tipologiya-pochvennichestva-f-m-dostoevskiy-i-m-a-osorgin (1)

Постановка данной темы связана со злободневной проблематикой, волнующей сегодня и политологов, и культурологов, и других гуманитариев. Это – национальная идеология, которая Н. А. Бердяевым в начале XX века была названа «русской идеей».

Самое прямое отношение к формированию национальной идеологии, сакрализации родной земли в народном духе имели почвенники. Идея «земли» у них, в отличие от воззрений славянофилов, стала центральной, вписавшись в общий контекст философского направления.

Вчисло почвенников, как известно, входил Ф. М. Достоевский. У него был свой, особый взгляд на проблемы, волновавшие Россию в середине XIX века.

ВXX веке идею почвенничества подхватили эмигранты – философы, деятели науки и искусства. Оказавшись изолированными, оторванными от родины, они оставались гражданами государства российского, не принимая «государства Советов». Потому почвенничество писателей-эмигрантов – это, прежде всего, тоска по России, культ русской земли в духе классического почвенничества XIX века.

Но если о почвенниках XIX века написано много, то об их преемниках в XX веке исследователи сказали далеко не все. Подробного анализа творчества неопочвенников – представителей русского зарубежья в литературоведении нет.

Для восстановления национально-культурной традиции необходимо обратить внимание на идеологию и литературную деятельность многих представителей русского зарубежья, в том числе на творчество писателя-эмигранта М. А. Осоргина, создававшего свои произведения в конце XIX – начале XX века. Михаила Андреевича Осоргина мы по праву считаем земляком, ведь родовое имение писателя Осоргино находилось в Уфимской губернии (ныне деревня Осоргино Уфимского района).

Ф. М. Достоевский и М. А. Осоргин являются яркими представителями русского почвенничества, раскрывшегося в разных историко-культурных вари-

антах. Нам важно выяснить характер преемственности между ними, саму эволюцию главных идей почвенничества, обусловленную различием реальных общественных факторов, сказавшихся на жизни и творчестве двух писателей, а также своеобразием их творческих индивидуальностей.

Интересным и важным нам представляется сопоставительный анализ таких произведений Ф. М. Достоевского и М. А. Осоргина, как публицистический очерк «Земля и дети», опубликованный в «Дневнике писателя за 1876 год», и мемуарный рассказ «Земля», написанный в 1926 году. Выбор этих текстов для данного сопоставления обусловлен обнаруженными параллелями на тематическом, образном, структурном, стилистическом уровнях.

Определенно можно отметить, что выраженные в рассказе и очерке идеи входят в контекст почвенничества. Образ земли (почвы) в них призван, в первую очередь, раскрыть душу русского человека. Он – главный и сквозной в обоих текстах, а зародился фольклоре и мифологии. Тем более что сам концепт «родная земля» считается в русской культуре одним из ключевых. В недрах этого образа скрыты отзвуки древнейших мифов, причем как у Ф. М. Достоевского, так и у М. А. Осоргина языческие представления сливаются с христианскими.

Русский фольклор и христианская литература хранят образ земли – прародительницы всего живого. С мифологическим образом матери-земли связаны представления о зарождении человека в недрах земли, как в материнской утробе. Выражения типа «родная земля», «мать-земля» наполнены для Ф. М. Достоевского и М. А. Осоргина самого серьезного смысла.

Дальнейшее одухотворение земли привело к тому, что она стала не только плотью, но и душой мира. А многозначный образ «почвы» становится символичным для русской национальной культуры, в полной мере раскрываясь в публицистическом очерке Ф. М. Достоевского «Земля и дети» и мемуарном рассказе М. А. Осоргина «Земля».

Уже с первых строк сопоставляемых произведений видно их сходство в структурном и идейном планах.

Рассказ «Земля» М. А. Осоргина, как и очерк Ф. М. Достоевского «Земля и дети», начинается с обращения к «русскому другу», другу «из России». У М. А. Осоргина: «Заботами милого друга я получил из России небольшую шкатулку карельской бересты, наполненную землей...» [1, с. 101]. У Ф. М. Достоевского в «Дневнике писателя» также появляется образ друга из России. В главе «Что на водах помогает: воды или хороший тон» он пишет: «В толпе этой я нашел даже одного знакомого, русского, вот того самого парадоксалиста» [2, с. 96].

Заметим, что оба автора акцентируют внимание на том, что их «друг», так или иначе подтолкнувший к размышлениям о земле (в одном случае косвенно, прислав шкатулку с землей, в другом – непосредственно, начав разговор),– это человек «из России», «русский».

На наш взгляд, для Достоевского и Осоргина такой образ был кардинально важным. Писателям удалось показать, что проблема отношений человека с землей волнует многих русских людей, желающих своими действиями привлечь внимание к ней. Вполне закономерным следствием этого стремления становится то, что Ф. М. Достоевский и М. А. Осоргин ищут человека, готового выслушать их размышления о земле и, более того, проникнуться почвеннической идеей, заразиться ею, понять, что она есть истина, которую можно нести людям: «Впрочем, я вам этого развивать не хочу, поймете и так, коли призадумаетесь... Тяжело деткам в наш век взрастать, сударь! Я ведь только и хотел лишь о детках, из-за этого вас и беспокоил!», – читаем мы у Ф. М. Достоевского [2, с. 94].

У М. А. Осоргина: «Я принадлежу к людям, любящим вещи, не стыдящимся чувств и не боящимся кривых усмешек. Было и давно прошло время, когда эти усмешки меня смущали... Я готов и смогу преклонить колени перед коробочкой с русской землей и сказать вслух, не боясь чужих ушей...» [1, с. 103].

Но в то же времяФ. М. Достоевский и М. А. Осоргин понимали, что такая проблема, не имеющая единственного решения с точки зрения философии, не может не вызвать определенный протест, даже «усмешку». По этому поводу писатели замечали: «Но пусть каждый фабричный работник знает, что у него где-то там есть Сад... И что сам он, наработавшийся на своем веку, все-таки придет туда отдохнуть, а потом умереть...» [2, с. 95]. «Было и давно прошло время, когда эти усмешки меня смущали. В молодости это простительно и понятно: в молодости мы хотим быть самоуверенными, разумными... Но тягость лет побеждает...» [1, с. 103].

Оба писателя сходятся в одном – проблема земли становится актуальной для человека тогда, когда он подводит некий жизненный итог; для человечества в целом – когда оно переживает кризисное время пе-

релома. «В наш век произошла страшная революция, и одолела буржуазия»,– читаем у Ф. М. Достоевского [2, с. 94]. «Сейчас после бури, пронесшейся над нашей страной...»,– пишет М. А. Осоргин. [1, с. 113]. Причем, в общечеловеческой, исторической плоскости земля рассматривается ими как некая постоянная субстанция, доминанта.

Ф. М. Достоевский в своем очерке, выясняя истоки «земельной ошибки», обращается к V веку, говорит о покорителе Галлии Хлодвиге. М. А. Осоргин же, описывая историю своей семьи, изучает миграцию варяжских племен. Писатели глубоко убеждены, что «земельная ошибка» возникала по одной причине – неуважение человека к родной или чужой земле. С одной стороны, люди, отрываясь от «почвы», забывают обычаи, историю, культуру края; с другой – государст- ва-захватчики или новая власть могут подавить сложившееся и глубоко укоренившееся в сознании людей бережное и трепетное отношение к родной земле.

Таким образом, проблема разрабатывается уже на новом уровне – вековечном. Ф. М. Достоевский и М. А. Осоргин в начале повествования приводят тезис, который обосновывают и доказывают на протяжении всего произведения. М. А. Осоргин пишет: «Ибо прах ты – и в прах обратишься» [1, с. 99]. Эти слова соотносятся с предшествующим контекстом: «Я тебя люблю, земля, меня родившая, и признаю тебя моей величайшей святыней...» [1, с. 99]. Ф. М. Достоевский же все время повторяет: «Дело в том, что все от земельной ошибки...» [2, с. 93].

То есть образ земли у А. М. Осоргина раскрывается в повествовании, но ключевое высказывание сохраняется неизменным. У Ф. М. Достоевского же трансформируется сам тезис, обретая свое истинное значение только в последних предложениях произведения «Земля и дети»: «Земля все, уж из земли и все остальное...». Благодаря этому повторению основной мысли все внимание читателя переносится с сюжетных описаний и вставных конструкций на образ почвы. И слова «Земля – это все...» звучат уже как Божественное откровение, как истина свыше (лаконично, компактно и сакраментально достоверно).

И действительно, хочется верить в то, что говорят классики. Писатель XIX века восклицает: «В земле, в почве есть нечто сакраментальное. Если хотите переродить человечество к лучшему, почти что из зверей поделать людей, то наделите их землею – достигните цели» [2, с. 95]. М. А. Осоргин подхватывает: «Но ощущение будущей судьбы всего живого забегает вперед мысли. Не потому ли с такой любовью и в предчувствии вечного покоя я пересыпаю рукой песчинки..., чтобы снова вернуться мыслью к единой вечной вещи – к земле...» [1, с. 107].

Вполне обоснованным в этом свете становится негативное отношение писателя к прогрессу (научному и техническому): «Ну-с, а все эти железные дороги наши, наши новые все эти банки, ассоциации, кредиты – все это, по моему, пока только лишь тлен... всхо-

дить нация, в огромном большинстве своем, должна на земле, на почве, на которой хлеб и деревья растут. А европейские пролетарии теперь все – сплошь мос-

товая» [2, с. 94].

М. А. Осоргин также отмечает: «... все человеческие достижения – не победа над природой, а лишь неуклюжее и очень жалкое подражание ее творчеству, потому что комар бесконечно совершеннее самолета, рыба – подводной лодки, а строительный гений пчелы, муравья, любой семейственной букашки – в человеческой среде равного себе не имеет. И все это только потому, что никто из этих существ не считает себя господином земли и победителем природы, не стремится наивно властвовать над своей матерью и своей первопричиной, не изменяет любви ради мелкого тщеславия» [1, с. 107].

Такое отношение к земле у обоих писателей, на наш взгляд, вызвано двумя причинами: во-первых, научно-технический прогресс отделяет, отрывает людей от природы, земли; происходит тотальная урбанизация государства, люди перестают замечать красоту окружающего живого мира, да и не особо в этом нуждаются. Для писателей-почвенников «земля – это все», и отрыв от нее, по их мнению, неизбежно приведет к падению нравов, утрате национальной культуры. Здесь появляется традиционное противопоставление «культуры» и «цивилизации».

Во-вторых, неприятие прогресса Ф. М. Достоевским и М. А. Осоргиным связано с тем, что исторически период интенсивного развития науки и техники совпал в их время с коренными изменениями в политическом строе страны. А эти изменения вызывали у них еще большее неприятие. М. А. Осоргин в постреволюционную эпоху оказался пассажиром «философского парохода» и навсегда покинул Россию. Ф. М. Достоевский же стал свидетелем европейской буржуазной революции и прекрасно понимал, что нечто подобное зреет и в России и, вероятнее всего, ни к чему хорошему не приведет: «В наш век произошла страшная революция» [2, с. 93].

Предощущение одного писателя и горькое сожаление о случившемся другого привело их к общему итогу: неприятие нововведений именно в политической жизни страны перерождалось в неприятие нововведений и в научной сфере.

Как Осоргин, так и Достоевский не понимают, почему, на каком основании один человек может «отобрать» родину, землю, почву у другого. «Чтонибудь тут должно произойти, переменить, но только у всех должна быть земля, и дети должны родиться на земле, а не на мостовой»,– пишет Ф. М. Достоевский

[2, с. 94].

Писатели, впрочем, пытались найти решение этой проблемы, названной автором «Дневника писателя» «земельной ошибкой». Ф. М. Достоевский в произведении «Земля и дети» излагает свою теорию «общины»: «Про общинное землевладение всяк толковал, всем известно, сколько в нем помехи экономи-

ческому хотя бы развитию; но в то же время, не лежит ли в нем зерно чего-то нового, лучшего, будущего, идеального, что всех ожидает, что неизвестно как произойдет, но что у нас одних есть в зародыше и что у нас у одних может сбыться, потому что явится не войной и не бунтом, а опять-таки великим и всеобщим согласием, а согласием потому, что за него и теперь даны великие жертвы» [2, с. 98]. М. А. Осоргин же, писавший свое произведение после попыток новой власти «обобщить» землю, прекрасно понимал, что идеи, выдвинутые «почвенниками» XIX века, в первую очередь, Ф. М. Достоевским, не приняли тех форм, о которых мечтал Федор Михайлович.

Понимание масштабности конфликта привело писателей к православию. Сразу же отметим, что вера Ф. М. Достоевского и М. А. Осоргина значительно отличается от церковного (классического) православия. Вера автора «пятикнижия» – это «народное» христианство, познанное и принятое им без исключений; вера же автора «Сивцева Вражка» – двоеверие (своеобразное языческое «христианство») с отрицанием многих церковных канонов и правил. Но как бы сам М. А. Осоргин ни отрицал христианство как таковое, в основу его произведения «Земля» легли слова, взятые им из Евангелия: «Ибо прах ты и в прах обра-

тишься» [1, с. 99].

Кроме того, обращение к земле, почве как живой, дающей силу и забирающей жизнь стихии, скорее, отвечает идеям «почвенничества», говорящим о духовной спаянности человека с землей, чем законам язычества, объясняющим путем олицетворения земли некие физические явления природы.

Еще одним из христианских мотивов, сближающих произведения Ф. М. Достоевского и М. А. Осоргина, становится мотив прощения. «Я ведь никого и ничего не виню, тут всемирная история – и мы понимаем»,– пишет Ф. М. Достоевский [2, с. 94]. «Злобы во мне нет»,– говорит М. А. Осоргин о друге детства, выдворившим писателя из страны [1, с. 114]. И это обращение к православной вере не случайно. Именно из православия вырастает драгоценный образ земли. «А между тем, если я вижу, где зерно или идею будущего, так это у нас, в России. Почему так? А потому, что у нас и по сих пор уцелел в народе один принцип и именно тот, что земля для него все, и что он все выводит из земли и от земли...»,– говорит Ф. М. Достоевский [2, с. 93]. «И вообще я замечаю, что во мне растет протест против чужих благополучии и красот. Нотр Дам де Пари не кажется мне домом молитвы, таким как сельская церковь на пригорке моей родины»,– замечает М. А. Осоргин [1, с. 105].

Но эта мысль как у Ф. М. Достоевского, так и у М. А. Осоргина не является статичной. От слова к слову, от строки к строке образ растет и ширится. Земля рассматривается как «почва национальная», возникает образ Родины. И этот образ трагичен, ведь и Ф. М. Достоевский, и М. А. Осоргин писали свои произведения о земле, находясь за границей. Михаил

Андреевич вообще был в изгнании, не имея возможности вернуться. «Склонившись над коробочкой из карельской бересты, над этой урной земли московской, я перебираю в памяти, как долго, упрямо и досадливо я старался заменить для себя эту горсточку серой пыли – всем земным шаром и какая неудача постигла наивную попытку» [1, с. 101].

В результате этих суждений выводится основной, главный образ земли как вечной устроительницы всемирного порядка и закона. Ф. М. Достоевский

иМ. А. Осоргин признают, что утверждение «Земля

– это все» есть утверждение общечеловеческое, и любому из нас необходим свой кусочек земли, будь то русский, француз, американец или итальянец. «Но пусть каждый фабричный работник знает, что у него где-то там есть Сад, под золотым солнцем... и что в этом Саду живет его жена, которая любит его и ждет, а с женой – его дети, которые играют в лошадки и все знают своего отца»,– восклицает Ф. М. Достоевский [2, с. 96]. «… ощущение будущей судьбы всего живого забегает вперед мысли. Не потому ли с такой любовью и в предчувствии вечного покоя я пересыпаю рукой песчинки московской земли в коробочке карельской бересты, вспоминая детские годы, и предков ближних и дальних, и поиски лесного родника, и домик бабушки, и скифский курган, и Рим, напрасно названный вечным,– чтобы снова вернуть мыслью к единой вечной вещи – к земле: «Ибо прах ты – и в прах обратишься», – заключает М. А. Осоргин [1, с. 103].

Оба писателя понимают, что проблема утраты почвы – это не только русская проблема. Она мировая, но вот формула ее разрешения должна появиться именно в России. По мнению почвенников, именно в России сильна связь человека с почвой, с землей от момента рождения и до смерти.

Более того, связь с землей осознается так образно, что для Ф. М. Достоевского, например, «дитя», да

и«нация» в целом, уже не «дитя» и «нация», а всего лишь ростки какого-то чудного растения, которые

всходить должны непременно «на почве». У М. А. Осоргина эта растительная символика еще отчетливее и нагляднее: взросление главного героя – мальчика Мышки – происходит параллельно с весенним пробуждением всего живого на земле.

Система образов, используемая авторами, служит в произведениях единственной цели – раскрытию образа земли. Он становится многомерным, масштабным, символическим. Начинается его разработка с подхода к земле как к биолого-географическому явлению: Мышка пересаживает цветы из одной почвы в другую, а Парадоксалист говорит о земле как источнике питания, что является закономерным, ведь это первое, что узнает ребенок о земле. Затем возникает образ землиматери, оберегающей своих детей, взращивающей и воспитывающей их. И вот земля уже становится хранителем праха человеческого, его истории. «Чудесным

иникому неведомым образом она вызвала к жизни мое маленькое существование, позволила мне проползти от вечности к вечности, от небытия к небытию,– и так же чудесно и необъяснимо призовет меня обратно...»,– пишет М. А. Осоргин [1, с. 112].

Конечно, в русской литературе нет ни одного писателя, который так или иначе не использовал бы концепт родной земли в своих произведениях. У почвенников же земля стала центральной категорией, вписавшись в контекст национальной картины мира и философии всего направления.

Зародившись в конце XIX века, это направление русской мысли претерпело немало изменений уже в начале XX столетия. Смена исторических эпох, повлекшая за собой системные изменения вплоть до менталитета целой нации, нашла отражение и в русской классической литературе.

Итак, анализ публицистического очерка «Земля

идети» и мемуарного рассказа «Земля» показал, что М. А. Осоргин выступает преемником почвеннических идей Ф. М. Достоевского. Писатели дают схожие определения концепта «почва», используют схожие литературные и стилистические приемы для раскрытия образа земли. Вполне обоснованным в данном случае становится утверждение о том, что почвенничество – это литературное течение и направление философской мысли, активно развивающееся на протяжении как минимум столетия.

ЛИТЕРАТУРА

1.Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений в 30-ти то-

мах. Т. 24. Л., 1986. –380 с.

2.Осоргин М. А. Избранные сочинения. М.: Издательство Пермского университета, 1989. –208 с.