВО. Л. И. ПЕТРАЖИЦКИЙ. М. Я. ОСТРОГОРСКИЙ

§ 1. Выступление Л. И. Петражицкого против правового нигилизма. Интерпретация права как социально-психологичес- кого явления. Интуитивное и позитивное право. Противоречие между ними. Анализ правового поведения как особый социологический подход, g 2. М. Я. Острогорский как созда­

тель социологии политических партий и учения об элите

S1. Л. И. Петражицкий занимает особое место в истории русской

имировой правовой и социологической мысли. Получив образование

вПольше, а затем в Германии, он становится одним из крупнейших (если не самым крупным) русских юристов, автором многочисленных

трудов по философии, праву, социологии, главой целой научной шко­ лы, а в политической деятельности — членом ЦК партии кадетов. Формирование и развитие воззрений Петражицкого происходит, таким образом, в переломную эпоху кануна и разворачивания революций в России, последняя из которых вынудила его эмигрировать, отказаться во многом от своих воззрений, а отчасти, возможно, повлияла и на его решение покончить жизнь самоубийством. Для того чтобы понять непримиримый характер отношения Петражицкого к рево­ люции, а затем и к событиям в предвоенной Польше (куда он эмигрировал), важно обратиться к характеристике существа его взгля­ дов, сформировавшихся в основном под влиянием русской и герман­ ской юриспруденции конца XIX— начала XX в.

Одной из центральных проблем русской юриспруденции рас­ сматриваемого периода стал вопрос о соотношении права и нравст­ венности, который во многом ставился самой жизнью, революционным движением. Как отмечал А. Валицкий, для русской общественной мысли, как, впрочем, для общественной мысли стран догоняющего развития, преобладающим настроением было негативное отношение к праву как инструменту классового господства и принуждения, стрем­ ление уйти от него или встать над ним. В качестве альтернативы праву при этом, как правило, выдвигались нравственность, этическое осоз­

206

нание собственного места в жизни. Классическое выражение этот взгляд нашел у Л. Н. Толстого, который вообще отрицал право, считая необходимым действовать исключительно по совести, исходя из своих представлений о справедливости2.

В правотой мысли Б. Н. Чичерин разделял право и нравствен­ ность, а В. С.\Соловьев, наоборот, стремился к их единству путем рас­ смотрения права как реализованной нравственности. Право он рассматривал как гарантированный минимум морали, устанавливае­ мый обществом для того, чтобы всякая вообще мораль могла суще­ ствовать. Эта\ теория оказалась очень своевременной в канун революции, кофа особенно остро встал вопрос о нравственной природе права и деятельности человека вообще. Таковы были истоки теории, получившей название «возрождения естественного права», круп­ нейшим представителем которой в России был Л. И. Петражицкий3.

Представление о праве Петражицкого действительно было настоль­ ко широким и настолько отличалось от общепринятого, что его часто упрекали в антиправовом характере его теории. С другой стороны, он представлял поистине пан-юридическое видение мира, поскольку рас­ сматривал право как, по существу, всемогущее в человеческой жизни и трактовал науку права как наиболее важную поведенческую дисциплину. В отличие от ряда своих предш ественников, стремившихся подменить право нравственностью (как Толстой), Пет­ ражицкий пришел к совершенно обратному выводу: он рассматривал право как социально более высокое по отношению к морали, более важное для исторического воспитания человечества. Такой взгляд был совершенно несовместим с господствовавшими в России представ­ лениями.

Поэтому нет ничего удивительного, что он вызвал сильную реакцию как слева, так и справа, как со стороны юристов старой шко­ лы, так и со стороны радикальных социальных мыслителей нового поколения.

Вто же время нет сомнения, что взгляды Петражицкого на право

инравственность воспринимались его аудиторией и его читателями как наилучшим образом соответствующие русским условиям. Они были направлены против давно установившейся русской традиции пра­

вового нигилизма, продолжавшей свое существование в среде крайне левых течений русского революционного движения и в царистских иллюзиях масс (которые могли легко быть трансформированы в некритическое принятие других форм авторитарного правления), а также направлены против правого славянофильского мифа, состоящего

втом, что правовые гарантии в России не нужны благодаря наличию

вее народе различных христианских добродетелей. Петражицкий хорошо понимал, что этот «рабский дух» еще не выветрился в России,

аего опасность состоит в том, что он создает психические основания для веры скорее в силу, чем в правовые гарантии, и, таким образом,

207

может иметь своим результатом либо слепое повиновение (иак обычное состояние), либо неожиданные (спонтанные) вспышки анархического восстания. Он пророчески указывал на огромную опасность, которая таится в формировании такого социально-психологического климата в России: терпимое отношение, а в ряде случаев и сочувствие насилию, отсутствие уверенности в своем существовании и экономическая не­ эффективность.

Рассмотрим основные компоненты правового мировоззрения Пет­ ражицкого. К их числу относятся его философские взгляды, нашедшие наиболее полное выражение в его наукоучении; концепция соотно­ шения права и психологии; учение об отношении пра*а и нравствен­ ности; право в собственном смысле слова; теория и пЬлитика права, его роль в регулировании социальных отношений.

По своим философским взглядам Петражицкий был близок к тому широкому течению юридической мысли рассматриваемого периода, ко­ торое стояло на позициях позитивизма. В трудах таких ведущих его представителей, как С. А. Муромцев, В. И. Сергеевич, Н. М. Корку­ нов и другие, было дано обоснование позитивистской теории права, сделаны выводы о возможности его эмпирического и сравнительноисторического изучения. С этой точки зрения многие юристы и социологи, например Ковалевский, отстаивали необходимость изу­ чения обычного права, вообще обычаев и правовой психологии. Пра­ вовые исследования постепенно теряют свой строго юридический характер, а сам предмет права начинает все более становиться объек­ том для дискуссий и споров4. В этих условиях вполне естественной была попытка интерпретации права путем рассмотрения его главным образом или даже исключительно в контексте достижений психологии, новой для того времени науки, ставящей своей задачей объяснение мотивов человеческого поведения. На этой основе стал возможен отказ от многих традиционных теорий права, попытка выработки своего, вполне оригинального мировоззрения, сочетающего в себе достижения философского идеализма и позитивистских методов научного анализа правовых и психологических явлений.

«Идеалом науки,— писал Петражицкий в известных «Очерках философии права»,— является развитие ее в виде совокупности понятий и положений, вытекающих (дедуктивно следующих) из цен­ трального принципа и притом не в виде простой совокупности, бес­ порядочной массы, а в виде стройной диалектической системы положений и понятий, определяемой в свою очередь отношением их к основному понятию и принципу (отношением подчинения разных степеней, соподчинения и т. д.). Открытие основного свойства изу­ чаемой категории явлений создает свет и животворящую силу, необ­ ходимые для такого идеального построения науки или, по крайней мере, для приближения к такому идеалу»5. Основной недостаток всех предшествующих теорий права Петражицкий видит в отсутствии

208

единого критерия классификации правовых явлений, в невозможности на их основе\выработать всеобъемлющее определение права. Научная теория всякого рода явлений может появиться лишь в том случае, если существует система ясных и четких понятий, делающих возможным их анализ. ПоА теорией Петражицкий понимал при этом лишь такие утверждения, которые содержат научно-методическое обоснование их группировки. \

Конкретные\ объекты, существующие в действительности, считал ученый, представляют собой сочетания весьма многих свойств и могут поэтому быть классифицированы по самым разнообразным признакам. Выбор этих признаков есть сознательный вывод из научной теории, которая, по мнению Петражицкого, должна оперировать при этом ме­ тодами индукции, используя метод сходства, метод различия и метод сопутствующих изменений (согласно логике Милля). При этом Пет­ ражицкий указывает, что лишь такая классификация будет иметь на­ учное значение, в основу которой положены значимые признаки, точнее — целая система значимых и взаимосвязанных признаков, поз­ воляющих избежать односторонних выводов, ведущих к появлению так называемых хромых и прыгающих теорий, столь распространенных в науке права. В своем труде «Введение в изучение права и нравст­ венности» Петражицкий иллюстрирует этот тезис такими безупреч­ ными с логической точки зрения, но совершенно бессодержательными понятиями, как, например, наука о сигарах в 10 лотов весом или вы­ деление класса животных с длинными ногами и коротким хвостом и т. д.6

Задаваясь вопросом о том, что является важнейшим критерием для понимания права как специфического явления социальной жизни, Петражицкий указывал при этом на психологию. Поэтому централь­ ной проблемой для него становится уже в ранних работах соотношение права и психики человека. При таком подходе преимущественное внимание обращалось уже не столько на право, сколько на психологию общества и отдельных индивидов, позволяющую, с точки зрения Пет­ ражицкого, понять мотивы поведения вообще, а значит, и правового поведения. Конечно, совершенно очевидна односторонность такого взгляда, не учитывающего исторические условия функционирования психики, поведения и права. Однако в нем было и рациональное зерно, использованное затем социологической школой бихевиоризма: оно состояло в единстве взгляда на механизмы человеческого поведения, понимаемые как совокупность эмоциональных (прежде всего двига­ тельных и вербальных) ответов (реакция) на воздействия (стимулы) внешней среды. Петражицкий был несомненно одним из первых юристов, попытавшихся интегрировать достижения традиционной пра­ вовой науки (разработку норм права, правового регулирования пове­ дения и т. д.) с достижениями бихевиористской психологии и социологии конца XIX в. Этим во многом объясняется специфика его

209

общего подхода к праву, подвергающаяся резкой критик^ со стороны старых юристов (прежде всего В. И. Сергеевича), а также неприятие Петражицкого в качестве политического мыслителя7. Действительно, подобно другим представителям школы бихевиоризма, Петражицкий считал, что импульсы, или эмоции, играют в жизни животных и че­ ловека роль главных и руководящих психических факторов приспо­ собления к условиям жизни, а прочие односторонние элементы психической жизни играют при этом вспомогательную, подчиненную или служебную роль.

Стремясь применить наблюдения психологии к правовым явлениям , П етражицкий разработал новую, | отличную от традиционной, классификацию элементов психическрй жизни. Если ранее ими обычно признавались познание, чувство и воля, то Пет­ ражицкий предлагает иную, более формальную и тем самым более универсальную, их классификацию, подразделяя данные элементы на двусторонние, пассивно-активные эмоции, с одной стороны, и одно­ сторонние, распадающиеся, в свою очередь, на односторонне­ пассивные познавательные и чувствительные переживания и односторонне-активные, волевые переживания. Из сказанного явству­ ет, что для Петражицкого, в отличие от психологов предшествующего времени, важен был анализ не столько природы самих эмоций, сколько их функциональной роли в определении человеческого поведения. Это как раз тот аспект проблемы, который был центральным для бихевиористского учения, ставившего своей задачей изучение прежде всего поведения, а не сознания, которое в принципе недоступно не­ посредственному наблюдению. С этим подходом очень схож взгляд Петражицкого на влияние эмоций на поступки, поведение индивида. Даже суждения и умозаключения интерпретируются им как внут­ ренние действия, импульсами для которых могут служить различные эмоции. Данное положение, являющееся несомненно результатом сильного упрощения человеческой психики, давало, однако, возмож­ ность рассматривать поведение, поступки как рефлексивный ответ на определенное внешнее раздражение. «Голод,— писал ученый,— понуждает нас мыслить о том, что относится к еде; жажда заставляет думать о приискании воды, охотничьи эмоции — о дичи и ее ловле и проч. Таким образом, в области мышления эмоции действуют в дво­ якой форме: с одной стороны, они — элементы всякого суждения, с другой стороны — они возбуждают мышление и дают ему то направ­ ление, которое им соответствует» .

Психологические воззрения Петражицкого обусловили его интер­ претацию права, которое он понимал так же, как явление психическое. Право, согласно его теории, есть психологический фактор обществен­ ной жизни, и действует оно психологически. Действие это состоит, во-первых, в возбуждении или подавлении определенных мотивов к действиям или воздержанию от них (мотивационное или импульсивное

210