Червонюк В.И. Антология конституционных учений. Ч. 2

171

одном городе рабочие выбирают одного от пятидесяти, в другом – от ста, в третьем – от двухсот человек; в одном селе крестьяне выбирают одного от десяти, в другом – от двадцати домохозяев. Делегаты от городских рабочих Советов образуют губернские, от губернских – областные, от областных – всероссийский; у крестьян же число ступеней еще больше. Без сомнения, рабочие и крестьяне – элемент демократический; но система выборов оказывается не особенно демократичная, и даже несколько беспорядочная. Для революции это не важно, годится и так: надо спешно разрушать и строить, надо ковать, пока горячо железо; недочеты формы потонут в порыве жизни, сила обострившихся классовых интересов прорвется через сколько угодно избирательных ступеней и вынесет подходящих людей на надлежащее дело. Но как постоянный государственный порядок эта система, очевидно, гораздо менее совершенна, чем парламентарная демократическая республика, и, в сущности, прямо непригодна.

Еще хуже обстоит дело с другой стороны. Представительство классов отдельное, как говорится, «куриальное». Рабочая, крестьянская, батрацкая курии не только обособленно выбирают, но, сверх того, и обособленно организуются, снизу доверху, не объединяясь в общем представительном учреждении. Связь между ними подобна международному праву: они договариваются, вступают в сношения как независимые стороны; для каждой обязательны только те решения, которые она сама приняла. Но такая связь – не государственно-правовая.

И опять-таки при революции, пока ее волна поднимается, это особого вреда или опасности не представляет: слишком много общих задач, слишком серьезны общие интересы, слишком настоятельны общие потребности классов, ведущих революцию: противоречия отступают на второй план, и соглашения достигаются легко. Совершенно иное получается тогда, когда революция уже миновала или даже когда она близка к завершению, когда она выполнила большую часть своих задач и они перестают так тесно объединять демократические классы.

Было бы ошибочно, а для человека, стоящего на классовой точке зрения, просто нелепо думать, что полное согласие интересов между двумя главными частями демократии – рабочими–пролетариями и мелкими хозяевами крестьянами – может неограниченно продолжаться. Это согласие существует только в ходе демократической революции, да и то небезусловное [...].

[...] Кроме того, сама революция для рабочего – почти родная стихия, тогда как природе крестьянина с его привычкой к устойчивым отношениям жизни, с его тяготением к заветам прошлого она глубоко чужда; он может только временно, по необходимости мириться с нею; и конечно, он гораздо раньше, чем рабочий, п о- чувствует жажду успокоения, прочного порядка. Наконец, крестьянин все же собственник; и, чем резче в ходе революции будут выдвигаться социалистические стремления пролетариата, тем сильнее будет становиться его внутреннее расхождение с крестьянством […].

Никакого высшего органа над общенациональными Советами рабочих депутатов и крестьянских депутатов нет, и обращаться для разрешения споров им некуда. Никакого обязательного способа выработки соглашения также нет: каждый Совет решает сам и решает для себя. Даже для точного сравнения и учета сил той и другой стороны надежных приемов не имеется; одна сторона, положим, превосходит заведомо числом, другая – организованностью и культурностью. Как две державы, они договариваются; как две державы, они в случае коренного расхождения упираются в «ультиматум», требование уступить во что бы то ни стало. И что тогда? Вещь очевидная: гражданская война, подавление одной стороны грубо-механическим путем [...].

Это вполне естественно. Если Советы по природе своей – органы революционной борьбы, то их последние способы решения в случае столкновений неизбежно револю-

172

ционные. Но какое же это «государственное устройство», при котором решающее голосование по самой конституции производится с оружием в руках?

Надо помнить: государство есть организация классового господства. По мысли Ленина, его всероссийская коммуна должна быть совместным господством пролетариата, мелкого крестьянства и промежуточных между ними групп. Но Ленин не видит, что совместное господство разнородных и отдельно организованных классов не может быть устойчивым порядком […].

[…] Таким образом, ленинский проект совершенно несовместим с научным пониманием государства и классовых отношений […].

37. Шмитт К. Государство: Гарант конституции

I I . Конкретное конституционное положение в настоящее время

[Федерализм и парламентаризм: проблема совместимости]

Вопрос о том, совместима ли парламентская система с определенными видами государственной организации, в немецком учении о государстве ставился лишь относительно федеративной организации и до 1918 года на него чаще всего давался отрицательный ответ. В немецком федеративном праве Бисмарковской конституции считается аксиомой, что парламентаризм и федеративная организация являются даже взаимоисключающими антиподами. В «Учении о конституции» (1928) я отстаивал ту точку зрения, что подлинную причину очевидной здесь несовместимости в первую очередь следует искать не в противоречии парламентаризма и федерализма, а в особого вида отношении демократии и федерализма: ведь если и национальная демократия, и любая федеративно-обусловленная организация предполагает субстанциальную однородность, то сложно объяснить существование множества самостоятельных, демократических государств внутри национально-гомогенного единства.

В национальной демократии федеративное государство возможно лишь до тех пор, пока сохраняются, с существенно измененной функцией, устойчивые рамки федерализма, доставшегося в наследство от иных конституционных состояний. В Веймарской конституции не был учтен сложный вопрос принципа федеративной конструкции; скорее просто сохранили федеративную организацию и одновременно в рамках национальной демократии ввели парламентаризм не только на уровне рейха, но – согласно имперской конституции (ст. 17) – и в каждой отдельной земле. И вот на протяжении двенадцати лет федеративная организация и парламентаризм существуют параллельно на уровне рейха и на уровне земель, так что совместимость доказана как бы ipso facto. .Однако не следует упускать из виду, какое структурное и функциональное изменение сделало это возможным. Совместимость данной федеративной организации с данным парламентаризмом в действительности объясняется лишь тем, что в парламенте рейха, т.е. в Германском рейхстаге, и даже в образующих правительство партийных коалициях, с одной стороны, постоянно представлены влиятельные федеральные партии, среди которых почти постоянно присутствует партия, полностью ограниченная одной землей и представляющая ее федеральные интересы – Баварская народная партия; однако, в то же время различные, образующие государство социальновластные комплексы с их выходящими за границы земель общеимперскими организациями, напротив, заинтересованы в том, чтобы при любых обстоятельствах отстоять те властные позиции, что они добились в отдельных землях, поскольку таким образом они лучше всего защищены против враждебной партии или партийной коалиции, доминирующей в рейхе или в отдельных землях. Таким образом, федеративные учреждения и позиции также могут стать союзниками и опорными пунктами плюрализма.

Однако возникающая таким способом «совместимость» парламентаризма и феде-

173

рализма достигается лишь путем двустороннего ослабления целостности и прочности государственного единства.

Невзирая на эту возможность объединения плюрализма и федерализма, федеративная организация, тем не менее, всегда может стать особенно мощным противовесом этим абсолютно плюралистическим властным образованиям и методам их партийной политики. Действенная территориальная децентрализация возможна сегодня в плюралистическом партийном государстве лишь на основе федеративной организации. Доставшееся от немецкого XIX века учреждение коммунального самоуправления, предполагающее противостояние государства и общества, больше не обладает внутри государства, ставшего самоорганизацией общества, мощью для действенного сопротивления плюралистическим силам, если те заняли все без разбору властные позиции в государстве и обществе, государственном надзоре и местном самоуправлении. Государственная самостоятельность отдельной земли, напротив, предоставляет такую возможность. Демократия и федерализм, – если придерживаться примеров Соединенных Штатов и Швейцарской конфедерации, – совместимы друг с другом при определенных конкретных предпосылках; и федерализм, т.е. федеративная организация государства, предоставляет в подобной демократии наиболее надежное средство территориальной децентрализации. Вследствие этого федерализм в государственном сообществе, имеющем федеративную организацию и парламентское правление одновременно, в сегодняшнем Германском рейхе, получает два новых обоснования: во-первых, он является вспомогательным средством подлинной территориальной децентрализации, вовторых, – по аналогии с уже обсуждавшимися автономными отщеплениями от общественной экономики и затрагиваемыми ниже попытками «нейтрализации», – он может рассматриваться в качестве средства против методов партийно-политического плюрализма.

38. Ганс Кельзен. Кто должен быть гарантом конституции?

[Оценка Г. Кельзеном «сущностных» характеристик Германского рейха К. Шмиттом]

[…] VIII. Оба понятия вводятся для того, чтобы характеризовать конкретное конституционное положение сегодняшнего Германского рейха. (Наряду с «плюрализмом» Карлом Шмиттом также применяются такие понятия, как «поликратия» и «федерализм», играющие относительно незначительную роль). Под «плюрализмом» Карл Шмитт понимает «множество прочно организованных, пронизывающих все государство, т.е. как различные области государственной жизни, так и территориальные границы земель и автономные местные корпорации, социальных властных комплексов, которые как таковые присваивают себе [функцию] образования государственной воли, оставаясь при этом лишь социальными (негосударственными) образованиями». В случае этих «социальных комплексов» в первую очередь следует думать о политических партиях; и та ситуация, которую Карл Шмитт характеризует словом «плюрализм», заключается прежде всего в положении, которое до сих пор обозначалось как «партийное государство».

Как следует из определения понятия, важнейшей предпосылкой для политической структуры, которую следует обозначать как «плюралистическую», является реально наличное противоречие между государством и обществом. Плюрализм как раз и заключается в том, что «лишь социальные» властные комплексы, прямо названные «негосударственными», присваивают себе функцию образования государственной воли. Таким образом, – чтобы вообще можно было говорить о плюрализме, – должна существовать свободная от государства сфера общественной жизни, из которой с различных сторон оказывается влияние на образование государственной воли.

174

В отличие от этого, «поворот к тотальному государству» состоит, согласно Карлу Шмитту, в том, что исчезает противостояние государства и общества: «Общество, превратившееся в государство, становится государством экономики, государством культуры, государством обеспечения, государством благосостояния, государством снабжения; превратившееся в самоорганизацию общество, следовательно, практически не отделимое от него государство захватывает все общественное, то есть все, что касается человеческого общежития. В нем больше не существует области, относительно которой можно было бы наблюдать безусловный нейтралитет государства в смысле неинтервенционизма». В этом «могучем повороте» к «тотальному государству», в этом преодолении либерального, не-интервенционного, ограниченного лишь некоторыми социальными функциями государства, которое оставляло свободному от него обществу широчайшее пространство возможностей и потому являлось реальной предпосылкой понятийного противопоставления государства и общества, Карл Шмитт усматривает важнейший признак современного «законодательного государства», в качестве которого он рассматривает и нынешний Германский рейх.

То, что в понятии «тотального государства», как оно определялось до сих пор, проявляется вовсе не какой-то новый взгляд на социологические обстоятельства, а лишь новое слово для того же, что до сих пор именовалось расширительной государственной целью в противовес ограниченной государственной цели; что тотальное государство XX века вовсе не является, как, видимо, думает Карл Шмитт, новым явлением, – поскольку уже античное государство и точно так же «абсолютистское государство», то есть полицейское государство XVIII века, являлось «тотальным государством», – и потому не стоит над ними в качестве последующей диалектической ступени; что таким образом уже либеральное государство XIX века было реакцией на тотальное государство, - все это не имеет никакого значения. Раздавать новые названия давно известным фактам является сегодня очень популярным и широко распространенным методом политической литературы.

39.Дюги Леон. Конституционное право. Общая теория государства: Монография

57. Республиканские правительства.

Республиканскими правительствами являются все правительства, единичные или коллективные, главы которых имеют не наследственное право, а пожизненное или временное. Неважно, следовательно, поручено ли правительство одному лицу или оно осуществляется коллективностью, оно будет республиканским, если нет наследования. Правительство, которое принадлежало бы коллегии наследственных лиц, не было бы, по нашему мнению, республиканским правительством. Подобное правительство не является невозможным, хотя, по нашим сведениям, история и не представляет примеров этого. Если все ненаследственные власти сосредоточены в руках одного лица или в руках коллективного целого, в этом случае имеется абсолютное или деспотическое республиканское правительство.

40.Дюги Леон. Конституционное право.

Общая теория государства: Монография. Глава третья.

[Парламентскоеправление]

Парламентский режим. Наиболее изящно и практически решает поставленную проблему [уравновешивания властей. – Авт] и в то же время представляет наилучшие гарантии свободы, несомненно, институт парламентского режима. Он не представляет, конечно, политического механизма, всецело созданного политическими теоретиками, вроде Сийеса. Выработанный в особенности практикой английского народа,

парламентский режим или кабинетное правительство был перенес на континент,

175

особенно во Францию, где за время с 1814 до 1848 г. он развился и точно определился. В настоящее время, хотя и свободный продукт политической истории, парламентский режим в том виде, как он вышел из естественной эволюции, представляется нам вполне определенными чертами, которые вовсе не бесполезно очертить.

Он покоится главным образом на равенстве обоих органов государства – парламента и правительства, на их тесном сотрудничестве во всякой государственной деятельности и на воздействии, которое они оказывают друг на друга с целью взаимного ограничения. Это сотрудничество обоих органов и это взаимодействие, которое они должны производить друнг на друга, обеспечивается элементом, представляющим существенную часть политической машины, советом министров, министерством или кабинетом.

Первым условием для нормального функционирования парламентского режима является равенство парламента и правительства в престиже и влиянии, каково бы ни было между тем происхождение обоих органов. Если парламент по тем или другим причинам окажется в положении подчиненности относительно главы государства, олицетворяемого правительством, то равновесие нарушено, и парламентский режим быстро уступает место диктатуре главы государства.

В Англии парламентский режим мог установиться потому, что парламент и корона рассматривались как две равных части единого политического органа. Там парламент и корона пользуются одинаковым престижем, опираясь на одинаково сильные в стране элементы. Парламент, который долгое время был представительством аристократического элемента, время, после избирательной реформы 1884 г., является в палате общин представительством демократических сил, совершенно дисциплинированных и воспитанных, и в палате лордов представительством остатков аристократического элемента. Что касается короны, то она не представляет только декоративного института; она покоится на весьма могущественном, хотя главным образом моральном и интеллектуальном элементе. Монархический лойялизм в Англии еще очень мощен; монарх, в некотором роде, воплощает жизнь и величие английского отечества. Таким образом, правительство и парламент могут сотрудничать вместе, в счастливом равновесии, и вести дела страны.

Во Франции парламентское правительство могло установиться после 1814 г., и нормально функционировать с 1830 до 1848 г., потому что в это время парламент и монарх составляли две почти равные силы. Тут парламент является представительством средних классов, вернее – богатой буржуазии. Революция 1830 г. была произведена буржуазией, и монархия находит для себя точку опоры в буржуазном классе. Вследствие этого парламент и правительство пользуются идентичным престижем, одинаковым авторитетом в стране, и парламентский режим, обрисовавшийся во времена Реставрации, после 1830 г. достигает своего полного развития. Впрочем, это единственный период, когда он нормально функционировал во Франции.

Второе свойство парламентского режима прямо вытекает из первого. Так как оба политических органа равны, то они должны в одинаковой мере сотрудничать во всех функциях государства. В этом случае совершенно нельзя говорить о разделении властей, потому что власти представляют различные элементы суверенитета, расчлененного между различными органами представительства, и потому что здесь суверенитет совершенно не расчленен, а остается нетронутым в своем единстве, в своей неделимости и осуществляется в представительстве двух органов государства, действующих в согласии между собой. Старинное правило английского права, что парламент един и обнимает в своем единстве корону, палату лордов и палату общин, вполне точно соответствует этому существенному элементу парламентского режима.

Но это не значит, что правительство и парламент в одной и той же степени участвуют во всех функциях государства. Обладая различной структурой, парламент и правительство по необходимости в различной форме участвуют в функциях государства. С другой стороны, так как функции государства различны, так как способы их исполнения осуществляются в глубоко различающихся условиях, то меры и степень вмешательства правительства и парламента должны быть различны. Следовательно, если нельзя говорить о разделении властей между парламентом и правительством, то можно говорить о распределении функций или, лучше, о различии участия в исполнении

176

функций государства. Некоторые примеры сейчас осветят это положение.

Старинная формула: парламенту – законодательная власть, правительству – исполнительная, совершенно не точна при действии парламентского режима Необходимо сказать: парламенту – известная мера участия в законодательной власти и в том, что принято называть исполнительной, правительству – известная мера участия также в законодательной власти и в том, что принято называть исполнительной. В законодательстве парламент участвует, иногда предлагая закон, постоянно обсуждая и вотируя его; правительство участвует в законодательстве, предлагая закон, принимая участие в его обсуждении, обнародовании, и иногда и санкции. Кроме того, правительство иногда участвует в законодательной функции, формулируя под прямым контролем парламента общие нормы, называемые ордонансами (Verordnungen) или регламентами, и, притом, в степени, которая сильно изменяется, смотря по странам. Что касается парламента, то он участвует в исполнительной, вотируя целый ряд мер, которые, несомненно, не обладают законодательным характером, и прежде всего вотируя годовой бюджет. Без сомнения, та часть бюджета, которая содержит установление новых налогов или даже только удержание на год налогов, ранее установленных, одним словом, годовое утверждение налогов, носит законодательный характер, но все распоряжения бюджета, устанавливающие сумму публичных расходов и определяющие кредиты, назначенные для различных публичных служб, совершенно не носят законодательного характера, и между тем вотирование их входит в нормальную функцию парламента, действующего по предложению правительства, то же самое нужно сказать относительно постановлений, регламентирующих бюджет. Кроме того, многие чисто административные решения, число и характер которых изменяется, смотря по странам, могут быть приняты только палатами, обыкновенно по предложению правительства, как, например, разрешения займов. Наконец, парламент косвенным образом сотрудничает во всякой правительственной деятельности, потому что эта деятельность выполняется под его непрерывным контролем, под санкцией министерской ответственности.

Последнее свойство парламентского режима заключается во взаимодействии, оказываемом парламентом и правительством друг на друга.

Действие правительства на парламент осуществляется прежде всего путем сообщений, даже советов, с которыми правительство не только может, но и должно обращаться к парламенту. Представители правительства обязаны присутствовать во всех заседаниях парламента не только для того, чтобы отвечать на вопросы, но также и для того, чтобы играть активную роль и даже заставить его чувствовать направляющее влияние. Действие правительства выражается еще в праве, которое должно быть признано за ним и которое действительно признано за ним во всех парламентских странах. Ему принадлежит, за исключением некоторых различий в подробностях объема и способа осуществления, право созывать избирателей для производства избрания выборной части парламента, право созывать, отсрочивать, продолжать и закрывать парламент и, наконец, самое важное и наиболее необходимое право распускать выборную часть парламента и призывать избирателей в известный, определенный конституцией срок для новых выборов.

[Право роспуска парламента]

Право роспуска правительством, рассматриваемое известной партией как пережиток королевского деспотизма, напротив, является неизбежным услов ием всего парламентского режима и наиболее действительной гарантией избирательного учреждения, национального суверенитета против превышения власти, всегда опасных тиранических поползновений парламента.

Правительство может и должно распустить парламент, раз оно убеждено, что преследуемая им политика не отвечает воле страны; таким образом, оно совершает настоящий referendum;оно должно созвать избирателей в срок, вообще очень короткий, иподчинитьсяпроизнесенномуимиприговору.

177

[Неответственностьмонарха,ответственностькабинета]

[…] Право роспуска парламента правительством должно иметь и противовес себе – он состоит в непрерывноми общемконтроле,которыйпарламентимеетправоосуществлятьнадправительственными актами, и в политической, и солидарной ответственности министров перед парламентом. Необходимо, чтобы правительство обязано было выходить в отставку всякий раз, как парламент или даже часть парламента не одобрит преследуемой им политики. Но подобная система, необходимая для сотрудничества парламента в правительственной деятельности, не согласуется с условиями устойчивости, которой должно обладать всякое правительство. Необходимо было отыскать способ согласования правительственной устойчивости с политической ответственностью правительства. Английская конституционная практика даларешениеэтойпроблемы.

Она воспользовалась старым принципом английского монархического права. Максима: «The King can do no wrong» – «король не может творить зла» – является древней нормой английского публичного права, которая, конечно, стоит в связи схарактером абсолютного короля, издревле принадлежащим английскомумонарху. Корольнеможет творитьзла, следовательно, он всегдаостаетсянеответственным; он не только ускользает от всякого уголовного преследования, но его даже не достигает какоепарламента бы то ни было решение, критикующее преследуемую им политику. Таким образом, его личность неприкосновенна, и он неответственен. Но если король не может творить зла, то он может быть окружен дурными советниками, эти последние, вследствие того, что король не может творить зла, не могут, с целью отвратить падающую на них ответственность, ссылаться на приказание короля, и они-то всегда и являются ответственными перед парламентом. Сначала они были ответственны лишь индивидуально, в специальном порядке impeachment,обвинения, выставляемого палатой общин и рассматриваемого палатой лордов; затем, к концу XVIII века, они делаются ответственными перед палатой общин солидарно и политически. С этих пор всякий королевский акт должен совершаться при содействии министра и скрепляется им,потомучто он один являетсяответственным.[…] .

41. Шайо Андраш. Самоограничение власти (краткий курс конституционализма).

Глава 1. Конституция как результат стаха и ее принятие. Понятия конституционализма

[Конституционализм как система (тип) власти]

Конституционализм – это ограничение государственной власти в интересах общественного спокойствия. Он стремится охладить текущие страсти, не угрожая эффективности управления. Определение явно нечеткое, но потому и удобное. Все консервативное сопротивляется тирании дефиниций.

Используя несколько обманчивую логику, можно сказать, что конституционализм не определяется путем исчерпывающего перечисления свойств, скорее – это консервативная ценностная концепция.

В свое время, в начале XIX в., когда входило в обиход понятие «конституционализм», оно выражало духовное направление, относительно четко очерченное. Тем не менее очевидно, что у него нет и не может быть однозначного, хрестоматийного определения. Конституция и функционирование государства на ее основе могут по всем пунктам соответствовать какому-нибудь критерию, который где-то упоминается как конституционный, беда лишь в том, что все это в целом все же не вызывает резонанса. Конституционализм – это дело вкуса, но на незыблемой основе и при целевой установке. Это не просто юридическое предписание или осторожность, уподобленная предписанию. Конституционализм, как подчеркивали многие, от Монтескьё до Токвиля, содержит в себе и функциональные элементы, выходящие за рамки права. Право не может заменить мораль, обычаи и здравый смысл. «Законодатель подобен капитану, пересекающему моря. Он может управлять своим кораблем, но не может изменить его конструкцию, не может вызвать ветер или помешать океану катить свои волны...».

178

Все эти элементы мы можем назвать духом народа, духом нации, справедливостью или хорошим обычаем, но без них писаная конституция остается мертвой буквой. Однако было бы ошибочным делать вывод, будто юридическая сторона конституционализма – излишество, будто право не имеет никакого значения там, где активизируется дух эпохи. Дух эпохи может нуждаться в формальной поддержке, и юридическая форма тем более важна, если «дух эпохи» еще не «созрел», если нет конституционной практики и справедливости, ибо не существует ничего, что направляло бы, объединяло бы общество. Проблема состоит в следующем: как «создать такие государственные институты, которые гарантировали бы устойчивый политический режим и порядок? Судьба революционного либерализма будет зависеть от многих факторов, находящихся вне сферы конституционного регулирования; культурные, экономические и геополитические факторы действуют в совершенно различных направлениях. Тем не менее созидательная роль конституционализма легко может быть недооценена». Право и содержащийся в праве конституционализм не заменяют собой прочие элементы, цементирующие общество, но представляют собой столь же необходимый связующий материал. И чем больше государство выступает инструментом консолидации общества, тем большую ценность имеет этот материал.

179

ГЛАВА 6. ОРГАНЫ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ВЛАСТИ

1. Аристотель. Политика. Книга четвертая [О качестве публичных должностных лиц и порядке их назначения]

[…] Тремя качествами должны обладать те, кто намерен занимать высшие должности: во-первых, сочувствовать существующему государственному строю; затем, иметь большие способности к выполнению обязанностей, сопряженных с должностью; в-третьих, отличаться добродетелью и справедливостью, соответствующими каждому виду государственного строя […].

1.В непосредственной связи с предыдущим стоит вопрос о распределении должностей. И по поводу этой части государственного устройства можно задать много разнообразных вопросов: сколько должно быть должностей, чем ведают должностные лица и каков срок их полномочий (ведь в одних государствах избирают должностных лиц на шестимесячный срок, в других – на еще более короткий, в третьих – на год, в четвертых – на более продолжительное время), должны ли быть должности пожизненными или долгосрочными, или ни то ни другое, но одни и те же лица должны занимать должности по несколько раз, или один и тот же человек не может дважды занимать должность, а лишь один раз?

2.Также относительно организации должностей следует обсудить, из кого, кем и каким образом должны быть замещаемы должности. Нужно суметь указать всевозможные решения этих разнообразных вопросов в теории и затем приложить эти решения на практике, сообразуясь стем, какие должности для какого государственного строя полезны.

Не так легко дать определение и того, что, собственно, надлежит называть должностями. Для государственного общения потребны многие руководители; поэтому не всех их, назначаемых путем избрания и по жребию, следуетсчитать должностными лицами […].

3.Должностными лицами в собственном смысле следует называть тех, которым предоставлено право для определенного круга дел иметь законосо-вещательную, решающую и распорядительскую власть, в особенности эту последнюю, потому что с понятием «распоряжаться» прежде всего связано представление о всякого рода власти. Однако такого рода различение не имеет, строго говоря, никакого практического значения (потому что никогда еще не случалось, чтобы должностные лица спорили о том, присвоено ли им само название должностных лиц); вопрос этот, однако, имеет некоторое значение с отвлеченной точки зрения.

4.Какие должности и сколько их потребно для существования государства? Какие должности не необходимы, но полезны для хорошо устроенного государства? Вот вопросы, решение которых имеет большое значение для всякого государства, в частности для государств небольших. Что касается больших государств, то в них можно и должно установить такой порядок, чтобы определенной должности соответствовал определенный круг деятельности; большое количество граждан дает возможность многим из них вступать в должности, так что на одни из должностей можно назначать одно и то же лицо лишь по истечении продолжительного времени, а на другие - всего один раз; да и всякое дело будет делаться лучше, когда о нем будет заботиться человек, занятый одним делом, а не многими […].

5.В небольших государствах по необходимости приходится сосредоточивать в руках немногих граждан много должностей: вследствие малонаселенности не легко устроить так, чтобы многие занимали должности, да и где взять тех, которые станут их преемниками. Правда, и, для небольших государств иной раз бывают нужны те же

180

самые должности и законы, что и для больших; разница только в том, что в небольших государствах зачастую одни и те же должности приходится возлагать на одних и тех же лиц, в больших же государствах к этой мере приходится прибегать лишь по прошествии значительного промежутка времени. Поэтому в небольших государствах ничто не препятствует возлагать много поручений на одних и тех же лиц...

И еще вопрос: следует ли распределять должности в соответствии с характером подлежащих их ведению дел или же сообразуясь с людьми? Я имею в виду, например, следует ли одному должностному лицу наблюдать за общим благочинием, или нужно особое должностное лицо для наблюдения за благочинием детей и женщин.

6.Необходимо считаться, наконец, и с различием видов государственного устройства; в связи с этим следует задать себе вопрос: есть ли разница или нет в характере должностей в каждом из видов государственного устройства? Например, одни и те же ли должности являются главными в демократии, – олигархии, аристократии, монархии безотносительно к тему, замещаются ли эти должности людьми равного и одинакового положения или же в одних государствах – людьми одного положения, в других – другого (например, в аристократиях должностными лицами являются люди образованные, в олигархиях – богатые, в демократиях – свободнорожденные). Или же некоторые должности оказываются различными в зависимости от различия видов государственного устройства, но только в одних случаях оказывается полезным, чтобы они были одинаковыми, а в других – разными, так как уместно придать одним и тем же должностям иногда широкий круг деятельности, иногда узкий.

7.Некоторые должности свойственны особенно тому или иному виду государственного строя.

8.Теперь нужно постараться основательно обсудить вопрос о способах замещения должностей. Различие этих способов сказывается в трех отношениях; из соединения их неизбежно вытекает самое разнообразие всех способов. Во-первых, кто назначает на должности; во-вторых, из кого они замещаются; в-третьих, каким образом это происходит. В соответствии с этим существуют три разновидности: на должности назначают либо все граждане, либо некоторые из них и либо из всех, либо из некоторых определенных, например, из граждан, удовлетворяющих имущественному цензу, или из родовитых, или из выдающихся своей добродетелью, или из отличающихся чем-либо другим подобным, например в Мегарах – на числа возвратившихся из изгнания ипринявших участие в борьбе против демократии; притом либо путем избрания, либо посредством жребия.

9.В свою очередь, эти способы можно соединять по два. Я имею в виду следующее: на одни должности назначают некоторые, на другие – все; одни должности замещаются из всех, другие – из некоторых; одни – путем выбора, другие - по жребию.

10.Но самое главное при всяком государственном строе – это посредством законов и остального распорядка устроить дело так, чтобы должностным лицам невозможно было наживаться. За этим с особой тщательностью должно следить в государствах олигархических. Масса, отстраняемая от участия в государственном управлении, не очень уж негодует по этому поводу, напротив, она даже довольна, если каждому предоставляют возможность спокойно заниматься своими частными делами; но если она думает, что правители расхищают общественное добро, тогда ее огорчает то, что она не пользуется ни почетными правами, ни прибылью […].

[...] Ведь если не одно и то же считается правомерным при всех видах государственного строя, то и в понимании того, что такое справедливость, неизбежно существует различие. И вот возникает затруднение: что, если всего этого не окажется налицо у одного и того же человека, каким образом здесь следует сделать выбор? Например, один обладает способностями полководца, но порочен и не сочувствует данному виду государственного строя; другой – человек справедливый и сочувствует, но способностей полководца не имеет, – каким образом нужно произвести выбор?