«Философский пароход»: насильственная эмиграция.

Так же выдающимся периодом считается философия русского зарубежья.

После революции 1917 г. и окончания гражданской войны в Советской России был установлен тоталитарный режим. Поэтому в стране, где господствовала идеология марксизма -ленинизма и единственной правящей партией была Коммунистическая партия, в первую очередь подверглись репрессиям философы ( как известно в большинстве демократы) и писатели, чьи взгляды не совпадали с идеологией страны. В 1922 году началась насильственная эмиграция ученых, писателей, поэтов за рубеж. Известными центрами поселения русских эмигрантов стали Берлин, Париж,

В контексте нашей темы находится и одно из важнейших историко-философских понятий, оформившееся под названием евразийства главным образом в эмигрантсткой среде. По серьезности исследования российской истории и государственности, по силе прозрения в грядущие пути отечества евразийская школа заметно выделяется среди других движений эмигрантской мысли. К евразийской школе относилась целая плеяда ярких и талантливых литераторов, философов, публицистов, экономистов первой волны эмиграции. Среди наиболее известных : географ П. Н. Савицкий, философ Л. П. Карсавин, филолог и культуролог Н. С. Трубецкой, историк Г. В. Вернадский, музыковед и искусствовед П. П. Сувчинский, религиозные философы и публицисты - Г. В. Флоровский, В. Н. Ильин, Б. Н. Ширяев, критики и литературоведы А. В. Кожевников (Кожев), Д. П. Святополк-Мирский, правовед Н. Н. Алексеев, востоковед В. П. Никитин, писатель В. Н. Иванов, экономист Я. Д. Садовский.

Главная ценность евразийства состояла не в обширности его географии или сферы интересов у основателей, а в его идеях, одновременно оригинальных и в тоже время внутренне родственных глубинным традициям русской истории и государственности. Евразийцам была присуща особая пространственно-временная оптика, большое историческое зрение, позволившее свежим взглядом в привычных до боли чертах России разглядеть целый географический континент - материк с особой исторической судьбой - Евразию.Хотя сами евразийцы видели своих непосредственных предшественников в лице славянофилов, Данилевского, Леонтьева и Достоевского (как мыслителя-публициста), они опирались на значительно более давнюю традицию. Внимательное ее изучение показывает, что евразийское движение - это не случайный зигзаг российской историкофилософии, якобы рожденный от искр революционного пожара и усиленный эмигрантской неприкаянностью, но закономерный итог многовекового развития русской мысли.

Строго говоря, и собственно евразийство началось не в Софии и не в Берлине, а в России, и еще до революции. Этот “предевразийский” период движения был связан с научными поисками “старшего” поколения евразийцев - Г. Вернадского, Л. Карсавина, Н. Трубецкого. Младшее поколение (хотя разница в годах здесь была минимальная - 5 - 10 лет) - П. Савицкий, Г. Флоровский - присоединялось уже в эмиграции. Вернадский, с юности тянувшийся к изучению роли степной Азии в судьбе нашего отечества, уже в 1914 году писал статьи, где образно сравнивал движение России к Востоку с движением против Солнца. Карсавин до своей высылки из СССР в 1922 году опубликовал отдельную книгу, само название которой - “Запад, Восток и русская идея” - говорит о сути его тогдашних интересов. И хотя речь в ней идет в основном о богословско-религиозном аспекте проблемы Запад - Восток в ее отношении к национальной идее, а евразийские восточные приоритеты Карсавина, находящегося тогда под сильным влиянием В. Соловьева, еще не выкристаллизовались в полной мере, антизападничество занимает в настроениях мыслителя существенную роль: “Не в европеизации смысл нашего исторического существования и не европейский идеал преподносится нам как наше будущее”. Уже тогда, не будучи лично знакомым с другими участниками евразийского движения, известный русский медиеист, сетуя на то, что подлинной “истории Востока у нас нет”, утверждает, что важнейшая цель русской культуры “настоятельно требует преодоления ограниченности западного эмпиризма и решительного отказа от суррогата всеединства, именуемых идеалом прогресса”. Серьезно размышлял о роли Востока в исторических судьбах и перспективах России и Трубецкой, внимательно изучавший восточные языки, мифологию и фольклористику и оттачивающий свое будущее евразийское мировоззрение на заседаниях лингвистического кружка при Московском университете, где помимо обсуждения языковых проблем говорилось о кризисе западной духовности и “необходимости сближения европейских и азиатских тенденций мировой истории”. Когда в Софии, ставшей одним из первых центров эмиграции, встретились и “объединились на общем мироощущении” основные участники евразийства, этому объединению предшествовал серьезный путь личностных исканий каждого. Революция, в которой молодые мыслители увидели закономерный итог 200-летней европеизации страны, и последующие тяготы беженства сыграли роль катализатора объединения, увидевшего ясные ориентиры спасения в “исходе к Востоку”.

Согласно евразийской концепции, культуре нельзя научиться или просто заимствовать ее — продолжателем культурной традиции является только тот, кто качественно ее обновляет и превращает в свою собственность, в неотъемлемый духовный элемент личного бытия, как бы воссоздает ее заново. Она в каждом человеке как бы возрождается вновь и делает таким образом шаг, прыжок из прошлого в настоящее, а из него в будущее. История вся состоит из прыжков, там, где подобный про­цесс прерывается, культура умирает и остается один косный, бездушный быт.

Выстраивая схему культурно-исторического (линейного) развития, европейское мышление исходит из молчаливой предпосылки о том, что прошлое упирается в настоящее, как в тупик. Весь расчет здесь строится на том, что реален лишь быт, но не живая культура, не ее душа. Именно о духе, душе всегда пеклась евразийская мысль, пытаясь отыскать выход за пределы современной ей европейской цивилизации. Евразийское мировосприятие строилось на признании вполне реального существования общественно-культурных циклов зарождения, расцвета и упадка. При таком подходе культура наделяется всеми признаками лич­ности, что, достигается через ее индивидуализацию и совокупность выпол­няемых ею общественных ролей. Так называемая «симфоническая лич­ность» культуры составляется из комплекса иерархически организован­ных личностей (класс, сословие, семья, индивид), сосуществующих одно­временно, но генетически связанных с предшествующими им прошлыми поколениями. В качестве такого сложного организма культура пережива­ет определенные стадии своего развития, но не в рамках непрерывного эволюционного ряда, а в кругу законченного (закрытого) культурного цикла.

Вера есть духовный символ, который окрашивает культуру рели­гиозно. Евразийцы убеждены, что рождение всякой национальной куль­туры происходит на почве религиозной: она появляется на свет, сопро­вождаемая мифом о своем рождении. Мифом евразийской культуры ста­ло православие. Оно характеризуется стремлением к всеединству, что позволяет ему синтезировать различные идеологические течения — как входящие в рамки данной культуры, так и пребывающие за ее пределами. В этой связи язычество можно рассматривать как «потенциальное право­славие», причем в процессе христианизации русское и среднеазиатское язычество создают формы православия, более близкие и родственные евразийской православной традиции, чем европейское христианство.

Православие обладает способностью легко приспосабливаться к той или иной политической форме посредством веры в возможность и необходимость преображения бытия через его христианизацию. Оно не считает государство единственной реальной силой, верует в собственную силу и потому принципиально благожелательно ко всем разновидностям политической организации общества, расценивая лю­бую из них как преходящую, а не раз и навсегда данную и неустранимую модель.

Взаимопроникновение церкви и государства затрудняет разграни­чение сфер их культурного творчества. Евразийство стремится вырабо­тать принцип такого разграничения: направление деятельности церкви — свободная истина, соборное единство, освоение и раскрытие соборного предания; государства — единство не церковного мира, отъединенного в известной мере от церкви и разъединенного в самом себе. Государство черпает основы своей идеологии в церкви, пребывает в органической свя­зи с нею, но конкретизирует и осуществляет эти идеи в собственной, мир­ской сфере. Оно неизбежно ошибается и грешит, поскольку функциониру­ет в мире греха. Его внутренняя разъединенность ярче всего проявляется в разделении людей на правящих и управляемых, в отчуждении личности от общества, в использовании силы и принуждения.

К своему идеалу Русь шла не путем рацио­нального сознания, а через религиозно-положительный опыт. Главная идея справедливого государства, «государства правды», которое она по­стоянно стремилась создать,— подчинение государственности ценностям, имеющим непреходящее значение. Из этого следует, что «государство правды» оказывается не конечным идеалом, установленным в результате социальных преобразований, а только этапом на пути до­стижения истины. В истории России под наслоениями многообразных взглядов и теории всегда проглядывало желание соблюсти эту изна­чальную истину, обуздать стихию человеческой воли, добиться самопод­чинения человека религиозно-государственной правде.

В евразийской трактовке перед «государством правды» всегда стояли три задачи: блюсти православие, «возвращать правду на землю» и про­тивостоять абсолютизации материального начала в жизни народа. Самой важной была обязанность «возвращать правду на землю». И именно поэтому нельзя сопоставлять «го­сударство правды»с правовым государством Запада, так как первое основано на религии, а второе на материальных ценностях.

«Демотическое» (под этим термином евразийцы понимали государство, где народ не случайный набор граждан, а совокупность всех исторических поколений) государство избегает принудительного внушения тотального религиоз­ного или философского миросозерцания. Отказываясь от принудитель­ного внедрения идеала в жизнь, оно стремится сформировать не цельное мировоззрение, а общественное мнение определенной культурно-исторической эпохи. Признаки общих идей лежат в плоскости менее глубокой и менее интимной, чем миросозерцание или религиозная вера. «Демотическое» государство, в отличие от доктринального (на­пример, марксистского или исламского), построено на «внешней правде», на общенародном признании, то есть является правовым, хотя и не в западном смысле.

Механизмы нормирования и запретов, действующие в таком государ­стве, сводятся в основном к двум формам: физическому принуждению (которое должно быть минимальным) и отношениям властвования-под­чинения. Вторая форма заставляет предполагать известную духовную связь между властвующими и подчиненными. Несомненным преимуществом властных отношений является то, что они основаны на очень первичных и элементарных сторонах человеческой психики, отчего им и присуща значительная социально-организующая сила. Надежда на полное исчезновение властных элементов (как в анархизме) — утопия: до тех пор, пока в жизни индивида играют важную роль чисто эмоцио­нальные факторы (любовь, ненависть, привязанность и т. д.), они сохраняют свое значение.

В своем идейном развитии евразийство прошло несколько этапов. В начале двадцатых годов это было, по выражению С. Хоружего, не столько “единое учение, сколько набор мыслей, религиозных и историософских у Трубецкого, географических - у Савицкого”. Однако затем, во второй половине двадцатых годов, евразийская идеология усложняется и вбирает в себя достаточно противоречивые тенденции. С одной стороны, ее важной составляющей и философским фундаментом становится высокое метафизическое учение об иерархии “симфонических личностей”, к высшим звеньям которой относится “идея Личного Бога” и Россия - Евразия, представляющая собой “соборность” наций. С другой стороны, движение приобретает все более политизированную окраску. Выражая естественную претензию любой серьезной теории увязать себя с практической жизнью, евразийцы попытались дать подробный анализ процессов, происходящих в современной им большевистской России. Разумеется, они не могли обойти тему событий 1917 года, к которым у них было сложное, неоднозначное отношение.

Для евразийцев вообще было характерным разделение понятий революции как явления истории, большевизма как плода революции и коммунистической идеи как разрушительной революционной идеологии.

70 лет коммунистической идеологии обернулись для России падением культурного и духовного уровня не только народа, а и высоко поставленной правящей верхушки. Обогащение любой ценой привело к разграблению и обнищанию страны. За годы советской власти три – четыре раза происходила утечка мозгов на запад от чего наука и страна много потеряла. Возрождение духовности и русской национальной культуры, а не ориентация на запад (когда престижным считается владение популярной футбольной командой или дорогой яхтой и т.д.), меценатство и помощь нуждающимся (примером могут служить школы для крестьянских детей, приюты), поддержка собственной культуры и науки вот наиболее приемлемый путь дальнейшего развития страны.

Персонализм и экзистенциализм^* Н. Бердяева.

Николай Александрович Бердяев был одним из самых ярких и влиятельных русских мыслителей первой половины ХХ века, который написал сотни работ, посвященных различным философским, социологическим, политическим проблемам, проблемам искусства, морали.

Он родился в 1874 году в Киеве. Экзамены за гимназию Бердяев сдал двадцати лет от роду. В молодости увлекался марксизмом, но прославился как религиозный философ, один из редакторов и авторов знаменитого сборника "Вехи" (1909).

Бердяев был, пожалуй, единственным популярным русским философом. Свои идеи он излагал эмоционально и чрезвычайно доходчиво. Некоторые его формулировки (например, о вечно бабьем в русской душе) стали афоризмами. Коллеги философы глядели на него свысока: им претила его публицистичность.

Глубоко верующий человек, Бердяев презирал официальную православную церковь за косность и черносотенство. В 1915 году его даже привлекли к суду за нападки на Священный Синод.

Бердяева, оставшегося в России и после 1917 года, дважды арестовывали. Первый раз в 1920 году в связи с делом так называемого “Тактического центра”, к которому он не имел никакого отношения. А в 1922 году Бердяева арестовали и после допроса на Лубянке у самого Дзержинского выслали за границу на "философском пароходе".

Насмотревшись на ужасы советского режима, в эмиграции Бердяев исповедовал экзистенциализм и "антииерархический персонализм". Человек, считал он, не должен приносить себя в жертву или подчинять свою волю ни одной структуре или иерархии, будь то церковь, государство или семья.

*Экзистенциализм, смысл которого произошел от позднелатинского слова exsistentia - существование, означает “философию существования”. Эта философия возникает как антропологическая по своей направленности. Ее центральной философской проблемой является проблема человека, его существования в мире.

Когда произошли революционные события, Н. А. Бердяев относился к ним так: сентябрь - приветствовал октябрь - враждебно Но Н. А. Бердяев считал, что другого пути развития у России не было, кроме как через соц. революцию, и в 1918 г. пишет "Философию неравенства", в которой отрицательно описывает последствия революции. Но Н. А. Бердяев говорил, что эта работа написана под влиянием момента и не отражает истинных взглядов. В 1918 г. Н. А. Бердяев создает вольную академию духовной культуры. (Н. А. Бердяев читает циклы лекций в академии и ведет семинар по Достоевскому). Этот семинар основа, на которой Н. А. Бердяев впоследствии напишет одну из значительных работ "Миросозерцание Достоевского". В 1920г. историко -философский факультет Московского университета избирает Н. А. Бердяев профессором. В 1922г. вместе с другими философами -идеалистами Н. А. Бердяев был выслан за границу. С 1922 по 1924гг. Н. А. Бердяев жил в Германии, но в 1924г. переезжает во Францию и всю свою жизнь проводит в местечке близ Парижа. Но Н. А. Бердяев никогда не терял интереса к России. Он старался со стороны посмотреть на Россию, осмыслить ее прошлое и будущее. В эмиграции он написал такие значительные работы, как: "Русская идея" (1936г. ), "Истоки и смысл русского коммунизма".

Н. А. Бердяев становится мыслителем мирового значения. В 1947г, незадолго до смерти, Н. А. Бердяев получает звание доктора Кембриджского университета. Н. А. Бердяев получает признание при жизни. Во время В. О. В. Н. А. Бердяев проявил себя российским патриотом. Он оказывал посильную помощь французскому сопротивлению и надеялся, что В. О. В. приведет к очищению России, будет господствовать дух свободы. Он надеялся вернуться после войны в Россию, но с болью и горечью узнает о травле Зощенко и Ахматовой и понимает, что возврата на родину нет. В 1948г. он умер. Умер Н. А. Бердяев поистене прекрасно: за столом над работой "Царство духа и царство кесаря".

Н. А. Бердяев оставил огромное культурное наследие: около 40 крупных произведений + статьи и выступления. Неизменным осталось понимание Н. А. Бердяевым сути философии. Основное мнение по этому вопросу он высказал еще в молодости, и оно осталось неизменным.

Обладая удивительной прозорливостью, вопреки господству технократического мышления, Бердяев писал, что “человек не знает, в состоянии ли будет дышать в новой электрической и радиоактивной атмосфере”. А это было за 12 лет до Хиросимы и за 53 года до Чернобыля…

На Западе Николая Александровича считали наиболее характерным философом в русской православной традиции, философским выразителем православия. Бердяев отрицал такую трактовку, считал ее недоразумением. И действительно, одна из характернейших черт философии этого удивительного человека, его, сильнее сказать, первоначальная философская интуиция выводит его далеко за русские рамки. До определенной степени будет верным сказать, что он вообще мыслитель не очень русский. Или так это выразим: в русскую мысль он внес оглушительно новую ноту. Это его персонализм. Сам Бердяев, проецируя себя на русскую традицию, видел своим предшественником Достоевского, у него он находил то, что сам назвал антропологическим откровением, откровением о человеке.

Центр творчества Н. А. Бердяева - свобода. Н. А. Бердяев в работе "Смысл творчества" пишет следующее: "человек предшествует философии; человек - предпосылка всякого философского познания. Философия не в силах уйти от того, что философствует человек и что философствует для человека". Поставив в центр проблему человека, Н. А. Бердяев из работы в работу обращается к ней. Бердяев: "В центре моей мысли всегда стояли проблемы свободы, творчества, личности, зла и теодецеи, т. е. в сущности одна проблема: проблема человека, его назначения, оправдания его творчества".

Эта проблематика позволяет отнести воззрение Н. А. Бердяева к экзистенциализму. Н. А. Бердяев прошел школу немецкой философии. "Истоки моего философствования - Кант и немецкая философия". Особенно велико было влияние Канта.

Н. А. Бердяев стремился разгадать суть человека (самое главное в нем). Это для Н. А. Бердяева значило разгадать тайну бытия. И рассматривая эту проблему Н. А. Бердяев приходит к выводу о том, что человек - малая вселенная (микрокосмос), т. е. в каждом человеке отражается Вселеная. В каждом человеке запечатлена история человечества (аналогия с миром идей Платона).

Человек - не только природное существо, и в нем отражается не только космос и природа, но человек - это еще и микрокосмос (по образу и подобию бога). "Человек сознает себя принадлежащим к двум мирам. Природа его двоится и в сознании его преобладает то одна природа, то другая. Человек сознает свое величие и мощь и свое ничтожество и слабость, свою царственную свободу и свою рабскую зависимость; сознает себя образом и подобием бога и "каплей в море" природной необходимости". Наряду с проблемами человека Н. А. Бердяев приходит к вопросу об ответственности бога за зло, которое человек может наблюдать в мире. Эта проблема называется "теодецея". Если мы признаем то, что мир сотворен богом, мы должны признать, что бог ответственен за зло.