Жирков. Русская журналистика от золотого века до трагедии 1900-1918

туацию в стране. Он предлагает «уравнять крестьян во всех их правах с другими гражданами», в связи с чем, необходимо:

а) уничтожить ни с чем не связанный, нелепый институт земских начальников;

б) отменить те особые правила, которые устанавливаются для определения отношений рабочих к нанимателям;

в) освободить крестьян от стеснения паспортов для перехода с места на место и также и от лежащих исключительно на них квартирной, подводной, сельской, полицейской повинности (сотские, десятские);

г) освободить их от несправедливого обязательства платить по круговой поруке долги других людей, а также и от выкупных платежей, давно уже покрывших стоимость выкупаемых земель;

и главное:

д) уничтожить бессмысленное, ни на что не нужное, оставленное только для самого трудолюбивого, нравственного и многочисленного сословия людей, позорное телесное наказание» (34, 241). Вспомним, что это пишет художник слова – автор «Анны Карениной». Вспомним, что это – 1901 г.

Приводя эти обыкновенные, элементарные требования, Толстой обобщает: «Уравнение крестьянства, составляющего огромное большинство народа, во всех правах с другими сословиями особенно важно потому, что не может быть прочно и твѐрдо такое общественное устройство, при котором большинство это не пользуется одинаковыми с другими правами, а находится в положении раба, связанного особыми исключительными законами. Только при равноправности трудящегося большинства со всеми другими гражданами и освобождении его от позорных исключений может быть твѐрдое устройство общества» (34, 241). Здесь аналитик-публицист, предвидит то, что произойдет в 1905 г. – революцию назовут именно крестьянской. Конечно, в первую очередь, Толстой озабочен тем, чтобы помочь трудящимся на земле, выполнить свой моральный долг по отношении к ним. Поэтому он стремится подсказать власти, как избежать надвигающихся трагических событий.

221

Его программа действий содержит требования отмены беззаконных «правил усиленной охраны», уничтожение «всех преград к образованию, воспитанию и преподаванию», «всех стеснений религиозной свободы». Эти требования Толстой называет самыми скромными и легко исполнимыми желаниями большинства русского общества, которые, несомненно, его успокоят и предотвратят преступления с обеих сторон. «Помогите же улучшить положение этого большинства, – обращается писатель к «царю, министрам, членам Государственного совета и советчикам и близким к царю» (34, 245).

Интересно сопоставить эти актуальные и конкретные предложения Толстого правительству страны с его же «обвини-

тельным актом против правительства» (со слов Льва Нико-

лаевича в его дневнике конца 1880-х гг.), содержавшим 7 пунктов и ставшим его программой, которую он реализовывал, как показывает анализ его творчества, в своей публицистике: «Думал: вот 7 пунктов обвинительного акта против правительства:

1)Церковь, обман, суеверия, траты.

2)Войско, разврат, жестокость, траты.

3)Наказание, развращение, жестокость, зараза.

4)Землевладение крупное, ненависть бедноты города.

5)Фабрики – убийства жизни.

6)Пьянство.

7)Проституция» (50, 76 – 77. У Толстого пункты даны в одном абзаце – Г.Ж.).

Как видим, Толстой отчѐтливо понимал то, что происходило в России начала XX в. Он откладывает на некоторое время обвинительный акт и предлагает власти достаточно реали-

стическую программу, выполнение которой могло остановить нарастание напряженности в обществе, помочь избе-

жать конфронтации. «Всякий мыслящий человек нашего времени не может не видеть, что из того тяжѐлого и угрожающего положения, в котором мы находимся, – пишет в феврале 1902 г. Лев Николаевич, – есть только два выхода: первый, хотя и

очень трудный – кровавая революция, второй – признание правительствами их обязанности не идти против закона

222

прогресса, не отстаивать старого… поняв направление пути, по которому движется человечество, вести по нему свои народы»

(34, 278).

Эти вещие слова из предисловия Толстого к публикации написанных им солдатской и офицерской памяток. В нѐм подчеркивается, что об этом же он послал два письма царю Николаю II в 1900 и 1902 г. Но власть оказалась глухой к голосу совести. «И потому ввиду неизбежности первого выхода, т.е. революции, предоставляю к распространению теперь эти две памятки, надеясь на то, что мысли, содержащиеся в них, уменьшат братоубийственную бойню, к которой ведут теперь правительства свои народы» (34, 279). Здесь важно отметить, что и в этом случае публицист, выступая против войны и революции, насилия, «братоубийственного назначения войска», подходит к проблемам практически, стремится уменьшить число жертв готовящейся братоубийственной бойни. Такой же актуальный характер имела большая часть публицистики Толстого того времени, направленная на решение основных общественных проблем.

Ощущение надвигающейся катастрофы – мировой бойни – пронизывает творчество Толстого, хотя до Первой мировой войны было более 10 лет. Тема войны прошла через всѐ творчество писателя и публициста.102 И это было естественным явлением для графа Толстого, предки которого были военными, и сам он пошѐл служить в армию, был военным публицистом. Познав все стороны войны на практике, осознав еѐ истинную природу, противоестественность добру, нравственности, общечеловеческой морали, Лев Николаевич стал выступать против неѐ, против еѐ бесчеловечности, еѐ античеловечности, еѐ варварской и звериной сущности.

Тема войны на рубеже веков в мировой журналистике являла собой, можно сказать, особый форум, в котором голос русского публициста и писателя Толстого звучал особо авторитетно. «Пророк добра, Вы поучаете людей жалости, а они отвечают Вам, заряжая ружья и открывая огонь! Не смущает ли это Вас, несмотря на твѐрдость Ваших убеждений, и не разочаровались ли Вы в человеке-звере?» – спрашивал в связи с развернувшейся

223

между Японией и Россией войной в открытом письме Толстому в газете «Тан» («Время») французский академик и писатель Жюль Кларти.103

И к этой войне Толстой подходит с общечеловеческих позиций. «Я ни за Россию, ни за Японию, а за рабочий народ обеих стран, обманутый правительствами и вынужденный воевать против своего благополучия, совести и религии», – так ответил Толстой 22 февраля 1904 г. на запрос по телеграфу редакции газеты «Нордс америкэн» («Североамериканец»): «Сочувствуете ли Вы России, Японии или никому?» (75, 38). Со всех концов Земли к Толстому поступали вопросы о развернувшихся трагических событиях. В беседе с французским журналистом Жорж Анри Бурдоном Лев Николаевич сказал: «Нынешняя война – это только проявление губительного людского безумия».104

С началом войны с Японией Толстой откладывает всякую другую литературную работу и пишет новый протест – острое, взрывоопасное, злободневное эссе с заголовком –призывом, обращенным ко всем людям, – «Одумайтесь!». Фактически это тоже открытое письмо к человечеству. 29 апреля 1904 г. Лев Николаевич отмечает в дневнике: «Всѐ это время писал ещѐ прибавление к статье о войне. Нынче кончил и доволен ей». Очень точно подметил характер этого эссе В.Г. Чертков в письме к его автору от 27 июля: «Бывает случай, как на пожаре, когда необ-

ходимо закричать во всѐ горло, и это ваше воззвание было таким криком».105

Сам автор осознавал, что «статья эта вышла как-то круто заостренная» (36, 604). Сохранившийся рукописный материал (242 листа, 203 обрезка и 21 лист вставок) свидетельствует о том, что каждая главка этого произведения переделывалась от 5 до 10 раз.106 Оно было напечатано редакцией «Свободного слова» в двух вариантах. Второе издание вышло без эпиграфов – в расчѐте на популярную аудиторию – для солдат, хотя система эпиграфов в этом эссе играют существенную роль, и не только как дополнительные весомые аргументы к раздумьям автора, но и как многоголосый протест против войны, как своеобразный диалог – перекличку времѐн, мнений и документов о войне.

224

Открывает эссе общий к нему эпиграф: «Ныне ваше время и власть тьмы» (Лука, XXII, 53). Само произведение имеет целую систему эпиграфов от 3 и более к каждой его отдельной части, обычно текст автора занимает даже меньше места, чем цитируемые разнообразные источники. Как правило, один эпиграф развивает другой. В диалоге участвуют Марк Аврелий, Анатоль Франс, Чаннинг, Кант, Мадзини, Мопассан, русский крестьянин, матрос и многие другие, включая самого Толстого. Пожалуй, одним из наиболее обличительных в этом многоголосье был голос Русской Матери из частного письма (март 1904 г.), в котором воссоздана репортажная картина «палубы Варяга» (погибшего в ходе бойни крейсера):

«Зрелище было ужасно. Везде кровь, обрывки человеческого мяса, туловища без голов, оторванные руки, запах крови, от которого тошнило самых привычных. Боевая башня более всех пострадала. Гранату разорвало на еѐ вершине и убило молодого офицера, который руководил наводкой. От несчастного осталась только сжатая рука, державшая инструмент…»

Рассказывая о страданиях раненых, Мать с горечью вспоминает «воспевавшего благодеяния войны» Жозефа Местра и замечает: «Я советую раненым читать его между двумя перевязками.

Они узнают, что война так же необходима, как и палач, потому что, как и он, она есть проявление справедливости Бога.

И эта великая мысль будет служить им утешением в то время, когда пила хирурга будет распиливать их кости.

В «Русских ведомостях» я прочла рассуждение о том, что выгода России в том, что у неѐ неистощимый человеческий материал.

Для детей, у которых убьют отца, у жены – мужа, у матери – сына, материал этот истощается скоро».107

С этими словами перекликаются слова автора эссе: «Пешая саранча переходит реки так, что нижние слои тонут до тех пор, пока из потонувших образуется мост, по которому пройдут верхние. Так распоряжаются теперь с русским народом.

225

Ивот первый нижний слой уж начинает топиться, показывая путь другим тысячам, которые все также погибнут.

Ичто же, начинают понимать свой грех, своѐ преступление зачинщики, распорядители и возбудители этого ужасного дела?

Нисколько. Они вполне уверены, что исполняли и исполняют свою обязанность, и гордятся своей деятельностью».108

В этом диалоге автор – скорее комментатор-аналитик, как на современном телеэкране ведущий и направляющий взволнованные голоса выступающих, умело упреждающий возможные доводы будущих оппонентов. Публицист показывает бессмысленность и преступность человеческой бойни.

Эссе Толстого «Одумайтесь!» вызвало шквал откликов в мировой прессе: «Таймс», «Фримэн журналь» (28 июня 1904), «Свободное слово» (Лондон, 1904, № 12) и др. К протесту Толстого присоединились Бернард Шоу, Анатоль Франс, учѐный Джорж Х. Рив (США), писатель Томас Огилви (Шотландия) и др. «В словах Толстого есть дух, опасный для всех правительств», – констатировала 29 июня газета «Санди скул кро-

никл» («Хроника воскресной школы»), считая, что «статья Толстого есть пророческое слово неземного происхождения».109

Публицистика великого писателя раскрывает новые грани его таланта, его деятельное начало, стремление не только поставить сложную проблему, но и показать пути еѐ решения. «Немногие осознают, что он (Толстой – Ред.) направил свой гений в социальную сферу жизни, – замечает Д. Рэдферн в книге «Толстой. Принципы мирового порядка» (1993), – что, в сочетании с литературным мастерством, сделало его великим рассказчиком, несущим большую практическую пользу. Он был одним из тех немногих представителей девятнадцатого века, кто ясно видел те слабые места в устройстве общества, которые и привели впоследствии к катастрофе двадцатого. Более того, он имел ряд

конкретных предложений о том, как изменить мир к лучшему».110 И в этом он опирался на публицистическое слово, которое очень ценил.

В трудный для него – последний – 1910 год, прочитав статью В.Г. Короленко («Русское богатство». № 3, 4) «Бытовое яв-

226

ление (Заметки публициста о смертной казни)», Лев Николаевич взволнованно писал еѐ автору: «...Не нахожу слов, чтобы выразить Вам мою благодарность и любовь за эту и по выражению, и по мысли, и главное по чувству – превосходную статью. Еѐ надо

перепечатать и распространять в миллионах экземпляров. Никакие думские речи, никакие трактаты, никакие драмы, романы не произведут одной тысячной того благотворного действия, какое должна произвести эта статья».111 К такой высокой оценке публицистического слова приходит Толстой к концу жизни.

Примечания

1Градовский Г. К 200-летию печати. Возраст русской публицистики // Сборник статей по истории и статистике русской периодической печати. 1703 – 1903. СПб., 1903. С. 153.

2.См.: подробно о партийной печати, которая выходила главным образом за рубежом: Журналистика русского зарубежья XIX – XX веков. Уч. пос./ Под ред. Г.В. Жиркова. – СПб., 2003.

3.История русской литературы: Литература 70 – 80-х годов XIX века. Кн. 1. М., Л., 1956. С. 238.

4.Политические партии России: Конец XIX – первая треть XX века. Энциклопедия. М.: РОСПЭН, 1996. С. 5.

5.Там же. С. 9.

6.См. наиболее подробное в советской литературе освещение проблемы: Куницын Г.И. В.И. Ленин о партийности и свободе печати. М., 1971. – 280 с.

7.Милюков П.Н. Объективное и социологическое обоснование свободы печати // В защиту слова. Сб. ст. СПб., 3-е изд., 1905. С. 22 – 23.

8.Герасимов Л. (Сиротский Ф.Г.) Наша литература и пресса после революции //Образование. 1908. № 2. С. 2 (паг. 3).

9.Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 5. С. 10; Т. 6. С. 89, 161.

10.Там же. Т. 5. С. 11.

11.Там же. Т. 44. С. 79.

12.Клейнборт Л. Политическая эмиграция прежде и теперь // Современный мир. 1909. Ноябрь. II часть. С. 65.

13.См.: Жирков Г.В. Журналистика эмиграции: истоки и проблемы // Журналистика русского зарубежья… С. 4 – 8.

14.Чернов В.М. Перед бурей: Воспоминания. Нью-Йорк. 1953. С. 100.

15.Клейнборт Л. Указ. соч. С. 52.

227