14ekabrya

Парадоксы профессионализма

образом присяга Константину могла быть «акцией, направленной против цесаревича»?

Вот тут и начинается самое интересное. Историк М.М.Сафонов выстраивает головоломный сюжет, в котором, в конце концов, сам и запутывается. Главным действующим лицом сюжета становится, как уже говорилось, Мария Федоровна, которая, с одной стороны, готовила любимого сына Николая к восшествию на престол после Александра (об этом справедливо пишет М.М.Сафонов, ссылаясь на дневник Г.И.Вилламова), а с другой — намеревалась сама сесть на престол. О том, что Мария Федоровна активно интриговала еще при жизни старшего сына в пользу Николая, свидетельствует переписка императрицы Елизаветы Алексеевны (см.: «Звезда». ¹ 1, 2000).

Как одно сочетается с другим, понять трудно. М.М.Сафонов пытается выйти из этого затруднения с помощью вышеупомянутого построения — Милорадович выполнял волю Марии Федоровны, организовав спешную присягу «без манифеста», сразу по получению известия о смерти Александра (стало быть, в свидетельстве Зотова есть резон?), чтобы завести династическую ситуацию в тупик, отодвинуть от трона и Константина, и Николая и, соответственно, расчистить путь Марии Федоровне. Че- стно говоря, фантастичность этого построения напоминает описание придворных интриг в романах Валентина Пикуля.

Мария Федоровна предстает демоном коварства, который, много лет притворяясь любящей матерью и сторонницей прав Николая, на самом деле лелеет планы захвата престола, а Николай выступает в роли ее марионетки, дезинформирующей Константина, действующей и против себя самого. Акция Милорадовича и его соратников оказывается хитроумной реализацией плана Марии Федоровны:

«Если бы Милорадович выступал как сторонник Константина, то, устраняя Николая от престола, генерал должен был бы действовать против Марии Федоровны, которая издавна вынашивала планы отстранения Константина от власти. Никто не обратил внимания и на то, что поспешная присяга Константину была актом, в действительности направленным против цесаревича. Между тем, если бы Милорадович действительно хотел видеть на престоле Константина, он ни в коем случае не должен был так поступать».

431

Я.Гордин

Стало быть, Милорадович все же давил на Николая? Логики во всем этом нет ни малейшей. Именно потому, что Милорадович хотел видеть Константина, своего друга и боевого товарища, на престоле, он и поставил его и всю империю перед фактом совершившейся присяги, никак не предполагая, что цесаревич окажется столь упрямым.

М.М.Сафонов забывает о таком многозначительном событии, как обращение к цесаревичу дежурного генерала Главного штаба А.Н.Потапова, принимавшего участие в генеральских совещаниях. Потапов с 1809 года, когда он, молодой подполковник, был назначен адъютантом цесаревича, прошел рядом с Константином наполеоновские войны и в 1813 году стал дежурным генералом при великом князе Константине Павловиче. Пользуясь своей близостью к цесаревичу, Потапов дважды обращался к нему от лица его сторонников с мольбами как можно скорее явиться в Петербург и принять власть. При этом Потапов намекает Константину на возможные потрясения в случае его отказа. Это тоже было инспирировано вдовствующей императрицей?

Иронизируя над моими утверждениями о страхе членов императорской фамилии перед возможной реакцией гвардии на отстранение Константина, М.М.Сафонов игнорирует множество свидетельств такого рода, в том числе воспроизведенный в воспоминаниях Евгения Вюртембергского многозна- чительный разговор его с Милорадовичем о настроениях гвардии. Он игнорирует свидетельство того же Евгения Вюртембергского о его разговоре с цесаревичем в Варшаве в ноябре

1825 ãîäà: «В Варшаве великий князь Константин Павлович, по обы- чаю своему, воевал с призраками. Он насказал мне ужасов о мятежном настроении русских войск и в особенности гвардии. — Стоит кинуть брандер в Преображенский полк, и все воспламенится, — были подлинные его слова». Этот текст напечатан в хорошо знакомой историку М.М.Сафонову книге «Междуцарствие 1825

года и восстание декабристов в переписке и мемуарах членов царской семьи» (ñì. Ñ. 105).

М.М.Сафонов забывает и о настроениях самого Николая — о его фразе в письме князю П.М.Волконскому в Таганрог от 12

декабря: «14-ãî декабря я буду государь или мертв». Его слова А.Х.Бен432

Парадоксы профессионализма

кендорфу утром 14 декабря: «Сегодня вечером, быть может, нас обоих не будет более на свете». Подобные свидетельства и более раннего периода междуцарствия можно было бы множить.

Что же до осуждения поведения Николая, знавшего о завещании покойного императора и тем не менее присягнувшего Константину, то оно было вызвано вполне понятными причинами — люди, не знавшие подоплеки происшедшего, не могли понять — зачем он так все запутал и создал предпосылки для переприсяги, чреватой тяжкими последствиями.

Опровергая мои соображения о событиях в Варшаве после смерти Александра, историк М.М.Сафонов популярно объясняет мне, что «в императорской России существовал законом не установленный, но свято соблюдаемый порядок, на основании которого после смерти монарха его преемник манифестом, то есть особо торжественным актом, сообщал подданным о своем вступлении на престол и приглашал их принести ему присягу в верности».

И потому мое упоминание о намерении Константина присягнуть Николаю на другой день после получения рокового известия объясняется исключительно моим невежеством. Но характерной чертой рассуждений М.М.Сафонова является то, что он противоречит сам себе. Через несколько страниц, говоря о событиях в Петербурге, он утверждает: «Тот, кто спешил во что бы то ни стало присягать без манифеста, именно такого развития событий и не желал». Стало быть, можно было присягнуть «без манифеста», как это сделал Николай? Так был «свято соблюдаемый порядок» или не был? Прежде чем заниматься ликбезом, неплохо бы это для себя выяснить.

Такой высокий профессионал, как М.М.Сафонов, мог бы знать, что в России в случае необходимости нарушался и порядок престолонаследия, и распорядок присяги, и правила дуэльного кодекса, и многое другое. Но в данном случае дело не только в этом. Из приведенного примера ясно, сколь далеко М.М.Сафонов готов идти в критике источника, если источ- ник почему-либо его не устраивает.

М.С.Лунин, которого у нас нет оснований подозревать в маразме, рассказывал М.А.Фонвизину, также пребывавшему в твердой памяти, что, получив известие о смерти Александра, Константин, «верный своему отречению, намеревался на дру-

433

Я.Гордин

гой день собрать полки Литовского корпуса, гвардейские и армейские, бывшие тогда в Варшаве, чтобы привести к присяге императору Николаю». Лунин был свидетелем и участником событий, и он утверждает, что Константин намеревался привести Литовский корпус к присяге, не дожидаясь официальных документов. Таким образом, упрек в некомпетентности, адресованный мне, в той же степени относится и к Лунину с Фонвизиным, которые, уж конечно, хуже М.М.Сафонова знали политические нравы и обычаи эпохи. М.М.Сафонов недоумевает:

«Осталось, правда, необъясненным, почему смертельно запуганный настроениями гвардии Николай не побоялся провозгласить себя императором потом, и генералы, во главе с “диктатором” Милорадовичем “осуществлявшие в этот момент реальную власть в столице”, позволили великому князю воцариться, а не возвели на престол какого-нибудь другого своего кандидата: Елизавету Алексеевну, Александра Николаевича или Марию Федоровну, например».

Что до первого вопроса, то Николай, как мы видели, очень боялся, но у него не было выхода. Отречение в этой ситуации было бы позором. Что до второго вопроса — объясняю то, что должно было быть внятно историку-профессионалу. Очевидно, М.М.Сафонову известно понятие «общественное правосознание». Так вот: в общественном правосознании — и гвардейском, в частности — в тот момент первым претендентом на престол был цесаревич, имя которого в торжественных молебствиях шло сразу за именем императора, не говоря уже о простом старшинстве, а в случае отречения Константина следующим законным наследником был, безусловно, Николай. И проконстантиновский генералитет, и члены тайного общества апеллировали в сложившейся запутанной ситуации именно к общественному правосознанию, стараясь при этом придать своим действиям максимум законности, стараясь гармонизировать закон и общественное правосознание. Предложение Федора Глинки о возведении на престол Елизаветы Алексеевны, как мы знаем, заговорщики даже не стали рассматривать. Любая попытка отказаться от ставки на законность в процессе перехода престола от одного претендента к другому была чре-

434

Парадоксы профессионализма

вата большими неприятностями. Что и выявилось 14 декабря. Хотя у Николая были в тот момент законные права, значительная часть общества и, в частности, гвардии в них не верила. Разрыв между общественным правосознанием и законом привел к взрыву. Попытка заменить одного из явных претендентов кем-то третьим, заведомо незаконным, была обречена на провал. И, в отличие от М.М.Сафонова, генералы это понимали. XVIII век уже закончился.

Иногда создается впечатление, что М.М.Сафонов просто невнимательно прочитывает текст, который вызывает его возражения. Я пишу о том, что Николай не упоминает в дневнике по определенным причинам о важном разговоре с генералами. М.М.Сафонов парирует: «Между тем, это совсем не так. В дневнике Николая есть запись о вторичном визите в Зимний дворец, к Марии Федоровне: “К матушке, говорили”, — записал Николай. Это и есть фиксация важнейшего разговора».

И подкрепляется это цитатой из дневника секретаря Марии Федоровны Г.И.Вилламова, где говорится о приезде во дворец Милорадовича. Но я писал не о «матушке», а о генералах, и не о дневнике Вилламова, а о дневнике Николая. Чтобы не утомить читателей, не стану останавливаться еще на ряде несообразностей, предложенных историком М.М.Сафоновым.

Головоломная модель событий, выстроенная М.М.Сафоновым: вдовствующая императрица, подстроившая непонятно как — роль Милорадовича то отрицается, то признается – мгновенную присягу Константину, пыталась таким образом устранить и Константина, и Николая и воссесть на российский престол, — не находит абсолютно никаких подтверждений.

Попытка группы генералов, лично связанных с Константином, настоять на его воцарении, отстранив непопулярного в гвардии и чуждого им Николая, наоборот, подтверждается не только свидетельствами современников, но и всей логикой событий.

М.М.Сафонов журит меня за невнимание к работам исследователей. Но в финале своей статьи он торжественно декларирует: «Милорадович был прекрасно осведомлен о том, что Тайное общество готовит выступление в день присяги. Однако генерал не только не принял никаких мер, чтобы предотвратить выступление де-

435

Я.Гордин

кабристов, но, по всей видимости, даже пытался стимулировать его».

И ссылается на собственную работу, опубликованную в 1995 году. Но эта ситуация была подробно проанализирована мной еще в 1985 ãîäó.

Писал я и о том, что лидеры тайного общества учитывали при подготовке выступления раскол в верхах и пытались на нем сыграть. М.М.Сафонов, однако, выступает как первооткрыватель, разоблачающий «революционный миф». У меня нет ни малейших возражений против использования моих соображений, родившихся, естественно, не на пустом месте, — я чту предшественников, — но коль скоро «историк» начинает поучать «писателя», то он должен, по крайней мере, дочитать до конца критикуемую книгу.

436

Некоторые направления современной разработки темы ...

Е.Н.Туманик

Некоторые направления современной разработки темы «Сибирь и декабристы»

Обзор исследовательской литературы

E.N.Tumanik. Some Directions in Modern Researches on

«Siberia and the Decembrists». A Review of the Researches. The article gives a review of problems dealt with in academic researches on Decembrists in late 1990 — early 2000, published in Siberia and dedicated chiefly to studies of the problem titled «Siberia and Decembrists». This review is to fill in certain blank spots in our idea about the modern Siberian historiography on the Decembrists, as well as help the readers make their own opinion on the issues and methodology applied by the Siberian school of Decembrists’ Studies.

В последнее время количество работ по декабристской

проблематике значительно сократилось — эта тенденция является определяющей и при разработке темы «Сибирь и декабристы». Тем не менее, нельзя говорить о полном исключении вопросов декабристоведения из круга интересов историков,

что доказывает небольшой обзор некоторых, наиболее заметных работ новосибирских исследователей последних лет, ко-

торый можно предложить вниманию читателей.

437

E.Н.Туманик

Традиционная для сибирского декабристоведения тема об общественно-культурном влиянии декабристов на жизнь провинции поднята в публикации Л.М.Горюшкина и М.Т.Лозовского «Д.И.Менделеев и декабристы». В статье рассказывается о связях семейства И.П.Менделеева, директора тобольской гимназии и отца будущего ученого, со ссыльными декабристами, находившимися на поселении в Тобольске. При этом авторы подчеркивают, что «декабристы оказали большое влияние на Менделеевых, особенно детей», à «их деятельность в Тобольске наложила определенный отпечаток на всю жизнь этого города и оставила глубокий след в его истории» (Горюшкин, Лозовский 1998: 39). Освещаются дружеские отношения семьи директора гимназии с семействами Фонвизиных, Анненковых, А.М.Муравьева, П.Н.Свистунова. Особое внимание авторы публикации уделяют родственным связям Менделеевых — Басаргиных — Мозгалевских, а также дружбе будущего ученого с сыном Анненковых Владимиром (Горюшкин, Лозовский 1998: 41, 44–49).

Стоит особо выделить работы старейшего сибирского ис- торика-декабристоведа Е.И.Матхановой. В статье «Из истории публикаторской деятельности потомков декабристов» она освещает малоисследованные вопросы, связанные с изданием мемуаров С.П.Трубецкого его дочерьми З.С.Свербеевой и Е.С.Давыдовой (Матханова 2000à: 55–64). Другая публикация Е.И.Матхановой посвящена пребыванию в сибирской ссылке немцев-декабристов (Матханова 2000á: 99–107).

Видное место в современной сибирской декабристоведче- ской литературе занимают работы Т.С.Мамсик. В 1996–1997 гг. вышли в свет две ее статьи о Н.В.Басаргине, в которых раскрывается очень актуальная тема об эволюции взглядов декабриста в период после восстания и суда. В приложении к своим работам Т.С.Мамсик публикует две адресованные в правительственные органы «официальные записки» Басаргина (обе из фонда Якушкиных, ГАРФ), одна из которых касается положения западносибирских старообрядцев (датирована 1855– 1856 гг.), а другая — состояния промышленности и торговли Западной Сибири (1851 г.). Оба меморандума декабриста увидели свет впервые и, как подчеркивает публикатор, они являются «наиболее» интересными «для декабристоведов» â ðÿäó ïðî-

438

Некоторые направления современной разработки темы ...

чих произведений Басаргина (Мамсик 1996: 94).

Записка «О старообрядцах и преимущественно живущих в Западной Сибири» «несет в себе», по мнению Т.С.Мамсик, «новую информацию <…> для исследователей структуры общественной мысли России предреформенной эпохи» (Мамсик 1996: 97). В первой части «мнения» декабриста, помимо критики конфессиональной политики Николая I, выражено «положительное отношение автора» к общественному быту и нравственным устоям жизни сибирских староверов. Во второй части документа Н.В.Басаргин «обосновывает проект обращения местных раскольников в официальное православие и предлагает правительству свои услуги в роли миссионера <…> по организации этого процесса» (Мамсик 1996:

95). Конечную цель своей антираскольничьей миссии декабрист видел в том, «что, благодаря добровольному возвращению» староверов «в лоно официальной церкви, возможно будет возобновить» åå «религиозно-духовные ñèëû», «укрепить» «нравственную сторону христианской веры» (Мамсик 1996: 96). Подчеркивая идейное «тяготение» записки Басаргина к «Русской Правде» и ре- лигиозно-государственным воззрениям Е.П.Оболенского и М.А.Фонвизина, Т.С.Мамсик делает следующий вывод:

«За локальным экспериментом, который ссыльный декабрист предлагал в своем меморандуме <...> просматривался <…> замах на <…> принципиальное изменение всей конфессиональной политики в стране. И то, и другое <…> было важно <…> как одно из <…> условий решения вопроса о самом субъекте национальной культуры <…> Басаргин решал проблему формирования национального самосознания, исходя не из умозрительных категорий “народ”, “народность”, а с учетом реальной структуры населения <…> Идея антираскольничьей миссии <…> Басаргина <…> обобщала в какой-то степени итоги коллективного поиска частью ссыльных декабристов путей социального и культурного обновления общества» (Мамсик 1996: 96–97).

Второе опубликованное Т.С.Мамсик произведение Н.В.Басаргина носит условное название «Записка о развитии промышленности и торговли в Сибири». Основное значение публикации определяется тем, что она дает дополнительные источниковые основания для решения «дискуссионных вопросов,

439

E.Н.Туманик

принципиально важных для оценки характера эволюции декабризма

âусловиях пребывания дворянских революционеров в сибирской ссылке» (Мамсик 1997: 93). «Записка» состоит из двух частей, в одной из которых, описательной, «дается обзор природных условий Сибири, состояния частной промышленности и торговли», в другой — «излагается проект дальнейшего развития производительных сил края» (Мамсик 1997: 93). В итоге, декабрист выдвигает

«программу создания в Сибири культурного предпринимательства»

при условии участия в данном процессе «государственных структур власти» (Мамсик 1997: 100). Анализ «Записки» позволил Т.С.Мамсик четко и, как представляется, правильно охарактеризовать социально-политические воззрения Н.В.Басаргина

âпериод подготовки буржуазных реформ. В частности, она под- черкивает: «Басаргин проявлял себя сторонником отмены крепостни- чества, но с условием сохранения материальных интересов дворянства, т. е. как “либеральствующий помещик”» (Мамсик 1997: 101).

Отдельные стороны идеологии декабризма освещаются в статье Т.С.Мамсик о В.К.Кюхельбекере. Широкий культурологический подход автора к проблеме исследования позволяет охарактеризовать Кюхельбекера как «героического романтика, принципиального революционариста европейского масштаба»

(Мамсик 1999: 58). Подчеркивая «неординарность» личности декабриста, Т.С.Мамсик в то же время отмечает, что поведение В.К.Кюхельбекера «было стереотипично — Вильгельм следовал принятой <…> идее с вассально-рыцарским чувством долга» (Мамсик 1999: 59). Одним из оснований мировоззрения декабриста автор видит «мироощущение <…> минувшей рыцарской эпохи»

(Мамсик 1999: 59). Т.С.Мамсик выступает против утвердившегося мнения о творческом кризисе поэта в сибирский период его жизни, о примитивизации личности и литературного наследия В.К.Кюхельбекера, и дает развернутый описательный анализ картины пребывания декабриста в Акшинской станице, рассказывая о его педагогическо-просветительской деятельности, культурном влиянии на местное общество. Т.С.Мамсик называет акшинский период (1840–1844 ãã.) «золотой порой <…> для <…> творчества» декабриста, исполнившего свой «долг» «перед русской словесностью» (èëè «героикоромантический подвиг» «на поприще русской национальной» è «îá-

440