«Принцесса Турандот»

«Принцесса Турандот» (Гоцци) празднует свое пятисотое представление одновременно с пятилетием Театра-студии. Е. Б. Вахтангов скончался на другой день после пятидесятого спектакля, но слег после первой проверочной генеральной репетиции, ни разу не увидав своего последнего создания, ни разу не услыхав своей собственной лебединой песни перед аудиторией своего зрителя. «Принцесса Турандот» осуществляет на театре откровенную игру страстями. Актеры в современных костюмах драпируются в импровизированные ткани на своей косой театральной площадке, подбрасывая их в ритм. Карнавал красок здесь служит лишь хитрой завесой для карнавала страстей. Любовь Калафа, месть и гнев Адельмы, любопытство Зелимы, лихоимство Бригеллы, капризное лукавство принцессы Турандот, словом, все страсти играют в искусных руках молодых актеров его Студии. Летят и останавливаются, по желанию, в своем полете. Играют страстями всегда там, где их переживают дотла. {178} Играют тогда, когда в своих отношениях к ним сохраняют иронию сердца. Играют от щедрости стихий, наделивших избытком сил и возможностей. Играют от того, что все они восприняты, как самая острая из всех игр. Жизнь этого представления — только иллюзия иллюзий. Естественным является его стремление раздвинуть занавес, осветить рампу, открыть кулисы. Преломить сказку Гоцци через юмор. Довести актеров до подлинных слез в трогательных местах пьесы, но лишь для того, чтобы эти слезы отнести на рампу. Влюбить актеров в свое театральное тряпье. Адельму — представлять себе женой директора странствующей итальянской труппы и любовницей премьера. Турандот — случайной актрисой, приглашенной для этой роли из другой труппы. Зелиму — оборванкой и распутницей, играющей все, что ей предписывают играть на театре. Калафа — первым любовником. Вахтангов искал в одних и тех же ролях серьезное и ироническое, ибо современность не принимает однообразной интерпретации, а ищет контрастов во всей пьесе и в каждом из персонажей. Вахтангов учил исполнителей «Турандот» подавать текст через мысль, но так, чтобы манера передачи звучала бы не только театрально, но и цирково. Вахтангов угадывал театральность своего последнего спектакля в воспоминаниях о кочевых комедиантах, бродяжничающих по Италии и Южной Франции на своей вместительной кибитке. По мысли режиссера, декорации «Турандот» устанавливаются на сценической площадке без единого стука молотка. Слуги делают это с виртуозностью мастеров, не теряя во время перестановок ни одной лишней секунды. Актеры вступают в игру импровизации и ритмической четкости. Вокруг «Турандот» — организуется Студия ритма.

42. Парижанин <М. Донзель> «Чудо св. Антония»²¹³ L’Humanite. Paris, 1928. № 10781. 19 Juin. P. 2

Нашим русским друзьям из двух академических театров должно оказать гостеприимство, с каким всегда встречают во Франции прекрасных артистов. Оставим в стороне придирки иных ворчунов. В целом пресса более чем благосклонна, восхищения не скрывают истинные художники, что уж говорить о воодушевлении и нескончаемых овациях, какими приветствовали советские академические труппы в зрительных залах, где собиралась очень пестрая по классовому и национальному составу публика. Все это говорится, чтобы подчеркнуть, что появившиеся здесь, на страницах «Юманите», похвалы скорее сдержанны, что никакие пропагандистские соображения не повлияли на наши суждения, что мы ни в чем, ни на мгновение не погрешили против объективности, которой неизменно придерживаемся (и которая никоим образом не противоречит нашей партийной доктрине об отношениях искусства и социальной жизни, а, напротив, укрепляет основы этой доктрины). Заявляя об успехах обоих русских театров²¹⁴, мы осознаем ценность артистов, которых представляем. Констатируя крупный успех, мы радуемся, что доверились «зрителю в себе» (как сказали бы в Германии), который настоятельно требовал хорошего театра и… получил желаемое.

{179} Поговорим спокойно и объективно о втором спектакле труппы Вахтангова.

Для начала отметим, что театр правильно сделал, включив в программу две франкоязычные пьесы в прекрасных переводах Воротникова и поэта Ходасевича. Любителям театра эти пьесы уже хорошо известны, и их художественные достоинства не обсуждаются. «Карета святых даров» имеет долгую историю в театре Старой голубятни²¹⁵. Играли ее и в труппе Береза²¹⁶ в 1924 г. в эксцентрической манере под явным влиянием русских. «Чудо св. Антония» — тоже далеко не первая версия. Последняя по времени принадлежала Питоеву²¹⁷, который поставил пьесу мастерски. Однако невольно задаешься вопросом, в какой мере его интерпретация соотносится с московской, как я понимаю, более ранней.

Таким образом, выбор обеих пьес великолепен. Во-первых, потому что он удобен французам: пьесы им знакомы, и есть возможность сравнить с «асами» парижских сцен (видно, что советские артисты смело приняли вызов). Во-вторых, подобный выбор — в своем роде ответ вахтанговской труппы на французское гостеприимство.

Поговорим о «Чуде св. Антония». Не стану пересказывать содержание ни той, ни другой пьесы в надежде, что читатель знает сюжет. Кроме того, разбор пьесы есть и в программке.

Не сказать, чтобы я терпеть не мог, но все же не слишком люблю комедию Метерлинка. Да, это довольно грубая карикатура на средний класс французской буржуазии. Есть в ней умилительные эпизоды для «простосердечных», вроде сцены служанки и святого. Есть и бравый святой, который при случае воскрешает мертвых и благословляет смиренных. Но все это погружено в обманчивый мистицизм поэта Метерлинка, набожного атеиста, свободного пантеиста, демократичного моралиста. Можно было бы ожидать от Москвы дерзкого «возрождения» духовных перспектив, чего не произошло. Святой он и есть святой, а лживость христианской комедии подтверждается в полном соответствии с намерением автора.

Что до формы — постановки и исполнения, — то театр Вахтангова не выходит за рамки крепких традиций Станиславского: реализма, смягченного поэтической атмосферой. На это можно взглянуть двояко: с французской точки зрения, это высший класс, экстраординарно, как все, что рождено Станиславским в рельефности форм, жестов, контрастов и голосов. Но это не обновление, не откровение с точки зрения русской. Это всего лишь продолжение. Для последователей Московского Художественного театра это разочарование. Тем не менее, в Париже подобная постановка — из ряда вон²¹⁸. <…>

Пер. с фр. Н. Э. Звенигородской