8 Г. Чахирьян. Изобразительный мир экрана. М., Искусство, 1977, с. 198.

Подчеркивая, выделяя деталь, авторы ещё до появления в кадре человека, героя, могут охарактеризовать его, рассказать о нём многое, если не всё. Так, фильм О.Иоселиани «Жил певчий дрозд», можно сказать, весь построен на тщательно подобранных, выверенных деталях — деталях жизни героя. Поскольку весь фильм снят в реальных интерьерах, в квартирах и на улицах Тбилиси, он словно погружён в атмосферу этого города, в его вещный, вещественный мир, поданный, впрочем, очень тактично и ненавязчиво.

Характерные, «значимые» детали вырастают из этого быта, акцентируют его, переводят в иной регистр, далёкий от просто бытового. Знакомство с героем, милым, обаятельным человеком, «ударником» симфонического оркестра, начинается с его комнаты, детали быта которой весьма красноречивы. Рояль посреди комнаты, с листом нотной бумаги на пюпитре, на котором начато какое-то сочинение, листы нотной бумаги на захламлённом столе, две скрипки без струн на стенах, музыкальная шкатулка, старинный граммофон; ножная швейная машинка, на ней недошитый пиджак...

Кроме того, что вещный «мир» комнаты говорит о том, что хозяин её скорее всего музыкант, не нужно быть профессиональным психологом, чтобы понять, что это человек, который берётся сразу за множество дел и никогда не доводит их до конца. Этот накопленный годами устоявшийся беспорядок — свидетельство некоторого инфантилизма натуры героя.

Режиссёр, окутывая своего героя «мощным потоком жизни» (выражаясь его словами), снайперски точно расставляет по ходу действия активные подробности, обыгрывая тему и подводя нас к логическому итогу. «...давая жизненному потоку на экране развиваться предельно свободно, мы, конечно, оставляли за собой право обращать внимание зрителя на какие-то важные для нас детали», — отмечает он в интервью.9

9 О. Иоселиани, д. Эристави. «Жил певчий дрозд», сц., м., Искусство, 1974, с. 115.

Можно сказать, что главное действующее лицо картины — само Время, драгоценное время нашей жизни, которым каждый распоряжается по-своему. Вот оно бежит — в мерном перестуке метронома, в многочисленных часах в часовой мастерской. Все поглядывают на часы, спешат — с работы, на работу, врач делает операции, балерина танцует, мальчик склеивает модель самолёта, часовщик смотрит в лупу, дирижёр взмахивает палочкой на репетиции и на концерте. И Гия тоже вроде бы спешит, опаздывает, и день его заполнен. Но, оказывается, мало быть в жизни только приятной певчей птахой, вроде дрозда из притчи. Жизнь подводит свои итоги, подсчитывает поражения и потери, а их оказыватся часто больше, чем побед и приобретений. Или их вовсе не оказывается.

Чтобы рельефнее провести свою мысль, авторам картины понадобились детали символического характера — пресловутый кирпич, который мог упасть на голову, случайно падающий с балкона на тротуар горшок с цветами, открытая яма на сцене, и густой поток машин на дорогах, между которыми лавирует наш герой.

Музыкальная деталь — несколько тактов мелодии, которую он так и не дописал, — и музыка, звучащая в фильме, и словно случайно выглядывающий из-за спины кусок афишы с именем — Бетховен, и где-то на очень среднем плане бюст Бетховена в консерватории. Глухой гений, победивший свою болезнь и время — и полный сил и неосуществленных возможностей Гия. Он, конечно, не гений, но и в нём звучала своя неповторимая мелодия, которую он мог оставить людям.

Однако таковы детали — курьёзный итог его единственной жизни — которые показаны нам крупным планом в финале — гвоздик, куда часовщик вешает свою кепку, цепочка из скрепок, пружинка из проволоки, намотанной на палец, недошитый пиджак, недописанная музыка... вещи бесполезные, пустяки. И как деталь-обобщение — долго и тревожно отсчитывающий время открытый часовой механизм на самом крупном плане. Время нашей жизни.

«Жил певчий дрозд» — фильм, где с редкой выразительностью «играют» именно детали изображения и звукового ряда, а диалог имеет второстепенное значение. Здесь ярко прослеживается движение от деталей — к характеру, от характера к обобщениям и идее.

Деталь в художественном произведении, конечно, элемент далеко не случайный, ибо это всегда выбор смысла, его направление. «Случайные» детали — это, скорее, вещественный мир фильма — предметы обстановки, окружения, характерные для времени, для эпохи, вкусов героев. Они, конечно, тоже далеко не случайны, но по своей функции более пассивны. Вещественный мир создаёт атмосферу действия, его «тон», но «атмосферу» произведения созидают, строят детали. Вернее, изобразительная «цепь» деталей, которые как «крючки» (по выражению кинорежиссёра А.Митты) цепляют сюжетные повороты, коллизии, придают им объёмность, смысловую наполненность.

Е.Добин разделяет детали и подробности по их функциональному значению, не ставя, впрочем, между ними резкой границы, и это справедливо, так как любая пассивная деталь может в тот или иной момент действия стать активной, выйти на крупный план:

«Детали и подробности обычно употребляют как синонимы... Однако налицо и различие... Подробность воздействует во множестве. Деталь тяготеет к единичности. Она заменяет ряд подробностей. Деталь интенсивна. Подробность — экстенсивна... Подробность впечатляет в ряду других. Деталь стремится быть выделенной на первый план».10