33. Тадеуш Бой-Желенский Ивритский театр «Габима» Kurier Poranny. Warszawa, 1926. № 62. 1 marzec

Мы провели вчера в театре «Новости»⁴⁰⁵ очень интересный вечер. Даже больше чем вечер, поскольку в результате проблем с декорациями три акта «Гадибука» растянулись почти до часа ночи! Но стоило досидеть до конца и стоило познакомиться с театром «Габима».

«Новый Курьер Польский» информирует нас, что этот театр возник в Москве на волне энтузиазма горстки любителей иврита и ивритской культуры. Поначалу любительская, эта сценка преобразилась в театр, мертвый иврит превратился в разговорный язык, любители — в коллектив первоклассных актеров.

Театр, поначалу пользовавшийся благоволением советских властей, впоследствии стал объектом репрессий, считаясь форпостом сионизма. Его даже закрывали, но по истечении некоторого времени вновь открыли и даже дали субсидии.

Также как евреи сыграли, думается, большую роль в развитии русского театра, так в свою очередь влияние русского театра не могло не сказаться на этом молодом ивритском коллективе. Есть в нем отзвуки и театра Станиславского, и известной нам по гастролям в Варшаве «Синей птицы»⁴⁰⁶. Даже и не слишком сглаженные: мелочный реализм сцен в синагоге в первом акте контрастирует, например, со смелой стилизацией маски и жеста в свадебных сценах второго акта. Но все вместе — первоклассно. Театр импонирует отделкой ансамблевой игры, которая просто заставляет забыть об отдельном актере, воссозданием атмосферы, изобретательностью в формировании групп, не надуманных, а всегда интересных. То, как загримирована толпа нищих на свадьбе, их танец, наконец, песнопения, которыми пронизано все зрелище — все это оставляет впечатление, полное экзотического очарования.

Особенно интересно было смотреть «Гадибука» — пьесу, которую мы недавно видели {331} на польской сцене⁴⁰⁷. В глаза бросались отличия постановки, особенно в первом акте. Эта суровая пьеса из еврейской жизни тут получилась еще более суровой, еще в большей степени индивидуальная жизнь была отодвинута в тень. В польской интерпретации особенно одна сцена запала нам в память: это встреча Леи с молодым каббалистом в синагоге, две пары влюбленных глаз, всматривающихся друг в друга с безнадежным отчаянием. Тут эта сцена совсем пропала; даже и такая тень эротизма противоречила бы, видимо, тому, что тут принято… Зато берущими за душу вышли и странная фигура Прохожего, и сцена заклинания раввином Гадибука, и еврейское оплакивание в первом акте. И, конечно, танец нищих — ради него одного стоило бы смотреть этого ивритского «Гадибука».

Пер. с пол. Н. О. Якубовой

34. Эугениуш Сверчевский Еврейский театр «Габима» в Варшаве Echo Warszawskie. 1926. № 50

Вчера в театре «Новости» начались спектакли играющей на иврите труппы «Габима» из Москвы. Вчерашний спектакль был явлением весьма знаменательным — триумфом формы, триумфом экспрессии в театре: из числа более чем тысячи зрителей, собравшихся в театре (99 процентов еврейской публики и 1 процент польских театральных критиков и актеров), очень малая часть понимала иврит, и, тем не менее, зрелище произвело неизгладимое впечатление и, несмотря на свою продолжительность (оно длилось до часа ночи), держало в напряжении весь зал до самого конца.

Это был, как я сказал, триумф театральный формы, которая нашла идеальное выражение для содержания, слилась с ним интегрально.

Коллектив «Габима» возник 5 лет тому назад в Москве как коллектив энтузиастов и идеалистов театра и культуры на иврите. Как говорит Максим Горький («Театр», Берлин, 1922, № 12 – 13): «Все артисты “Габимы” — юноши и девушки, которым приходится зарабатывать кусок хлеба изнуряющим трудом. Но, проработав день в различных учреждениях, в суете, притупляющей ум и душу, эти люди, религиозно влюбленные в свой звучный древний язык, в свое трагическое искусство, собирались на репетиции и до поздней ночи разучивали пьесы с упорством и самозабвением верующих в чудесную силу красивого слова».

Неудивительно и то, что члены труппы «Габимы» достигли победы духа, преодолели трудности и теперь, куда бы они ни попадали, побеждают целостной атмосферой, которая снисходит со сцены и беспрекословно покоряет публику (нечто, аналогичное нашей «Редуте»⁴⁰⁸). Режиссером и одним из руководителей труппы был скончавшийся молодым (в 1922 г.), много обещавший режиссер и актер, вдохновенный и сгораемый во внутреннем огне поэт театра, член труппы Станиславского и его ученик, Евгений Вахтангов. Именно он был духовным вождем группы, он сочинил зрелище «Гадибука». Это был воистину художник волей божьей: он поставил всего лишь несколько спектаклей в студиях Станиславского (Первой и Третьей): «Потоп», «Росмерсхольм», «Чудо св. Антония», чеховские миниатюры, «Эрик XIV», «Турандот», готовил «Гамлета». Тем не менее, этими произведениями {332} совершил определенный переворот, прошел определенную эволюцию, которая означала огромный шаг вперед для высокого искусства российского театра. Это был великолепный композитор сценического образа, мастер в извлечении контрастов, несравненный дирижер театрального оркестра, в котором все элементы, движение, цвет, эмоциональность, сливались в идеальную гармонию.

Его личным достижением и волшебством его режиссерского театра было проникновение в душу произведений литературы, чего он добивался — после того, как идеально освоил метод Станиславского, метод актерского переживания, — постигая дух, а не мертвую букву натурализма и реализма Станиславского. Опираясь исключительно на эмоциональность актера, он искал формы игры, то есть, как справедливо говорит Н. Волков (Вахтангов. М., 1922. С. 16), «его реализм — реализм методы, а не подражания внешнему. Не наблюдая, а изобретая сценические личины, “натурой” пользовался как этюдным материалом. У него было яркое и сильное воображение, обуздываемое лишь все тем же чувством актера. Расширяя рамки человеческой изобразительности, Вахтангов хорошо знал их предельность. То, чего не мог сыграть сам или показать — отбрасывал как непригодное. В этом наблюдении основ актерского искусства, в своем ощущении его как живого и одухотворенного процесса — Вахтангов несомненный традиционалист, славный продолжатель. Его имя должно было завершить триаду: Щепкин — Станиславский — Вахтангов».

«Гадибук» является, может быть, высшей точкой режиссерского творчества Вахтангова и триумфом его метода. Режиссерская гармонизация ансамбля доведена до предела и вряд ли можно себе представить, чтобы в этом направлении можно было бы достичь чего-либо большего. С этой точки зрения это знаменательный спектакль для Вахтангова и прежде всего для метода работы Станиславского. Вахтангов аналитически разбивает группы героев, наделяя их определенным комплексом движений и жестов, которыми они пользуются независимо от того, каково в данном моменте содержание их переживаний. Акт II (кошмарный шабаш ведьм, почти что макбетовских) — это высшая точка театрального творчества в смысле безошибочного действия на сегодняшнего зрителя: как примитивного, так и пресыщенного. Вахтангов в этом акте оставляет незабываемые впечатления, которым все бескорыстные артисты театра должны радоваться как новой победе в процессе постижения тайны театрального искусства. Живописное начало (нечто от Судейкина или Шагала) тут органически вплавлено в действие, в дух постановки, а не идет своим путем независимо, как это, например, часто бывает в театре Богуславского⁴⁰⁹. Сошествие в ад — каким является «Гадибук» со своей наивной, примитивной мистикой — духом и напряжением постановки и режиссуры передается Вахтанговым с талантом поистине гениальным, с талантом, который доказывает правомерность понимания театра как великой и самостоятельной области творчества. Спектакли «Габимы» должны посмотреть наши артисты: это не жалкие потуги жаргонных театриков, а высокое искусство театральной композиции и силы атмосферы в театре, театре зарубежном, экзотическом, но очень живом.

Пер. с пол. Н. О. Якубовой