Медушевский А.Н. - История русской социологии.(1993) -317
.pdfпришел к вполне обнадеживающему выводу на этот счет: концепция не только «работает», применительно к прошлому и настоящему, но и позволяет в значительной степени прогнозировать будущее. «То,— писал он,— что поражает в современных событиях постороннего зрителя, что впервые является для него разгадкой векового молчания «сфинкса», русского народа, то давно было известно социологу — исследователю русской исторической эволюции, Ленин и Троцкий для него возглавляют движение, гораздо более близкое к Пугачеву, к Разину, к Болотникову — к 18-му и 17-му векам нашей истории, чем к последним словам европейского анархо-синдикализма»4 . Указанный вывод явился результатом применения к объяснению русской рево люции той самой модифицированной концепции государственной шко лы, суть которой была изложена нами выше при рассмотрении общих оснований научного мировоззрения ученого.
По мнению Милюкова, революция воплотила и выразила как раз те черты, которые являются наиболее характерными для всего русского исторического процесса и составляют его специфику. К их числу отно сятся аморфность и социальная беззащитность общества, в том числе и верхних его слоев, слабость буржуазии и отсутствие западных традиций борьбы за политическую свободу, связанные с этим максимализм и утопичность стремлений русской интеллигенции и, на конец, главное — внешний, навязанный характер государственного на чала при проведении любых социальных преобразований. Эти объективные исторические предпосылки делают непрочной всю социальную систему, для которой в принципе характерны лишь два взаимоисключающих состояния — механическая стабильность, перехо дящая в апатию (в периоды усиления государственного начала), или обратное состояние — дестабилизация, переходящая в анархический протест против государства (в случае его слабости). Когда старая го сударственность распадается, возникает состояние анархии, порожден ное «вакуумом власти». В такой ситуации власть может быть захвачена лишь крайними течениями — «экстремистами» правого или левого на правления. Затем процесс идет по заведенному кругу.
Осознание указанной социологической закономерности дает воз можность понять рациональное зерно интерпретации революционного процесса, предложенной Милюковым, а также его поведение в ходе кризиса и последующий период эмиграции. До революции Милюков делал все возможное, чтобы избежать ее, создать условия для пос тепенного решения назревших проблем в рамках существующей систе мы; после февральской революции центральной проблемой для него является сохранение конституционной монархии как единственного средства сохранить стабильность и обеспечить легитимность новой власти (отсюда его борьба за отречение царя в пользу Михаила, сильно подорвавшая его репутацию в левых кругах); провал этой попытки ведет к наступлению третьей фазы, когда ход событий стал бескон
261
трольным, а разрушение государственности неизбежным. В этом состоит, по Милюкову, закон всякой революции, которая, раз на чавшись, «не может остановитсья на середине».
Победа большевиков объяснялась Милюковым прежде всего тем, что им удалось создать достаточно эффективный механизм властво вания. Он подчеркивает, что их господство имеет три основания: «Пер вой опорой была их монопольная партия — это основное орудие централизованного управления. Вторая опора — красная армия. Третья — единственная в истории, совершенно беспримерная система шпионажа и красного террора» . Россия, подчеркивает Милюков, есть государство, управляемое олигархией, состоящей из верхушки партии, ставшей новым служилым классом. Интересно, что основной вклад Ленина в марксизм Милюков усматривал в его идее создания особого пролетарского государства, которое постепенно будет вводить социализм «сверху». Эта простая «в стиле Колумбова яйца» идея, считает Милюков, имеет обширные корни в предшествующей истории, а потому является находкой для нового класса.
Анализ взглядов Милюкова на революцию и природу новой власти позволяет лучше понять его политические позиции в эмиграции, где он был одним из наиболее реалистически мыслящих и трезвых политических лидеров. После окончательного провала наступления Врангеля в Крыму он был первым, кто констатировал провал белого движения и невозможность свержения большевиков вооруженным путем. Отсюда — предложенная Милюковым «новая тактика», вызвав шая ожесточенные споры в белой эмиграции. После ряда пред варительных совещаний 26 мая — 2 июня 1921 г. состоялся съезд членов ЦК кадетской партии, пребывающих за границей. Большинство на нем высказалось за продолжение вооруженной борьбы, сто ронниками которой являлись такие видные лидеры^как В. Д. Набоков
(отец знаменитого |
писателя), И. |
Петрункевич, Н. Астров, |
Ф. Родичев и другие, |
а «новая тактика» |
Милюкова и его сторонников |
подверглась резкой критике. После этого раскол произошел в парижской группе эмигрантов. 28 июля 1921 г., как писал об этом Милюков, меньшинство парижской группы отделилось и начало са мостоятельное политическое существование, приняв за основу деятель ности «новую тактику». Данная группа приняла название «демократической», а позднее «республиканско-демократической» группы Партии народной свободы.
«Борьба с большевизмом,— писал Милюкор, обосновывая новую тактику,— не может продолжаться в прежних формах. Уже одна пере мена обстоятельств борьбы диктует коренной пересмотр тактики. Из прежних национально-русских военных центров борьба переходит, по необходимости, отчасти за границу, отчасти во внутренность России...»44
262
Возглавляемое Милюковым течение исходило из верности демок ратическим принципам и духу прежней кадетской программы, необ ходимости сохранения достижений февральской революции и учета происшедших в России перемен. Такой подход был далеко нетипичен для большинства белой эмиграции, которое в рассматриваемый период еще стояло на позициях возвращения к дореволюционному прошлому, монархии, традиционным социальным институтам, разрушенным в хо де гражданской войны. Все это вызывало резко отрицательное отно шение правых к программе Милюкова. В этом отношении особенно характерен инцидент, происшедший в конце марта 1921 г. в Берлине, куда Милюков приехал из Парижа для чтения доклада по случаю лятой годовщины февральской революции. По окончании доклада двое из присутствовавших в первых рядах неожиданно вскочили с мест и стали стрелять в Милюкова. В результате было ранено цять человек и убит В. Д. Набоков, заслонивший Милюкова от одного из напа давших. Покушение было совершено бывшими офицерами белой армии, считавшими, что Милюков несет главную ответственность за свержение монархии в России. Основанием для таких мнений мог служить окончательный переход Милюкова на республиканские позиции, происшедший в эмиграции и нашедший позднее выражение в известной брошюре «Республика или монархия?». «Необходимо со всей определенностью сказать нашему народу,— писал он в ней в 1929 г.,— что, если он хочет сберечь приобретения революции и сделаться хозяином своей судьбы, он может сделать это в формах демократиче ской республики». Более того, Милюков прекрасно понимал социаль ные корни неудачи белого движения, видя их в исторической бесперспективности попыток реставрации старых порядков. «Неудача фронтовой борьбы есть, в весьма значительной степени,— говорил он,— неудача того социального слоя, который взял в свои руки руко водство борьбой... Привычки и методы старого правящего класса дол жны быть заменены теперь методами новой демократической России»46.
Суть «новой тактики» Милюкова состояла, таким образом, в за нятии средней позиции между крайне правыми представителями движения, которые, подобно Бурбонам, ничего не забыли и ничему не научились, отстаивая свои привилегии и монархические убеждения, и левыми — «сменовеховцами» или «возвращенцами», которые заяв ляли об ошибочности своих прежних позиций, необходимости идти на сближение с советской властью и возвращаться на родину (что не которые из них и делали). От первого, наиболее широко представ ленного в эмиграции течения сторонников Милюкова отличало понимание объективной невозможности реставрации; от вторых — «моральное неприятие большевизма», та непримиримость, в которой
— «вся сущность политической эмиграции»47. Вероятно, эта позиция оказалась в конечном счете наиболее приемлемой для эмиграции, пос-
263
кальку организованное Милюковым течение было самым жизнеспо собным в ней.
Для понимания общего направления эволюции научных и политических взглядов Милюкова в эмиграции весьма информативно обращение к его оценкам происходящих в СССР перемен, их значения и перспектив. Возглавляя созданную им политическую организацию
— Республиканско-демократическое объединение (РДО), возникшее в 1924 г., стремясь привлечь сочувствующих из различных других, преимущественно левых партий, Милюков постоянно выступает в ка честве публициста, отстаивая либеральные традиции конституционно демократической партии, распавшейся вскоре после смерти Набокова. С этой целью РДО начинает издавать свой печатный орган — газету «Последние новости», где Милюков пытается убедить большинство эмиграции принять «новую тактику» и сделать ставку не на военную интервенцию, а на стихийную внутреннюю эволюцию советского общества в сторону демократии. Этим объясняется в первую очередь особое внимание Милюкова к известиям из СССР, которые он ком ментировал сразу по мере их поступления. Если учесть, что «Пос ледние човости» были едва ли не самой популярной, а потому и самой жизнеспособной газетой русской эмиграции и издавались вплоть до вторжения немецких войск в Париж в 1940 г., то станет понятно, что мы имеем уникальную возможность проследить на их основе трактовку Милюковым и его сторонниками важнейших перемен в стране. Ис пользуя в качестве источника редакционные статьи Милюкова в га зете, новейший исследователь проблемы — Е. Нильсен дает весьма развернутую характеристику взглядов ученого в этот период, что поз воляет говорить о них вполне определенно48.
Дело в том, что для широких слоев русской эмиграции рас сматриваемого периода была свойственна осознанная и вполне понят ная попытка осмыслить русскую революцию в категориях французской революции XVIII в. В соответствии с этим многие надеялись, что вслед за торжеством русских якобинцев — большевиков неизбежно должен последовать термидор — экономическое и социальное перерождение власти, ее политическое свержение и установление военной диктатуры. При такой перспективе эмиграции предстояло еще сыграть активную роль в будущем восстановлении России, создании ее политического строя. Отсюда — та непримиримость и острота споров, которые шли внутри эмиграции по принципиальному вопросу об отношении к су ществующему в СССР режиму и направлениях его развития. Так, например, авторы сборника «Смена вех», вышедшего в Праге в 1921 г., исходили из того, что процесс изживания коммунизма в России и перерождения власти есть свершившийся факт, а потому у эмиграции нет более оснований выступать против советского режима, следует идти в Каноссу49. Реальным основанием для подобных умо
264
заключений служил, разумеется, нэп, породивший сильные надежды на скорое наступление термидора.
Разделяя эти распространенные настроения, Милюков, однако, считал, что большевизм не может переродиться и объективно оказы вается все более изолированным от остальной части общества. Из этого следовал вывод о неизбежности завершения экономической реакции политическим переворотом, потенциально открывающим возможности для умеренных элементов эмиграции. Как показала история, расчет этот, основанный на применении французской модели к русским ус ловиям, должен быть признан либо соверешнно неверным, либо вер ным лишь отчасти, а основной его порок коренится, вероятно, в том, что действующие лица делают все возможное, чтобы помешать пов торению событий, ведущих к их гибели. СССР предстояло не развитие нэпа и реставрация капиталистических отношений, а насильственная коллективизация сверху, не демократизация, а сталинский террор, по числу жертв оставивший далеко позади эпоху революции и граждан ской войны. Тем не менее позиция Милюкова отнюдь не была со вершенно беспочвенной и содержала в себе несомненное рациональное зерно. Милюков как ученый и историк и здесь оказался дальновиднее Милюкова-политика и тактика.
Рациональный элемент воззрений Милюкова в эмиграции, как и в предшествующий период, состоит, на наш взгляд, прежде всего в интерпретации им существа и перспектив развития советской государ ственности, политической системы и организации власти, которую он оценивал гораздо более трезво и реалистично, чем кто-либо другой
вэмиграции. Констатируя неизбежность политического термидора в
СССР, Милюков особенно внимательно анализировал расстановку сил
впартийной олигархии после смерти Ленина. Главным вопросом раз вернувшейся борьбы за власть он считал отношение к ленинскому революционному наследию, постепенный отказ от него, переход от «идеализма» к реализму. В данной перспективе «триумвират» оказы
вался лучше самого вероятного преемника Ленина — Троцкого, а Сталин лучше триумвирата. «Правда,— писал позднее Милюков,— первая «дискуссия» декабря 1923 г. кончилась поражением «троцкизма», символизировавшего тогдашнюю оппозицию, и торже ством Зиновьева и «учеников Ленина». Но в конце 1925 г. мы уже присутствовали при расколе самих этих «учеников», пресловутой «тройки», которая в споре потеряла право быть единственными тол кователями евангелия Ленина. Победил лицемерный оппортунизм Сталина, скрывавший неизбежные уступки под маской верности ста рым принципам...»50 Тот факт, что партия после смерти Ленина пред почла Сталина Троцкому, является, по мнению Милюкова, глубоко символичным: это был сознательный отказ от идей всемирной или пер манентной революции, предпочтение стабилизации власти сухой и безжизненной доктрине. В этом отношении понятен и новый подход
265
к проблеме термидора, который, как считает теперь Милюков, ока зался возможен в рамках существующей в СССР политической систе мы. «Термидор,— писал он,— есть действительно перерождение тканей,— сама революция, принявшая новый аспект, а не отрицание революции, не «контрреволюционный» переворот» . Такой вывод, по существу, окончательно сближал позицию Милюкова со сменовехов ской и делал его отношение к «обновленной» советской власти более терпимым. Только в этом контексте можно понять, почему Милюков не пересмотрел своего отношения к Сталину в последующий период проведения им «революции сверху» — коллективизации с катаст рофическими последствиями, а также процессов 1937 г., которые он считал естественным завершением термидора и окончательной рас правой со сторонниками ленинизма в партии.
Интересно, что, оценивая происходящие в СССР изменения, Милюков давал им интерпретацию, весьма сходную с той, которая бы ла предложена Троцким в его известной книге «Преданная рево люция». Как и Троцкий, Милюков считал, что победа Сталина объясняется главным образом работой безликого бюрократического ап парата в условиях затухания революции. Однако в отличие от Троц кого Милюков, как истинный государственник, видел в этом не только и не столько отрицательное явление, сколько позитивный процесс. Воспринимая Сталина вполне трезво, Милюков в то же время считал, что Сталин попросту делает грязную работу истории, уничтожая боль шевиков и дух Брест-Литовска в партии. «Разочароваться» в Сталине мог, считал он, поэтому только тот, кто вообще был очарован Октябрь ской революцией и большевизмом. В этой связи интересно отметить, что не только Милюков проявлял значительный интерес к Сталину, но и, наоборот, Сталин — к Милюкову, точнее, его газете, которую он, не зная иностранных языков, явно предпочитал как русскую и одновременно иностранную .
В эмиграции Милюков, как и ранее, в бытность его министром иностранных дел Временного правительства, исходил из того, что как бы сильны ни были расхождения с советским режимом представителей оппозиции, это никоим образом не должно было отразиться на це лостности государства и незыблемости его границ. Правительство, политическая и социальная система, полагал он, могут измениться, но Россия как государство должна оставаться единой и неделимой, каких бы человеческих и материальных жертв это ни стоило. Эта великодержавная и националистическая позиция заставляла Милюко ва отрицательно относиться к тому крылу эмиграции (возглавляемого П. Б. Струве), которое считало возможным объединить усилия всех антибольшевистских сил за пределами СССР для организации ино странной интервенции. С другой стороны, Милюков таким образом приходил к поддержке внешней политики СССР и считал своим долгом поддерживать ее в издаваемой им газете. Внимательно следя за
266
развитием сложной международной обстановки в годы, предшеству ющие второй мировой войне, Милюков, как и ранее, склонялся к идее союза СССР с Англией и Францией против Германии, тем более что Гитлер не скрывал своих агрессивных намерений в отношении СССР. Поэтому он резко осуждал соглашение Сталина с Гитлером в 1939 г., называя его предательством Англии и Франции. С вступ лением СССР в войну Милюков, как и многие другие лидеры эмиграции, целиком переходит на патриотические позиции. В это вре мя он постепенно отходит от научной и публицистической работы, ко торая почти прекратилась с тех пор, как газета перестала выходить в 1940 г. Умер Милюков на юге Франции в маленьком городе Экс- ле-Бэн в Савойских Альпах в 1943 г. Он успел дожить до битвы под Сталинградом и в последние дни жизни с нарастающим волнением следил за началом наступления Советской Армии, успехами которой гордился. В его комнате можно было увидеть в это время карту Ев ропы, на которой разноцветными бумажными флажками была отме чена линия русского фронта. Незадолго перед смертью Милюков написал известную статью под названием «Правда о большевизме», которую многие современники считали его окончательным примирением с советской властью. Основная идея этой статьи, раз множенной на ротаторе и тайно распространявшейся среди русских во Франции периода оккупации, состояла в том, что в экстремальной ситуации войны, когда необходимо было сделать выбор между Гитле ром и Сталиным, встать на сторону последнего. Сравнивая Сталина с Петром Великим, Милюков усматривал в их деятельности фунда ментальное сходство. Оно заключалось в принесении ими народа в жертву великодержавию России. Отсюда известный вывод: «Когда видишь достигнутую цель, лучше понимаешь и значение средств, ко торые привели к ней». Эти слова свидетельствуют скорее об идеализме, чем о макиавеллизме Милюкова, стремлении понять прошлое и на стоящее, но не оправдать худшие его стороны.
История России рубежа двух веков —XIX и XX — знает немало выдающихся личностей — ученых, писателей, политических деятелей. Оценка их места и роли в ходе великих социальных потрясений этого времени — социальных кризисов, революций, войн — во многом еще нуждается в уточнении. В ряду наиболее ярких деятелей той эпохи несомненно стоит и П. Н. Милюков — свидетель и активный участник поразительных исторических событий. Являясь наследником выда ющихся научных достижений предшествующего времени, Милюков переосмыслил их в новых исторических условиях, обогатив опытом современных ему событий. В результате был создан ряд фундамен тальных научных трудов, теорий и концепций, которые во многом не утратили своего научного значения до настоящего времени. Во всяком случае, можно отметить их значительное влияние на современную за падную литературу по русской социологии.
267
Глава 9
К СОЗДАНИЮ СОВРЕМЕННОЙ СОЦИОЛОГИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ. П. А. СОРОКИН
§ I. Истоки и основные компоненты философских и обще социологических взглядов П. А. Сорокина. Основные этапы разработки социологической теории. Система социологии, g 2, Социологические исследования в России. Теория социальной и культурной динамики. Сорокин и современная социологическая
мысль
g 1. Проблема преемственности в науке совершенно обоснованно становится предметом изучения в настоящее время. Действительно, понять общественно-историческое место и содержание той или иной философской теории, социологической и политической доктрины мож но лишь обратившись к истокам ее формирования, характеристике основных этапов развития и окончательного становления. Про
анализируем с этой точки |
зрения социологическую концепцию |
П. А. Сорокина — одного из |
крупнейших социологов XX в., идеи |
которого оказали очень большое влияние на всю современную науку об обществе. Рассмотрение взглядов Сорокина целесообразно осу ществить по следующим основным структурным компонентам и на правлениям их эволюции: философские методы, теоретическая социология, конкретная социология и практическое ее применение в исследовании отдельных социальных процессов и явлений.
В развитии философских и общесоциологических взглядов Соч рокина объективно прослеживается ряд основных этапов — станов ление, развитие (кризис) и последующее восстановление на новом уровне. Этот факт отмечал и сам Сорокин в своих автобиографических произведениях . Огромное влияние на становление его взглядов ока зала первая русская революция, когда молодой радикальный мыслитель в поисках научного объяснения происходящих событий зна комится с различными философскими теориями и социальнополитическими доктринами, дополнявшимися щ зктическим участием в революционном движении. «Эти дискуссии,— вспоминал он,— плюс чтение работ Маркса, Михайловского, Лаврова, Плеханова, Ленина, Кропоткина и Толстого, так же как сочинений Дарвина, Гегеля и других эволюционистов и философов, познакомили меня достаточно хорошо с некоторыми из основных сочинений революционных мыслителей и некоторых философов и ученых» . По определению са мого Сорокина, в философском отношении система его взглядов «была вариацией эмпирического неопозитивизма или критического реализма, основанного на методах логики и эмпирической науки», а свои социологические взгляды он определяет как «разновидность синтеза социологии эволюцио! ного развития Конта — Спенсера, исправленной
268
и дополненной теориями таких русских ученых, как Михайловский, Лавров, де Роберти, Петражицкий, Ковалевский, Ростовцев, Павлов, Толстой, Достоевский и Жаков, и теориями Дюркгейма, Зиммеля, Be** бера, Штаммлера, Парето, Маркса и других западных ученых...»3. Третий период явился результатом переосмысления не только пред шествующих философских взглядов, но прежде всего новой историче ской реальности, порожденной мировой войной и революцией. В этот завершающий период Сорокин закончил создание своей известной «интегральной» социологической концепции.
Для понимания философских основ теоретических воззрений Со рокина, в конечном счете определивших эволюцию и окончательное оформление его социологической системы, очень важно обратиться к изучению той научной традиции, в которой он сформировался в ка честве ученого. В этом отношении весьма информативно обращение
ктрудам непосредственных предшественников и учителей Сорокина
—Е. В. де Роберти (у которого он учился и специализировался в Психоневрологическом институте), М. М. Ковалевского (личным сек ретарем которого он был с 1912 до 1916 г.) и Л. И. Петражицкого (лекции которого по праву в Петербургском университете оказали значительное влияние на его социологические взгляды). Подчеркнем
всвязи с этим, что в трудах де Роберти, Ковалевского, Н. И. Кареева,
других ученых, а отчасти и первых работах Сорокина мы находим, во-первых, констатацию самого факта — появления социологии как особой науки, во-вторых, стремление определить ее границы, предмет и метод; в-третьих, установить характер ее отношений с другими на уками. Так, в трудах представителей данного научного направления было дано теоретическое обоснование отделения социологии от таких наук, как биология, с одной стороны, и социальная психология (или психофизиология) — с другой. Исходя из этого, Е. В. де Роберти ука зывал, что «главная задача социологии, объединяющая собой все остальные, состоит в открытии законов, управляющих возникно вением, образованием и постепенным развитием высшей, надорганической или духовной формы мировой энергии»4. В свою очередь, М. М. Ковалевский определял социологию, по Конту, как «науку о порядке и прогрессе или, точнее, организации и эволюции общества» и подчеркивал специфику ее предмета как по сравнению с фило софскими дисциплинами (философия истории, история цивилизации, социальная психология), так и конкретными общественными науками (этнография, этнология, политическая экономия, археология и др.). То новое, что внес Сорокин в обоснование социологического метода, лучше прослеживается по материалам, характеризующим отношения учителей и ученика в период становления его взглядов.
Становление взглядов Сорокина происходило под сильным влиянием правовой науки конца XIX— начала XX в., своим развитием подготовившей переход к ряду социологических концепций
269
современности. Наиболее выдающимся ее представителем явился JI. И. Петражицкий, которого много лет спустя Сорокин не случайно назвал «возможно, величайшим исследователем права XX в.»6. В период студенчества в Петербургском университете Сорокин специализировался по кафедре уголовного права, при которой и был оставлен для приготовления к профессорскому званию. В эти и по следующие годы, как показывают материалы его архива, Сорокин является внимательным слушателем лекций Петражицкого, работает в области сравнительного изучения уголовного права ряда стран, анализирует специально те отрасли гражданского и уголовного права, которые непосредственно соприкасаются с правом административным7. Идеи Петражицкого о решающей роли правовых норм, активной роли права в формировании социальных институтов, подразделении права на официальное (государственное) и неофициальное (правовое соз нание) стали предметом осмысления Сорокина8. Данная теория, явившаяся одним из истоков ведущего направления — бихевиоризма в американской психологии и социологии, стала основой собственно правовых воззрений Сорокина, что особенно четко прослеживается по его специальным трудам в области права. Как и Петражицкий, Со рокин приходит в результате анализа правовой нормы к заключению о том, что право в принципе можно рассматривать «как психическое явление (правовое убеждение)», которое заключается «в сознании каж дого из нас, в нашей психике»9. Право и законы, считает Сорокин,
— все это «материальное» воплощение правовых убеждений, которые реализую тся или объективирую тся в устных суждениях, символически-правовых обрядах, письменных законах, поведении и поступках людей, во всей социально-политической организации обще ства. В основу этой концепции положено, следовательно, поведение людей как фактор, вырабатывающий определенные нормы, постепенно регулирующие его. Право выводится из бессознательных шаблонов поведения людей, закрепленных подражанием. «Момент осознания бессознательных шаблонов поведения и превращения их в правовое убеждение, сопровождающееся распределением прав и обязанностей, и должен считаться за момент возникновения права. Только после дол гого периода взаимной борьбы мало-помалу установились общие правила, частью принятые с общего согласия, частью принудительно навязанные победителем побежденному», а в дальнейшем право за крепляется в законах и санкционируется государством. Так возникает различие «официального» и «неофициального» права, которые могут совпадать, а могут и не совпадать в истории. Исходя из этого (и в соответствии с концепцией Петражицкого), Сорокин подчеркивает и специально выделяет роль права как самостоятельного фактора, влияющего на общественную жизнь и поведение человека («дрессирующая роль права»).
270